Лимонный свет октябрьского рассвета лился сквозь ветви ещё не только не сбросивших листву, но и не пожелтевших пирамидальных китайских тополей. И если бы не эта бледная лимонность, перешедшая в серебро, можно было бы подумать, что в наших краях задержалось лето. Но, увы…
Оперуполномоченный Аветик Григорян очень любил лето, но и не особо расстраивался, если на улице было другое время года. Тем более что рутинной работы каждый день было так много, что времени на переживания практически не оставалось. А то, что оставалось, он в основном тратил на своё хобби – разгадывания кроссвордов.
Вот и сегодня сразу после завтрака, набросив ветровку, Аветик поспешил в почтовое отделение, благо оно открывалось рано.
Заведующая отделением внимательно выслушала его, посмотрела график и пригласила к себе полную пожилую женщину с круглым лицом и очками на носу.
– Людмила Ивановна, вот молодой человек из полиции интересуется…
– Наверное, товарищ из полиции хочет узнать, – перебила женщина своего начальника, – не видела ли я чего-нибудь подозрительного в доме, где убили Самсонову?
– Вы её знали? – быстро спросил Аветик.
– Да, Екатерина Терентьевна часто бывала у дочери, брала почту и заказные письма я ей под роспись оставляла.
– Так вы заметили что-нибудь подозрительное в то утро?
– К сожалению, нет. Но там перед домом на площадке играли мальчики, может, они что-то заметили?
– Они заметили вас, – вздохнул Аветик.
– Но вы ведь не думаете, что это я убила Екатерину Терентьевну?
– К сожалению, нет, – вырвалось у Аветика.
– Почему же, к сожалению? – удивилась почтальон.
– Это я так, к слову, – смутился оперативник, – спасибо вам, Людмила Ивановна.
– Не за что, – ответила женщина.
И тут Аветик заметил её сильно отекшие ноги. Теперь он понял, почему женщина даже на низком каблуке передвигалась тяжёлой походкой.
Проследив за взглядом оперативника, заведующая после ухода почтальона пояснила:
– Варикоз у неё. А тут ещё больше чем полдня на ногах.
Аветик сочувственно кивнул и покинул помещение почты.
До пиццерии он проехал две остановки на автобусе и, зайдя в кабинет к администратору, попытался выяснить, кто в тот день разносил пиццу.
Сделать ему это, несмотря на предъявление удостоверения, удалось далеко не сразу.
Администратор отправил его в отдел приёма заказов.
Молодой человек встретил Аветика нерадостно, буркнув:
– Жаловаться пришли?
Григорян сунул ему под нос удостоверение и объяснил, что хочет поговорить с разносчиком, который работал, он назвал число и район.
– Ну, Лёнька Симонов работал. Он сегодня отдыхает.
– Дайте мне его адрес, – попросил оперативник.
– Это ещё с какого перепуга я буду раздавать адреса наших сотрудников налево и направо, – огрызнулся парень.
– Хорошо, – сказал Аветик, которому надоело препираться попусту, – вы задерживаетесь за оказание препятствий полиции при расследовании преступления.
– Каких ещё препятствий?! – возмутился парень, – да дам я вам адрес Симонова, только отстаньте от меня.
Он вытащил из кипы наваленных на столе бумаг чистый листок и что-то там нацарапал, после чего протянул его Григоряну:
– Вот, пожалуйста.
– Спасибо, – сказал Аветик и, не прощаясь, покинул тесный кабинетик грубияна.
Приехав по нужному адресу, Григорян поднялся на четвёртый этаж старого дома и оказался перед обшарпанной дверью. Он уже догадался, что разносчик пиццы живёт на съёмной квартире.
Нажав на кнопку звонка, Аветик прислушался. Из квартиры не донеслось ни звука.
«Неужели никого нет дома?» – подумал Григорян и ещё раз нажал на звонок, на этот раз дольше не отрывая от него палец.
Наконец за дверью раздались шаги, и сонный голос спросил:
– Ну, кого там ещё принесло?
– Полиция! – Григорян приложил к глазку удостоверение, – мне нужен Леонид Симонов…
– Но я никого не вызывал, – нерешительно ответили ему из-за закрытой двери.
– Я сам пришёл! – сказал Аветик. – Откройте, пожалуйста.
Дверь открылась, на пороге стоял высокий тощий блондин в майке и трусах. Тапочек у него на ногах не было.
– Извините, что разбудил, – невольно улыбнулся Аветик.
– Ладно, чего уж там, – пробормотал блондин, – приходи, раз пришёл, я сейчас хоть штаны натяну.
Григорян быстро прикинул, что комната здесь одна и именно в ней Симонов будет надевать свои штаны, поэтому прямиком направился на кухню, выдвинул из-за стола, покрытого местами порванной клеенкой, табуретку, осмотрел её на предмет чистоты и сел.
Вскоре появился сам хозяин квартиры и спросил:
– Ну, и чего надобно нашей доблестной полиции от бедного гастарбайтера?
– Значит, ты приезжий? – спросил оперативник.
– А ты нет? – хмыкнул в ответ Симонов.
– Я местный, – гордо ответил Григорян.
– А я из деревни год назад приехал, – пожал плечами Леонид.
– Квартиру снимаешь?
– Нет, бабкина. Мы с ней как бы поменялись. Она уехала в деревню, там мои родичи за ней ухаживать будут. А я вот – сюда.
– Выходит, бабушка тебе не родная?
– Почему не родная? – удивился Симонов и пояснил: – Она по отцовской линии. А в деревне мать с отчимом и сёстрами. Родители развелись, когда я был совсем маленьким, мать вернулась в деревню и там вышла замуж, а отец на Север завербовался и там осел.
– Выходит, он не захотел взять к себе свою мать?
– Почему сразу не захотел, – возмутился Симонов, – я же говорю, он на Север уехал и там женился. А бабке оно надо катить на старости лет в Мурманск?
– Пожалуй, нежелательно, – подумав, ответил Григорян.
– Вот и я про то же. А в деревне она будет как у Христа за пазухой. Тем более что мать моя бывшую свекровь не бросала, продукты ей привозила и на лето брала отдыхать.
– Это хорошо, – одобрил Григорян, – но вот квартира у тебя запущенная. Ей ремонт требуется.
– Сам знаю, что требуется, но денег пока не накопил, а из родителей тащить не собираюсь. Они у меня всё-таки не нефтяные магнаты.
Григорян посмотрел на парня с уважением и решил, что пора переходить к делу. Он назвал число и номер дома:
– Ты носил туда пиццу?
– Носил, – сразу признался Симонов и вдруг забеспокоился: – Что, жалоба поступила?
– Я из Убойного, – пояснил Григорян.
– Не понял, – сказал Леонид, а потом округлил глаза от ужаса: – Ты хочешь сказать, что отравились доставленной мною пиццей?
– Да нет же! Ты что, газет не читаешь?
– Каких газет?
– Местных!
– Я вообще-то никакие газеты не читаю, – вздохнул Леонид, – я больше люблю фильмы приключенческие смотреть.
– Дожили, – пробурчал Григорян.
– Что?
– Ничего! В подъезде, куда ты приносил пиццу, в этот день убили женщину.
– Я не убивал, – быстро сказал Симонов.
– Я и не говорю, что ты убил!
– И вообще, когда я уходил, она была жива-живёхонька! И не одна!
– А с кем?
– С женихом, наверное, или с парнем со своим, – пожал плечами Леонид.
– Ты имеешь в виду женщину из той квартиры, в которую ты доставил пиццу?
– Ну.
– Убили женщину из другой квартиры.
– Ну, слава тебе, господи! – вырвалось у Симонова. Но встретив осуждающий взгляд оперативника, сразу принялся оправдываться: – Я не в том смысле!
– А в каком?
– Испугался, что они пиццей отравились.
– Понятно. Когда ты поднимался на этаж, встретил кого-нибудь?
– По-моему, нет… Точно, нет.
– А когда спускался вниз?
– Меня обогнал какой-то парень, вернее, подросток, он бегом сбежал по лестнице вниз. А навстречу поднималась какая-то тётка.
– Какая тётка?
– А я знаю? Может, живёт в этом подъезде.
– Как она выглядела?
– Она показалась мне отёчной… и шла тяжело.
– Ноги отёкшие? – быстро спросил Григорян.
– Ну, ты даёшь! – искренне восхитился Симонов, – я что, на ноги, что ли, ей смотрел?
– А на что ты смотрел?
– Если честно, ни на что, просто бросил взгляд и всё.
– Что же у неё было отёкшее?
– Лицо! Ясный перец!
– Какого она была роста?
– Высокая, но полная.
– А волосы?
– Вроде тёмные, может, каштановые.
– А глаза?
– Не рассмотрел, – покачал головой Симонов.
– На какой этаж она шла?
– Не знаю, она мне в самом низу попалась.
– Значит, ты не слышал, звонила она в дверь или открывала своим ключом?
– Не слышал.
– А узнать ты её смог бы, если бы увидел снова?
– Не уверен. Я же её видел одно мгновение, да и света там было мало.
– Понятно. Ладно, спасибо, извини, что разбудил.
– Ты расстроился, что ли? – спросил Леонид в прихожей.
– Есть немного, – улыбнулся Григорян одними губами.
– Ты, брат, не отчаивайся, – Леонид хлопнул Григоряна по плечу, – если найдёшь эту тётку, позови меня, я на неё посмотрю и постараюсь сказать, она это или нет.
Аветик усмехнулся, не думая укорять разносчика пиццы за панибратство:
– Хороший ты человек, Симонов!
– Так ведь люди должны помогать друг другу. Не зря же умные люди говорят, что человек человеку – брат.
– Ты, Лёня, видно, из заповедника прибыл и даже год жизни в городе не сумел испортить тебя.
– Почему из заповедника? Я ж говорил тебе, из деревни.
– Хорошая, видать, у вас деревня.
– Конечно, хорошая, – и внезапно предложил: – А хочешь, я тебя летом с собой возьму? За грибами сходим, за малиной, порыбачим на зорьке. А, поедешь?
– Может, и поеду, – неожиданно для себя ответил Григорян.
– Ну, так если что, ты знаешь, где меня найти. Прощевай, пока! – и он протянул оперативнику сильную мозолистую руку, и тот с удовольствием пожал её.
А потом подумал: «Ему бы не пиццу разносить, а дома строить или ещё что-нибудь солидное».
Заря на востоке трепетала розовым лоскутным одеялом. Ничто не предвещало неприятных неожиданностей.
За завтраком Ринат старался не думать о работе, полностью сосредоточившись на вкусной еде, приготовленной женой, и коротким общением со своими девочками.
– Папа, а кто такой Гегель? – спросила совершенно неожиданно Гуля, дочка Рината Ахметова.
Ринат поперхнулся чаем и чуть было совсем не выпустил из рук чашку.
– Это такой дядя, – выдавил он, бросив умоляющий взгляд в сторону жены.
Но Гузель только улыбнулась.
– Я понимаю, что дядя, а не тётя, – тёмные глаза дочери внимательно смотрели на отца.
– Гегель – это немецкий философ, – пришёл к Ринату спасительный ответ. И он быстро спросил: – А почему ты им интересуешься?
– Я видела у мамы на столе книжку о нём.
– Вот у мамы и спрашивай. – Ринат сердито покосился на жену.
– Но ведь мужчина у нас в доме ты! – парировала дочь.
Ринат уже ждал продолжения: «…и значит, за всё в ответе». Но Гуля просто смотрела на него пытливыми глазами.
– Да, мужчина в доме я, – важно ответил Ринат, – и поэтому занимаюсь мужским делом, ловлю преступников. А по вопросам Гегелей и прочих обращайся к маме!
– Почему?
– Потому что это её епархия.
Жена Рената была специалистом по романо-германским языкам и читала лекции студентам в университете.
– Папа, а что такое епархия? – оживилась Гуля.
– Фух! – вырвалось у отца, но, взглянув на часы, Ринат радостно сказал: – Гуленька, допивай быстро свой чай! Мы в детский садик опаздываем.
На что дочь ответила:
– Папа, ты зря радуешься, до садика нам идти и идти, и ты успеешь мне всё рассказать.
– Умна не по годам, – вырвалось у Рината.
А жена его прыснула со смеху. И потом, став серьёзной, сказала:
– Гуленька, не приставай с вопросами к папе, а то ты собьёшь его с рабочего ритма. Ты же сама знаешь, какая у него сложная и ответственная работа, – при этом Гузель не сводила с дочери строгого взгляда.
– А как же Гегель и епархия? – спросила та.
– Я сама тебе вечером всё расскажу.
– Точно расскажешь?
– Разве я тебя когда-нибудь обманывала? – спросила Гузель.
– Нет, никогда, – не раздумывая, ответила Гуля.
Ринат перевёл дыхание, радуясь тому, что всё благополучно разрешилось. И дал себе слово побольше читать и расспросить об этом Гегеле поподробнее жену.
Но, увы, никогда нельзя быть уверенным в том, что же заинтересует пытливую девочку на следующий раз.
До детского садика они в это утро добрались без приключений.
Гуля была серьёзной и задумчивой. На всём протяжении пути она молчала, только крепко сжимала руку отца.
Уже чмокнув её в голову на прощание, Ринат не выдержал и спросил:
– Гуленька, а почему ты всё время молчала?
– Я боялась сбить тебя с рабочего ритма, – серьёзно ответил ребёнок.
И Ринат, стараясь не улыбаться, прижал одну ладонь к другой и сказал:
– Спасибо тебе, родная.
Оказавшись за дверью детского садика, Ринат улыбнулся. Дошёл до автобусной остановки и, запрыгнув в автобус, стал думать о гражданине Галушкине Михаиле Тимофеевиче, разработку которого ему поручил вчера вечером следователь Наполеонов.
Михаил Тимофеевич Галушкин был в это утро трезв. Он не пил уже четвёртый день. Но на душе у него, как он сам выражался, было пакостно. И тут пожаловал гость нежданный и незваный, который, как известно хуже татарина. Но мало того, он им и оказался! Кем же ещё может быть человек, представившийся Ринатом Ахметовым?!
Галушкин стоял на пороге и, раскачиваясь с носка на пятку и обратно, исподлобья смотрел на оперативника.
– Мы на пороге будем разговаривать или всё-таки пройдём в квартиру? – дружелюбно спросил Ринат.
– А чего в неё проходить-то? – сердито ответил Галушкин.
– Ну, что ж, тогда мне придётся забрать вас в отделение.
– Это ещё зачем? – ещё сильнее набычился Галушкин.
– Затем, что разговаривать на лестничной клетке и неудобно, и неприлично. Разве вас этому не учили в детстве родители?
– Учили, учили, – пробурчал Галушкин и неожиданно смилостивился: – Ладно уж, проходите, но у меня там не прибрано.
Однако когда Ринат зашёл в квартиру, то не удержался и присвистнул:
– Не прибрано это мягко сказано, у тебя тут, как Мамай прошёл.
– Вот-вот, – процедил сквозь зубы Галушкин и обвиняюще уставился на Рината.
Тот проигнорировал его взгляд, сбросил со стула какое-то шмотьё и сел.
– И вы присаживайтесь, гражданин Галушкин.
– Я не гражданин, а господин, – взъерепенился тот.
– Прямо так уж и господин, – усмехнулся Ринат.
– А чем я хуже этих?! – Галушкин качнул головой в сторону.
Ринат не понял, кого он именно имел в виду, но спорить с нервным типом не стал.
– Ладно, господин, так господин, – сказал он. – Вы мне лучше расскажите, где вы были утром, – он назвал дату убийства Самсоновой, – вернее, с утра и до обеда?
– В церкви! – прозвучал ответ.
– Где-где? – недоверчиво переспросил оперативник.
– В церкви я был!
– И зачем вы туда ходили?
– Как зачем? Хотя вам, басурманам…
– За оскорбление полицейского при исполнении, – равнодушно начал Ахметов.
– К куме я ходил! – выпалил Галушкин.
– Так к куме или в церковь? – всё тем же ровным голосом уточнил Ахметов.
– Так кума у меня в церкви служит!
– И зачем же вы, господин Галушкин, ходили в тот день к куме?
– Да я бы и не пошёл к ней, – махнул Галушкин рукой, – но она мне с вечера позвонила и строго так сказала: «Миша! Чтобы завтра утром пришёл ко мне в церковь!»
– И вы не посмели ослушаться? – не удержался от усмешки Ринат.
Галушкин покосился на оперативника и, поняв, что тот не отстанет от него, пока не узнает правду, решил признаться:
– Обносился я…
– Что?
– Ну, пропил свою одежду! Почти всю! И костюм, и пальто, и…
– Трусы хотя бы оставили?
– Трусы оставил, – вздохнул сокрушённо Галушкин и начал перечислять: – Рубашку старую, штаны и сандалии. Их у меня никто не купил.
– И кума обещала вам купить новый гардероб? Правильно я вас понял, господин Галушкин?
– Неправильно! – обиделся Михаил Тимофеевич, но потом смягчился и растолковал: – В церковь прихожане приносят поношенные вещи. Часто очень даже приличные. И церковь раздаёт их неимущим.
– Значит, вы приехали к куме, чтобы приодеться?
Галушкин печально кивнул.
– Кто может подтвердить, что вы были там с утра до обеда?
– Да кто угодно! Кума же там не одна была! – и вдруг забеспокоился: – А вы что же, проверять будете?
– А как вы думали, господин Галушкин?
– Так неудобно мне будет перед людьми, – вздохнул тот.
– А портки пропивать вам удобно? – спросил не улыбнувшись Ринат.
– Портки я не пропивал! – возмутился Галушкин.
– Ладно, ладно. Лучше расскажите мне, зачем вы грозили Аркадию Бессонову?
– Трубачу, что ли, этому? – опять набычился Галушкин.
– Саксофонисту.
– Нам без разницы!
– Так зачем вы ему грозили?
– Я не всерьёз! Просто обиделся я на него.
– И за что же вы, господин Галушкин, изволили обидеться на Аркадия Бессонова?
– Да вы сами подумайте! Эти артисты, как сыр в масле, на наши денежки катаются! Каждый день показывают их виллы и замки! А тут всю жизнь бьёшься, как хрен об кочку! – праведный гнев буквально распирал Галушкина.
– А вы бы, Михаил Тимофеевич, пили поменьше, – заметил грустно Ринат.
– Значит, по-вашему, если бы я не пил, то у меня бы замок был?
– Замка бы не было, но вы не разбили бы свою машину, и вам не понадобилось бы вымогать деньги у Аркадия Бессонова.
– Ничего я у него не вымогал, – обиделся Галушкин.
– И должен вам сказать, что у Бессоновых тоже нет замка.
– Зато у них денег куры не клюют!
– Кто же это вам сказал?
– Да сама покойная Екатерина Терентьевна и проговорилась.
– И, тем не менее, вы сделали неправильный вывод из её слов. Они всего лишь копили деньги дочери на свадьбу.
– У них родственники живут на курорте, и Бессоновы туда всей семейкой мотаются, а Аркашка так вообще с югов не вылезает.
– Аркадий Бессонов ездит на гастроли.
– Знаем мы эти гастроли! Дадут несколько концертов, набьют карманы деньгами и в загул!
– В отличие от вас Бессонов не пьёт, машин не бьёт и соседям не угрожает.
– Так ему нельзя пить! Он язвенник! – расхохотался Галушкин, – было у него две язвы, а теперь осталась одна!
– То есть?
– От тёщи его кто-то избавил.
– Может, вы и избавили?
– У меня стопроцентное алиби! – гордо заявил Галушкин.
– Проверим.
– Валяйте, проверяйте!
– Кстати, Михаил Тимофеевич, а где ваша семья?
– Какая ещё семья? – насторожился Галушкин.
– Жена, дети. Лет-то вам ведь уже много…
– Нечего мои года считать! А жена была, а теперь нету, – он развёл руками.
– Что же случилось с вашей женой?
– Ничего с ней не случилось! Зараза она неблагодарная!
– А за что же интересно, она должна вас благодарить?
– Я её на вокзале подобрал!
– Прямо так уж и на вокзале? – не поверил оперативник.
– Ну, не совсем на вокзале, – нехотя признался Галушкин, – в общежитии она жила. Мы оба тогда на хлебозаводе работали.
– Ваша жена из другого города?
– Из посёлка городского типа.
– Надо думать, что, когда вы познакомились со своей женой, вы, господин Галушкин, за воротник ещё не закладывали?
– Не закладывал, – вздохнул Галушкин.
– И долго вы прожили вместе?
– Восемь лет.
– У вас есть дети?
– Есть, мальчик и девочка.
– Где же они теперь?
– Так эта зараза! Мать их, жена моя бывшая, бросила меня и детей забрала!
– Они живут в общежитии?
– Нет, она обратно к родителям уехала.
– Жалко, что она у вас квартиру не отсудила!
– Ещё чего! – ощетинился Галушкин.
– Имела на это полное право. А вы алименты платите?
– Это вот не вашего ума дело!
– Ведь вы нигде не работаете…
– С завтрашнего дня я выхожу на работу!
– Куда же вы устроились?
– Кума меня пристроила на рынок грузчиком.
– Опять кума?
– А что?
– Ничего, вы своей куме ноги должны мыть и воду пить.
– Ещё чего!
– Неблагодарный вы человек.
– Нечего меня учить! Узнали всё, что хотели, и катитесь!
– Аркадий Бессонов, между прочим, Михаил Тимофеевич, может подать на вас заявление.
– За что?
– За угрозы в его адрес. А соседи, вон, свидетелями пойдут.
– За что заявление? – снова повторил Галушкин, – я к Аркадию как к человеку! Он же саксофонист – человек богатый, и как сосед должен был выручить меня. А он свиньёй оказался!
– И вы грозились ему это припомнить.
– Так я же пьяный был!
– Это только усугубляет ваше положение, – сказал Ахметов и направился к выходу.
– Эй, вы куда, погодите!
– Чего?
– Это дело же можно миром решить!
– Каким образом?
– У меня деньги есть!
– Откуда?
Галушкин вздохнул:
– Часть вещей, что мне кума раньше давала, я продал, деньги заныкал. Пьяный был, искал, искал и не нашёл. А вчера полез под ванну убираться, а они лежат в слесарном ящике.
– Нет у вас совести совсем, господин Галушкин, – вздохнул Ринат и ушёл.
– Совести у меня нет, – бормотал ему вслед Галушкин, – ишь, совестливый нашёлся! Только бы на безвинного человека все грехи навесить.