Пока еще 16 декабря…

Квартира была точно такой же, как моя, родная, даже по планировке. Кажется… С уверенностью уже ничего не берусь утверждать. Кухня располагалась сразу после туалета с ванной, поэтому, естественно, стоя в коридоре, я услышал посторонние звуки сразу.

Гостей быть у меня вроде не должно, живу я один… Опять же – вроде бы один. По крайней мере, если верить моим товарищам-операм. А чего бы мне им не верить? Зачем им было врать в таких мелочах?

Я снова прислушался, соображая, как лучше поступить. Можно влететь к комнату с криком: «Лежать, суки!» Почему подумалось именно так, не знаю. Это – первое, что пришло в голову. От столь бредовой идеи самому стало смешно. Наверное, моя новая, нежданно обретённая, ментовская жизнь толкает меня к такой лютой дичи. И кстати… вот опять… Не могу я воспринимать себя, как опера. Как сотрудника милиции. Реально не могу. Такое ощущение, будто коту нацепили еще одни уши и говорят, что он – мышь.

Шорох снова повторился. Он определенно доносился со стороны кухни. Честно говоря, посторонние звуки напрягают. Из-за событий, произошедших с момента, когда открыл глаза возле старого дома, я опасаюсь теперь всего, что имеет неожиданный характер. И между прочим, куда не плюнь, везде сплошные неожиданности. Дело не в страхе. Это – херня. Не боюсь я ни черта. Просто… Не хотелось бы ещё какой-нибудь новости. Пока что достаточно ментовки и полной каши в моей башке.

Только собрался решительно, по-хозяйски, открыть дверь в комнату и разобраться, что там такое происходит, как створка с тихим скрипом медленно поехала в сторону. В образовавшуюся щель вылезла лохматая голова. Собачья голова.

– Не понял…

Я с удивлением изучал пса. Просто буквально недавно, пока мы ехали домой, Рябушкин убеждал меня в том, что жить одному – это плохо. Если не хочу себе завести бабу, то надо – хотя бы щенка. Причем, в жизненных приоритетах старлея, баба и щенок были где-то на одном уровне. То есть всего лишь менее часа назад, судя по нашему с ним разговору, я был одиноким человеком без привязанностей, что сильно огорчало Серегу и вообще не огорчало меня, а теперь вдруг выясняется, в моей квартире находится собака?

– Эй… пес… ты кто?

Я присел на корточки и протянул руку к животному, которое смотрело на меня настороженно, с опаской. Тоже странное поведение для пса, встречающего хозяина. Либо собака такая же наглухо отмороженная как и я, что совсем неудивительно. Говорят, животные похожи на своих владельцев. Либо, она меня видит впервые. А вот это уже вызывает вопросы. Как посторонний пес оказался в квартире? Либо… В голове появилась еще одна догадка… Либо собака знает, что я – это вовсе не я. Собаки, они ведь чувствуют суть. Наверное…

– Иди сюда… – Я позвал пса. Старался говорить тихим, спокойным голосом. В принципе, агрессии с его стороны не было, но и особой любви он тоже не демонстрировал.

Только собака подалась вперёд, собираясь выйти из кухни, с отвратительным дребезжащим звуком зазвонил телефонный аппарат. Как оказалось, стоявший тут же, в коридоре, на высокой тумбе. Просто сразу его не заметил, увлекся своим отражением в зеркале.

– Ептвоюмать! – Я от неожиданности подскочил на месте.

Это было слишком громко, во-первых. И звук такой… Хочется взять и швырнуть телефон о стену. А во-вторых – аппарат выглядел очень древним. Очень! Он был… дисковый! Я такого не видел с детства. Это очень странно. У ментов УАЗики летают чудесным образом, на дворе какое-никакое, время развитых технологий… наверное, развитых, пока до конца не понял… а я смотрю на старый телефонный аппарат, который давным-давно должен быть выброшен на мусорку. И главное звенит, сука, не замолкает. Кто-то очень настойчивый, видимо…

– Алло! – Схватил трубку и машинально посмотрел на часы, висевшие над входом в комнату. Почти два ночи. Что за мудак, интересно…

– Так, Громов…

Я убрал трубку от уха, а потом с недоверием посмотрел на нее. Будто прямо из мембраны сейчас мог вылезти тот самый мудак, который в два часа ночи названивает домой своим сотрудникам. Он вообще, что ли, не в разуме?

– Громов, алло! Фух… фух… – Семеныч активно дул в телефон на том конце провода. Я слышал его отлично даже на расстоянии. – Ты чего молчишь?! Громов! Я знаю, что ты там. Хватит изображать глухого…

Пришлось вернуть трубку обратно к уху.

– Слушаю, товарищ подполковник.

– Аааа… ну, вот… А я думаю, что за тишина? Как самочувствие, Алексей?

Я снова поднял взгляд на часы. За минуту вряд ли что-то изменилось, время так же около двух. Чисто хотел убедиться, что из нас двоих все-таки адекватный именно я. Потому как самый тупой вопрос, который сейчас можно услышать, это про самочувствие.

– Спасибо, Николай Семеныч. Отлично себя чувствую. Ничего не изменилось с нашей последней встречи. Она, кстати, была не так давно…

Кухонная дверь снова скрипнула. Собака осторожно сдвинулась еще немного вперед, а потом легла на пол, благополучно устроив морду на лапы. Я не видел пока пса целиком, но даже по передней части, торчавшей из темной кухни, можно точно сказать, это – овчарка. Насколько чистопородная, не знаю, но несомненно овчарка.

– Ага… слушай, Громов… – Семеныч помолчал секунду, а потом настороженно спросил. – Ты про наш тот разговор никому не говорил? Ну… Когда про наводку обсуждали…

Я снова завис, пытаясь понять, что конкретно хочет от меня подполковник Иванов? Потому как, само собой, ни про «тот» разговор, ни про «этот» я вообще ничего не знаю. Тупо не помню. Я не уверен в своей личности и в своей жизни, а он с меня каких-то разговоров требует.

– А-а-а-а-а… напомните, пожалуйста… – Естественно, не мог же сказать начальству правду. Мол, извините, но у меня тут с башкой серьёзные проблемы. Фляга так свистит, что сквозняком дует. Но вот свалить на контузию… Почему бы и нет? – После этой чертовой гранаты, что-то в голове шум все равно не проходит. И мысли путаются. О чем именно мы говорили?

– Ты дурак? – Коротко спросил Семеныч и замолчал.

Причём интонация была весьма конкретная. Вопросительный знак в этой фразе стоял очень условно. Не знаю, какого ответа ждал подполковник. Мало кто вот так запросто признается. Я, может, и согласился бы с данным определением, но по-моему, если адекватно оценивать, у подполковника дури побольше будет.

– Нельзя такое по телефону. – Соизволил, наконец, объяснить свою реакцию Николай Семеныч. – Громов… Просто… Слушай… Черт, ладно. При встрече об этом поговорим.

– А Вы еще на работе? – Честно говоря, спросил чисто ради приличия. Так-то вообще плевать, где он. Ну, еще потому, что в случае положительного ответа мог бы сказать, мол, не буду отвлекать, до свидания.

– На работе, на работе… Слушай, тут еще такое дело, майор… В наш отдел направили стажёра… – Подполковник замолчал на секунду, а потом рявкнул, – И не надо так рожу кривить! Прям вижу, как физиономией водишь там.

А я реально ее кривил. Потому что если в два часа ночи начальник сообщает о стажёре именно мне, точно он это делает не для того, чтоб похвалиться. Единственное, ни черта не понятно, почему именно сейчас мы это обсуждаем. Неужели нельзя было в отделе все сказать. И про таинственный разговор, и про стажёра.

– Сам не рад этому факту. – Подполковник тяжело вздохнул. При этом я слышал, как он стучит каким-то предметом о стол. Такое чувство, будто нервничает. – Никогда не беру сопляков на всякое обучение. Своих дебилов полно. Но за этого просили такие люди, что отказать не мог. Возьмешь его под свою опеку.

– Николай Семенович… я и педагогика совсем не рядом. Отдайте кому-то другому.

Меня перспектива нянчиться с каким-то непонятным стажерем сильно нервировала. Тем более, какой, к чертовой матери, стажёр, если самого учить надо. Ничего не помню. Ничего не знаю. Еще не придумал, как с этим быть, а мне пацана собираются на шею повесить. Вот мы с ним, как два дебила будем. Один – без опыта, второй – без памяти.

– Да что ты?! Эй, Бурьянов! Бурьянов, дверь закрой! Проходной двор, что ли?! Дебилы…

Я так понял, последние несколько фраз точно предназначались не мне. А еще от души посочувствовал тем, кто сегодня на сутках. Не повезло мужикам с дежурством.

Снова скрипнула дверь. Собака, судя по выражению ее морды, задолбалась ждать, когда на нее обратят внимания. Она проползла еще немного вперед и теперь лежала практически рядом с моими ногами.

– Я без твоих подсказок, Громов, не догадался бы. Естественно, ты – самая поганая кандидатура для воспитания стажёра. Политрук узнает, у него пена изо рта пойдёт. Чему ты можешь научить? Как прокурорских матом по маме и папе обкладывать? Или как комитетчикам подложить бычью голову, купленную на рынке, а потом убеждать их, что это – фанатики дьявольские силы вызывали. Знаем мы тебя… Но, в этом и суть. Тебе будет поручена важная миссия. Сделать так, чтоб этот стажёр сбежал. Чем быстрее, тем лучше. Сам. Понял? Но естественно. Мол, не выдержал реальной работы в милиции. Понял, спрашиваю?

Чего уж тут не понять? Подполковник только что открытым текстом сказал, на тебе, Леха, неопытного дурака, который нам не нужен. Позаботься о том, чтоб этот дурак в ближайшее время мчался в сторону, далёкую от отдела, не оглядываясь. Ну, ок. Это я могу. Прислушался к внутренним ощущениям. Да… Точно могу. Тут даже напрягаться не придется. При желании вполне способен быть редкостным мудаком.

– Принял, Николай Семеныч. Все? Вы, конечно, извините, но время позднее. Да и мне собаку надо покормить.

В трубке повисла пауза. Тяжёлая такая, многозначительная пауза.

– Какую собаку, Громов? – Осторожно поинтересовался подполковник Иванов. – Окстись. Водички там попей. Не знаю… Спать ложись.

Я чуть не ляпнул в ответ, что конечно бы уже лёг, если бы всякие граждане не названивали мне посреди ночи с очень странными разговорами. Но вместо этого ответил:

– Овчарку. Наверное, молодую. Мелкая какая-то…

– Громов, у тебя нет собаки. Иди спать, говорю, а завтра дуй в больницу. Явно «визгун» тебя приложил конкретно. И это… смотри. Давай, чтоб после больницы в отдел. Поговорим.

В трубке что-то стукнуло, выматерилось, видимо Семеныч промахнулся и положил ее мимо аппарата, а потом послышались гудки.

– Что это было? Не знаешь? – Спросил я собаку и даже показал ей телефонную трубку, которую по-прежнему держал в руке.

Вообще, странная история. Оно, конечно, все странно. Однако, если откинуть в сторону мои личные ощущения и проблемы, поведение подполковника выглядит весьма удивительно. Мы виделись в отделе. И он вполне мог и узнать насчёт разговора, и про стажёра сообщить. Однако, позвонил ночью, домой, спустя пару часов после того, как мы с операми вышли из его кабинета.

Единственное мало-мальски подходящее объяснение, что-то произошло за то время, пока мы писали отчеты и ехали в метро. Причем, что-то очень важное. Николай Семеныч нервничал. Это – факт. Хотя пытался свое волнение скрыть.

Я бы, возможно, подумал о странном звонке подполковника еще, но в этот момент открылась дверь спальни. Резко обернулся на звук. Я стоял возле тумбы с телефоном, поэтому комната была за моей спиной. Что еще за хрень? Не квартира, а проходной двор какой-то. Думал, очередная животина вылезет. А Рябушкин, похоже, не знает о своем товарище, то есть обо мне, ни черта.

Однако, на пороге спальни замерла девушка. Она сонно хлопала глазами, пытаясь сфокусировать взгляд. Я от неожиданности где стоял, там и сел. Хорошо, рядом была маленькая табуретка, а то бы на пол приземлился.

– И баба, и щенок… – Вырвалось у меня вслух. – Вот так номер…

Девушка выглядела… никакой. Даже, наверное, страшненькая. Светлые волосы, подозрительно серого цвета, были собраны в пучок. Большие очки в коричневой роговой оправе делали ее лицо каким-то непропорционально маленьким. Как у черепахи из мультика про львёнка. Черт… Я помню сраный мультик, но ни черта не помню про себя…

Еще у незнакомки имелась кофточка на пуговицах, застегнутая до самого подбородка. Она, эта кофта, перекосилась и один ее край завернулся. Юбка, длина у которой ни туда ни сюда, по щиколотку, тоже смотрелась убого. Но самое главное, на девице были обуты кеды странного вида. Такое чувство, будто их сняли со спортсмена-бегуна, который сдох на финише своего последнего марафона. Причем, все предыдущие марафоны он в этих кедах и бежал. Даже интересно, на кой черт ей кеды в квартире? С улицы в них прийти она тоже не могла. Зима, так-то, на дворе.

И вот это не́что, стояло на пороге спальни, (моей как бы спальни), смотрело на меня огромными глазами, которые из-за толстых линз казались ещё больше, и хлопало светлыми, практически незаметными ресницами. Я грешным делом подумал, а не повторился ли у нас сюжет одного старого фильма. Правда, в Ленинград никто не летел, но будет очень смешно, если квартира не моя и я вообще заперся в чужое жилье. Двигался ведь домой по наитию, по привычке.

Когда с операми вышли на станции метро, Рябушкин что-то ляпнул про мою улицу, назвав ее вслух. Я уже в тот момент понял, адрес мне знаком. Вот и отправился наугад, по старым координатам.

Загрузка...