Натужно скрипнув пружинами, старая кровать промялась под коленями Виктора, и это его разбудило. С непривычки ныли бока и ноги. Он чувствовал бы себя намного лучше, если бы под головой лежал березовый чурбак, а вместо матраса – несколько сантиметров лапника.
Вчера вечером нашлось время покопаться в ящиках серванта, и там обнаружились потрепанные детские книжки. Странно, что сестра не догадалась взять их мальчишкам. Здесь было кое-что и для взрослых – в основном, книги о войне: «Люди с чистой совестью» Вершигоры, «Над Москвою небо чистое» Геннадия Семенихина, «Огненная земля» Аркадия Первенцева. Все это Виктор одолел еще в далекой юности. Современному читателю они показались бы немного пресными, потому что динамика повествований в литературе усиливалась год от года. Но Виктор был не привередлив и любил классику. Он уже хотел открыть «Человек не сдается» Ивана Стаднюка, но вдруг увидел еще одну книжку – «Ошибка Одинокого Бизона» Д.В. Шульца. Она всегда была одной из его самых любимых – наряду с «Приключениями Тома Сойера».
Взяв ее в руки, он почувствовал необычайный прилив тепла в душе. Так и не пошел умываться, пока не перевернул последнюю страницу. Потом еще долго лежал, глядя в потолок и лелея зародившееся ощущение.
Наспех позавтракав, спустился во двор и дождался, пока сестра не поведет детей в садик. Заходить к ней домой не стал. Поздоровался с мальчишками за руку и спросил у Елены, как найти могилу матери.
– Ее положили к тете Лиде. Помнишь, где это?
– Да, пожалуй, найду.
– Сейчас там все изменилось. Кладбище выросло так, что не узнаешь. Но на холм все равно попадешь. Иди прямо с вершины на правую сторону. Там будет тропка между могилами – широкая такая. Метров через тридцать увидишь зеленую ограду. Вокруг синие да черные – она сразу в глаза бросается. Там еще земля свежая должна быть. Лето нынче засушливое, трава быстро не поднимется.
Бугор высотой метров десять, на который без всякого усилия взобралась его «Тойота», действительно ни с чем спутать было нельзя. С него открывался вид на пустырь, который в народе называли «новым кладбищем». От старого он отделялся лишь грунтовой дорогой, тянулся на запад, докуда хватало глаз, и вместо деревьев на нем торчали одни пеньки. Похоже, что за последние пять лет тут было похоронено столько народа, сколько за тридцать лет Советской власти и ранней демократии.
Зеленую ограду он нашел не без труда: все-таки от такого количества могил глаза разбегались. Шел, читал надписи под фотографиями – и будто к чужим судьбам прикасался. Непростым, иногда трагичным: не доживших до старости здесь лежало великое множество.
А когда все-таки наткнулся на нужную могилу, защемило сердце. Материнской фотографии не было – стоял лишь деревянный крест, а на нем табличка с выцветшей надписью. Денег на памятник у Елены уже не хватило.
Похоже, что и сбережения матери тоже пропали, хотя при жизни с отцом они всегда копили на «черный день». Эти слова придумала память людей, переживших войну. У современного общества, похоже, совсем другие понятия.
Виктор сел на полусгнившую скамеечку и осмотрел вторую могилу. Там покоилась сестра матери, тетка Лида. Он плохо помнил ее, она умерла еще в восьмидесятых, отравившись на производстве. Однажды ночью случился аварийный выброс хлора, и вся дежурившая смена в течение нескольких недель переселилась на кладбище. Двоюродные брат с сестрой, дети тети Лиды, к тому времени уже учились в Пензе, и связь с ними оборвалась.
Он пытался представить себе мать, какой та была в момент смерти, но получилось плохо. Во сне она являлась еще здоровой, с платочком на голове – такой, какой он ее запомнил перед отъездом в Сибирь.
Мысленно повинившись, что вел себя как законченный эгоист и бросил родных без поддержки, Виктор только сейчас стал понимать, как глупо провел последние годы. Он искренне считал, что его судьба – самая горшая, забыв, что болячки матери оттого лишь больше кровоточили. Она не писала писем – чтобы не тревожить его и помочь забыть полученную боль. А он принимал все как должное, и не мог даже предположить, что был не единственным в этом мире, кому следует сочувствовать.
Опустившись на колени, Виктор принялся выдергивать из земли траву. Это первое, что пришло ему в голову. Потом подобрал и выбросил за ограду мелкие березовые палочки и несколько сосновых шишек. Впрочем, матери сейчас такая забота едва ли чем помогла. Поняв это, он перекрестился, снова попросив прощения, и направился к машине.
У ворот кладбища продавались мраморные кресты и памятники, но, чтобы заказать их, нужна была фотография. Пришлось ехать в сестре. Оплатив изготовление и установку, он почувствовал, что вся его суета запоздала, но не знал больше, как заглушить вдруг навалившуюся на сердце тяжесть.
Могилу отца Виктор просто не нашел, пробродив среди оград почти целый час.
Выруливая на городскую улицу, он вдруг вспомнил о девочке с гитарой. Если поехать в Нижний Новгород, это могло бы отвлечь его от раздумий. Человеческий ум при всей его полезности иногда становится источником невыносимых страданий. И тогда единственно средство спасения – выбросить из головы все, даже воспоминания.
Поэтому вместо того, чтобы возвращаться на родительскую квартиру, Виктор повернул в другую сторону – к Северным воротам, к выезду из города.
Нижний встретил его рекламными щитами на каждом столбе, новым метромостом и еще не обустроенной автомобильной развязкой на Московском вокзале. Был рабочий день, и Виктор умудрился вляпаться в две пробки, создавшихся из-за аварий.
Движение здесь оказалось более интенсивным, чем в Дзержинске. Пару дней назад он проскочил город по Казанской трассе, не коснувшись перегруженных центральных улиц. Сейчас требовалось проехать в самое его сердце – на площадь Горького.
Когда он с грехом пополам туда добрался, просочившись через Ильинку, то нашел все парковки забитыми. Остановиться было негде, поэтому Виктор свернул на Звездинку и, миновав Узел связи с главным почтамтом, проехал еще метров сто пятьдесят, пока не заметил подходящее местечко возле какого-то магазина.
Выбравшись из-за руля, первым делом потянулся и расправил плечи. Сиденье его внедорожника было удобным, что и говорить, но он давно отвык от такой роскоши. Путь из Сибири вылился в непривычно большую нагрузку для позвоночника, так что сейчас Виктор еще ощущал определенный дискомфорт в верхней части спины.
Пропустив пару машин, он перебежал дорогу и сквер, после чего вышел на Малую Покровскую и уже неторопливо направился по ней.
Большая Покровка по-прежнему была закрыта для транспорта и встретила Виктора знакомой картиной: сотни человек двигались в двух направлениях – от площади Горького до площади Минина и обратно. Кто-то – в основном, молодежь – просто прогуливался, радуясь погожему деньку и летним каникулам, другие – взрослее и солиднее – шагали деловито, спеша успеть сделать намеченное на день. Большинство девушек в толпе были одеты настолько пестро и открыто, что Виктор поневоле залюбовался ими. Мода за время его таежной жизни совершила огромный рывок к минимизации количества ткани на единицу поверхности тела.
Скамеек он сразу не заметил, зато обратил внимание на необыкновенные бронзовые фигуры, выставленные в разных местах улицы. Они были исполнены в реальном размере и очень искусно, а изображали и мужика-крестьянина, и каких-то животных.
Купив в ларьке мороженое, Виктор направился по улице вниз – к площади Минина.
Звуки гитары он услышал шагов через сто. На тротуаре стояла Юля в светло-голубой майке, не закрывающей пупок, и прежних потертых джинсах. Правда, сегодня она закатала штанины почти до колен, демонстрируя то ли смуглые, то ли давно не мытые икры. Возле нее прямо на земле лежала бейсболка, в которой блестели десятка два монет.
Гитара висела на широком ремне, подтянутым так, что девочка могли свободно брать даже фа-септ-аккорд на первом ладу. В старые добрые времена пацаны во дворе ленились растягивать пальцы и заменяли его обычным мажором. В этом отношении Юля не сачковала.
Остановившись чуть поодаль, Виктор усмехнулся: сегодня она хотя бы причесалась по-человечески. И смотри – сразу сделалась симпатичной, даже в чем-то красивой. Ямочки на щеках прорезались, в прошлый раз это как-то мимо его внимания проскочило; взгляд, хоть и тяжеловатый, но ясный – смотрит на прохожих и ждет, чтобы кто-нибудь из них остановился; грудь высоко поднимается, когда воздуха набирает для очередного куплета. Тоже смотрится приятно и даже завлекательно. Вообще, замечательно выглядит девчонка – хоть сразу в конкурс «Мисс Большая Покровка»!
По танку вдарила болванка,
Прощай родимый экипаж.
Четыре трупа возле танка
Дополнят утренний пейзаж.
Ого, она и Чижа поет!
С Сергеем Чиграковым Виктор был немного знаком через родителей: брат певца Владимир работал с отцом на одном производстве. Ничего особенного в этом знакомстве не было – просто несколько раз заходили к ним по делам. К тому времени Виктору едва исполнилось пятнадцать, а Сергей уже гремел в Дзержинске как завзятый рокер. Если и задумывал куда-то уезжать, то со случайными знакомыми такими планами не делился. Иногда для пацанов во дворе концерты давал, но это происходило чаще «на горячую», после пива.
И молодая не узнает,
Какой у парня был конец.
Самая двусмысленная фраза, наверняка бьющая не в бровь, а в глаз. В подтверждении этих соображение какой-то мужчина лет тридцати, завернув к тротуару, наклонился над лежащей бейсболкой и бросил в нее горсть мелочи.
Закончив последний куплет, Юля облизала подсохшие губы и снова ударила по струнам – на этот раз тяжело и ритмично.
Долго шли зноем и морозами,
Все снесли и остались вольными,
Жрали снег с кашею березовой
И росли вровень с колокольнями…
«Время колокольчиков» Башлачева! Поэзией этого рок-барда Виктор проникся уже в девяностых, когда самого исполнителя давно не было. После него остались разрывающие душу песни, понятные лишь немногим, и магия надтреснутого голоса. Все вместе звало к бунту или самоуничтожению. Период увлечения такой тематикой у Виктора продлился год с небольшим, а потом растворился в ясных глазах феи-первокурсницы. Но нельзя сказать, что совершенно бесследно. Уважение к творчеству Александра все-таки осталось. Просто изменилось мировоззрение, а вместе с тем пропала и актуальность бунтарских песен.
Я люблю время колокольчиков.
Виктор направился к девушке, держа в руке купюру в пятьсот рублей. Он остановился около бейсболки и положил в нее деньги. Потом посмотрел на Юлю и произнес:
– Привет.
– Привет! – ответила она, неожиданно нахмурившись.
– Не узнала? – спросил Виктор.
– Узнала. Забери назад.
– Это почему?
– Здесь столько не дают.
– Ну и что? Если очень хочется, ведь можно, верно?
Она испытующе посмотрела ему в лицо:
– Ты это серьезно?
– Конечно. А еще хочу угостить тебя мороженым. В кафе сходим?
Девушка на секунду задумалась. Потом решительно мотнула головой:
– Только если не очень много и подтаявшего.
– Боишься голос потерять? – Виктор понимающе кивнул.
– Я этим живу.
– Идет. Тогда еще горячего возьмем. С утра проголодался. Здесь есть какое-нибудь тихое местечко?
– Найдется, но, если хочешь суп, то лучше в студенческую сходить.
Она аккуратно собрала мелочь в карман, надела бейсболку на голову, сразу став походить на мальчика. Потом так же неторопливо зачехлила инструмент, перебросила его через плечо и предложила:
– Недалеко одна кафешка имеется – бывшая офицерская столовая. Кормят неплохо и берут не очень дорого.