– Как продвигается работа?
Он вздрогнул от неожиданности, потому что не слышал, как кто-то вошел в хлев.
Мальчик сосредоточенно распиливал доску, стараясь не допустить сколов. Первый кусок, с безобразно торчащим сколом, упал на пол. Мальчик быстро подобрал его, положил к таким же испорченным кускам, набросил на кучу плащ, разукрашенный звездами и мистическими символами, и повернулся.
Она стояла в дверном проеме. Вечернее солнце окаймляло фигуру мамы золотым сиянием. Мальчик сощурился, чтобы лучше видеть.
– Я не могу сказать тебе, чем сейчас занимаюсь, потому что тогда ты поймешь секрет фокуса.
Мама вошла, и полоса света переместилась на его верстак. Частицы пыли висели, медленно перемещаясь, в воздухе. Попав в солнечный конус, они сверкали, как блестки, и в этом тоже была своя магия. Мама взяла кисточку со скамейки и помахала ею в воздухе.
– Позволь помочь тебе покрасить, по крайней мере. – Она вытянула шею, пытаясь заглянуть ему за спину. – Я все еще не верю, что ты можешь справиться с этим один. Тебе всего семь лет. Покажи мне другого семилетнего мальчика, который занимается такими вещами.
– Ну, не так-то это и сложно, – смутился он. – Я ведь подготовил чертежи, они очень точные. И потом, это единственное, чем я занимаюсь. И сейчас у меня получается лучше, чем вначале. Ты можешь помочь мне, если хочешь, но не подглядывай, пока я не закончу. И на этот раз никаких знаков зодиака, договорились? – Мальчик показал на свой плащ: – Это выглядит как…
– Знаю, знаю… Лес Варгас. – Мама улыбнулась. – Испанский художник.
Она сопроводила разъяснение изящным танцевальным движением, значения которого мальчик так и не понял.
– Лас-Вегас, мама, – поправил он.
И посмотрел на нее. Мама улыбнулась ему светлыми глазами, и напряжение в теле сразу исчезло. Сегодня хороший день. В то же время мальчика не оставляло чувство, что он попался в ловушку.
– Мама, ты… шутишь, да? Нет никакого художника Лес Варгаса.
Это было то, чего он не любил больше всего. Мальчику было трудно понять, когда люди шутят, а когда нет. То же и в школе… сплошной кошмар.
Ему хотелось бы, чтобы эти каникулы продолжались вечно. Тогда он навсегда остался бы на этом хуторе с мамой и Яне.
Мама заморгала.
– Ты прав, – ответила она. – Я пошутила насчет Варгаса. О’кей, путь будет Лас-Вегас. – Снова взмахнула кистью и хитро прищурилась. – Но ты научишь меня какому-нибудь карточному фокусу. Иначе все равно получится немного по-испански.
Мальчик рассмеялся. Никто не любил магию так, как мама, – даже чуточку больше, чем он сам. И в этом он хорошо понимал ее. Как только начинался сеанс, все проблемы решались. Деньги появлялись из ниоткуда. Мир менялся в мгновение ока. Все становилось возможным.
Он оглянулся на кучу распиленных досок. Теперь соберет из этого ящик, из которого сможет вытащить все, что только пожелает.
Все, что угодно, лишь бы мама была счастлива.
Мокрый снег чавкал под ногами Винсента. По телефону Мина сказала, что нужно поговорить, и предложила прогулку в Роламбсхове. Этот огромный парк находился в нескольких минутах ходьбы от полицейского отделения на Кунгсхольмене, поэтому Мина будет отсутствовать на работе совсем недолго. С другой стороны, риск, что их заметят здесь вместе, тоже не так велик.
Винсент задумался. Молодая женщина в голубом пуховике остановилась в метре от него. Наверное, видела его шоу по телевизору и теперь не знает, здороваться или нет. Винсент решил ей помочь и помахал рукой первым. Женщина повернулась и ушла, не ответив. Что ж, нельзя выходить победителем из всех ситуаций.
Погода, во всяком случае, была на его стороне. Солнце сияло, на зеленых прогалинах бегали собаки. На улицах снега уже совсем не осталось, только в парке и задержалась зима.
Пять собак – пять хозяев. Итого десять – четное число.
– С днем рождения, – сказал женский голос за его спиной.
Винсент обернулся и увидел Мину. Вот и она туда же… Чертова «Википедия»! Оставалось надеяться, что на этот раз обойдется без подарков и объятий.
– Мы не будем поднимать эту тему, – строго оборвал Винсент.
Игривая улыбка тронула ее губы и почти сразу исчезла. Лицо Мины приняло обычное сдержанное выражение.
– У нас еще один похожий случай, – начала она. – Точнее, более ранний…
И протянула ему две фотографии. Верхняя была селфи из «Инстаграма». Молодая женщина улыбалась в камеру с поднятым бокалом в руке. Вокруг стола позади нее сидели гости, парни и девушки. На столе кучей лежали подарки.
Черт бы побрал эти дни рождения…
– Ее звали Агнес Сеси, – сказала Мина. – Двадцать один год. Снимала квартиру в городе на пару с приятелем. Отец живет в Арвике, мать умерла. Мы классифицировали этот случай как самоубийство.
Винсент посмотрел на другой снимок. Тело в прозекторской на столе из нержавеющей стали. Фотография обрезана, так что головы не видно.
– И это тоже она, – прошептала Мина. – Взгляните на бедро.
Но Винсент и без подсказок заметил эти отчетливые порезы. И не хотел смотреть на них дольше необходимого.
– Как вы видите, и она тоже помечена цифрой. Поскольку на девушке из ящика была тройка, в следующий раз я ожидала увидеть двойку – и ошиблась. На Агнес цифра «четыре», как будто до нее он убил еще трех.
Винсент замер.
– То есть это предыдущая жертва, вы сказали? Полагаете, она умерла раньше той, из ящика с мечами?
Мина кивнула, хлопнув себя по бокам. Ее красная куртка откровенно не справлялась со все еще зимним, несмотря на солнце, холодом. Четыре, три, два… в голове Винсента шел обратный отсчет. Слишком мало статистического материала для таких выводов, но что-то подсказывало ему, что он на верном пути.
– Мерзнете? – Он кивнул на ее куртку.
– Я люблю мороз, – уклончиво ответила Мина.
Винсент понял, что она имеет в виду.
– Возможно, я ошибаюсь, – начал он, – но мне кажется, вы не найдете тел с цифрами «два» и «один». Пока, во всяком случае.
Мина посмотрела на него и наморщила лоб.
– Думаю, это обратный отсчет, – пояснил Винсент. – Убийства под цифрами «два» и «один» еще не совершены. Понимаете меня? Четыре – три – два – один… и, возможно, ноль.
– Почему вы так думаете? – Ее глаза стали испуганными. – То есть вы считаете… должны произойти еще три убийства?
– Если только вы его не остановите. – Винсент снова пошел по тропинке. – Обратный отсчет – пока я не могу подыскать другого объяснения этой последовательности цифр. Но меня волнует еще один вопрос, не менее важный, которым сейчас самое время озадачиться.
– Что за вопрос? – испугалась Мина.
– Что произойдет, когда он дойдет до цифры «ноль»?
Она замолчала.
– Но ведь это безумие?
Винсент кивнул.
– Пока никакой уверенности, но я должен был озвучить эту версию. Две жертвы – слишком мало статистического материала.
– На этой жертве тоже были разбитые часы, и они показывали два, – добавила Мина.
Винсент что-то промычал, но так и не сказал ни слова. Он предложил бы ей погреться в одном из кафе вокруг площади Норр-Меларстранд, но Мина как будто была вполне довольна парком.
Винсент потер одну о другую руки в перчатках и попытался навести порядок в мыслях.
– Я люблю мороз, – повторила Мина. – Он сразу делает воздух таким чистым, словно никакая грязь не может выжить на холоде.
– Кроме убийцы, которого вы упустили, – поправил Винсент. – Как умерла эта девушка?
– Выстрел в лицо, – ответила Мина, и Винсент автоматически поморщился.
– Не бойтесь, других фотографий у меня при себе нет. Но я не понимаю, почему для убийцы так важно зафиксировать время? Я имею в виду разбитые часы. В обоих случаях они показывают не совсем точное время смерти, но что-то около того.
Прежде чем Винсент успел ответить, в метре от них в воздухе просвистел фрисби, преследуемый черным доберманом. Собака подпрыгнула и приземлилась прямо под ногами Винсента и Мины. Она выглядела счастливой, хвост так и летал из стороны в сторону.
– Не люблю собак, – сказала Мина.
Доберман убежал с добычей в зубах. Винсент проводил его взглядом.
– Ловец пули, – задумчиво произнес он.
– Что? – не поняла Мина.
– Та, застреленная. Такой же классический трюк, как и ящик с мечами. Точнее, иллюзия. Только куда более древняя – возможно, с конца шестнадцатого века. Впервые задокументирована в книге преподобного Томаса Бирда в тысяча шестьсот тридцать первом году. Кто-то из публики пометил пулю, прежде чем ею зарядили пистолет и пальнули не то в иллюзиониста, не то в его помощника. Тот только вздрогнул и поймал ее зубами… или нет, в ранних версиях – рукой.
– Как такое можно показывать публике? Звучит как кошмар.
– Просто все знают, что пулю нельзя поймать ни рукой, ни зубами. И что ни один человек, будучи в здравом уме, не станет палить в фокусника или его ассистента. Поэтому в голову невольно закрадываются подозрения, будто все это не взаправду. Но если вы спросите меня, что же это такое на самом деле, я отвечу: «Иллюзия». Выступать сегодня с подобным номером, пожалуй, невозможно. Это опасно для жизни; известно двенадцать задокументированных смертельных случаев. Самый первый – с месье де Куле из Лотарингии, который известен и как один из первых исполнителей этого трюка. Он погиб в тысяча шестьсот тринадцатом году, его застрелил один из зрителей во время ссоры. По иронии судьбы, из того самого пистолета, который Куле использовал во время представлений.
Мина пнула небольшой сугроб.
– То есть любой трюк – имитация несостоявшегося убийства?
– Большинство, во всяком случае. – Кивнув, Винсент откашлялся. – Причем в роли жертвы чаще всего выступает женщина. Это ее пронзают мечами или распиливают, перемещая разделенные части тела, – и все ради того, чтобы потом показать, что она не пострадала. И то, что фокусники проделывают это именно с женщинами, не может быть случайностью. Возможно, все дело в том, что женщина меньше и подвижнее мужчины и ее легче запихнуть в ящик. Даже не знаю, насколько можно считать исчерпывающим такое объяснение.
– Но и в реальной жизни жертва обычно женщина, – пробормотала Мина, затем нагнулась, зачерпнула ладонью мокрый снег и слепила аккуратный снежок.
– Думаю, главная причина все же залегает глубже, – сказал Винсент и остановился. – Женщина дает жизнь, поэтому ее смерть – бо́льшая трагедия. В каждом таком случае умирает не только она, но в ее лице и все человечество, которое ей суждено продолжить. Думаю, именно так это и понимает наше подсознание. Мужчина более… заменим, что ли. Ну и насчет реальной жизни: здесь вы правы. Лучший способ справиться с тем, что тебе недоступно, – уничтожить его.
– И все-таки инсценировка убийства человека меньше всего похожа на волшебство, – заметила Мина. – Если я зарублю кого-нибудь мечом, а потом продемонстрирую этого человека целым и невредимым и тем самым открою, что меч был ненастоящий, кого это может впечатлить?
Она остановилась и взвесила в руке идеальный снежный мячик.
– Вы опять забываете о символическом аспекте, – напомнил Винсент, опасливо косясь на снежок. – Если я распиливаю человека надвое, то тем самым лишаю его жизни, верно? И то, что потом этот человек оказывается живым и невредимым, свидетельствует о том, что я воскресил его из мертвых. Это и есть то, что на самом деле демонстрируют классические трюки, какими бы избитыми они нам ни казались. Власть над жизнью и смертью.
Винсент быстро взглянул на часы. Мина, похоже, не подозревала, что ее обеденный перерыв давно закончился, и Винсент надеялся продержать ее в неведении еще некоторое время. Они вышли на берег, поросший кустарником. Лодки у причальных мостиков еще не появились, и нетронутая гладь воды выглядела как опрокинутое черное зеркало. Винсент провел ладонью по черным веткам. В перчатках застряли кристаллики льда.
– То есть мы ищем преступника с комплексом Бога, – сделала вывод Мина. – Преступника, которого трюки завели слишком далеко и который начал убивать по-настоящему. Можно так сформулировать ваши профессиональные выводы по поводу профиля? Человек, помешанный на власти и решивший поиграть в Бога?
– Не совсем… – Винсент вздохнул. – Обе найденные женщины не жертвы неудачных трюков. Здесь очень не хватает последней стадии – воскрешения, которая опущена вполне осознанно. А тот, кого мы ищем, представляется мне конченым безумцем. И в то же время нет.
Мина посмотрела на менталиста и нахмурилась.
– Я много думал об этом, – продолжал Винсент. – С его психикой что-то не так. С одной стороны, он достаточно рационален, чтобы сконструировать ящик, спланировать похищение и пометить тело жертвы цифрой. Но при этом сами убийства несут явный отпечаток безумия. В них нет и намека на ту хирургическую взвешенность, которой отмечен процесс подготовки.
– Но чтобы провести меч сквозь тело жертвы и попасть в отверстие на противоположной стенке, нужна ведь твердая рука, так? И точность?
– Точность – вне сомнений, а насчет руки… скорее набитая, чем твердая, я бы сказал так. Отсутствует ощущение холодного дистанцирования от содеянного. В его душе бушевала буря, простите… для кого вы слепили этот снежок?
– На случай, если еще какая-нибудь собака захочет ко мне приблизиться.
Винсент старался сохранять невозмутимость, но слова Мины пробудили в нем неприятные воспоминания. Мысли о трюках и смерти, от которых ладони тут же вспотели. Он должен был собраться, любой ценой сохранить ясность мысли. Винсент приложил к щеке перчатку, ощутив на коже колючие льдинки. Он надеялся, что Мина ничего не заметит.
– Сейчас наша главная задача – предотвратить следующие два или три убийства, – сказал он, – вне зависимости от того, что там думают обо мне ваши коллеги. Мне совсем не нравится этот обратный отсчет – но что имеем, то имеем. И мне больше некуда деваться, вы втянули меня в это дело по самые уши. С учетом того, что между первыми двумя убийствами прошло около месяца, в нашем распоряжении примерно столько же времени. А теперь… – Винсент как будто задумался. – Я хотел бы видеть место, где нашли ящик.
– Но там уже побывали криминалисты, – удивилась Мина. – Заградительную ленту давно убрали. Крайне маловероятно, чтобы там осталось что-нибудь, что еще не занесено в протоколы.
– Тем не менее я хочу это видеть. До сих пор мне не приходилось составлять такие профили, но я думаю, что пройти по следу преступника нелишне. Я должен видеть не только как, но и где он действовал. Вы сами-то там были?
– Нет. Педер выехал туда сразу, как нашли ящик. Могу попросить его проводить вас. Вы должны сработаться. Педер как лабрадор – любит всех, включая менталистов.
– Спасибо, – ответил Винсент.
Снова появилась молодая женщина в пуховике. Она остановилась за спиной у Мины на достаточно большом расстоянии, чтобы Винсент не мог разглядеть, кто она такая. На этот раз женщина помахала ему, но Винсент притворился, что ничего не заметил. Сейчас он не хотел видеть никого, кроме Мины.
– То есть ввязались по самые уши, вы сказали? – Она улыбнулась и бросила в него снежок. – Вот и отлично!
Снежок оставил мокрое пятно на рукаве его куртки и упал на землю.
– Да, как мне кажется… – Его голос дрогнул, когда Винсент посмотрел Мине в глаза. – То есть… я имел в виду расследование.
Он ничего не знал о ее личной жизни, они виделись всего несколько раз. При этом Винсент ощущал присутствие Мины как нечто естественное, и это казалось ему странным. Даже когда Винсент не видел ее, она была с ним. Подспудно, что ли, как и все, без чего он не мог обойтись. Как циркулирующая в жилах кровь или воздух, которым он дышал, сам того не осознавая.
Винсент не мог припомнить ни одного такого случая, когда бы он так относился к новому в его жизни человеку. Скорее, напротив: проходили годы, прежде чем он пускал кого-то в свою жизнь. Но с Миной все вышло иначе. Винсент уже успел привыкнуть к ней. Она была… кровью в его жилах, о которой он не думал. И в этом, похоже, заключалась разница между менталистом и настоящим полицейским.
– Кстати, – сказал Винсент, – тот случай, который вы списали на самоубийство…
– Агнес Сеси?
– Да, она. У нее в теле ничего подозрительного не обнаружили? Я имею в виду вещества…
Мина так и застыла на месте.
– Меня с самого начала что-то смущало в этом материале, – пробормотала она. – И теперь я, кажется, знаю, что именно.
День выдался погожий. Светило солнце, и снег начинал таять.
Он любил хорошую погоду, но и дождь по-своему тоже. Особенно сразу после дождя, когда в воздухе пахнет свежестью. Как будто мама с папой только что застелили свежую постель. Он любил свежую постель. И маму с папой. И любил любить, потому что от этого в желудке разливается такое приятное тепло…
Знал он и что такое боли в желудке, и это было то, чего он совсем не любил. Правда, такое случалось с ним не так часто, но просто недомоганием дело никогда не ограничивалось. Оно непременно переходило в страшную, кошмарную боль.
Мама и папа говорили, что это оттого, что он сует в рот что попало. И он понимал, что родители правы, но уж очень любил пробовать на язык незнакомые предметы. Перекатывать их во рту было почти так же приятно, как и стрелять из рогатки. Не совсем так, конечно, но почти.
– Привет, Билли!
Он наклонился, чтобы погладить маленького кокер-спаниеля, которого встречал на улице каждый день. Собака радостно подпрыгнула и ткнулась носом ему в лицо. Почесав у Билли за ушами, мальчик поблагодарил его хозяйку, как делал это всегда, и продолжил свой путь к поляне в лесу.
Благодарить – это важно. Мама повторяет это, пожалуй, слишком часто, но ведь он так легко все забывает…
На поляне он запустил руку за большой пень. Бутылки были на месте. Иногда их там не оказывалось, и это очень его огорчало. Но он не мог хранить их у себя в комнате, поэтому не оставалось ничего другого, как только надеяться на лучшее.
Мальчик аккуратно расставил бутылки на пне – по три в ряд, на одинаковом расстоянии. Отошел на пятьдесят шагов – до места, которое сам отметил. Здесь была глина; хорошо, что мальчик взял с собой резиновые сапоги. Очень важно на каждой тренировке стрелять с одного и того же расстояния, иначе как сравнивать результаты?
Камушки он выбирал тщательно. Мог часами лежать на гравийной дорожке перед домом в поисках того, что нужно. Некоторые, конечно, тут же совал в рот. Ему нравилось сосать камушки, трогать их языком. И те, которые он взял сегодня, были лучшие. Мальчик взвесил камушки на ладони. Выбрал один – блестки так и переливались на солнце. Вытащил рогатку из заднего кармана брюк. Хорошая рогатка, тоже любимая. Древко блестит от долгого использования, как отполированное, и идеально ложится в руку. Мальчик обхватил рогатку ладонью. Теперь он с ней единое целое. Осторожно вложил камушек в резинку, прищурил один глаз и… отпустил. Камушек попал прямо в середину этикетки, и бутылка опрокинулась назад.
– Браво! Отлично!
Мальчик подпрыгнул от неожиданности. Он и не заметил, что за ним кто-то наблюдает. В общем, он ничего не имел против публики. Стрелять вдвойне приятно, если это доставляет кому-то удовольствие.
– А сейчас я попаду в пробку… – Он вложил в резинку следующий камушек. – Вот, смотрите…
Мальчик прищурился еще раз, прицелился… Есть! Камушек ударил прямо в светло-зеленую пробку. Бутылка закачалась и повалилась на бок.
– Вау! Да ты стрелок!
Мальчик любил, когда ему аплодировали. Это вызывало у него приятную дрожь во всем теле. Он взял третий камушек, быстро прицелился и выстрелил. Мальчик хотел в полной мере продемонстрировать свое искусство, прежде чем зритель уйдет, – обычно они не задерживались надолго. И третья бутылка упала так же красиво, как и первые две.
– Ну, знаешь, это заслуживает приза. Ты же будущий чемпион мира! Пойдем, моя машина тут недалеко. Думаю, там отыщется приз, который тебе понравится…
По телу разлилось тепло, словно от большой радости. Мальчик любил призы, хотя в жизни не получил ни одного. Люди почему-то считали, что таким, как он, призы не полагаются.
Радостный, он побежал к машине. Она оказалась большой – значит, и приз должен быть стоящим. Может, даже не хуже огромного резинового гуся, которого мальчику так и не дали в парке «Грёна Лунд»…
– Давай, полезай в машину! Приз там… Сам поймешь, как только его увидишь.
Сердце так и колотилось, когда мальчик садился в машину. Ну, наконец-то – приз! Огромный, самый красивый – приз!
Мильда Юрт чуть не плакала. Она несколько раз подходила к телефону, чтобы позвонить, но в результате так и оставалась сидеть с трубкой в руке. Она в полиции двадцать пять с лишним лет и до сих пор редко когда ошибалась.
Мильда была аккуратна, относилась к работе со всей серьезностью. Она чувствовала ответственность перед жертвами и их семьями, которые заслуживали правды. Но и полиции, и суду старалась предоставить самую точную информацию, чтобы преступник не ушел от наказания.
И вот с некоторых пор все полетело вверх тормашками. Не на работе даже, а дома. До сих пор Мильда и мысли не допускала, чтобы это каким-либо образом сказалось на работе. Теперь же становилось все очевиднее, что она дала маху. И этой ошибки, по-видимому, никогда не сможет себе простить…
Она потянулась за фотографией на письменном столе – одним из немногих напоминаний о семье в ее рабочем кабинете. Дома Мильда вовсю практиковала метод Конмари[10], поэтому выбросила все, без чего, так или иначе, могла прожить и что не добавляло радости в ее жизнь. После развода, вот уже пятнадцать лет как, занималась детьми только сама, поэтому у бывшего мужа не было ни малейшей возможности хоть в чем-то нарушить установленный Мильдой порядок.
Этот снимок был сделан несколько лет тому назад на пляже в Фалькенберге, куда они ездили навестить сестру Мильды. Вера и Конрад выглядят счастливыми, загоревшими. Волосы длинней обычного, лица в веснушках. Мильда придумывала имя каждой веснушке, и детям очень нравилась эта игра. Каждый день – новое имя. Конечно, далеко не всегда получалось уделять им достаточно внимания, потому что Мильда слишком много вкладывалась в свою работу.
Их отец тоже старался как мог. И все же Мильда решила, что будет разумнее с ним расстаться. Было слишком очевидно, откуда растут ноги у проблем Конрада. Мильда думала, что сделала все возможное, чтобы Конрад не пошел по этой дорожке. Чтобы не стал, как его папа, который в жизни нигде не работал, кроме того шведского бара в Лас-Плайас на Гран-Канария, где он играл на гитаре. Где же она могла допустить ошибку?
До сих пор ведь как будто все получалось. У нее с детьми было все необходимое. Но, похоже, иметь готовые ответы на руках еще не значит решить задачу. Или же все вышло случайно. А может, дело в генетике – слишком все это сложно… В общем, так или иначе, но со временем фокус сместился, и Мильда вот уже много ночей вместо того, чтобы спать, бродила по улицам в поисках Конрада. Неудивительно, что потом никак не получалось сосредоточиться на работе, и Мильда напрочь утратила свою знаменитую зрительную хватку, глаз-алмаз, которым так гордилась.
Но последняя ошибка… нет, этому не может быть никакого оправдания.
Мильда подняла трубку и собиралась уже набрать номер, когда раздался стук в дверь. Она откашлялась.
– Войдите.
На пороге возникла Мина, неся в руках папки по обеим жертвам. Мильда слишком много работала с этими потрепанными бумагами, чтобы не узнать их с первого взгляда. Она кивнула и положила трубку. Необходимость в звонке отпала.
Педер думал о последнем разговоре с Миной. Она просила его о «большом одолжении» – показать Винсенту Вальдеру место находки ящика.
Он сомневался бы гораздо больше, если б не Мина. Педер давно уже ничего не слышал о Винсенте Вальдере и не знал, что тот до сих пор числится консультантом группы. Но Мина нравилась Педеру, и огорчать ее не хотелось. Кроме того, это означало лишний раз отлучиться из дома – подспудное желание, возможно, несправедливое по отношению к жене Педера, которая на это время останется одна с тремя детьми, но что-то в его душе ликовало от радости.
– Мне нужно съездить на работу, – сказал он, целуя Анетту в щеку. – Звони, если что-то будет нужно.
Анетта выглядела не менее измотанной, чем Педер таковым себя чувствовал. Ни он, ни она не спали больше часа за раз с тех пор, как три месяца назад Анетта родила тройню. Педер и не мечтал о таком подарке на Рождество. Молли сосала из бутылочки на руках матери, но соска съехала набок, а Анетта этого не замечала. Педер осторожно поправил соску и сунул в рот дочери, которая принялась жадно поглощать заменитель материнского молока.
– Те двое пока спят. Будем надеяться, что это еще на несколько часов.
Педер оглянулся на Мейю и Майкена, которые лежали в снятых с колес лежаках детских колясок.
– Неудивительно, что они спят, после того, что вытворяли всю ночь, – раздраженно ответила Анетта.
– Послушай, мы выживем. Мы сделаем это вместе. Ты не успеешь сказать «хоп!», как сама будешь смеяться над всем этим.
– Хоп!.. Что-то не больно смешно…
– Стисни зубы еще на пару часов. Я вернусь сразу, как только освобожусь. А на следующей неделе обещала быть твоя мама. Нам сейчас как нельзя кстати лишняя пара рук.
– Вот уж никогда не думала, что буду так ждать маму в гости…
– Нам выпало большое счастье, дорогая. Просто сейчас мы слишком устали, чтобы его оценить… Ну, я убегаю. Звони, если что-нибудь понадобится.
– Звони, – упавшим голосом повторила Анетта. – Ха-ха… Не знала, что я замужем за комиком.
Усиленно моргая, Педер пробирался к машине. Он страшно боялся садиться за руль. С легким шлепком открыл банку «Нокко», которую прихватил из холодильника. В отделе энергетических напитков он сейчас первый покупатель. Они – единственная возможность продержаться хоть какое-то время. Вот только почему туда кладут так мало кофеина? Ста восьмидесяти миллиграммов для отца троих детей хватает ненадолго…
По рации сообщили о пропавшем мальчике, которым сейчас активно занимались коллеги из общего отдела. Роберт, он же Боббан. Страдает задержкой умственного развития. Очень может быть, что никакого преступления здесь нет, как подсказывал Педеру опыт. При известной доле везения мальчик скоро обнаружится где-нибудь в лесу. Или в какой-нибудь другой, не слишком шумной части города. Однажды они несколько дней искали пятилетнего сорванца, который сел в поезд и уехал к бабушке в Копенгаген. И его никто не остановил. А датская полиция даже подбросила его на своей машине от станции до бабушкиного дома. Хорошо, что бабушка связалась со шведской полицией, как только внук появился у ее дверей…
Педер переключил на молодежный канал, который пристрастился слушать регулярно, с тех пор, как стал отцом троих детей. Сворачивая на парковку возле «Грёна Лунд», увидел Мину и Винсента. Менталист пробудил его любопытство, хотел того Педер или нет. Они с Анеттой были на его шоу года три тому назад, и оба вышли из зрительного зала глубоко впечатленные. Педеру так и не удалось разгадать ни одного трюка.
Ветер трепал полы черного пальто Винсента. «Классика» – вот слово, которое первым приходило в голову при виде спутника Мины. Как в черно-белом кино. Уже в отделении полиции Педеру подумалось, что примерно так должен был выглядеть и он сам. Но у Винсента, конечно, не было дома троих громкоголосых близнецов…
Педер припарковался и поспешил к Мине и менталисту. Он заметил, как вздрогнул Винсент, когда ему в лицо ударил порыв ветра.
– Здравствуйте, Винсент. – Педер приветливо пожал ему руку.
Винсент на несколько секунд задержал ладонь полицейского в своей. Рукопожатие показалось ему на удивление крепким для такого измученного на вид парня.
– Выглядишь неважно. – Мина наморщила нос, кивая коллеге.
– Они просыпались по очереди всю ночь, – пожаловался Педер.
Винсент сочувственно прикрыл глаза. Боже мой… Он по своему опыту знал, что такое трое детей, но в его случае, по крайней мере, разница между самым старшим и младшим составляла десять лет. Страшно даже представить себе, что они вытворяли бы все одновременно. Педер еще хоть как-то держится на ногах…
– Удивительно, что вы вообще сюда приехали, – заметил Винсент не без восхищения. – Сон в высшей степени интересная штука. Известно ли вам, к примеру, что мы до сих пор точно не знаем, каким образом переключаемся в это странное состояние?
– Нет… даже не задумывался об этом.
Педер медленно пошел к парковым воротам. Мина и Винсент последовали за ним.
– Правда, двум исследовательским группам удалось обнаружить нечто, что они назвали «сонной кнопкой», – продолжал Винсент. – Впоследствии ее назвали немури, что по-японски означает «сон».
– Вот как…
– Исследования проводились на банановых мухах; у них и был обнаружен ген, управляющий «сонной кнопкой».
– Банановых мухах? – переспросил Педер, указывая на вход.
Он сам удивлялся собственной заторможенности. Обычно Педер воспринимал информацию лучше, даже если спал на ходу.
– Винсент, – раздался сзади голос Мины. – Вы опять в роли ходячей «Википедии»?
Менталист кивнул и замолчал.
Заброшенный по окончании сезона парк аттракционов – жуткое зрелище. Ни смеха, ни криков, ни музыки со стороны большой сцены. Не скрипят качели на фоне непрекращающегося рокота тысячеголосой публики.
– Вот здесь стоял ящик.
Педер показал рукой перед воротами. Потом достал снимки из криминалистического отчета и протянул Винсенту, который тут же принялся внимательно их изучать.
– И что… у криминалистов никаких зацепок? – спросил он. – Ничего такого, что могло быть связано с убийством?
– Больше ничего на сегодняшний день. – Педер потер глаз, в который попала соринка. – Разумеется, они взяли множество проб, но результатов еще надо дождаться. На этой стадии расследования с учетом специфики места очень сложно определить, какие артефакты имеют отношение к ящику, а какие были здесь до его появления.
– Это так, – кивнул Винсент, обшаривая взглядом землю. – А вы знаете, что систематическое недосыпание чревато серьезными побочными эффектами? – неожиданно спросил он. – Увеличивается риск множества заболеваний, не говоря об ухудшении памяти и ослаблении иммунитета.
– Но… – Педер откашлялся.
– Болезнь Альцгеймера, ожирение, хронический алкоголизм – не самые страшные из возможных последствий, – продолжал Винсент. – В условиях недостатка сна мозг рискует оказаться перегруженным, потому что именно сон помогает нам забывать ненужное.
– То-то я заметил, что не все парковые лошади вернулись домой по окончании сезона, – перебил его Педер. – И мне кажется, не я один…
Последнюю фразу он произнес совсем тихо и глядя на Мину. Но Винсент ее услышал. Он всего-то хотел лишь поделиться полезной информацией – и вот она, благодарность… В глубине души он осознавал, что иногда перегибает палку. Вот и сейчас, похоже, сболтнул лишнего. Но что из сказанного лишнее? На этот вопрос не смог бы, пожалуй, ответить и сам Педер.
Винсент присел, изучая место, где стоял ящик. Кусочек заградительной ленты рвался на ветру, как будто хотел улететь. Мина стояла рядом, сложив на груди руки и чуть заметно дрожа. Мороз выбелил ее лицо, оставив ярко-красными одни губы. Винсент знал, что Мина не пользуется косметикой, но эти губы так и горели на бледной коже, при том что Винсент не имел ни малейшего понятия о том, как они должны выглядеть в обычном состоянии.
Он прокашлялся и, снова сосредоточившись на месте страшной находки, медленно проговорил, как будто продолжая прерванную лекцию:
– В прежние времена люди садились спать, а не ложились…
Провел рукой в перчатке по круглым камням. Когда ящик нашли, здесь лежал снег. То есть все, что только не смели криминалисты в отчаянной охоте за ничтожнейшими уликами, кануло в Лету вместе с этой зимой. По правде говоря, он рассчитывал на большее. Надеялся на звоночки из подсознания, которое всегда начеку и сохраняет все, что ускользает от нашего внимания.
– Поэтому выставленные в музеях кровати такие короткие, – продолжал Винсент, все еще на корточках. – В семнадцатом столетии доктора полагали, что спать лежа вредно. Якобы пища может переместиться через гортань к голове… Черт, ну и ветер сегодня.
Он поднялся, ощутив сильный щелчок в колене.
– Ваш случай – экстремальный вариант так называемого двухфазного сна. Время сна поделено на два этапа. Когда-то считалось нормой ложиться в восемь вечера, просыпаться около полуночи, бодрствовать около двух часов и засыпать снова.
Винсент внимательно посмотрел на Педера, превратившегося в ходячий вопросительный знак.
– То есть ты такой заторможенный и толстый, потому что мало спишь, – перевела Мина.
– Ага… ну спасибо, обязательно передам жене.
– Как скоро нашли ящик? – спросил Винсент, снова вперив взгляд в землю.
– Рано утром. Его обнаружили пассажиры катамарана из Сёдера, проплывавшего здесь как раз в это время.
– Похоже, скорое обнаружение – это то, на что он рассчитывал, – пробормотал Винсент. – Но убили ее не здесь.
– Похоже на то, – согласился Педер, – для места убийства слишком мало крови. Ящик перевезли сюда, когда она была уже мертва, судмедэксперт в этом почти не сомневается.
Выбор места говорил сам за себя, равно как и вид ящика. Открытая, хорошо просматривающаяся площадка, где всегда много людей. Убийца хотел, чтобы ящик бросался в глаза и чтобы тело нашли сразу. Вопрос – зачем? И опять слишком много хорошо продуманных деталей.
– Этот тип ничего не оставляет на волю случая, – сказал Винсент, повернувшись к Мине. – Он ведь рисковал, когда перевозил сюда ящик, и хорошо бы знать, с какой целью.
Холодный ветер налетел с новой силой. Теперь вид у Мины был совсем жалкий. Винсент мог предложить ей свое пальто, но она, конечно, взяла бы его не раньше, чем после обработки каустической содой. Гораздо разумней пригласить ее в какое-нибудь местечко потеплее, когда все закончится.
– Теперь я увидел все, что хотел. – Винсент вскинул голову. – Спасибо, Педер.
Полицейский слегка покачивался и выглядел так, будто усталость накатила на него с новой силой.
– Поспите часок в машине, а потом поезжайте домой, – посоветовал Винсент, трогая Педера за плечо. – Вам нельзя рисковать. В вашем состоянии быстрота реакции и когнитивное восприятие могут снизиться на восемьдесят процентов.
– Но… мне нужно домой, – повторил Педер.
– Поспите часок, – настаивал Винсент. – У вас маленькие дети, а статистика автомобильных аварий…
Педер сделал останавливающий жест рукой.
– Вы меня убедили, спасибо.
– Пожалуйста, если действительно убедил, – улыбнулся менталист.
– Только не говорите об этом моей жене.
Педер пригнулся и, преодолевая встречный ветер, пошел к своей машине.
Мина повела Винсента к своей. Когда садилась за руль, ей пришла в голову хорошая идея.
– Вы очень спешите? – Она повернулась к Винсенту. – Успеете выпить со мной чашку кофе?
Она затаила дыхание. Возможно, предложение прозвучало глупо, но ей не хотелось расставаться с менталистом так сразу. Мине показалось, что глаза Винсента блеснули радостью – или это лучик солнца отразился от зеркальной поверхности машины… В солнечном свете волосы менталиста казались еще светлее, почти белыми. И Мина невольно задалась вопросом, естественный это цвет или краска. Как бы то ни было, этот оттенок ей нравился.
– Конечно, – согласился Винсент. – «Хассельбакен», наверное, открыт.
Он кивнул на зеленое деревянное здание чуть выше по склону холма, как раз над парковкой. Мина кивнула, снова хлопнула дверцей и сунула ключи в карман.
– Неужели у вас нет сумочки? – улыбнулся Винсент.
– Это необычно, да? – в свою очередь спросила Мина и в тот же момент осознала, что отсутствие сумочки у молодой женщины и в самом деле выглядит необычно.
Они пошли к старому отелю.
– Мне кажется, сумочки – это слишком негигиенично, – Мина пожала плечами. – Там скапливается масса вещей, которые, в свою очередь, собирают бактерии.
– Разве в карманах не то же самое?
Мина подняла бровь.
– Ради бога, не надо… – Она вытащила руки из карманов. – Не надо подавать мне новые идеи, старых вполне достаточно.
Винсент рассмеялся. Мине нравилось его легкое отношение к ее так называемому комплексу. Вне сомнения, за этим стояло понимание.
Она ведь ни с кем не могла обсуждать эту проблему всерьез. Другое дело – коснуться ее в шутливом тоне, указывая тем самым, что не все так страшно. Что речь идет всего лишь о небольшой странности, которую Мина полностью осознает и контролирует. Тем не менее ни с кем другим у Мины не получалось затронуть эту тему даже на таком уровне.
Винсент оказался прав – отель и в самом деле был открыт. Они устроились в фойе, за дальним угловым столиком, и заказали кофе. Когда принесли чашки, Мина заметила на себе пристальный взгляд Винсента. Он, конечно же, не мог пропустить, как она будет вытирать край чашки салфеткой, точными, выверенными долгим опытом движениями. Коллегам из полиции потребовалось куда больше времени, чтобы заметить эту ее странность, но от внимания Винсента как будто и впрямь ничего не ускользало. Возможно, дело было и в том, что на работе у Мины автоматически включался внутренний прибор самоконтроля.
Винсент тоже взял салфетку и протер свою чашку.
– Никогда не знаешь, где они хранят эту посуду, – объяснил он извиняющимся тоном и подул на горячий кофе.
Напрасно Мина высматривала в его взгляде искорки снисходительности или каких-либо других свидетельств того, что он считает ее сумасшедшей. Ничего такого не было. Она попробовала кофе. Разливающееся по телу тепло казалось вдвойне приятным после прогулки на холодном воздухе. И главное, рядом с Винсентом Мина не чувствовала себя отщепенкой вне людского общества. Если она и была отщепенкой, то только в компании с ним. Очень непривычное ощущение, по-своему приятное.
– Вы довольны прогулкой? – спросила Мина.
– И да, и нет. Там ведь не осталось никаких следов, как вы и говорили. Слишком людное место. Но, – Винсент поднял указательный палец, – похоже, я понял, с какого типа преступником мы имеем дело. Прежде всего мне бросились в глаза две вещи. Во‐первых, то, что он не побоялся оставить тело в таком публичном месте, и, во‐вторых, никто не заметил ничего особенного. То есть мы имеем дело с преступником, который хорошо умеет сливаться с толпой.
Мина задумчиво хмыкнула, и оба они замолчали. Винсент нарушил тишину первым:
– Вы вообще хорошо знаете историю парка «Грёна Лунд»?
– Совсем не знаю. – Мина покачала головой, повернувшись к официантке, которая хотела было направиться к их столику.
– Это ведь наш старейший парк аттракционов. Шведский «Тиволи»[11], так сказать. Основан в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году. В тысяча девятьсот двадцать четвертом году у него появился конкурент в лице передвижного парка развлечений «Нёйет», который расположился прямо напротив.
– Теперь, кажется, припоминаю, – оживилась Мина. – Там была какая-то любовная история?
– Именно. Юноша из семьи директора передвижного парка и дочь владельцев «Грёна Лунд» полюбили друг друга. Они поженились и стали совместно управлять сначала «Нёйетом», а потом и «Грёна Лундом». Их дочь Надя оставалась директором парка вплоть до две тысячи первого года.
– Романтика… – Мина прищелкнула языком.
Ей не хотелось, чтобы это прозвучало с иронией. Просто романтика – это тоже не ее.
– Человеческие аттракционы – вот что для меня наиболее интересно во всей этой истории, – заметил Винсент.
– Человеческие аттракционы? – переспросила Мина. – Что-то вроде шоу уродов?
Она поморщилась. Одна мысль о том, что можно показывать людей за деньги только потому, что они не похожи на остальных, приводила Мину в ярость. Интересно, под каким соусом они подали бы ее? «Мина – женщина без бактерий! Вы только посмотрите, как она моется! Понюхайте ее алкогель!»
– В «Грёна Лунде» можно было увидеть настоящее африканское племя, – пояснил Винсент, отвечая на вопрос Мины. – И сказочный город лилипутов, жителей которого собирали по всем немецким землям. Ну и стриптиз, конечно…
– Лучший семейный отдых, – подвела итог Мина.
Глаза менталиста сузились, как будто он к ней присматривался.
– Люди находят удивительным то, к чему не привыкли, – продолжал Винсент, осторожно опуская чашку на стол. – Они считают, что их нормы должны распространяться на всех, и сильно раздражаются, если кто-то не следует их правилам. Выпавшим из обоймы издавна воздавали почести, но их же привязывали к позорному столбу. Вы ведь тоже не считаете меня вполне нормальным? Я не из тех, с кем приятно поболтать за чашкой глёгга[12] на Рождество, согласитесь. Мы с вами уникальны, Мина, и платим за это. Но запомните одну вещь. Другие могут властвовать над вашей жизнью лишь в той мере, в какой вы им это позволите. Так пусть пялятся и платят за удовольствие, если им так нравится. Пусть болтают, к вам это не имеет никакого отношения.
Мина отвернулась на «Тиволи» у подножия холма, избегая встречаться взглядом со своим собеседником. Моргнула несколько раз. Все-то просто у этого менталиста… Но на самом деле все очень сложно. Она решила было рассказать о клубе анонимных алкоголиков, но передумала. Для этого они с Винсентом Вальдером недостаточно хорошо знают друг друга. И, может, так никогда и не узнают.
– Гении вроде нас с вами всегда за гранью понимания. – Менталист криво усмехнулся.
– Ценю вашу скромность. – Мина улыбнулась в ответ. – Кстати, о гениях… один из них не так давно разговаривал с Мильдой Юрт.
– С Мильдой…
– Нашим судмедэкспертом. Это она проводила вскрытие Агнес Сеси и сообщила мне о порезах на ее теле. Помните, вы еще спросили о каких-то веществах в ее организме?
– Так… – Винсент заинтересованно склонился над столом. – Предчувствую большое «но»…
– Она допустила ошибку, – сказала Мина и тоже облокотилась на стол. – Забыла направить пробы на токсикологический анализ, хотя это рутина…
– Ой, – вырвалось у Винсента.
Мина кивнула. Раскаяние Мильды было глубоким и искренним. Она прекрасно осознавала последствия своего проступка.
– Человеческий фактор, – пожав плечами, Мина вздохнула. – Что и говорить, Мильде приходится несладко.
Винсент барабанил пальцами по столу. Один и тот же ритмический рисунок, снова и снова. Мина заметила, что начала двигать в такт под столом ногой, и сразу опомнилась. Она ждала, пока менталист переварит только что полученную информацию.
– Так в чем там дело? – медленно спросил он и перестал стучать.
– Мильда связалась с прокурором, а я проинформировала Юлию. Мы будем требовать эксгумации, и как можно скорее. С учетом обстоятельств решение желательно получить уже сегодня и немедленно взять пробы. Мертвые тела быстро разлагаются. Чем больше задержка, тем выше риск потери материала. Все это ставит перед нами проблемы чисто практического характера – служители церкви, техника, землекопы, наконец, люди, отвечающие непосредственно за захоронения. Криминалисты должны подъехать прямо на кладбище. На то, чтобы организовать такое количество людей, обычно уходят недели.
Винсент поднялся и взял телефон.
– Думаю, что смогу помочь вам, по крайней мере, в двух пунктах. Если возьмете на себя служителей церкви и криминалистов, я позабочусь о технике и землекопах.
– Но это не так просто. Переговоры, разрешение – на это нужно время…
– Вам – возможно, но ведь я не работаю в полиции. Вам ведь не обязательно разъяснять всем и каждому, куда вы звоните. Вы ведь ищете возможность получить разрешение, или как?
Пока они разговаривали, фойе успело заполниться людьми. Теперь, чтобы поговорить по телефону без помех, нужно было отойти к регистрационной стойке.
– Землекопы? – Мина недоуменно улыбалась. – Не знала, что ваши связи простираются так далеко.
– Вы еще многого обо мне не знаете, – заверил ее Винсент.
И это очень походило на правду. Менталист оставался тайной за семью печатями. Или невскрытым подарком, как подумалось Мине, прежде чем она успела отогнать эту мысль прочь. При этом с ним было легко, и Мина, у которой вечерами едва хватало сил на то, чтобы дойти до кровати, наслаждалась непривычным чувством расслабленности.
Она повертела головой и глотнула кофе в ожидании Винсента.
Когда официантка с кофейником предложила еще, Мина охотно согласилась. Как всегда, тщательно протерла салфеткой край чашки, прежде чем поднести ее к губам. И на этот раз даже не думала ни от кого прятаться. Со стороны входа доносился голос Винсента, но слов она не разбирала. Мина улыбалась, убеждая себя, что разливавшееся по телу тепло – от кофе.