«А кости черепа-то у вас, скорее всего, довольно толстые…»
«Что, простите?»
Мнение о толщине костей моего черепа, высказанное скорее утвердительно, нежели вопросительно, застало меня врасплох. Произнесший эти слова мужской голос, который внезапно появился в моей голове, был ниже среднего тембра, но не глубокий, немного с хрипотцой, однако хрипотца эта не казалась природной и больше походила на ту, что появляется у людей, вынужденных много говорить. «Наверное, таким голосом хорошо исполнять романтические песни под гитару», – почему-то подумал я.
«Да не обращайте внимания, – ответил все тот же голос, – шучу. По степени выраженности некоторых частей лица можно понять, какой толщины кости черепа у человека. Мне-то, по большому счету, все равно, а вот санитару – нет, ему пилить. Иногда, без достаточного опыта, кости черепа очень непросто распилить – фреза застревает, санитар волнуется».
«А причем тут я?»
«Ну, вы же сами говорили, что вам интересно все, все детали, – в голосе собеседника появилась легкая ирония, – а уж теперь-то сам Бог велел нам с вами поговорить обстоятельно. Я весь ваш».
После вышесказанного фраза «я весь ваш» вызывала некоторое беспокойство, тем более что человек, произнесший ее, наряду с запоминающимся голосом имел и неординарную внешность. Это был мужчина лет сорока двух – сорока трех. Его небрежно зачесанные назад волосы, темно-русые, без намека на седину, когда-то густые, неумело скрывали уже появляющуюся блестящую полянку на темечке. На мочке левого уха имелся вполне различимый точечный рубец – скорее всего, он носил серьгу. На круглом, чуть полноватом лице сидели очки в модной темно-коричневой оправе, за которыми были видны серо-голубые маленькие глаза, казавшиеся еще меньше из-за толстых, несколько затемненных стекол. Несомненным украшением лица, придававшим ему какую-то детскость, являлся нос – крупный, основательный, почти «картошкой». Губы были узкими, а рот – небольшим, в отличие от слегка оттопыренных ушей. Все вместе эти части выглядели, как ни странно, гармонично, они скрывали недостатки и подчеркивали достоинства друг друга.
«Такие люди привлекают внимание не столько внешностью, сколько харизмой. И частенько оказываются хитрожопыми», – подумал я.
Мой собеседник был среднего роста и казался чуть ниже меня – возможно, из-за легкой сутулости и короткой шеи. Крупные и очень волосатые руки придавали телу какой-то «орангутаний» вид. Синий хирургический костюм и фартук из белого полиэтилена не оставляли сомнений в происходящем.
За почти сорок лет жизни и двадцать лет журналистской деятельности я успел поработать во многих местах – в серьезных и несерьезных газетах и журналах и даже на радио. Впрочем, на радио я долго не задержался, поскольку никогда не понимал разговора с микрофоном в пустой студии. Слушатели были где-то далеко и как будто не существовали, слова мои бесследно исчезали в микрофоне, и после эфира у меня всегда оставалось ощущение какой-то шизофреничности. В прямом эфире работать не получалось: как только загоралась красная лампочка, на меня словно накатывал большой ватный ком, мысли путались, и язык не слушался до такой степени, что пару раз я допускал совсем уж неприличные оговорки. После очередного провального эфира я с позором покинул радиостанцию – как оказалось, для того, чтобы найти себя в жанре экстремальной журналистики.
Однажды вечером, будучи в состоянии легкого отчаяния и сопутствующего ему тяжелого опьянения, я встретил на улице парня лет двадцати пяти, который просил денег. Нарушив собственное правило – никогда никому, кроме старушек, не подавать, – в приступе алкогольной щедрости я вручил ему существенную сумму, попутно поинтересовавшись, почему джентльмен такого активного возраста попрошайничает. «Зачем вам деньги? Вы что, еврей?» – попытался я сострить, подражая известному журналисту. Паренек, скорее всего, даже и не слышал о Сергее Доренко, поэтому шутку мою не оценил, но, видимо, преисполненный благодарности, ответил, что деньги ему нужны «на ужин». Тогда я еще не знал, что значит для людей его круга выражение «трехразовое питание», и необходимость клянчить деньги у незнакомых людей «на ужин» меня очень удивила – так не говорят, когда не хватает на еду. Присмотревшись, я увидел большие впалые глаза на сухом желто-сером лице, выступающие скулы, обтянутые кожей, трясущиеся руки. «На дозу?» Парень усмехнулся, показав рот с черными пеньками вместо зубов. «Ну, да…» Не помню уже, чем было вызвано это внезапное желание, – то ли опьянением, то ли отчаянием, но я попросил, вернее, потребовал взять меня с собой. «Куда?» – удивился парень. «Куда угодно, – я схватил его за руку. – Хочу посмотреть!» «На что?» – удивился он еще больше, глядя на меня с подозрением. «На все!» – я упрямо мотнул головой. Сейчас я думаю, что та трехдневная алкогольная попытка справиться с кризисом среднего возраста сыграла мне на руку, вид у меня был, откровенно говоря, так себе: щетина, неопрятная одежда, перегар – типичный русский интеллигент, ищущий себя. Наверное, именно поэтому я не вызвал никаких подозрений, и произошел тот редчайший случай исключения из правил – попрошайка-джентльмен взял меня с собой, что в принципе невероятно. Хотя, может быть, он просто спешил «на ужин», и ему проще было согласиться, нежели пытаться отделаться от меня, тратя драгоценное время. Таким образом я попал в другой мир – мир так называемых «крокодиловых» наркоманов, и провел там всю ночь до утра. Наутро, совершенно трезвый, добрался до дома и, сразу сев за компьютер, написал свой первый экстремальный репортаж. В нем имелось все то, о чем не говорят в новостях и в полицейских сводках, – жуткие подробности времяпрепровождения этих потерянных молодых людей, которых и людьми-то не назовешь. После трехдневного запоя и полученных впечатлений красноречие мое было необычайным, а окончание репортажа – радикально категоричным, неполиткорректным и полностью лишенным человеколюбия. Уже «на автомате» я разместил свою писанину в блоге, который с переменным успехом вел в течение пары лет, и провалился в сон, а точнее, в забытье без снов. Может быть, тогда я даже умер ненадолго – так мне казалось потом.
Не знаю, через какое время я воскрес, но за окном было уже (или еще) светло. Я жутко вонял, весь вымок то ли от пота, то ли от чего-то другого, о чем не хотелось даже и думать, рубашка и брюки оказались прожженными в нескольких местах и испачканными какой-то белесоватой, тоже вонючей, дрянью. Телефон мой разрядился, узнать время и день недели мне не удалось, и поэтому, поставив его заряжаться, я пошел в душ. Примерно час я приводил себя в порядок и только после этого наконец смог посмотреть дату – выяснилось, что проспал я больше суток. Стала ясна и причина разрядки телефонного аккумулятора – несколько десятков неотвеченных звонков от известных и неизвестных мне людей, множество сообщений, общий смысл которых сводился к удивленному «ну ты, чувак, даешь!».
Только открыв блог, я понял, в чем дело: сотни комментариев, десятки перепостов, первая строчка в «топе» в течение суток – успех, который из локального уже перерастал в скандально-повсеместный. Так и началась моя карьера экстремального журналиста-одиночки.
За несколько лет, прошедших с той истории, я «поднялся» довольно высоко, мой блог фактически приравнялся к средству массовой информации, миллионные просмотры давали неплохой заработок, а вместе с ним и независимость, я стал популярным, даже получил пару каких-то премий за что-то там. Однако вместе с ростом популярности постепенно назревала одна проблемка: у меня кончались сюжеты для моих экстремальных репортажей. Казалось бы, я попробовал все: попадал под лавину в горах, неделю выбирался из зимней тайги после неудачной охоты, играл в подпольную «русскую рулетку», поднимался на высотные здания с руферами, жил в деревнях бомжей, лежал в провинциальной туберкулезной больнице, участвовал в гонках, торговал людьми, хоронил себя заживо и даже воевал – деньги и связи решали любые вопросы. Не скажу, что мне все это нравилось, но требовалось поддерживать образ, да и жить на что-то надо было. Судьба как будто специально давала мне шанс описать то, что до меня никто не описывал. Неоднократно я оказывался на волосок от смерти и даже ждал, что во время очередного «погружения» (так я называл свои экскурсии) со мной опять случится что-то опасное, но я снова вернусь живым, относительно здоровым и напишу новый шедевр. Такие мелочи, как, например, отмороженные пальцы на ноге или пуля от какого-нибудь барыги, меня не тревожили, хотя после посещения туберкулезного диспансера я почти месяц лечился от кожной заразы, и это было гораздо неприятнее обморожения. Судьба хранила меня.
Теперь же шокирующих тем почти не осталось. Все, что приходило в голову, либо очень дорого стоило (например, идея найти в Новой Гвинее племя каннибалов и попробовать человечины), либо было глупым или не оригинальным. Именно тогда у меня возникла мысль попасть в морг. Действительно, что простой обыватель знает о морге? Да практически ничего. А между тем, люди, которые там работают и имеют ежедневный контакт со смертью, живут рядом с нами, едят в тех же кафе, ходят по тем же улицам. Никто не подозревает о том, что всего час назад этот человек потрошил чье-то тело. Вот бы и мне удалось поучаствовать в этом процессе!
Идея захватила меня. Подключив связи и деньги, я в конце концов сумел выйти на судебно-медицинского эксперта, который после долгих переговоров согласился на интервью. Я был практически уверен в том, что уговорю его взять меня с собой на вскрытие, – многолетний опыт общения с самой разнообразной публикой плюс деньги наверняка сделают свое дело. «Я хочу посмотреть!» – вспомнил я свои давние слова, с которых начались мои «погружения».
Я никогда не считал себя самоуверенным парнем, но за годы общения с людьми, у которых все продается и покупается, стал наглее и убедился: то, чего нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги. А потому категорический отказ доктора взять меня с собой в секционный зал явился полной неожиданностью. Пообщавшись с ним несколько раз по телефону, я так и не понял до конца: он набивает себе цену (хотя и так были предложены неплохие деньги) или просто такой правильный. Наконец, я избрал единственно верный, как мне казалось, путь к осуществлению моей цели. Сначала я сделаю большое интервью с экспертом, познакомлюсь с ним поближе, войду, так сказать, в контакт (или, скорее, в доверие), дам понять, что со мной можно иметь дело, и лишь потом приложу все усилия для того, чтобы поучаствовать в исследовании человеческого тела.
Меня охватил уже знакомый по прежним «погружениям» азарт. В конце концов, судебно-медицинский эксперт – всего лишь человек, со своими человеческими слабостями, а я парень упертый.
Знакомые советовали мне обратиться к какому-нибудь патологоанатому, но мне хотелось острых ощущений. Я жаждал увидеть насильственную смерть со всеми ее отвратительными подробностями, такими, которых, конечно же, не будет у «клиента» патологоанатома. Я никогда не искал легких путей.
И вот теперь я узнал этот голос – именно с ним я несколько раз обсуждал по телефону подробности нашей встречи, темы для разговора. Однако обладателя его я представлял себе совсем иначе. Под влиянием множества фильмов и сериалов, которые я пересмотрел, готовясь к встрече, у меня сложился образ этакого эстета в дорогом костюме, шикарном галстуке, с безупречной улыбкой, с тонкими пальцами и с безумными глазами. На мой взгляд, человек, который многие годы работает с трупами, просто обязан быть творческим эстетом, иначе как не сойти при такой деятельности с ума?
Теперь же, при виде безволосой груди под синей робой, больших рук и вовсе не эстетичного лица в очках, я был немного разочарован.
Собеседник, вероятно, поняв по выражению моего лица, о чем я думаю, улыбнулся:
«Вы, наверное, надеялись увидеть более благопристойную внешность? Увы, люди находятся во власти стереотипов и обычно представляют себе судмедэксперта в образе Ганнибала из одноименного сериала или, наоборот, полусумасшедшего щетинистого полноватого мужичка, который носит одежду с высохшими кровавыми пятнами, ест там же, где работает, и похабно шутит. Можете убедиться: на мне нет пятен крови, принимать пищу я не собираюсь, а вот насчет шуток – извините. Мне показалось, что моя шутка о вашем черепе была преждевременной». – Он опять слегка улыбнулся, словно призывая меня расслабиться.
«Да, ваше мнение о моей голове несколько неожиданно, – ответил я тоже с улыбкой. – Впредь буду наготове».
«А в жизни многие вещи происходят очень неожиданно, вам ли не знать? Более того, смерть тоже чаще всего неожиданна. Помните: «…Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!» Товарищ Воланд абсолютно прав. Вы даже не представляете себе, насколько прав».
Я внимательно посмотрел на него. Улыбка с его лица исчезла, оно стало серьезным и каким-то торжественным. «Да уж, конечно, не представляю, – подумал я. – Не я ли видел, как погибали солдаты во время моей послед… нет, крайней командировки в одну из горячих точек? Или как сорвались со скалы альпинисты тогда, в Гималаях? Очевидно, никто из них не планировал приехать домой в цинковом гробу с маркировкой «ГРУЗ-200». Правда, все они знали о том, что занимаются опасным, рискованным делом, и понимали, что могут погибнуть. Если же говорить о простых, обычных людях, то для них внезапная смерть – и в самом деле фокус…»
Решив не углубляться в рассуждения и не обращать внимания на странный взгляд моего собеседника, я вкратце обозначил темы для разговора.
«Меня действительно интересует все. Например, как становятся людьми вашей профессии…»
«Специальности. Давайте сразу определимся: существует профессия «врач», в рамках которой есть множество врачебных специальностей – педиатр, дерматовенеролог, терапевт и так далее. И судебная медицина – это одна из врачебных специальностей».
«Хорошо. Как становятся людьми вашей специальности? Меня это интересует в первую очередь. Мне кажется, вы и ваши коллеги должны обладать каким-то особым взглядом на жизнь и окружающую действительность, и взгляд этот, вероятно, формируется еще в детстве».
«Вы хотите узнать о моем детстве?» – удивился он.
«Почему бы и нет? Если у вас есть время, то давайте начнем именно с этого».
«Ну что ж, часа три-четыре я на вас потрачу, – опять как-то очень серьезно сказал судебно-медицинский эксперт. – Так что, думаю, мы сможем поговорить обо всем».
Он начинал мне нравиться, этот пока непонятный для меня человек. По своему опыту я знал, что отношения между журналистом и тем, у кого он берет интервью, могут развиваться по-разному. Иногда собеседник раздражается от слишком, как ему кажется, неуместных вопросов, иногда раздражаешься сам; бывает, что очень интересный публичный человек в действительности, вне своего образа, – скучнейший серенький зануда. Удача, если оба участника интервью оказываются, что называется, «на одной волне» и время беседы пролетает непринужденно и незаметно. В такие моменты порой рождается крепкая многолетняя дружба.
«Кстати, насчет моего черепа, – слова эксперта не выходили у меня из головы. – Вы сказали, что по некоторым частям лица можете определить толщину костей. Что это – профессионализм, опыт или что-то другое?»
«Скорее, опыт. И еще наблюдательность. Большинство людей совсем не обращают внимания на то, что видят, а если и обращают, то никак не анализируют эту информацию. Задача же эксперта – уметь видеть и оценивать увиденное. Возьмем, к примеру, самое простое – одежду. Во что вы одеты? Перечислите».
«Эм-м… – вопрос был неожиданный. – Ну, рубашка, футболка и джинсы. А что?»
«Я ответил бы по-другому. На вас: рубашка с длинными рукавами, серая, в крупную черную клетку, хлопчатобумажная, которая застегивается на круглые серые пластмассовые пуговицы. На передней поверхности правой и левой полы, в верхней их трети, два накладных кармана, которые застегиваются на такие же пуговицы; футболка черная, хлопчатобумажная, с красно-белым принтом на передней поверхности; брюки синие из джинсовой ткани, застегиваются на круглую желтую металлическую пуговицу и желтую металлическую застежку «молния». На передней и задней поверхности правой и левой брючины, в верхней их трети, – по два врезных и накладных кармана. В шлевках брюк – черный кожаный поясной ремень шириной около пяти сантиметров, с блестящей белой металлической пряжкой. Носки черные, хлопчатобумажные; туфли черные, замшевые, с серыми металлическими декоративными заклепками на наружной поверхности и, пардон, хлопчатобумажные трусы с широкой серой резинкой. Я так описал бы вашу одежду».
Все было верно. «Носки он мог увидеть, но как и когда он разглядел мои трусы – совершенно непонятно».
«Мы с вами общаемся всего-то около получаса, – продолжал эксперт, – а я о вас уже способен кое-что сказать вполне определенно. Например, я могу утверждать, что вы курите, причем давно и много».
Я действительно курил больше двадцати лет, и в последнее время нормой для меня стала пачка в день. Ну, или полторы пачки. Если честно, то иногда доходило и до двух. Бывало, что во время работы в офисе над репортажем об очередном «погружении» я не замечал, как прикуривал одну сигарету от другой, при этом в пепельнице на столе всегда дымилась еще одна – на всякий случай, чтобы не отвлекаться на прикуривание новой, когда накатывает вдохновение и нельзя оторваться от клавиатуры.
Сейчас я поймал себя на мысли о том, что мне совсем не хочется курить, хотя прошло уже довольно много времени с начала нашего разговора. Не тянуло тошнотворно в животе и в груди, не выворачивало нутро, и я не испытывал потребности снова и снова вдыхать табачный дым. Это было очень странно, но сконцентрироваться на этой мысли у меня не получилось – эксперт продолжал:
«Во-первых, от вас пахнет табаком. От курящего человека всегда пахнет куревом, даже тогда, когда он пользуется одеколоном. Пахнут волосы, одежда, дыхание. Во-вторых, у вас сухая кожа, кончики пальцев бледные, а ногти – с желтым оттенком. Да и если бы вы посмотрели на себя со стороны, вы услышали бы, что дышите с этакой особенной хрипотцой. Готов поспорить, что по утрам вам приходится откашливаться всякой дрянью, и не всегда у вас это получается с первого раза. Хронический бронхит, начинающаяся эмфизема и сажа в легких – картина вполне очевидная. Я ведь прав, не так ли?»
Он был прав. Утренний кашель стал уже столь обыденным, что я не обращал на него внимания, как и на ту темно-серо-зеленоватую густую слизь, которая отхаркивалась с каждым разом все труднее.
«Ну и нюх у вас! – промычал я. – Как у собаки!»
«Нюх, как вы выразились, очень важен для эксперта. Чрезвычайно важен. Знаете ли вы, что мы специально нюхаем трупы? – вдруг спросил он. – Вид врача, который нюхает только что вскрытый череп, может вызвать психотравму у обывателя, но ведь мы исследуем тела, – он сделал акцент на слове «исследуем». – Есть визуальный метод исследования – когда я осматриваю покойника, а есть, если можно так сказать, «нюхательный». Чтобы различить в обычном трупном запахе нотки горького миндаля, прелой листвы или уловить сладковатую волну спирта, нужно активно понюхать труп, причем желательно сразу после извлечения головного мозга или вскрытия грудной и брюшной полостей. А желудочное содержимое? Святая обязанность каждого эксперта – определить, что употреблял перед смертью умерший, особенно, если он является убитым. Изучая степень заполнения желудка и характер поступившей в него пищи, а также зная сроки, через которые пища эвакуируется из желудка, мы способны сказать, когда человек ел, и это может быть очень важно для следствия. Как установить, что именно ел убитый? Промыть содержимое желудка в дуршлаге и хорошенько понюхать. Даже в обычном гнилостном запахе можно различить много вполне приятных оттенков, а иногда гнилой труп и вовсе пахнет как женские духи одной известной марки, не скажу какой. Если ваша жена, девушка или знакомая использует эти духи, они обязательно будут у вас ассоциироваться с моргом. Вы все еще хотите посетить вскрытие?»
Ответил я не сразу. Конечно, я знал… приблизительно знал, как работает судмедэксперт. Пересмотрев кучу роликов в Интернете по запросу «вскрытие трупа», я представлял себе то, с чем мне придется столкнуться. Но вот запах… О нем я как-то не подумал и теперь был совершенно сбит с толку рассказом доктора.
«А вот в иностранных фильмах патологоанатомы чем-то мажут себе под носом», – с надеждой начал я.
«Ментоловая мазь. Забудьте о ней. Мы ее не используем по тем причинам, о которых я только что говорил».
Честно говоря, другого ответа я и не ждал.
«Ну что же, – ответил я, – нюхать так нюхать».
«Вот и прекрасно, – как бы поставил точку в этой теме эксперт. – Я обещаю, что вы примете участие во вскрытии трупа, и довольно скоро, но сперва вы хотели о чем-то со мной поговорить?»