Захару было неспокойно. Он закрылся в своей каюте и пытался заснуть, но лишь измял, ворочаясь, постель.
После прибытия к объекту разгорелись споры, как его лучше исследовать.
Лившиц теперь отмалчивался. На все вопросы, адресованные к нему, как к специалисту по проблеме, отвечал односложно и однообразно. По его разумению выходило, что этого нельзя делать. Нельзя приближаться, нельзя сканировать, нельзя пытаться наладить радиосвязь. Нельзя было даже смотреть на него.
Собственно, рассматривать объект в иллюминатор все равно не получалось – Грац, несмотря на запреты внеземельца, открыл одну из шторок, но взгляду было не за что зацепиться в непроницаемой тьме. Иллюминатор потерял свое гордое название, ибо осветить здесь он ничего не мог.
Захар тоже с интересом вглядывался в непроглядную черноту космоса, до боли в глазах. Там не было ничего. Но все же что-то не давало теперь покоя.
Стойкое ощущение, что на тебя кто-то смотрит, вот что пришло оттуда.
И даже после того, как под вопли взбешенного Лившица иллюминатор закрыли, оно не исчезло. Даже сейчас, здесь, в каюте, казалось, что объект изучает, видит все насквозь, заглядывает в душу, пытаясь выведать самое сокровенное.
Может, прав Люциан, запрещая смотреть в черноту холодного космоса?
Грац с Клюгштайном остались в рубке – обсуждают планы вторжения. Они нашли себе смысл жизни. Теперь это несложно – делай хоть что-нибудь, в этом и будет смысл. Теперь нет никаких запретов, они ответственны только друг перед другом. Пока все делают вид, что жизнь на корабле идет, как обычно. Это пока.
Еще не пришло полное осознание безнадежности. Еще кажется, что проблема временная. Серьезная, но ее можно решить. Или решить нельзя, но она чудесным образом решится сама собой. Трудно поверить в смерть, пока не начнешь умирать по-настоящему.
Черт возьми, но откуда это чувство, что на тебя постоянно кто-то смотрит? Интересно, только у него крыша едет или все теперь чувствуют то же самое?
Захар резким движением натянул одеяло на голову. Как в детстве. Раньше помогало от любых страхов. Казалось, что уж под одеяло никто забраться не сможет. Но ощущение чужого взгляда не исчезало. И здесь, в темноте и духоте, кто-то смотрел. Заглядывал внутрь, беспардонно, не спрашивая разрешения.
Нет, так дело не пойдет. Нужно заснуть, он наверняка просто переутомился – столько всего случилось. Нужно заснуть, а когда проснешься… утро вечера мудренее, так сказать. Только заснуть бы.
Захар ворочался, наматывая одеяло на себя. Сон не шел. Нужно попросить помощи у «Зодиака». Мозг корабля немедленно подключил Захара к виртуальной реальности. Вокруг завибрировало, каюта куда-то провалилась, пространство залило огнем. Разноцветные сполохи кружили хороводы, закручивались в спирали, взрывались ярким великолепием фейерверка.
Разбудили Захара звук чьего-то голоса и чужое дыхание. Сонный кибертехник, памятуя о недавнем настырном взгляде, открыл глаза и наотмашь врезал в незнакомую физиономию, нависшую над ним. Это был Грац.
– Не очень-то вы любезны, – сказал доктор, потирая ушибленную скулу.
– Простите, Станислав. Вы тоже хороши – зачем было врываться в мою каюту? Отчего вы не попросили «Зодиака» разбудить меня?
– Лившиц отключил вирт-эфир по всему кораблю.
– Как?!
Захар вскочил, будто ужаленный. Без вирт-связи невозможно управлять корабельной системой сложных Garamondи совершенно незаменимых кибернетических механизмов. Да что там киберы! – самим «Зодиаком» в полной мере без виртуальности управлять невозможно. На все случаи жизни пультов ручного управления не наделаешь.
– Не беспокойтесь, это временная мера, пока мы не узнаем, с чем имеем дело. Лившиц прав: нам стоит опасаться. Мы не знаем, что это и кто может быть там внутри.
– Хочешь мира – готовься к войне?
– Ну, не все так плохо, – усмехнулся Грац. – Сначала нужно выяснить, чего они хотят.
– Они?
Грац развел руками. Понятно, тайное не стало явным. И Лившиц тоже в инструкциях запутался. Решения нет. Есть только гипотетические «они». Так проще – поделить мир на «нас» и «их», на черное и белое, не принимая во внимание, что все, в сущности, – нет, даже не серое, – разноцветное. Захар тяжело вздохнул.
– Будем определять стратегию общим голосованием? – спросил он.
– Да. Лившиц знает только то, чего делать нельзя, а что делать должно, он не в курсе. Других специалистов по контактам у нас нет.
– А где они есть?
Не было никаких контактов. А посему не было и специалистов. Одни теоретики вроде Люциана. Специалисты по инструкциям. Хотя как знать – вот установят они сейчас контакт, подружатся с могущественными, добрыми и справедливыми инопланетянами, и что? Кто об этом узнает? Им же, могущественным и справедливым, не так-то просто, должно быть, втолковать, что неплохо бы нас, таких не менее развитых (сумели ведь сюда добраться!) и не менее мудрых (контакт-то наладили!), домой доставить.
– Гм. Наверное, в Институте внеземной жизни. Штаны протирают.
Захар шел по коридору жилого отсека. Кряжистая фигура Станислава маячила впереди. Доктор ступал уверенным шагом человека, не имеющего сомнений в завтрашнем дне. Или он действительно видел перспективы?
Зудящее внутри чувство не исчезало, настойчиво хотелось поискать на обитых мягким пластиком стенах глаза, не мигая глядящие на него, Захара. Кто-то настойчиво томографировал его душу, снимая срез за срезом.
Они? Может быть. А может, собственное сознание шутки шутит. Неужели Грац ничего не чувствует? Судя по уверенному шагу и твердому взгляду вперед – нет. Рассказать ему, он ведь врач? Нет, пока не стоит.
В рубке все уже собрались. Лившиц метался взад и вперед в самом центре, словно лев в тесной клетке. Внеземелец нервничал и негодовал, что приходится кого-то ждать. Его светлые водянистые глаза укоризненно вперились в Захарову переносицу, стоило только появиться на пороге. Руки усиленно дергали карманы брюк, будто что-то невероятно важное застряло там, не желая быть явленным миру. Лившиц волновался, он хотел говорить, у него были планы. Но вот воплотить их в жизнь он явно опасался.
Клюгштайн, опершись о пластиковую консоль, смотрел в закрытый бронированной ставней иллюминатор. Пальцы ритмично выстукивали по пластику одному ему известную мелодию, он то и дело шмыгал носом. Биолог задумчиво улыбался, явно думая о чем-то глубоко личном.
Гертруда, изогнувшись сразу во всех трех измерениях, полулежала в кресле, уткнувшись головой в панель ручного управления кораблем. Глаза ее были закрыты, но она не спала – ноги планетолога совершали внизу сложные танцевальные па, отчего кресло, закрепленное на шарнире, конвульсивно подергивалось.
В рубке царила нервозность. Состояние кибертехника, похоже, отлично вписывалось в здешнюю атмосферу, и только один Грац излучал спокойствие и непоколебимость принципов.
– У кого есть предложения? – спросил Грац, не успев даже сесть.
Лившиц остановил броуновское движение по рубке, резко повернулся к доктору и вдохнул побольше воздуха. На скулах заиграли желваки, синюшная вена вздулась на лбу. Лившиц был зол. Лившиц был взбешен. Он не желал терпеть и не хотел мириться. Но он не знал, не ведал и вообще – потерял логику и смысл действий, предлагаемых Станиславом. Захар понял, что сейчас будет истерика.
Внеземелец махал руками, гневно кричал, переходил на визг и отплевывался ругательствами. Он всячески пытался доказать самому себе, что необходим, что без него все пропадут. Он знал, что это не так, но никак не желал верить очевидному. Захар не слушал его. Впрочем, как не слушал его никто другой. Это был монолог для самого себя. Люциан не нуждался в зрителях.
Мысли текли неспешно, оттененные буйством Лившица. Захар смотрел на Граца. И пытался понять, о чем думает доктор. Интересно, что он за человек? С Грацем Захар не был знаком до этой экспедиции. Много слышал о «железном поляке», но никогда не встречался с ним лично.
Слухи о Станиславе ходили самые разные. Захар не любил слухов, не доверял им, считая гнусностью говорить о человеке за глаза, пересказывать чье-то мнение, может быть, лживое. Но информация тем не менее откладывалась в голове. Информация, гигантским цунами захлестнувшая мир, наводнившая его нужным и бесполезным, впитывалась в сознание, словно вода в губку.
Приземистый Грац, казалось, врастал ступнями в шероховатое покрытие пола рубки. Его фигура, словно скала, застыла в самом центре вытянутого эллипсом и немного изогнутого по кривизне вращающегося диска «Зодиака» помещения. Лицо – немолодое, сдобренное изрядной порцией морщин – было одновременно спокойным и решительным. Глаза, не двигаясь, смотрели на неистовствующего внеземельца, а губы, и без того тонкие, были плотно сжаты. Он ждал, когда утихнет буря.
Взгляд кибертехника медленно перешел на Гертруду Хартс.
Коротко стриженные, торчащие во все стороны, будто отродясь нечесаные, светлые волосы, довольно худая и невысокая, она скорее походила на хулиганистого мальчишку, чем на женщину тридцати с небольшим лет. Измятая и бесформенная, лишенная каких-либо признаков половой дифференцировки одежда только усиливала выбранный ею образ. Лишь одна деталь подчеркивала женское начало Гертруды: ее маникюр всегда был идеален.
Герти – планетолог, одна из лучших. Захар знал ее не один год, они успели побывать в трех совместных экспедициях. Она всегда избегала людей, была настоящим волком-одиночкой. Легко находила контакты со всеми членами экипажа, но никогда этих контактов не поддерживала. И она всегда была чем-нибудь недовольна. Только выяснить чем, не удавалось. Гертруда была отличным специалистом, поэтому ее воспринимали такой, какой она была, и в душу к ней не лезли.
Оставалась еще одна странная деталь – Хартс явно знакома с внеземельцем. Интересно, где они познакомились? Лившиц прилип к ней, словно к родной, хотя Герти не выражала ответной благосклонности.
В данный момент планетолог ковыряла аккуратно сформированным ногтем приборную панель пульта ручного управления. Можно подумать, что нет для нее сейчас во всей Вселенной более важного занятия.
Клюгштайн. Высокий сухопарый старик, с умными, слегка прищуренными глазами, от уголков которых разбегались мелкие морщинки. Фриц смотрел на бушующего Лившица, слегка наклонив голову вбок, будто шея его устала держать непомерный груз и решила временно передохнуть. На его устах замерла блаженная, чуть снисходительная улыбка. Он то и дело шумно втягивал ноздрями воздух – не то аллергия, не то дурная привычка. Лившиц ему был до лампочки, он размышлял о чем-то своем.
Великолепный элементарный биолог, Фриц был способен разложить любую клетку на составные части, изучить их, рассказать, чем живет весь организм и, что самое непостижимое, собрать это молекулярное барахло обратно. Захар не летал с биологом в экспедиции, однако неоднократно видел его блестящие вирт-выступления.
По всему, Клюгштайн был существом добрым и даже мягким. Обидеть его не получилось бы – доброжелательность старика хлестала через край, и ее с лихвой хватало на то, чтобы превратить ссору в случайное недоразумение.
Наконец буря улеглась, вулкан заткнулся. Остывающие потоки лавы еще стекали двумя слюнявыми полосами по краям замолчавшего кратера, побелевшими губами Лившиц все еще хватал воздух, все еще вращал налитыми кровью глазами, а кулаки конвульсивно сжимались и разжимались, будто помогая уставшему сердцу гонять кровь по сосудам. Однако его уже отпустило.
Люциан был личностью таинственной и подозрительной. Именно таким ему и полагалось быть по штату. Все-таки – соглядатай внеземельцев. Его реальных полномочий до конца не знал никто – все окончательные данные хранились в секретных файлах «Зодиака», доступ к которым имел только сам Лившиц. Хотя кого теперь интересуют полномочия?
Откуда он появился и как вообще попал в экспедиционный корпус, неизвестно. Разве что Герти могла это знать, но она усиленно делала вид, что ей Лившиц малознаком и вообще неприятен. Как знать, возможно, дела обстояли и так.
Здесь, на краю света, все это не имело ни малейшего смысла. Их прошлое, их отношения, их любовь и ненависть. Здесь был только сегодняшний день. Будущего не было. Прошлого тоже – то, что осталось на Земле, превратилось в воспоминания, невидимую виртуальную реальность каждого. Осталось лишь несколько месяцев жизни в тюрьме исследовательского корабля «Зодиак», потерявшего своего пилота и неспособного найти дорогу домой. Десять земных месяцев (или около того) на всех. Или пятьдесят, возможно, с небольшим – на каждого. Будут грызть друг другу глотки?
Захар усмехнулся своей мысли – для чего, кто от этого выиграет? Тот, кто станет «царем горы», медленно и мучительно умирая от нехватки воздуха? Почувствует ли он себя победителем? Или убийцей, дождавшимся сурового наказания? Пятьдесят месяцев в комфортабельной камере-одиночке на краю света – вот она, настоящая пытка.
– Почему вы улыбаетесь? – с неприязнью спросил Лившиц. Тыльной стороной ладони он вытер подбородок, с удивлением посмотрел на мокрую руку и уставился на кибертехника.
Захар не сразу понял, что внеземелец обращается к нему. Ситуация выглядела по-дурацки: Захар спохватился, перевел взгляд на Лившица, но огонь мысли уже угас, и сделалось как-то неловко, неудобно. Улыбка медленно сползла с губ, уступив место замешательству.
– Подсчитываю шансы выжить, – мрачно ответил кибертехник.
Внеземелец, яростно пожевывая губы, медленно поднял дрожащую от напряжения руку, пальцы на которой все продолжали сжиматься и разжиматься, словно намеревался задушить кибертехника, а потом бессильно махнул ею и, скривившись от горечи и омерзения, сел в кресло. Он принял расслабленный вид, глаза его покрылись поволокой безразличия.
– Если больше ни у кого нет… предложений, – сказал Грац, сделав короткую паузу, – то я готов изложить свой план действий.
Все, включая безразличного Лившица, остались на своих местах. Никто не повернулся к Станиславу, никто не изменил позы. Но что-то поменялось в людях – команда была готова слушать.
– Итак, – начал доктор, – вы все знаете, что мы потерялись. Более того, у нас больше нет пилота. Мы…
– Давайте опустим вступительную часть, – не поднимая головы с пульта, промычала Гертруда.
– Впрочем, давайте, – согласился Грац. – То, что находится здесь в темноте, в полутора тысячах километров от «Зодиака», может оказаться кораблем чужих. Все это понимают. – Он сделал паузу, будто задал вопрос и ждал, не найдется ли недопонявших. – Люциан прав, – последовал кивок в сторону Лившица, но внеземелец продолжал делать вид, что ему абсолютно безразлично происходящее на корабле, – мы не можем просто так вторгаться туда. Мы не знаем, что там. Возможно, корабль пустой. Возможно – это вовсе не корабль. Но мы должны попытаться.
Последняя фраза была адресована лично Лившицу. Грац даже повернулся в сторону лежащего в кресле внеземельца.
– Мы должны. Это наш единственный шанс. Возможно, техника чужих поможет нам вернуться домой. Или…
– Или они заявятся к нам домой самолично, – добавил Лившиц, смотря в пространство перед собой.
– Мы не знаем, есть ли там кто-нибудь, – повторил Грац.
– А как вы планируете это узнать?
– Люциан, заткнись! – это была Гертруда. Она произнесла фразу тихо и спокойно, даже на секунду не оторвавшись от панели, которую ковырял ее ноготь. – Все уже имели удовольствие тебя выслушать.
Лившиц посмотрел на нее, не поворачивая головы, но замолчал. Похоже, он не решался перечить ей. От Захара не ускользнул взгляд внеземельца – взволнованный, может быть, даже затравленный. Он явно пытался скрыть замешательство. Что же все-таки их связывает?
– Прежде всего необходимо понять, с чем мы имеем дело. Мы видели лишь смутный силуэт, показанный нам «глазом лягушки», и только из-за симметрии форм решили, что перед нами продукт деятельности разумных существ. Доказательств пока маловато.
– Вы собираетесь… – начал было Лившиц, но, бросив взгляд на Гертруду, замолчал.
– Мне кажется, сомнений в искусственном происхождении этой штуки, – сказал Захар, кивком указав на голоэкран, на котором все отчетливей проявлялось изображение висящего в пространстве объекта, – особенных нет. Даже если допустить, что неразумная природа могла создать подобную конструкцию, как это попало сюда?
– Но в любом случае нам необходимо тщательно изучить сам объект. Его структуру, его устройство. Пока мы даже не знаем, с какой стороны к нему подступиться.
Планетолог отвлеклась от своего занятия и обратилась к Грацу, смотря на него снизу вверх:
– Так что вы предлагаете? Может быть, расскажете наконец?
– Да, конечно. Как капитан, – в голосе Станислава появились стальные нотки: он решил напомнить, кто теперь главный, – я обязан был выслушать мнение каждого, прежде чем принять окончательное решение.
После этих слов внеземелец странно подпрыгнул, словно собрался куда-то бежать, схватился за запястье левой руки, а потом, окинув всех находящихся в рубке быстрым вороватым взглядом, снова опустился в кресло. Только поза его осталась напряженной, а глаза смотрели словно бы внутрь головы.
– Грац, бросьте, – сморщила недовольную мину Герти, – мы не в том положении, чтобы соблюдать формальности. В конце концов, вы что, не видите, что никому, кроме Люциана, дела нет до ваших планов по установлению контактов с пришельцами? Нет у нас никакого мнения. У меня, во всяком случае, нет. Решите залезть этой штуке в потроха – я согласна. Все равно здесь больше заняться нечем.
– Мы остаемся свободными людьми, несмотря на сложившуюся ситуацию, – вдруг подключился к разговору Клюгштайн. – Или вы согласны выполнить любой приказ?
– Перестаньте, Фриц, – одернул его Грац.
– Я согласна выполнить то, что мне интересно, – ответила ему планетолог, – а та штука за бортом меня очень занимает.
На несколько секунд в рубке воцарилась тишина. Слышно было лишь пыхтение доктора. Станислав усиленно делал вид, что он спокоен, но ему с трудом удавалось сдерживаться. Еще не прошло и суток, как они потерялись, ужас небытия едва успел лизнуть их души своим холодным языком. А что будет через неделю, месяц? Или люди ко всему привыкают? Возможно, ожидание смерти может тоже надоесть и сделаться однообразным.
– Орешкин и Хартс совершат облет объекта на малом корабле. Возьмите «Таурус», – новому капитану надоели разброд и шатания в команде. Он больше не спрашивал ничьего мнения. Он отдавал приказы. – Лазерным дальномером максимально просканируете поверхность объекта. Вам, Орешкин, задание: составьте алгоритм движения и сканирования, чтобы по полученным данным сформировать модель объекта. Хартс приготовит к полету малый корабль Таурус. Остальные в резерве. Вопросы есть?
– Есть, – это снова был Лившиц.
Внеземелец поднялся на ноги, глаза его горели, он снова был полон решимости.
– Вы что же: собираетесь вот так взять и прощупать лазером всю поверхность объекта?
– Именно так, – подтвердил Грац и отвернулся. Он давал понять Люциану, что разговор окончен и возражения не принимаются.
– И вы уверены, что поверхность этого… сооружения не покрыта высокочувствительными к свету рецепторами?
Судя по всему, Станислава внеземелец достал окончательно. Доктор резко повернулся, едва не потеряв равновесия, сделал шаг вперед и, уперев оттопыренный указательный палец в грудь оппонента, злобно прошипел:
– Я ни в чем не уверен, кроме одного: если вы продолжите свою борьбу за неприкосновенность объекта, не предлагая при этом ничего дельного, я отдам «Зодиаку» распоряжение посадить вас под домашний арест. Будете коротать время в пределах своей каюты!
– Но вы же ни черта не смыслите в установлении контакта с иным разумом! – выкрикнул Лившиц. Его сжатые в кулаки руки мелко дрожали, на лбу снова вздулась синеватая вена. Но теперь это не было истерикой – внеземелец отстаивал свое мнение.
Гертруда переводила взгляд с Граца на Лившица. Трудно было сказать, на чьей она стороне. Возможно, и ни на чьей, скорее всего, ей надоели перепалки этих двоих.
Захар подумал, что ему, в сущности, все равно, кто из них прав. Ему, так же как и Герти, надоели бессмысленные споры. Они находились в глубоком космосе, на окраине Галактики, может быть, даже за ее пределами, отрезанные от дома гигантским газопылевым облаком и немыслимым расстоянием. Нет разницы, как исследовать случайно оказавшийся в этом месте объект, будь он хоть трижды искусственного происхождения, – все равно они не могут вернуться домой и проконсультироваться со всезнайками из Института внеземной жизни. Захар мало верил в идеи Граца по поводу того, что эта космическая глыба сможет помочь им найти путь домой, но делать все равно нечего, а любая работа, любая деятельность, пока она может вызвать хоть какой-то интерес, не даст сойти с ума, слететь с катушек от безделья и обреченности.
На лице Клюгштайна отразилась буря эмоций, бурлящая глубоко внутри. Та нестабильность мимики, что можно было наблюдать, явилась проявлением глубокого замешательства, в которое впал биолог.
– Но, Станислав, Люциан, в сущности, прав. Мы не можем вот так нападать на них, – пробормотал он.
– На кого? – взревел Грац. – Вы уже точно знаете, что в чреве этого космического пупыря обязательно обитают зеленые человечки? Или чего вы еще от него ждете?
– Так, собственно, мы ведь даже не знаем, что оно собой представляет, – неуверенно проговорил Клюгштайн.
– Мы начинаем обследование объекта! – провозгласил Грац, будто выступал с трибуны перед собравшимися поклонниками теорий внеземной жизни. – Это приказ, и за его невыполнение виновные будут наказаны! А если кому-нибудь что-то не нравится, то смею напомнить – все согласились, что теперь я капитан.
Гертруда направилась к выходу из рубки. На пороге она остановилась и, обернувшись, сказала:
– Не забывайте, Станислав, что полномочия мы можем с вас и снять. Большинством голосов.