Палач с Варёным долго не решались покинуть своё убежище. Так долго, что можно было подумать: клетка для енотов пришлась им по нраву, и они собирались в ней поселиться постоянно, а не временно, как казалось им вначале. На самом деле всё объяснялось довольно просто: не имея привычки кому-либо доверять, Палач с Варёным подозревали, что медведь не совсем ушёл, а просто сделал вид, что ушёл, а сам только и дожидается, когда они потеряют бдительность и выйдут на свободу. Тут-то он их тёпленьких и сцапает.
– Слышь, Палач, – подал жалобный голос Варёный, – может быть, он уже свалил?
– Пойди, проверь, – посоветовал Палач, который страха натерпелся больше него и снова рисковать собой зря не собирался.
Варёный какое-то время помолчал, потом задумчиво произнёс:
– Может быть, нам это… поговорить с ним?
Более несусветной глупости даже Палачу не приходилось слышать. Но ему, похоже, своя жизнь тоже была не безразлична, и он не стал над этим надсмехаться:
– Поговори.
– Эй! – набравшись храбрости, и вправду окликнул медведя Варёный. – Ты здесь?
Находясь в неестественных позах, которым мог позавидовать и настоящий йог, Палач с Варёным напряжённо прислушались к лесным звукам: жизнерадостно пели птицы, в верхушках сосен слабо шумел ветерок, где-то неподалёку беззаботно свистела иволга:
– Фтиу-лиу! Фтиу-лиу!
– Э-эй! – опять подал голос Варёный.
Прошло несколько долгих минут, но медведь так и не отозвался. По всему видно, он, действительно, решил убраться восвояси, не дожидаясь, когда его опять поймают и посадят на привязь, на утеху собакам.
– Ушёл! – весело определил Варёный. – Точно, говорю, ушёл! И правильно сделал, нечего ему тут торчать. Наверное, решил ягодами полакомиться, и пошёл их разыскивать! Ягоды ведь вкуснее, чем мы, точно? И питательнее они намного! – безумолчно болтал он, выбираясь следом за Палачом из ненавистной клетки на простор.
Откровенно признаться, сидеть в клетке было хорошо в самом начале, когда своевременно успели спрятаться от разъярённого медведя. Понятное дело, что тогда некогда было думать об удобствах, а думали только об одном, – как бы жизнь свою драгоценную спасти.
В этот момент из леса вышли два тощих молодых волка. По одному болезненному виду легко можно было определить их принадлежность к бывшим узникам притравочной станции.
Неожиданно увидев старых знакомых, Палач с Варёным, на какую-то долю секунды замерли, будто наткнулись на непреодолимую преграду, а потом задом спешно заползли обратно в клетку. Там они снова вцепились в прутья и замерли, боясь пошевелиться, сторожа каждое движение серых хищников. Вот уж, несомненно, кто был любителем мясного, которое не всегда им доставалась по причинам, известным лишь Палачу и Варёному.
Волки по всему видно располагали свободным временем в достаточном количестве, и уходить без добычи ни в коем случае не собирались. Они сели против клетки и замерли, как египетские изваяния, не сводя голодных мерцающих глаз с потенциальных жертв. Из пасти отощавших волков обильно стекала слюна, будто на самом деле это были никакие не волки, а самые настоящие оборотни.
– Палач, – плачущим голосом произнёс Варёный, – нутром чувствую, – это конец. Ты уж не таи не меня обиду, если я когда-нибудь на тебя наехал? Ничего личного, просто у меня трудное детство было.
– У меня тоже, – расчувствовался Палач. – Я ещё в детстве кошек мучил, банки консервные к хвостам привязывал и отпускал. Очень смешно было, а теперь понимаю, что я был совсем не прав. Если случится остаться живым, никогда больше не стану мучить зверей и других бедных животных. Зуб даю.
– И я никогда больше не буду травить животных, – поклялся Варёный. – Ничего в этом хорошего нет. Только одни страдания им от этого. А они тут ни в чём не виноваты. Мы всё-таки люди, – вспомнил он, – и должны помогать нашим меньшим братьям. Правильно я базарю?
– В цвет базаришь, – по достоинству оценил его покаяния Палач.
И они надолго замолчали, всецело погрузившись в далёкие и не очень, воспоминая. Времени на это как раз было предостаточно, чтобы всю свою прошлую жизнь осмыслить. Ничего удивительного, если в первую очередь они вспомнили о девчонке, которую недавно чуть не сгубили по недостатку своего ума. Если здраво рассудить, оно должно быть и к лучшему, что медведь не дал им совершить очередное преступление. Между прочим, тут человек пострадал бы, а не дикие животные. Впрочем, лучше всего даже не думать, глядишь, на их счастье и пронесёт.
Между тем Люська, будто по волшебству спасённая медведем (который, скорее всего и не медведь был вовсе, а заколдованный злым чародеем добрый молодец, а может статься и сам царевич), до того размечталась о своей будущей распрекрасной жизни во дворце, что прошла мимо того места, где были спрятаны велосипеды. А когда спохватилась, стало уже поздно, потому что успела зайти так далеко, что заблудилась. Вначале Люська попробовала определиться самостоятельно по сторонам света, как учили на уроках по основам безопасности жизнедеятельности. Она нашла одиночный дуб, у которого с одного боку могучие ветви росли намного гуще и длиннее, чем с другого. Всё это, несомненно, указывало на то, что там находится юг. Потому что ветви всегда тянутся к теплу. Чтобы ещё больше удостовериться в своих выводах, Люська дополнительно разыскала муравейник, пологая сторона которого исключительно располагается с южной стороны.
Найти-то она нашла, а вот что делать с этим дальше не знала. Потому что, в какой стороне света спрятаны велосипеды, даже и предположить себе не могла. То есть она, конечно, могла предположить, но толку от этого было мало. Можно сказать, что совсем не было. Конечно, для слабонервного человека подобное обстоятельство стало бы безутешной трагедией, но только не для Люськи. Она задумалась всего лишь на короткий миг, а уже сообразила, какие шаги ей дальше предпринять.
Люська тряхнула рыжими косичками и весело запела, подпрыгивая на одной ножке:
Если рядом будет друг, если рядом будет друг, веселей дорога!
Без друзей меня чуть-чуть, без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много!
Что мне лес, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мои друзья со мной!
Случись в эту пору неподалёку оказаться какому-нибудь одиночке, ведущему затворнический образ жизни, он обязательно бы подумал – не иначе, как девчонка тронулась умом. И он как всегда был бы не прав. Потому что, кто к тебе придёт на помощь, если не твои близкие друзья?
И Люська, допев свою любимую песню, что есть мочи, закричала:
– Мальчишки-и! Мальчишки-и! Вы где? Ау!
Единственным живым существом, кто её услышал и проявил интерес, был бурундук. Он спустился по стволу и с любопытством уставился на смешную девчонку чёрными бусинками глаз, как будто никогда не видел людей. А может, и действительно не видел. Потому что так далеко в глухомань до Люськи, наверное, ещё никто не забирался.
– Цек! Цек! – что-то сказал бурундук ей на своём непонятном языке и опять ускакал вверх.
Люська помахала ему ладошкой и беззаботно двинулась по лесу дальше, в полной уверенности, что Витька, Пельмень и Вовчик дожидаются её на прежнем месте.
– Мальчишки, – время от времени покрикивала она, – ау!
Летний долгий день хоть и чрезмерно медленно, но неумолимо подходил к концу. Остывающее солнце заметно сдвинулось за лес, и верхушки сосен озарились нежным розовым светом.
Когда Люська в очередной раз вышла на старое место, её охватила лёгкая паника. Оказывается, всё это время она ходила по кругу, ни на шаг, не приближаясь к заветной цели. Оставалось одна надежда: мальчишки хоть и бестолковые всё время бывают, но проявят благоразумие и сами отправятся на её поиски. То, что они не бросят её одну в лесу, а приложат все силы для быстрого розыска, Люська ни капли не сомневалась. И, скорее всего уже приложили: самолёт, который уже целый час кружил над лесом, не будет летать просто так. Потому что подобное расточительство ценного керосина начальство не одобрит, будь ты какой опытный лётчик, хоть сам – ас.
Не сводя глаз с самолёта, Люська побежала следом за ним, отчаянно махая руками и изо всех сил крича:
– Эй, я здесь! Здесь я!