После праздничной обедни прихожане расходились по домам. Иные останавливались в ограде, за белыми каменными стенами, под старыми липами и кленами, и разговаривали. Все принарядились по-праздничному, смотрели друг на друга приветливо, и казалось, что в этом городе живут мирно и дружно. И даже весело. Но все это только казалось.
Гимназический учитель Передонов, стоя в кругу своих приятелей, угрюмо посматривая на них маленькими, заплывшими глазами из-за очков в золотой оправе, говорил им:
– Сама княгиня Волчанская обещала Варе, уж это наверное. Как только, говорит, выйдете за него замуж, так я ему сейчас же и выхлопочу место инспектора.
– Да как же ты на Варваре Дмитриевне женишься? – спросил краснолицый Фаластов. – Ведь она же тебе сестра! Разве новый закон вышел, что и на сестрах венчаться можно?
Все захохотали. Румяное, обыкновенно равнодушносонное лицо Передонова сделалось свирепым.
– Троюродная… – буркнул он, сердито глядя мимо собеседников.
– Да тебе самому княгиня обещала? – спросил щеголевато одетый, бледный и высокий Рутилов.
– Не мне, а Варе, – ответил Передонов.
– Ну вот, а ты и веришь, – оживленно говорил Рутилов. – Сказать все можно. А ты сам отчего к княгине не явился?
– Пойми, что мы пошли с Варей, да не застали княгини, всего на пять минут опоздали, – рассказывал Передонов, – она в деревню уехала, вернется через три недели, а мне никак нельзя было ждать, сюда надо было ехать к экзаменам.
– Сомнительно что-то, – сказал Рутилов и засмеялся, показывая гниловатые зубы.
Передонов призадумался. Собеседники разошлись. Остался с ним один Рутилов.
– Конечно, – сказал Передонов, – я на всякой могу, на какой захочу. Не одна мне Варвара.
– Само собою, за тебя, Ардальон Борисыч, всякая пойдет, – подтвердил Рутилов.
Они вышли из ограды и медленно проходили по площади, немощеной и пыльной. Передонов сказал:
– Только вот княгиня как же? Она разозлится, если я Варвару брошу.
– Ну, что ж княгиня! – сказал Рутилов. – Тебе с ней не котят крестить. Пусть бы она тебе место сначала дала, – окрутиться успеешь. А то как же так, зря, ничего не видя!
– Это верно… – раздумчиво согласился Передонов.
– Ты так Варваре и скажи, – уговаривал Рутилов. – Сперва место, а то, мол, я так не очень-то верю. Место получишь, а там и венчайся, с кем вздумаешь. Вот ты лучше из моих сестер возьми, – три, любую выбирай. Барышни образованные, умные, без лести сказать, не чета Варваре. Она им в подметки не годится.
– Ну, – промычал Передонов.
– Верно. Что твоя Варвара? Вот, понюхай.
Рутилов наклонился, оторвал шерстистый стебель белены, скомкал его вместе с листьями и грязно-белыми цветами и, растирая все это пальцами, поднес к носу Передонова. Тот поморщился от неприятного, тяжелого запаха. Рутилов говорил:
– Растереть да бросить, – вот и Варвара твоя. Она и мои сестры – это, брат, две большие разницы. Бойкие барышни, живые, – любую возьми, не даст заснуть. Да и молодые, – самая старшая втрое моложе твоей Варвары.
Все это Рутилов говорил, по обыкновению своему, быстро и весело, улыбаясь, – но он, высокий, узкогрудый, казался чахлым и хрупким, и из-под шляпы его, новой и модной, как-то жалко торчали жидкие, коротко остриженные светлые волосы.
– Ну, уж и втрое, – вяло возразил Передонов, снимая и протирая золотые очки.
– Да уж верно! – воскликнул Рутилов. – Смотри не зевай, пока я жив, а то они у меня тоже с гонором, – потом захочешь, да поздно будет. А только из них каждая за тебя с превеликим удовольствием пойдет.
– Да, в меня здесь все влюбляются, – с угрюмым самохвальством сказал Передонов.
– Ну, вот видишь, вот ты и лови момент, – убеждал Рутилов.
– Мне бы, главное, не хотелось, чтобы она была сухопарая, – с тоскою в голосе сказал Передонов. – Жирненькую бы мне.
– Да уж на этот счет ты не беспокойся, – горячо говорил Рутилов. – Они и теперь барышни пухленькие, а если не совсем вошли в объем, так это только до поры до времени. Выйдут замуж, и они раздобреют, как старшая, – Лариса-то у нас, сам знаешь, какая кулебяка стала.
– Я бы женился, – сказал Передонов, – да боюсь, что Варя большой скандал устроит.
– Боишься скандала, так ты вот что сделай, – с хитрою улыбкою сказал Рутилов, – сегодня же венчайся, не то завтра: домой явишься с молодой женой, и вся недолга. Правда, хочешь, я это сварганю, завтра же вечером? С какою хочешь?
Передонов внезапно захохотал, отрывисто и громко.
– Ну, идет? По рукам, что ли? – спросил Рутилов.
Передонов так же внезапно перестал смеяться, и угрюмо сказал, тихо, почти шепотом:
– Донесет, мерзавка.
– Ничего не донесет, нечего доносить, – убеждал Рутилов.
– Или отравит, – боязливо шептал Передонов.
– Да уж ты во всем на меня положись, – горячо уговаривал его Рутилов, – я все так тонко обстрою тебе…
– Я без приданого не женюсь, – сердито крикнул Передонов.
Рутилова нисколько не удивил новый скачок в мыслях угрюмого собеседника. Он возразил все с тем же одушевлением:
– Чудак, да разве они бесприданницы! Ну, что же, идет, что ли? Ну, я побегу, все устрою. Только, чур, никому ни гугу, слышишь, никому!
Он потряс руку Передонова и побежал от него. Передонов молча смотрел за ним. Барышни Рутиловы припомнились ему, веселые, насмешливые. Нескромная мысль выдавила на его губы поганое подобие улыбки, – оно появилось на миг и исчезло. Смутное беспокойство поднялось в нем.
«С княгиней-то как же? – подумал он. – За теми гроши, и протекции нет, а с Варварой в инспекторы попадешь, а потом и директором сделают».
Он посмотрел вслед суетливо убегающему Рутилову и злорадно подумал: «Пусть побегает».
И эта мысль доставила ему вялое и тусклое удовольствие. Но ему стало скучно оттого, что он один, – он надвинул шляпу на лоб, нахмурил светлые брови, и торопливо отправился домой по немощеным, пустынным улицам, заросшим лежачею мшанкою с белыми цветами да жерухлою травою, затоптанною в грязи.
Кто-то позвал его тихим и быстрым голосом:
– Ардальон Борисыч, к нам зайдите.
Передонов поднял сумрачные глаза и сердито посмотрел за изгородь. В саду за калиткою стояла Наталья Афанасьевна Вершина, маленькая, худенькая, темнокожая женщина, вся в черном, чернобровая, черноглазая. Она курила папироску в черешневом темном мундштуке и улыбалась слегка, словно знала такое, чего не говорят, но чему улыбаются. Не столько словами, сколько легкими, быстрыми движениями зазывала она Передонова в свой сад: открыла калитку, посторонилась, улыбалась просительно и вместе уверенно, и показывала руками, – входи, мол, чего стоишь.
И вошел Передонов, подчиняясь ее, словно ворожащим, беззвучным движениям. Но он сейчас же остановился на песчаной дорожке, где в глаза ему бросились обломки сухих веток, – и посмотрел на часы.
– Завтракать пора, – проворчал он.
Хотя часы служили ему давно, но он и теперь, как всегда при людях, с удовольствием глянул на их большие золотые крышки. Было без двадцати минут двенадцать. Передонов решил, что можно побыть немного. Угрюмо шел он за Вершиною по дорожкам, мимо опустелых кустов черной и красной смородины, малины, крыжовника.
Сад желтел и пестрел плодами да поздними цветами. Было тут много плодовых и простых деревьев да кустов: невысокие раскидистые яблони, круглолистые груши, липы, вишни с гладкими блестящими листьями, слива, жимолость. На бузиновых кустах краснели ягоды. Около забора густо цвела сибирская герань – мелкие бледно-розовые цветки с пурпуровыми жилками. Остропестро выставляло из-под кустов свои колючие пурпуровые головки. В стороне стоял деревянный дом, маленький, серенький, в одно жилье, с широкою обеденкою в саду. Он казался милым и уютным. А за ним виднелась часть огорода. Там качались сухие коробочки мака да бело-желтые крупные чепчики ромашки, желтые головки подсолнечника никли перед увяданием, и между полезными зелиями поднимались зонтики: белые у кокорыша и бледно-пурпуровые у цикутного аистника, цвели светло-желтые лютики да невысокие молочаи.
– У обедни были? – спросила Вершина.
– Был, – угрюмо ответил Передонов.
– Вот и Марта только что вернулась, – рассказывала Вершина. – Она часто в нашу церковь ходит. Уж я и то смеюсь: для кого это, говорю, вы, Марта, в нашу церковь ходите? Краснеет, молчит. Пойдемте, в беседке посидимте, – сказала она быстро и без всякого перехода от того, что говорила раньше.
Среди сада, в тени развесистых кленов, стояла старенькая серенькая беседка, – три ступеньки вверх, обомшалый помост, низенькие стены, шесть точеных, пузатых столбов и шестискатная кровелька.
Марта сидела в беседке, еще принаряженная от обедни. На ней было светлое платье с бантиками, но оно к ней не шло. Короткие рукава обнажали островатые красные локти, сильные и большие руки. Марта была, впрочем, недурна. Веснушки не портили ее. Она слыла даже за хорошенькую, особенно среди своих, поляков, – их жило здесь немало.
Марта набивала папиросы для Вершиной. Она нетерпеливо хотела, чтобы Передонов посмотрел на нее и пришел в восхищение. Это желание выдавало себя на ее простодушном лице выражением беспокойной приветливости. Впрочем, оно вытекало не из того, чтобы Марта была влюблена в Передонова: Вершина желала пристроить ее, семья была большая, – и Марте хотелось угодить Вершиной, у которой она жила несколько месяцев, со дня похорон старика мужа Вершиной, – угодить за себя и за брата-гимназиста, который тоже гостил здесь.
Вершина и Передонов вошли в беседку. Передонов сумрачно поздоровался с Мартою и сел, – выбрал такое место, чтобы спину защищал от ветра столб и чтобы в уши не надуло сквозняком. Он посмотрел на Мартины желтые башмаки с розовыми помпончиками и подумал, что его ловят в женихи. Это он всегда думал, когда видел барышень, любезных с ним. Он замечал в Марте только недостатки – много веснушек, большие руки, – и с грубою кожею. Он знал, что ее отец, шляхтич, держал в аренде маленькую деревушку верстах в шести от города. Доходы малые, детей много: Марта кончила прогимназию, сын учился в гимназии, другие дети были еще меньше.
– Пивка позволите вам налить? – быстро спросила Вершина.
На столе стояли стаканы, две бутылки пива, мелкий сахар в жестяной коробке, ложечка мельхиоровая, замоченная пивом.
– Выпью, – отрывисто сказал Передонов.
Вершина посмотрела на Марту. Марта налила стакан, подвинула его Передонову, и при этом на ее лице играла странная улыбка, не то испуганная, не то радостная. Вершина сказала быстро, точно просыпала слова:
– Положите сахару в пиво.
Марта подвинула к Передонову жестянку с сахаром. Но Передонов досадливо сказал:
– Нет, это гадость – с сахаром.
– Что вы, вкусно, – однозвучно и быстро уронила Вершина.
– Очень вкусно, – сказала Марта.
– Гадость, – повторил Передонов и сердито поглядел на сахар.
– Как хотите, – сказала Вершина и тем же голосом, без остановки и перехода, заговорила о другом: – Черепнин мне надоедает, – сказала она и засмеялась.
Засмеялась и Марта. Передонов смотрел равнодушно: он не принимал никакого участия в чужих делах – не любил людей, не думал о них иначе, как только в связи со своими выгодами и удовольствиями. Вершина самодовольно улыбнулась и сказала:
– Думает, что я выйду за него.
– Ужасно дерзкий, – сказала Марта, не потому, что думала это, а потому, что хотела угодить и польстить Вершиной.
– Вчера у окна подсматривал, – рассказывала Вершина. – Забрался в сад, когда мы ужинали. Кадка под окнами стояла, мы подставили под дождь, – целая натекла. Покрыта была доской, воды не видно, он влез на кадку да и смотрит в окно. А у нас лампа горит, – он нас видит, а мы его не видим. Вдруг слышим шум. Испугались сначала, выбегаем. А это он провалился в воду. Однако вылез до нас, убежал весь мокрый, – по дорожке так мокрый след. Да мы и по спине узнали.
Марта смеялась тоненьким, радостным смехом, как смеются благонравные дети. Вершина рассказала все быстро и однообразно, словно высыпала, – как она и всегда говорила, – и разом замолчала, сидела и улыбалась краем рта, и оттого все ее смуглое и сухое лицо пошло в складки и черноватые от курева зубы слегка приоткрылись. Передонов подумал и вдруг захохотал. Он всегда не сразу отзывался на то, что казалось ему смешным, – медленны и тупы были его восприятия.
Вершина курила папиросу за папиросою. Она не могла жить без табачного дыма перед ее носом.
– Скоро соседями будем, – объявил Передонов.
Вершина бросила быстрый взгляд на Марту. Та слегка покраснела, с пугливым ожиданием посмотрела на Передонова и сейчас же опять отвела глаза в сад.
– Переезжаете? – спросила Вершина. – Отчего же?
– Далеко от гимназии, – объяснил Передонов.
Вершина недоверчиво улыбалась. Вернее, думала она, что он хочет быть поближе к Марте.
– Да ведь вы там уже давно живете, уже несколько лет, – сказала она.
– Да и хозяйка – стерва, – сердито сказал Передонов.
– Будто? – недоверчиво спросила Вершина и криво улыбнулась.
Передонов немного оживился.
– Наклеила новые обои, да скверно, – рассказывал он. – Не подходит кусок к куску. Вдруг в столовой над дверью совсем другой узор, вся комната разводами да цветочками, а над дверью – полосками да гвоздиками. И цвет совсем не тот. Мы было не заметили, да Фаластов пришел, смеется. И все смеются.
– Еще бы, такое безобразие, – согласилась Вершина.
– Только мы ей не говорим, что выедем, – сказал Передонов и при этом понизил голос. – Найдем квартиру и поедем, а ей не говорим.
– Само собой, – сказала Вершина.
– А то будет, пожалуй, скандалить, – говорил Передонов, и в глазах его отразилось пугливое беспокойство. – Да еще плати ей за месяц, за такую-то гадость.
Передонов захохотал от радости, что выедет и за квартиру не заплатит.
– Стребует, – заметила Вершина.
– Пусть требует, я не отдам, – сердито сказал Передонов. – Мы в Питер ездили, так не пользовались это время квартирою.
– Да ведь квартира-то за вами оставалась, – сказала Вершина.
– Что ж такое! Она должна ремонт делать, так разве мы обязаны платить за то время, пока не живем? И главное, она ужасно дерзкая.
– Ну, хозяйка дерзкая оттого, что ваша… сестрица – уж слишком пылкая особа, – сказала Вершина с легкою заминкою на слове «сестрица».
Передонов нахмурился и тупо глядел перед собою полусонными глазами. Вершина заговорила о другом. Передонов вытащил из кармана карамельку, очистил ее от бумажки и принялся жевать. Случайно взглянул он на Марту и подумал, что она завидует и что ей тоже хочется карамельки.
«Дать ей или не давать? – думал Передонов. – Не стоит она. Или уж разве дать, – пусть не думают, что мне жалко. У меня много, – полны карманы».
И он вытащил горсть карамели.
– Нате, – сказал он и протянул леденцы сначала Вершиной, потом Марте, – хорошие бомбошки, дорогие, тридцать копеек за фунт плачены.
Они взяли по одной. Он сказал:
– Да вы больше берите. У меня много, и хорошие бомбошки, – я худого есть не стану.
– Благодарю вас, я не хочу больше, – сказала Вершина быстро и невыразительно.
И те же слова за нею повторила Марта, но как-то нерешительно. Передонов недоверчиво посмотрел на Марту и сказал:
– Ну, как не хотеть! Нате.
И он взял из горсти одну карамельку себе, а остальные положил перед Мартою. Марта молча улыбнулась и наклонила голову.
«Невежа, – подумал Передонов, – не умеет поблагодарить хорошенько».
Он не знал, о чем говорить с Мартою. Она была ему нелюбопытна, как все предметы, с которыми не были кем-то установлены для него приятные или неприятные отношения.
Остальное пиво было вылито в стакан Передонову. Вершина глянула на Марту.
– Я принесу, – сказала Марта.
Она всегда без слов догадывалась, чего хочет Вершина.
– Пошлите Владю, он в саду, – сказала Вершина.
– Владислав! – крикнула Марта.
– Здесь, – отозвался мальчик так близко и так скоро, точно он подслушивал.
– Пива принеси, две бутылки, – сказала Марта, – в сенях, в ларе.
Скоро Владислав подбежал бесшумно к беседке, подал через окно Марте пиво и поклонился Передонову.
– Здравствуйте, – хмуро сказал Передонов, – пива сколько бутылок сегодня выдудили?
Владислав принужденно улыбнулся и сказал:
– Я не пью пива.
Это был мальчик лет четырнадцати, с веснушчатым, как у Марты, лицом, похожий на сестру, неловкий, мешкотный в движениях. Одет он был в блузу сурового полотна.
Марта шепотом заговорила с братом. Оба они смеялись. Передонов подозрительно посматривал на них. Когда при нем смеялись и он не знал, о чем, он всегда предполагал, что это над ним смеются. Вершина забеспокоилась. Уже она хотела окликнуть Марту. Но сам Передонов спросил злым голосом:
– Чему смеетесь?
Марта вздрогнула, повернулась к нему и не знала, что сказать. Владислав улыбался, глядя на Передонова, и слегка краснел.
– Это невежливо, при гостях, – выговаривал Передонов. – Надо мной смеетесь? – спросил он.
Марта покраснела, Владислав испугался.
– Извините, – сказала Марта, – мы вовсе не над вами. Мы о своем.
– Секрет, – сердито сказал Передонов. – При гостях невежливо о секретах разговаривать.
– Да не то что секрет, – сказала Марта, – а мы тому, что Владя босиком и не может войти сюда, – стесняется.
Передонов успокоился, стал выдумывать шутки над Владею, потом угостил и его карамелькою.
– Марта, принесите мой черный платок, – сказала Вершина, – да загляните заодно в кухню, как там пирог.
Марта послушно вышла. Она поняла, что Вершина хочет говорить с Передоновым, и была рада, ленивая, что не к спеху.
– А ты иди подальше, – сказала Вершина Владе, – нечего тебе тут болтаться.
Владя побежал, и слышно было, как песок шуршит под его ногами. Вершина осторожно и быстро посмотрела вбок на Передонова сквозь непрерывно испускаемый ею дым. Передонов сидел молча, глядел прямо перед собою затемненным взором и жевал карамельку. Ему было приятно, что те ушли, – а то, пожалуй, опять бы засмеялись. Хоть он и узнал наверное, что смеялись не над ним, но в нем осталась досада, – так после прикосновения жгучей крапивы долго остается и возрастает боль, хотя уже крапива и далече.
– Что вы не женитесь? – вдруг часто и быстро заговорила Вершина. – Чего еще ждете, Ардальон Борисыч! Варвара ваша вам не пара, извините, прямо скажу.
Передонов провел рукою по слегка растрепанным каштанового цвета волосам и с угрюмою важностью молвил:
– Здесь для меня и нет пары.
– Не скажите, – возразила Вершина и криво улыбнулась. – Здесь есть много лучше ее, и за вас всякая пойдет.
Она стряхнула пепел с папиросы решительным движением, словно поставила на чем-то утвердительный знак.
– Всякой мне не надо, – ответил Передонов.
– Не о всякой и речь, – быстро говорила Вершина. – Да вам ведь не за приданым гнаться, была бы девушка хорошая. Вы сами получаете достаточно, слава богу.
– Нет, – возразил Передонов, – мне выгоднее на Варваре жениться. Ей княгиня протекцию обещала. Она даст мне хорошее место, – говорил Передонов с угрюмым одушевлением.
Вершина слегка улыбалась. Все ее морщинистое и темное, словно прокопченное табаком, личико выражало снисходительную недоверчивость. Она спросила:
– Да вам она говорила это, княгиня-то?
С ударением на слове «вам».
– Не мне, а Варваре, – признался Передонов, – да это все равно.
– Уж слишком вы полагаетесь на слова вашей сестрицы, – злорадно говорила Вершина. – Ну а скажите, она много старше вас? Лет на пятнадцать? Или больше? Ведь ей под пятьдесят?
– Ну, где там, – досадливо сказал Передонов, – тридцати еще нет.
Вершина засмеялась.
– Скажите пожалуйста, – с нескрываемою насмешкою в голосе сказала она, – а на вид она гораздо старше вас. Конечно, это не мое дело, а только со стороны жалко, что такой хороший молодой человек должен жить не так, как бы он заслуживал по своей красоте и душевным качествам.
Передонов самодовольно оглядывал себя. Но не было улыбки на его румяном лице, и казалось, что он обижен тем, что не все его понимают, как Вершина. А Вершина продолжала:
– Вы и без протекции далеко пойдете. Неужто не оценит начальство? Что ж вам за Варвару держаться! Да и не из Рутиловых же барышень вам жену брать: они – легкомысленные, а вам надо жену степенную. Вот бы взяли мою Марту.
Передонов посмотрел на часы.
– Пора домой, – сказал он и встал прощаться.
Вершина была уверена, что Передонов уходит потому, что она задела его за живое и что он из нерешительности только не хочет говорить теперь о Марте.