День сторожевого отрока начинался вполне обычно. Наряд вышел на службу рано утром, сменив ночной дозор. Стражи торопились по домам: поесть и выспаться. Десятник свежей смены расставлял отроков по обычным местам. Доброшка уже почти привык к службе. Его, как самого молодого и зоркого, поставили на высокую северную башню – оглядывать окрестности: нет ли где пожара, не идет ли враг, не творится ли какого беззакония. Конечно, беззаконие с башни не разглядишь, а вот пожар или врага – вполне. Впрочем, врагов он за прошедшие два месяца еще не видел, а вот пожары случались.
Доброшка потрогал пояс, который подарил ему Илья, поверстав в службу. На поясе был привешен небольшой кошель (увы, пока пустой), его старый ножик и его новая гордость – небольшой боевой топорик, тоже подаренный Ильей. Этот топорик и лук (тот самый, из которого стрелял Доброшка в памятный день своего триумфа) составляли его небольшой арсенал.
За прошедшее время он как свои пять пальцев изучил вверенный ему пост на северной башне и до малейшего кустика рассмотрел ближайшую округу. Если раньше поле, зеленый лес вокруг и кустарник казались ему зеленой кашей, рассеченной серебристым изгибом реки, то теперь он мог заприметить и различить даже ежика, перебежавшего дорожку на опушке леса. Окружающий мир наполнился логикой и смыслом. Жизнь за два месяца вошла в ставшую уже привычной колею.
Определившись на службу, Доброшка написал письмецо домой батюшке с матушкой, похвастался своим нынешним положением. Повинился, что уехал без родительского позволения. Но вышло-то все честь по чести! Он воображал себя годика этак через три уже десятником в настоящей кольчуге и с настоящим мечом, а еще через пять – сотником, женатым, конечно же, на Белке и наплодившим не меньше дюжины ребятишек. Потом воображал – чем черт не шутит, – и воеводой. А что, чем Доброшка не воевода? Вот будет большой поход, будет случай – он непременно отличится, перебьет целую кучу врагов, князь узнает и пожалует его – всего-то и делов.
Доброшкина фантазия могла зайти далеко. Матушка частенько укоряла его за то, что он то и дело «засыпает наяву». Еще минут через пять в мыслях он мог бы стать уже и князем, и царем индийским, и еще бог знает кем. Но спокойный ход сторожевой службы был прерван сигналом тревоги, пронзительно разрезавшим тишину солнечного утра. Трубили с соседней башни. Стражник, краснощекий парень в кожаной броне, что есть силы дул в тревожный рожок.
Доброшка встрепенулся и заметил, что, замечтавшись, проглядел появление на опушке леса не ежика, а целого отряда. Неужели враг? На врага, как он его себе представлял, вроде было не похоже. Да и отряд был невелик: пять конников легким галопом скакали к городу. Почему же тогда такой переполох?
Узнать было не у кого, покинуть пост сторожевой отрок не мог. Оставалось только ждать. Любопытство разбирало. Но судьба оказалась к молодому воину благосклонна – не дала ему лопнуть от любопытства. Странная делегация, которую заприметил сторожевой на соседней башне, двигалась прямиком к северным воротам Колохолма, над которыми и сидел Доброшка в своей башне.
Когда всадники проехали колохолмские огороды, можно было уже разглядеть визитеров в деталях. Впереди сказал стройный юноша. Прямые, цвета вороньего крыла волосы были схвачены серебряным ободом. Под богатым, черного бархата плащом серебрилась кольчуга. Меч был только у него. Причем меч (Доброшка уже начал кое-чего понимать в оружии) был необыкновенный. Клинка было не видно, но по тому, как украшена гарда, было видно, что оружие, можно сказать, княжеское: простому клинку такая «одежка» не полагается, как не полагается смерду златотканый плащ-корзно. Остальные были одеты проще и были при топорах.
Странная компания подъехала к воротам. Ворота были открыты – на дворе стоял день и опасности серьезной в ближайшей округе не наблюдалось. Но стража заступила дорогу, и люди остались стоять перед воротами. Было слышно, как по внутренним дворам младшие отроки разыскивают-выкликают Илью.
С башни было видно, как напряжен старший, тот, что был при мече. На первый взгляд, он сохранял ледяное спокойствие и почти не двигался, но черные глаза его вспыхивали мрачным огнем, губы побелели, а на скулах ходили хищные желваки.
Через некоторое время вышел Илья. Встал посередь ворот как кряжистый дуб – ни объехать, ни обойти, могучие руки заложил за наборный поясок.
– Так это ты, Ворон! А я-то думаю: чего такой переполох? – произнес он нарочито спокойно, растягивая слова.
– Пусти в город.
– Да чего тебе там? Можно здесь поговорить.
– Я не холоп, чтобы меня дальше порога не пускать. Это мой город.
– Был когда-то. И не твой, а всего лишь твоего прадеда, – в голосе Ильи чувствовалось глубоко запрятанное раздражение, – те времена прошли.
– Это мы еще посмотрим.
– Ну, вот видишь – как тебя с эдакими-то речами за ограду пускать?
Тот, кого Илья назвал Вороном, склонил голову, черные волосы закрыли глаза:
– Хорошо, Илья. Не сердись на меня, я погорячился. Разговор серьезный. Обещаю как брат, что обиды творить не буду.
– Ну ладно, брат (Илья произнес это слово не без иронии). Заезжай. А то, что обиды обещаешь не творить, – за то спасибо. Не хотелось бы лишнего шума. Сам знаешь, дружина у меня на тебя зуб имеет. Так и рвется мечами переведаться.
Стражники расступились, Ворон со свитой (по всему было видно, что это именно свита, а не просто спутники) въехал в ворота Колохолма. Проезжая через мост, он преобразился: с таким видом мог вступать в город только вернувшийся из дальних странствий хозяин. Надменное лицо Ворона – это последнее, что мог увидеть Доброшка со своего наблюдательного места. В голове Доброшки осиным ульем гудели вопросы: почему неведомый гость назвал город своим? Почему Илью назвал братом? Почему Илья произнес слово «брат» с такой иронией, но возражать не стал? Оставалось теряться в догадках.
Дальнейшие события не заставили себя ждать: не прошло и получаса, как на площади раздались крики и звон оружия. Еще через мгновение вся кавалькада во главе с Вороном, который и вправду был похож на большого черного ворона, с грохотом вылетела из ворот города и стала стремительно удаляться. Скоро их развевающиеся плащи исчезли за клубами дорожной пыли, поднятой копытами.
Доброшке хотелось тут же броситься к Белке и расспросить ее: уж она-то знает обо всем! Но до окончания своей очереди дозора бежать никуда было нельзя. Доброшка принялся с утроенным вниманием осматривать окрестности. Но сколько ни глядел, ничего интересного на сей раз за весь день увидеть так и не довелось.