В настоящее время тенденции увеличения внимания к средовому подходу просматриваются практически во всех областях научного знания. Особенно отчетливо это проявляется в социогуманитарных областях знания (социальное управление, экономика и др.). На наш взгляд, в значительной степени это связано с постнеклассическим этапом развития науки. Игнорирование средового подхода является одним из препятствий на пути перевода страны на инновационный курс развития. На примерах ведущих направлений и проектов инновационного развития в статье представлены результаты анализа признаков и последствий недооценки роли средового подхода в инновационном развитии.
Реформы находятся на таком этапе, на котором они не видны.
Несмотря на последовательные и убедительные призывы руководства страны к переходу на инновационный курс развития, Россия продолжает отставать от развитых стран, более того этот разрыв увеличивается. Как следствие, отмечается и низкий уровень интеграции в мировую инновационную систему.[1]
По данным Всемирного банка по суммарному показателю конкурентоспособности экономики (380 показателей, включая уровень развития НИОКР) Россия занимала в 1994 году место в четвертой десятке из 180 стран мира. За десять с небольшим лет наша страна переместилась во вторую сотню. В СССР в 1991 году было подано 190 тысяч заявок на изобретения. В настоящее время эта цифра сократилась до 22 тысяч. По данным Центра исследований и статистики науки (ЦИСН) только 5–6 % российских промышленных предприятий ведут разработку и внедрение технологических инноваций. В конце 80-х годов таких предприятий было 60–70 %. Инновационная продукция в России сегодня не набирает и 1 %, этот же показатель в Финляндии – более 30 %, в Италии, Португалии, Испании – от 10 % до 20 %. Доля России в мировом объеме торговли гражданской наукоемкой продукцией уже в течение ряда лет не превышает 0,3–0,5 %. Для сравнения: доля США – 36 %, Японии – 30 %, Германии – 17 %, Китая – 6 %.[2]
Продолжает устаревать производственная база ключевых отраслей, износ основных фондов порой превышает 70 %. Наиболее прибыльные, по идее, высокотехнологичные сегменты национального хозяйства представляют собой по большей части рудименты советской эпохи.
Нынешняя ситуация в отечественной науке создает угрозу национальной безопасности России. У ведущих стран Запада расходы на НИОКР составляют 2–3 % ВВП, в том числе у США – 2,7 %, а у таких стран, как Япония, Швеция, Израиль, достигает 3,5–4,5 % ВВП. У России этот показатель составляет примерно 1 % ВВП.
В последние годы заметно понизился потенциал прикладной науки, который и определяет новые источники развития экономики. Уменьшилось влияние науки на общество в целом и на образование в частности. Тиражи научно-популярных изданий снизились в сотни раз. В большой степени растрачен кадровый потенциал, возник острый дефицит молодежи в науке. Наука оказалась не востребована: общество не использует её результатов, не понимает её смысла и значения. В сложном положении оказалась Российская академия наук, не имеющая стратегических ориентиров, берущаяся за несвойственные ей функции (инновационная деятельность и коммерциализация фундаментальной науки в отрыве от науки прикладной и опытно-конструкторских разработок). Сегодня бюджет одного хорошего западного университета равен бюджету всей РАН.[3]
Правительственные прогнозы социально-экономического развития страны не дают оснований для оптимизма. Численность занятых в научном секторе планируется к сокращению с 788,5 тыс. чел. (2007 год) до 754,1 тыс. чел. в 2010 году.[4] Продолжение деградации научного потенциала страны привело к тому, что Россия остается единственной крупной страной в мире с сокращающейся численностью ученых.
Сложившаяся ситуация – это результат применения в России неолиберальных экономических концепций, согласно которым любое государственное вмешательство в экономику ведет к негативным последствиям. Такая вера в «невидимую руку рынка» затронула и государственную политику в научной сфере. Фактически научной политики в России нет.
Состояние системы образования явно не соответствует требованиям перевода страны на инновационный курс развития. В системе школьного образовании навязывание ЕГЭ приводит к падению креативного потенциала страны. Компьютеризация школ, создание исследовательских и национальных университетов, увеличение финансирования высшего образования, повышение ставок учителям, внимание к дошкольным учреждениям и т. д. могут плодотворно сказаться на системе образования. Однако в этих шагах не просматривается системный подход к обеспечению инновационного пути развития страны. Более того, в последние годы не заметны серьезные попытки со стороны государства принципиально изменить ситуацию.
Национальная инновационная система (НИС) призвана обеспечивать повышение конкурентоспособности, однако в том виде, в котором она сегодня существует, явно проявляется ее неэффективность[5].Фактически она существует только на бумагах чиновников.
Таким образом, наблюдается очевидный регресс, а не инновационное развитие России. Фактически осуществлена деиндустриализация страны, все более многочисленными и тяжелыми становятся техногенные катастрофы. Что касается социальных инноваций, то положительный эффект от них мог бы быть значительно больше, если бы они планировались и осуществлялись продумано. К сожалению, в системе государственного управления сформировалась безапелляционная схема, квази-альтернативных социальных реформ, обосновываемая без широкого привлечения экспертов из среды ученых и общественности, а выполняемая сразу в масштабе всей страны без пилотной обкатки хотя бы на уровне регионов.[6]
Итоговая оценка. Из великой инновационной державы второй половины XX века Россия перешла в начале XXI века во вторую сотню стран мира и тенденция отставания только нарастает. В настоящее время имеются основания утверждать, что в стране произведена деиндустриализация. Разрушен или истощен потенциал разработок технологических укладов XX века, наука и образование. Такая ситуация крайне затрудняет перспективы становления лидером в технологических укладах XXI века. Сегодня реально в России не существует НИС, более того не заметны позитивные тенденции ее становления. Образ НИС существует только в планах. Одна из причин заключается в том, что доминирует отраслевой, а не системный подход к НИС: получается набор элементов, а не система. Как следствие не используются механизмы конвергенции технологий, отраслей, науки и образования и др.
В контексте данной работы важно отметить, что в целом в стране отсутствует среда инновационного развития адекватная реалиям XXI века. В СССР была создана среда развития адекватная условиям того времени и места. Повторять ее нет смысла и нереально. Надо строить новую современную среду инновационного развития, опираясь как на мировой опыт, так и на позитивный опыт прошлого нашей страны.
Решений мешок, а дел на вершок
В апреле 2002 г. был опубликован подписанный президентом РФ документ «Основы политики Российской Федерации в области развития науки и технологий на период до 2010 года и дальнейшую перспективу», в котором провозглашено, что «целью государственной политики в области развития науки и технологий является переход к инновационному пути развития страны на основе избранных приоритетов», а перед государственными структурами выдвигались приоритетные задачи, связанные с реализацией намеченной политики.[7]
Подпись президента под этим документом явилась актом формального принятия государством новой, инновационной стратегии. На далекую перспективу это означало стратегический выбор направления развития России, согласно которому акцент в области ее внутренней политики должен делаться на преимущественном использовании не столько природных, сколько интеллектуальных ресурсов.
Для достижения данной цели предусматривались следующие меры стимулирования инновационной деятельности:
– поддержка научных исследований и экспериментальных разработок в приоритетных направлениях развития науки, технологий и техники с учетом мировых тенденций в этой сфере;
– создание организационных и социально-экономических механизмов для повышения социальной направленности инноваций;
– формирование национальной инновационной системы /НИС/;
– обеспечение развития важнейших прикладных исследований и разработок;
– адаптация научно-технического комплекса к условиям рыночной экономики, обеспечение взаимодействия государственного и частного капитала в целях развития науки, технологий и техники;
– сохранение и развитие кадрового потенциала научно-технического комплекса;
– развитие международного научно-технического сотрудничества и др.
Прошло 9 лет. Каковы же итоги реализации документа? Первое, что следует отметить – никакой социальной поддержки после своей публикации он не получил, а сначала вообще прошел незамеченным. Россия продолжала двигаться по сырьевому пути и даже пожелала стать великой энергетической державой. Экспорт сырья оставался основным источником дохода казны, а высокие цены на нефть позволяли формировать стабилизационный фонд. Бюджетный профицит пополнял неприкосновенный денежный запас на «черный день» и его наличие на развитии инновационной деятельности никак не сказывалось[8].
Правда с кривдой в одной упряжке не ходят
В 2008 году впервые за все постсоветские годы государство решилось взять стратегическую инициативу российского развития в свои руки[9]. Вплоть до этого времени эта инициатива находилась в руках международных финансовых организаций, экспортеров сырья, транснациональных корпораций, естественных и неестественных монополий, а также организованной преступности. Каждый из этих субъектов навязывал стране свою стратегию, а их комбинация породила порочные круги ловушек, в которых оказалась стремительно деградирующая российская экономика. Развитие последних лет шло по инерции этих стратегий, а относительно благополучные макроэкономические показатели достигались не столько благодаря, сколько вопреки, политике государства, которая характеризовалась безыдейностью и безынициативностью, следовала псевдолиберальным рецептам международных финансовых организаций[10].
Министерством экономического развития /МЭР/ был разработан проект Концепции долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации до 2020 года, в которой уделяется большое внимание инновационному сценарию развития страны[11]. Однако она также не дает оснований для оптимизма.
Во-первых, в Концепции отсутствует обстоятельный ответ на важнейший вопрос: «Кто будет субъектом инновационного развития?», в том числе вопрос о роли госаппарата в его осуществлении. Нет ответа на вопрос о том, каким образом преодолеть кадровые проблемы госаппарата. Остается повисшей в пустоте оценка госаппарата В. В. Путиным в феврале 2008 г., в соответствии с которой сегодняшний госаппарат является в значительной степени забюрократизированной, коррумпированной системой, не мотивированной на позитивные изменения, а тем более на динамичное развитие.
Во-вторых, откладывается на конец прогнозного периода оценка макроэкономического эффекта инновационного развития; это означает, что правительство исходит не из прорыва на инновационный путь развития, а из преобладания инерционной составляющей. Между тем повышать расходы на НИОКР до уровня развитых стран нужно именно сейчас – пока еще сохраняется возможность реанимации значительной части научно-технического потенциала страны.
В-третьих, как это ни парадоксально, на три года планировалось сохранить двукратное, по сравнению с общемировыми стандартами, недофинансирование уровня расходов на образование, науку и здравоохранение, в которых именно сейчас критически важно провести модернизацию и кардинально поднять зарплату. Откладывание этих мер еще на несколько лет приводит к углублению необратимых тенденций деградации отечественной науки и образования и тем самым делает реализацию инновационного сценария в принципе невозможной. Разрыв между уходящим и подрастающим поколениями ученых и педагогов как по количеству, так и по качеству кадров через три года может стать непреодолимым.
В-четвертых, правительство продолжает идти на поводу монополистов в энергетике, планируя дальнейший опережающий рост тарифов на газ и электроэнергию.
В-пятых, в Концепции не планируется устранение налоговых барьеров, мешающих переходу на инновационный путь развития[12].
Можно привести и еще целый ряд аргументов того, что в этой Концепции явно просматривается доминирующая роль сторонников инерционного и энерго-сырьевого сценариев при пассивной роли сторонников инновационного сценария, поддержка которого ограничивается призывами и лозунгами, тормозит переход на новый путь развития.
Необходимость коррекции указанной концепции обнаружилась уже при первых шагах ее реализации. Ситуация резко ухудшилась из-за глобального финансово-экономического кризиса, захватившего Россию.
И все-таки факт ее принятия свидетельствует о важном сдвиге в понимании стратегических целей: осознание того, что без консолидации всех ветвей власти и интеллектуально-духовной элиты общества переход на инновационный путь российского развития обречен на провал. Нужны новые высокие гуманитарные технологии и проекты формирования и соорганизации стратегических субъектов российского развития, поскольку, как отмечалось еще до принятия Концепции, именно эти сложные проблемы бросают вызов интеллектуальным силам России[13].
Тайная гармония лучше явной
Данный документ призывает сделать шаг к установлению взаимосвязи проблем безопасности и развития. «Главную идею этого документа можно кратко определить как безопасность через развитие» – так сформулировал сущность Стратегии Д. А. Медведев на заседании Совета Безопасности 24 марта 2009 г. В тексте самой Стратегии сказано, что «концептуальные положения в области обеспечения национальной безопасности базируются на фундаментальной взаимосвязи и взаимозависимости Стратегии национальной безопасности РФ до 2020 года и Концепции долгосрочного социально-экономического развития РФ на период до 2020 года».[14]
Однако эти позитивные установки остаются не обеспеченными реальными планами и ответственными субъектами их осуществления. Более того, в Стратегии неадекватно оценивается сложившаяся ситуация как в стране, так и в мировом сообществе, что находит свое отражение в утопических прогнозах ближайшего будущего России. Сетуя на «низкие темпы перевода национальной экономики на инновационный тип развития», авторы Стратегии, похоже, не знают, что такой «перевод» еще не начат (хотя и продекларирован высшим политическим руководством), а, следовательно, просто не понимают, что это такое.[15]
Как следствие этот документ не позволяет адекватно реагировать на бурные изменения современного мира, которые бросили вызов сложившимся в XX веке концепциям безопасности социально-экономических систем. Они в первую очередь связаны с процессами формирования постиндустриального общества, процессами глобализации, снижением роли государств и увеличением роли «скрытых» субъектов социального управления. Указанные изменения в XXI веке становятся фундаментальными, поэтому и способность систем к изменениям должна быть более глубинной и масштабной.
Стратегия по своей сути продолжает, как и все предыдущие концептуальные документы по безопасности, базироваться на законе РФ от 5 марта 1992 г. N 2446-I "О безопасности" (с изменениями от 25 декабря 1992 г.). Безопасность понимается как состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз.
Этот закон отражает культуру обеспечения безопасности социальных систем, сложившуюся в нашей стране в середине прошлого века. Основные ее признаки проявляются в следующих установках:
– Авторитарность подхода к безопасности, доминанта самодостаточности государства для решения любых проблем безопасности.
– Установка на дистанцирование личности, общества и государства, игнорирование механизмов сборки (субъектообразования).
– Установка на статичность интересов личности, общества и государства.
– «Окопная логика», фокусировка внимания на состоянии защищенности от угроз, а не на способности адекватно действовать в динамично изменяющихся условиях.
– Игнорирование проблемы обеспечения безопасности через гармонию социально-политической и экономической организации с традициями российской цивилизации.
– Игнорирование проблемы легитимности власти и идентификации граждан.
– Игнорирование системы национальных проектов.
– Игнорирование проблем безопасности инновационного развития.
– Игнорирование стратегичности социальных систем как базового критерия их безопасности.
Очевидно, что в начале XXI века эти установки архаичны, остро встает проблема формирования современного методологического обеспечения национальной безопасности России, поскольку она для своего сохранения должна становиться на путь интенсивного развития.
Нами с позиций субъектно-ориентированного подхода было предложено рассмотрение проблем безопасности в неразрывной связи с проблемами развития.[16]
В его рамках обеспечение безопасности социальных субъектов трактуется как их способность к социальному воспроизводству и развитию в условиях динамично изменяющейся среды, а также защищенность их проектов жизнедеятельности и развития.
Обеспечение национальной безопасности – это обеспечение способности граждан, общества и государства к совместному социальному воспроизводству и развитию в условиях динамично изменяющейся среды, а также защищенность стратегических и обеспечивающих национальных проектов.
В настоящее время принято выделение частных направлений безопасности с привязкой к сложившимся областям знания: экономическая, военная, информационная безопасность и др.
Предлагаемый пересмотр понятия безопасности предопределяет и иные основания для выделения направлений безопасности. Необходимо ввести новые направления безопасности, ориентированные на способность субъектов к социальному воспроизводству и развитию, включая, онтологические, идентификационные, инновационные, рефлексивные и др.
Умел ошибаться – умей и поправляться
Вода принимает форму сосуда
Технопарки стали первой попыткой начать модернизацию научно-промышленных мощностей России. Первый Технопарк был построен ещё в 1988 году. Затем идея создания подобных научно-технических центров отошла на второй план, чтобы снова возродиться уже при президенте Путине. В 2005 году был принят проект создания 14 технопарков с приоритетом исследований в области нефтехимии и информационных технологий. В марте 2009 года финансирования этого проекта было приостановлено. Помимо прочего, он оказался слишком громоздким, требовал больших средств и не мог эффективно управляться и контролироваться.[17]
Ума за морем не купишь, коли дома нет
Инициатива проекта «Сколково» в целом позитивна, вместе с тем его реализация вызывает критику, как среди специалистов, так и среди населения. Критика определяется как подходом к реализации проекта, так и, возможно в большей степени, сложившимся подходом к стратегическому проектированию российского развития. Аналогичная критика звучит и в адрес других концепций и стратегий, в частности, концепции долгосрочного развития страны до 2020.
Кроме того, проект, претендуя быть стратегическим, не ориентирован в должной степени на учет важнейшей современной мировой тенденции смещения акцентов мировой конкуренции из материальной сферы в нематериальную: соревнование идей, проектов и схем развития, социальных и организационных технологий, методов воздействия на сознание, наращивания человеческого капитала и т. д. Стоит обратить внимание, что реализация проекта такого масштаба должна сопровождаться адекватной мировоззренческой составляющей, ориентированной на обеспечение проектной идентификации общества.
Перспективы преодоления негативов сложившейся ситуации связаны в значительной степени с совершенствованием методологии стратегического проектирования с разработкой и использованием адекватных ситуации социогуманитарных технологий, ориентированных на консолидацию государства, бизнеса и общества в целом, на формирование пространства доверия и синергийного взаимодействия. Проект «Сколково», в центре внимания которого инновации, потенциально мог бы стать локомотивом российского развития.[18]
Попытаемся разобраться, почему вроде бы полезная инициатива «сверху» вызвала столь бурную критику со стороны экспертного сообщества. Ранее нами был проведен анализ критики проекта «Сколково» по трем аспектам:
– игнорирование мирового опыта создания центров инноваций;
– негативное воздействие на отечественную науку и научное сообщество;
– прочие негативные последствия.[19]
В данной работе анализ критики проводится с позиций недооценки средового подхода.
Основные направления критики проекта «Сколково» (в контексте средового подхода):
– Приоритетные направления инновационного развития должны быть неразрывно связаны со стратегическими ориентирами российского развития.
Стратегических партнеров по развитию высоких технологий надо в первую очередь искать среди тех, кто встает на путь развития и действительно заинтересован в сотрудничестве, а не среди тех, кто заинтересован в организации «откачки» отечественных идей, а также в одностороннем использования нашей страны как рынка сбыта своих продуктов.
– Ориентация исключительно на технические инновации, игнорируя социальные инновации, без которых не удастся перевести страну на инновационный курс развития.
– Недооценка мирового опыта создания подобного рода проектов.
– Недостаточное внимание к мнению отечественных специалистов по инновационному развитию и общества в целом.
– Недооценка человеческого фактора в создании сред инновационного развития, иллюзии, что деньги и условия работы решают все.
– Игнорирование средового подхода к инновационному развитию, попытка создать инновационный рай в отдельной лакуне.
– Недостаточная прозрачность для общества финансовых потоков, как основания делать выводы о потенциальном нецелевом использовании бюджетных ресурсов.
Возможно, критика не всегда и не в полном объеме справедлива, но она имеет место и ее игнорирование это отказ от потенциального развития. В первую очередь необходимо четко зафиксировать базовые ориентиры развития, позволяющие адекватно на нее отреагировать.
Базовые ориентиры создания центра и среды инновационного развития России. На основе критического анализа проекта «Сколково» и в целом анализа ситуации сложившейся в стране и в мировом сообществе, выделим базовые конструктивные ориентиры создания центра и среды инновационного развития России:
– Международные ориентиры. Приоритетное сотрудничество с теми субъектами мирового сообщества и мировой экономики, которые могут быть реальные партнерами в сфере инновационного развития и организации совместных потенциальных рынков сбыта, а не только с потребителями наших новаций исключительно в своих конечных высокотехнологичных продуктах.
– Стратегические ориентиры. Приоритеты направлений инновационного развития должны определяться их значимостью для приоритетов стратегии российского развития. Инновационное развитие должно органично обеспечивать стратегию российского развития.
Субъектные ориентиры. Центр и среда инновационного развития – это в первую очередь люди, объединенные идеей развития, а уже потом здания, оборудование, деньги и т. п. Стратегическое проектирование Центра должно быть неразрывно связано со сборкой субъекта развития: от стартовой команды к ее расширению и до включенности через проектную идентификацию общества в целом. При этом принципиально важно организовать в рамках сборки субъекта развития эффективную «межпоколенческую» коммуникацию.[20]
– Ориентиры целеполагания. Процессы целеполагания являются основой сборки субъектов развития, они должны быть максимально прозрачны, коллегиальны (государство, научное сообщество, бизнес, общество в целом), широко в доступной форме представлены обществу.
– Средовые ориентиры. Создание Центра инновационного развития должно рассматриваться неразрывно с развитием среды инновационного развития страны. Центр – это ядерный фрактал среды инновационного развития.
– Социогуманитарные ориентиры. Не догонять в сфере исключительно технических инноваций, где мы безнадежно отстали, а опережать на основе социогуманитарных технологий VII технологического уклада.
– Культурные ориентиры. В основу стратегического проектирования Центра должна быть положена проектная культура, в частности, использование современных подходов к динамическому моделированию социальных систем.
Сформулированные базовые ориентиры создания центра и среды инновационного развития соответствуют представлениям о постнеклассической научной рациональности (В. С. Степин), в контексте которой следует разрабатывать адекватные социогуманитарные технологии.
Итоговая оценка проекта «Сколково». Этот проект, как он был представлен в доступных для общественности источниках, дает основания высказать обоснованную его критику.
Инновации, тем более технологические, не могут быть самоцелью; ею является конкурентоспособность страны на мировой арене, достигаемая модернизацией всех сторон жизни государства и общества, организацией среды развития. Стоит обратить внимание, что реализация проекта такого масштаба должна сопровождаться мобилизующим мифотворчеством адекватного содержания и масштаба.
В проекте главным действующим лицом является инновационная компания, которая помещается в созданный для неё «инкубатор», благодаря чему инновационный продукт или предприятие выводятся на рынок. Фактически же мы получаем в суперсовременной упаковке обычный технопарк с элитным жилым комплексом, ориентированный на экспорт, так как внутренний рынок мало восприимчив к инновациям.
В такой схеме случайный, в принципе, отбор резидентов не создаст мотивации к сотрудничеству и не приведет к синергетическому эффекту, который мог бы появиться при работе над совместными проектами и программами.
Руководить проектом будут те же самые люди, которые отвечали у нас за инновации и до этого, создавали ОЭЗ, строили технопарки, формировали венчурные институты по финансированию национальных инновационных разработок – проекты, результаты реализации которых были всеми признаны крайне неудовлетворительными. Почему, если в предыдущих проектах эти люди потерпели неудачу, то сейчас их будет ждать успех?
Таким образом, в основном экспортно и чисто коммерчески ориентированная схема в обозримом будущем окажет минимальное влияние на развитие инновационной среды в стране.
Сегодня все более популярными становятся призывы к становлению в России экономики знаний, однако мало кто задается вопросом: готова ли страна к такой экономике? И не принесет ли такая экономика больше вреда, чем пользы? Для ответа на поставленный вопрос уместно вспомнить, что у всего живого, и тем более у человека и человеческого сообщества, восприятие окружающего мира неразрывно связано с соответствующими действиями. Например, глаз человека через движение позволяет построить образ объектов трехмерной среды. Знания это продукты восприятия окружающего мира, полученные через разнообразные формы познания, а значит – им должны соответствовать адекватные формы социальных действий. Не менее важно, что должны иметь место условия и механизмы продуктивного использования полученных знаний. К сожалению, анализ российских реалий позволяет обоснованно сделать вывод, что страна не готова к экономике знаний, о чем свидетельствует непрерывно продолжающийся развал науки и образования, деиндустриализация страны, полный провал в IV и V технологических укладах, бессистемные и бесперспективные устремления в VI технологический уклад.[21] Страна обречена на нарастающее отставание от развитых стран при сохранении несопоставимого с ними уровня финансирования науки и образования. Как следствие произведенные в стране на основе старых заделов знания и их носители все в большей степени используются экономиками других стран, и этому в определенной степени способствуют инициируемые руководством страны проекты типа «Сколково». Такая экономика знаний является не экономикой, а парадоксом, когда за наш счет развиваются другие страны!
Выход из сложившейся ситуации требует внимательного анализа как зарубежного, так и отечественного опыта успехов создания экономик, основанных на знаниях. В центре внимания таких экономик оказались проблемы создания сред инновационного развития, гармонично связывающих процессы, как динамичного получения, так и продуктивного использования знаний. Сегодня в России процветает фрагментарный подход к инновационному развитию, управляемый коррупционной системой, а в результате получается не развитие, а дальнейшая деградация.
Тенденции средового подхода в организации экономик зарубежных стран, позволяют создавать благоприятные условия для становления экономики знаний. Выявленные тенденции дают основание сделать вывод, что экономика утратила позицию доминирования в конструировании будущего и встала на позицию поиска своих направлений развития во взаимовлиянии с общественной средой, в установлении более тесных связей с социогуманитарными областями знания.[22] Фактически экономика встала на путь своего развития в контексте постнеклассической науки и неявно приняла ведущую роль постнеклассической рациональности. Основываясь на этих соображениях нами был предложен VII социогуманитарный технологический уклад.[23]
1. Из великой инновационной державы второй половины XX века Россия перешла в начале XXI века во вторую сотню стран мира по уровню развития, тенденция отставания только нарастает.
В настоящее время имеются основания утверждать, что в стране произведена деиндустриализация. Разрушен или истощен потенциал разработок IV технологического уклада, а в V технологическом укладе Россия не достигла существенных результатов.
В последние годы наиболее острая борьба за инновационное лидерство развернулась на направлениях VI технологического уклада, при сложившемся подходе к организации исследований и разработок Россия не имеет шансов стать лидером этого уклада.
Фактически отсутствует средовой подход к инновационному развитию, подход который обеспечил в СССР прорывы в самых передовых направлениях инноваций.
Анализ отдельных документов и проектов, определяющих развитие России, не дает оснований для оптимистических прогнозов перехода на инновационный путь.
Сложившаяся ситуация заставляет задуматься, что же нам мешает в достижении правильно сформулированных целей. Одна из главных причин связана с игнорированием средового подхода.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Методологические основы организации саморазвивающихся инновационных сред», проект № 11-03-00787а
В настоящее время, с легкой руки В. Е. Лепского [1], начала активно разрабатываться теория инновационных сред. В большой степени развитие этой теории стимулируется попытками найти выход из «инновационного тупика», в котором находится новая Россия.
Кроме того, в настоящее время в Министерстве образования и науки многие решения в области исследований и опыта конструкторских разработок принимаются, исходя из «либеральной инновационной теории». В этом подходе во главу угла ставятся экономический эффект от внедрения новых технологий, инновационные институты, соответствующие западным стандартам, а также обновление политической системы, которое должно дать простор частной инициативе. Такой подход развивается в Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (РАНХиГС), Высшей школе экономики (НИУ ВШЭ), Институте современного развития (ИНСОР), следующим гайдаровской традиции социально-экономического анализа.
Практическая реализация подобного подхода в течение 20 лет показала его несостоятельность. В самом деле, если доля России в мировом валовом продукте сейчас составляет 2,9 %, то в ежегодно получаемых международных патентах она колеблется около 0,3 %. Другими словами, на инновационной карте мира Россия находится в третьем десятке стран и занимает в 10 раз меньше места, чем на экономической. Инновационное отставание России уже стало серьезной угрозой для национальной безопасности. Требуется быстро и эффективно выправлять сложившуюся ситуацию.
Сейчас нужна междисциплинарная научная основа для того, чтобы анализировать, оценивать, выдвигать масштабные инициативы в инновационной сфере, в программах модернизации России. Примеры подобных инициатив дают создание госкорпораций, «инновационных университетов», деятельность «Роснано», проект иннограда «Сколково».
До последнего времени в фокусе внимания гуманитарных дисциплин были отношения «субъект-объект» и взаимодействие «субъект-субъект». Однако на рубеже XXI века все более важной становится динамика в системе «субъект-среда». Анализ такой динамики и положен в основу теории инновационных сред.
Кроме того, повторение пройденного в инновационной сфере на историческом переломе в период смены технологических укладов, во время глубокого мирового социально-экономического кризиса не имеет перспектив в России. Опыт создания технопарков, «венчурных фондов», «русского Бангалора», «новой Кремниевой долины», заимствование элементов национальных инновационных систем, оказавшихся успешными в иных условиях и в других странах, показывают, что нужно идти новым, собственным путем.
На наш взгляд, есть ряд направлений в теории инновационных сред и в инновационной стратегии России, которые требуют разработки и уточнения. На них мы и обратим внимание.
Цивилизация в подлинном смысле слова состоит не в умножении потребностей, а в свободном и хорошо продуманном ограничении своих желаний.
Различные области исследований развивались в своем темпе, в разное время в них появлялись математические модели. Можно сказать, что сейчас, говоря словами английского физика и писателя Чарльза Сноу, перебрасывается мост над «пропастью, разделяющей гуманитарные и естественные науки». Возникли математическая психология, эконофизика, математическая история, теоретическая география, в теории рефлексивного управления важную роль играют логико-вероятностные модели Владимира Лефевра. Перенос концептуальных и математических моделей из естествознания в гуманитарную область во многом стал возможен благодаря теории самоорганизации или синергетике (термин, происходящий от греческих слов «совместное действие»).
Сам этот подход непосредственно связан с моделированием и управлением процессами в различных средах. Один из основоположников синергетики – директор Института прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН, член-корр. РАН С. П. Курдюмов – полагал, что синергетика – это, прежде всего, инструмент для понимания процессов в нелинейных средах. Нелинейность означает отсутствие принципа суперпозиции – совместное действие двух факторов может давать результат, который качественно отличается от действия каждого из них по отдельности. В нелинейных средах возможен парадоксальный антиинтуитивный ход процессов. Поэтому, обсуждая перспективы теории инновационных сред, естественно опираться на опыт и результаты исследования тех сред, которые изучены и хорошо поняты в синергетике.
Центральными проблемами создаваемой теории, на наш взгляд, являются две.
Социология достаточно хорошо представляет свойства социальных сфер, экономика – экономических, науковедение – научных. Однако новое, востребованное обществом (а не обязательно рынком) изобретение, открытие, технология связаны с взаимодействием процессов во всех этих средах, с их интерфейсом, переходом «элементов новой реальности» между средами. Принципиален переход от идеи в научном сообществе к разработке в инженерном или управленческом коллективе, от нее, в конце концов, в промышленность, системы управления, жизнь общества, массовое сознание, культуру. Заметим, что для многих обществ и, в частности, для нынешнего российского, гуманитарные инновации, обеспечивающие развитие, не менее важны, чем новые промышленные технологии. Поэтому и успех, и приложения теории зависят от того, насколько глубоко и конструктивно удастся прояснить процессы «на границах» социальных сред.
Вторая проблема связана с тем этапом, который теоретическая и математическая физика прошли в конце XIX века. К этому времени был создан аппарат для описания и моделирования процессов в сплошных средах (жидкости, газы, электромагнитные поля и др.). Однако множество процессов, описываемых с помощью этого аппарата, оказалось настолько широким, что пришлось формулировать и вводить ограничения (которые и отражают конкретную ситуацию), позволяющие определять единственное, наилучшее или оптимальное решение. В теории инновационных сред, по-видимому, в ближайшее время предстоит сделать нечто подобное.
Обратим внимание только на некоторые ограничения, без учета которых многие направления инновационного развития теряют смысл: – Модели мировой динамики и системный мониторинг глобальных процессов показывают, что по многим направлениям своего развития человечество уже близко к пределам. Это касается добычи полезных ископаемых, выращивания сельскохозяйственных и промышленных культур, производства энергии, загрязнения окружающей среды. Будущность человечества, как показали модели Дж. Форрестера, Д. Медоуза, Н. Н. Моисеева, В. А. Геловани и их развитие, определится в XXI веке тем, удастся ли перейти от «короткоживущих вещей» (культура одноразовых стаканчиков или консервных банок) к «долгоживущим» – качественным, добротным, «настоящим», передаваемым следующим поколениям изделиям. Нововведения в этом направлении, условно называемым «новым природопользованием», дают один из главных критериев отбора нововведений.
– Общим местом стало утверждение, о «несвоевременных инновациях». То, что сильно опередило свое время или отстало от него, не имеет шанса сыграть свою роль в развитии. Оно будет переоткрыто, забыто или отброшено. Не менее важным представляется принадлежность нововведений к некой системной целостности. Например, теряют смысл и почти все шансы на успех инновации в авиационной промышленности, если руководством страны принято решение таковой промышленности не иметь. Поэтому целеполагание на государственном уровне задает «граничные условия» для национальной инновационной системы и направлений технологического развития. Торговля «инновационным сырьем», работа на чужую экономику, как правило, не дает удовлетворительных результатов и разрушает собственное инновационное пространство.
– Особого внимания заслуживают ограничения, «граничные условия» на региональном уровне. В настоящее время, когда разрушены или ослаблены экономические, научные и образовательные связи между регионами России, очень важной становится роль региональных инновационных систем. Большое значение приобретают изобретения и разработки, которые можно создать, внедрить и использовать в данном регионе. К сожалению, нынешнее российское законодательство блокирует разработку и реализацию региональных научных программ, деятельность по прогнозу и планированию на серьезном научном уровне. По сути дела, в большинстве субъектов РФ мы не имеем «региональной рефлексии» ни для лиц, принимающих решения, ни для участников инновационной деятельности. Например, для того, чтобы начать работать по созданию инновационного комплекса в «Сколково», российским законодателям пришлось отменить или внести изменения в 102 законодательных акта РФ. До весны 2011 года в российских законах не определялся сам термин «инновация». Эти ограничения могут и должны быть сняты, а сценарии их успешного «преодоления» (в Татарстане, Томской и Белгородской областях) взяты в качестве типовой схемы инновационного развития в регионах.
Настоящий прогресс человечества зависит не столько от изобретательного ума, сколько от сознательности.
Специалистами по рефлексивному управлению не раз обращалось внимание на отсутствие субъекта инновационного развития в Российской Федерации и большинстве постсоветстких государств [1]. Это связано с кризисом целеполагания на государственном уровне и с потребительской стратегией большинства корпораций в добывающей сфере. (Типичная логика: «Лучше купить чужое, чем создать и внедрить свое».) К сожалению, крупных высокотехнологичных корпораций, жизненно заинтересованных в создании и внедрении нововведений, в поддержке малого и среднего инновационного бизнеса у новой России пока не возникло.
Однако проблема представляется еще более глубокой и серьезной. Речь идет о «кризисе самосознания среднего класса». В этой социальной страте, которая могла бы быть достаточно большой и влиятельной, отсутствует осознание вызовов, угроз и возможностей и для страны в целом, и для нее самой. Эта социальная группа дистанцирует себя от властной элиты. (По данным ВЦИОМа, 97 % граждан России не считают, что они влияют на принятие государственных решений и несут за них какую-либо ответственность. По данным других опросов, более 70 % граждан РФ не удовлетворены состоянием дел в нашей стране и были бы готовы ее покинуть.) Эта социальная группа, по сути, не представлена в политическом поле. Она, в большой степени, не осмысливает и не ставит перед собой задачи в сфере технологических, управленческих, социальных инноваций. Она тает, однако продолжает плыть по течению, ее «пар» уходит в «свисток» бесплодных интернет-дискуссий.
В этой связи возникает важнейшая масштабная неотложная рефлексивная задача – пробуждение самосознания, «креативного меньшинства», «инновационного класса», с которым и может быть связана модернизация.
Ту же задачу можно сформулировать в терминах, введенных выдающимся американским психологом Эриком Берном. Он различает в структуре каждой личности три ипостаси – Ребенок, Родитель и Взрослый. Ребенок считает, что выше стоит тот, кто сильнее и умнее, кто будет руководить, накажет, если нужно, но и защитит. Родитель во главу угла ставит традицию и считает своим долгом и заслугой следование стратегиям и заветам, идущим от прошлого. Взрослый понимает, что он столкнулся с новыми проблемами и вызовами, которых не было у его родителей, что ему самому предстоит разобраться в ситуации, взять на себя ответственность и пользоваться результатами своих действий либо отвечать за них перед другими субъектами.
Одна из главных проблем России в целом и ее «творческого меньшинства» – огромный дефицит Взрослых. Восполнение этого дефицита связано с углублением социальной рефлексии.
Это нелегкая задача. Ее можно сравнить с эпизодом из жизни барона Мюнхгаузена, в котором ему пришлось вытаскивать себя из болота за волосы. Однако в истории есть примеры успешного выхода из подобных ситуаций. Именно от этого (а не от «инвестиций», «стратегий», «фронтов» и «ополчений») критическим образом зависит инновационное будущее России, а в недалекой перспективе и судьба всей страны. Подходы к этой проблеме уже предлагаются теорией инновационных сред, в ряде работ по математической истории и стратегическому прогнозу. Однако предстоит сделать гораздо больше, чем сделано. Важно поскорее приняться за дело.
В настоящее время мы имеем дело, с одной стороны, с «катастрофой профессиональной среды», а с другой – с отсутствием концептуальных и, тем более, математических моделей этого феномена. В самом деле, инновационные прорывы и в России, и в других странах были неотделимы от формирования ответственного, активного и профессионального сообщества. «Не умеешь – не берись», «Доверие – доверием, а проверие – проверием», «Не за такое дело взялись, чтобы себя жалеть» – стали аксиомами в соответствующих социальных группах и субкультурах. Именно такое профессиональное отношение к делу позволяло создавать те инновационные среды, на которых выросли отечественные космонавтика, атомная промышленность, авиация, радиолокация, криптография, электроника и ряд других важных для общества и страны отраслей. В силу чрезвычайности и неотложности задач, стоявших перед СССР, решать проблему создания сообщества приходилось по схеме «государство в государстве», формирования «профессиональной аристократии».
Этот важнейший ресурс уже исчерпан, сменилось поколение, поколение молодежи 90-х уже потеряно. Катастрофы отечественной космической отрасли (авария аппарата «Фобос – грунт», гибель 3 спутников системы «ГЛОНАСС» и другие) связанны с разрушением соответствующей инновационной среды, профессиональной морали. В этом контексте перед страной остро стоит задача реанимации или создания соответствующих инновационных сред в ключевых отраслях, которые определят поддержание техносферы в рабочем состоянии и прорыв в VI технологический уклад. Теория инновационных сред должна предложить оптимальные пути решения подобных задач.
Прогресс – есть претворение Утопий в жизнь.
Классики утверждают, что нет ничего практичнее хорошей теории. Точно так же можно сказать, что нет ничего полезнее для инновационного развития, чем мечта, план, большой проект, видение будущего. В терминах синергетики можно сказать, что именно большой проект определяет параметр порядка в развитии общества. В значительной степени его разработка зависит от российских ученых, от тех идей и решений, которые они смогут предложить народу и элитам. Без этого – главного – ни зарубежный опыт, ни инновационная мудрость, ни национальная инновационная система не помогут. И в этом контексте анализ стратегии инновационного развития страны приводит к нескольким выводам.
Во-первых. Соответствие инновационного прорыва следующему технологическому укладу. Динамика экономики и развития технологического пространства представляют собой сложные многомасштабные процессы, в которых есть и поступательное развитие (тренды), и циклические компоненты, и случайные возмущения. Однако особое значение, с точки зрения инноваций, имеют циклы, связанные с технологическим обновлением экономики, которые были открыты выдающимся русским экономистом Н. Д. Кондратьевым. Именно эти циклы определяют войны и кризисы, сход одних государств с исторической арены и взлет других. В конце XX века теория кондратьевских циклов трудами академиков Д. С. Львова и С. Ю. Глазьева, а также их последователей, была дополнена теорией технологических укладов. Опыт модернизации второй половины XX века показывает, что наибольших успехов достигли страны, которые, начиная модернизацию, развивали промышленность и социальные институты, соответствующие не текущему (или, тем более, прошлому) технологическому укладу, а следующему.
В настоящее время развитые страны строят экономику, систему управления, социальное и культурное пространство, соответствующие VI технологическому укладу. Его локомотивными отраслями, вероятно, станут биотехнологии, нанотехнологии, новая медицина, высокие гуманитарные технологии, новое природопользование, полномасштабные технологии виртуальной реальности, роботика, когнитивные технологии. Именно сейчас происходит «пересдача карт Истории», и успехов в ближайшие 50 лет добьются те страны и цивилизации, которые сумеют «поймать свою волну» в рамках этих технологий. И с этой точки зрения, выдавать давно созданное или освоенное другими за технологии инновационного прорыва, вести строительство зданий и дорог вместо разработки новых образцов, идей и теорий, делать акцент на повторении пройденного, относящегося к другим технологическим укладам, контрпродуктивно. Чтобы остаться в истории, России придется искать свой путь.
• Соответствие инновационной стратегии новому этапу самоорганизации в мире. В динамической теории информации, построенной профессором Д. С. Чернавским и его последователями, показывается, как меняется число носителей данного вида ценной (помогающей выжить) информации на данной территории. Ценной информацией могут быть языки, принадлежность к определенной конфессии, предпочтение определенной валюты или культурных норм и, наконец, цивилизационные проекты.
Типичными процессами, описываемыми этой теорией, является возникновение в результате самоорганизации все более крупных общностей и конкуренция между ними. «Бог на стороне больших батальонов», – формулировал схожую тенденцию в военном искусстве Наполеон.
До XIX века субъектами международных отношений были государства, что фиксировала Вестфальская система. В XXI веке, по мысли американского историка и политолога Самуэля Хантингтона, реальными субъектами в геополитике, геоэкономике и геокультуре должны стать цивилизации. Он насчитывал 8 таких общностей (американская, китайская, ислам и др.). Однако, судя по стремительному изменению системы международных отношений, ученый опоздал со своим прогнозом. Путь в будущее, вероятно, определят гораздо большие общности, объединяющие население, превышающие 400 млн человек, и имеющие валовой продукт, превосходящий 15 трлн долларов в год. Уже понятно, что такими «игроками» за мировой шахматной доской в наступившем столетии станут США, Объединенная Европа и Китай. Присоединение России к любому из этих субъектов и неизбежное «растворение» в нем будет означать конец уникальной, самобытной, имеющей тысячелетнюю историю российской цивилизации.
Путь России в будущее связан с формированием сравнимого с другими по экономическим и демографическим ресурсам субъекта, с наделением его своими смыслами, ценностями, образом будущего, технологиями. При этом в качестве одного из партнеров или союзников может выступить Индия, ряд стран Латинской Америки и, возможно, Япония. Таковы правила геокультурного взаимодействия «новой инновационной игры». Их игнорирование или следование правилам XX века, по-видимому, обрекает мир России на проигрыш еще до начала игры.
• Ключевая роль опережающего отражения и создания образа желаемого будущего. Для корабля, порт назначения которого неизвестен, нет попутного ветра. Именно в таком положении находится нынешняя Россия. Нам предстоит как можно яснее и точнее увидеть «порт назначения» нашей страны, образ ее желаемого завтра, того будущего, которое предстоит построить.
Это конкретная рефлексивная задача, без решения которой большинство инновационных стратегий, программ и проектов повисают в воздухе. Так происходит потому, что «проектов общего пользования», независимых от выбранного варианта развития социально-технологической инновационной среды, в которой их предстоит реализовать, очень немного.
У этой рефлексивной задачи две стороны. Первая связана с осмыслением и выбором целей и ценностей, желаемого жизнеустройства. Это задача всего народа, элит, общественных организаций, берущих на себя рефлексивные проблемы, важнейший культурный вызов. Вторая – выявление ограничений, рисков, коридоров возможностей, моделирование различных сценариев развития. Это одна из главных проблем, стоящих перед всем научным сообществом России.
Стоит обратить внимание на многообразие путей решения этой рефлексивной задачи. Например, в Южной Корее к составлению форсайта технологического развития страны в свое время было привлечено более 10 тысяч исследователей. Это не значит, что все высказанные мнения были одинаково важны, значимы и приняты во внимание. Это – оказавшаяся очень ценной попытка заставить тысячи ведущих исследователей, руководителей, предпринимателей страны не сочинять дежурные «отписки», а заставить задуматься о будущем своего государства в 20-летней перспективе.
Примеры таких инициатив «рефлексивного проектирования» есть сейчас и в России.
Уже несколько лет при Институте философии РАН работает Клуб инновационного развития. Потенциально его участниками являются более 1000 аспирантов академических институтов различного профиля, находящихся в Москве, преподаватели, которые ведут у них философию и историю науки, исследователи из этих институтов и вузов. На заседаниях этого клуба глубоко и заинтересовано анализируются будущее нанотехнологий, математики, биотехнологий, системы международных отношений; организовываются стратегические рефлексивные игры – новая форма «мозговых штурмов». Уже стало ясно, что все это – эффективный инструмент для понимания будущего, для вывода задач прогноза и проектирования новой реальности на более высокий уровень.
Другой подход, также оказавшийся весьма плодотворным, реализуется в последние три года в Нанотехнологическом обществе России, объединяющем более 1000 человек, от студентов до академиков, заинтересованных в нанотехнологическом будущем нашей страны. Здесь ценно то, что удалось создать «незримый колледж», сообщество единомышленников из более чем 50 регионов России, поддержать людей, работающих в этой области на местах. Перефразируя библейскую мудрость можно сказать, что «нет пророка в своем регионе», и самоорганизация, поддержка со стороны, здесь могут быть очень важны.
Наконец, с 2009 года в рамках программы Президиума РАН «Экономика и социология знания» реализуется проект «Комплексный системный анализ и математическое моделирование мировой динамики». Его руководителем является академик В. А. Садовничий, ответственными исполнителями – иностранный член РАН А. А. Акаев, профессора А. В. Коротаев, Г. Г. Малинецкий, ведущая организация – Институт прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН. Цель проекта – та же рефлексивная задача – заглянуть в грядущее мира и России, объединить исследователей, занимающихся проектированием будущего. Ряд фрагментов возникшей картины исследованы, поняты и описаны [2–8], другие нуждаются в дальнейшем изучении и проработке.
Несмотря на успех каждого из этих начинаний – сценарии, модели, монографии, интересные конференции, поддержка конкретных идей и проектов, сайты, телепередачи – их научный и общественный резонанс до сих пор невелик.
Остается надеяться на быстрые изменения к лучшему в ближайшем будущем. У России осталось очень немного исторического времени для инновационного прорыва, и для всех нас важно его не упустить.
1. Лепский В. Е. Рефлексивно-активные среды инновационного развития. – М.: Изд-во «Когито-Центр», 2010. http://www.reflexion.ru/Library/Lepsky_2010a.pdf
2. Капица С. П., Курдюмов С. П., Малинецкий Г. Г. Синергетика и прогнозы будущего. М.: URSS. 2003. 288 с.
3. Будущее и настоящее России в зеркале синергетики / Под ред. Г. Г. Малинецкого. М.: URSS. 2011. 328 с.
4. Сценарий и перспектива развития России / Под ред. В. А. Садовничего, А. А. Акаева, А. В. Коротаева, Г. Г. Малинецкого. М.: URSS. 2011. 320 с.
5. Прогноз и моделирование кризисов и мировой динамики / Под ред. А. А. Акаева, А. В. Коротаева, Г. Г. Малинецкого. М.: URSS. 2010. 352 с.
6. Проекты и риски будущего: концепции, модели, инструменты, прогнозы. / Под ред. А. А. Акаева, А. В. Коротаева, Г. Г. Малинецкого, С. Ю. Малкова. М.: URSS. 2011. 432 с.
7. Малинецкий Г. Г. Проектирование будущего и модернизация России // Панорама Евразии. 2011. № 1. С. 4–20.
8. Ахромеева Т. С., Малинецкий Г. Г. Уроки Фукусимы для России / В сб.: Перспективы модернизации традиционного общества: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. 23 июня 2011. – Уфа: АН РБ, Гилем. 2011. С. 102–108.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Методологические основы организации саморазвивающихся инновационных сред», проект № 11-03-00787а