На выборе текстильного института сказалось страстное желание матери. Сама она работала ткачихой и представляла меня на месте ее начальника. К этому времени родители переехали из поселка Нерль в Иваново, как я четко понимал – ради будущего своих потомков. Школу я закончил без троек, в душе стремление учиться дальше, а одного меня, склонного к хулиганству, отпустить в большой город они боялись. Маму я любил, поэтому уступил ее надеждам и в 1972 году осчастливил своим присутствием именно это учебное заведение, подав необходимые документы. А ведь собирался ехать в энергетический институт, но родительница ненавязчиво попросила посетить сначала текстильный, мол, поглядишь – чему учат, узнаешь про будущие специальности, а потом и решишь где учиться. Все получилось так, как она и хотела.
Готовился к каждому экзамену серьезно, стараясь полагаться не на память, а вникнуть в саму суть… Однако на физике чуть не «завалился». И не то, чтобы не знал ответов на вопросы билета, а как говорят, напало оцепенение от страха «срезаться». Тем более что в активе уже имел две пятерки, и очень хотелось третью. Преподаватель оказался «в возрасте», опытный и, очевидно, не первый раз встретил абитуриента онемевшего от страха. Он стал задавать наводящие вопросы, но и это не помогало вывести меня из глубокого философского созерцания своей ничтожности. Я уже видел неудовлетворительную оценку, и перед глазами стояла картина известного художника Федора Решетникова «Опять двойка»… Только мать с отцом не картинные, а мои, родные. По сути, ни отец, ни мать за процесс обучения меня никогда ругали, считая, что я развиваюсь в нужном русле самостоятельно.
И тот, от кого зависела моя дальнейшая судьба, видимо догадавшись о моих видениях, спросил о родителях. В те времена негласно, но имело значение «пролетарское происхождение». А предки-то мои самые, что ни на есть рабочие… Поняв, как повезло мне в этом, вдруг вспомнил – зачем пришел, а заодно и ответ на вопрос. И «тут Остапа понесло»: я отвечал так бойко на первый вопрос, что преподаватель никак не мог меня прервать вежливым «достаточно». Так же темпераментно начал озвучивать ответ на второй вопрос, и остановить меня смогла лишь жирная пятерка, которую экзаменатор поднес мне под самый нос, понимая, что я ее не вижу и, надеясь только на мое обоняние. Тогда я впервые понял, что жить в семье, мягко говоря, не очень обеспеченной, не так уж и плохо. Предела моей радости в тот момент просто не существовало …
…Подобный восторг довелось испытать много позже, когда присяжные оценили мои выступления на суде, но подробно об этом расскажу в свое время… А пока сижу на деревянном настиле, вспоминаю все свои победы по жизни и четко осознаю, что всегда больше радовался выигрышам на интеллектуальном «фронте». Победы на ринге во время спаррингов или во время многочисленных драк тоже, конечно, доставляли определенную радость, но не такую, совсем не такую. Моя память так устроена, что серьезные вещи почему-то забываются, а курьезы забыть никак не могу. Но может это просто защитная реакция психики на карцерные условия, когда возникает потребность хотя бы слабо улыбнуться, чтобы не сойти с ума? …
Столько, например, полезных знаний получил в институте, а вспоминаются лишь смешные ситуации. На одной из кафедр преподавал очень строгий педагог, одновременно бывший и нашим деканом. Он страшно не любил шпаргалок. Когда принимал экзамен, то зачастую внезапно вскакивал и бежал меж столов, стараясь обнаружить списывающих неудачников. Иногда ему это удавалось, автоматом в зачетке появлялась двойка и необходимость пересдачи. Однако «голь на выдумки хитра», и один из однокашников, сидящий при сдаче экзамена рядом со мной, сделал шпаргалку на резинке. Она свернута так, что ее можно читать, прокручивая но, не разворачивая полностью. Один конец крепился к шпаргалке, другой – к рукаву рубашки изнутри.
И когда преподаватель вскакивал и бежал по рядам, успев увидеть нарушающего «порядок» соседа, тот просто отпускал шпаргалку, и она улетала в рукав летней одежки. Экзаменатор пытался обвинить его в списывании, но студент разводил руками и клялся, что у него ничего нет. Не сумев разоблачить хитреца, преподаватель возвращался за свой стол, время от времени бросая косые взгляды в нашу сторону. С удивлением он видел, как мой сосед который раз достал «помощницу», но целенаправленное «десантирование» вновь потерпело фиаско. Все сидящие на экзамене еле сдерживали смех. И все- таки, несмотря на хороший ответ изобретателя, получил он только тройку.
…Наступило время прогулки в тюремном дворике и я, выписывая круги в гордом одиночестве, снова и снова возвращаюсь к мысли о суде. Необходимо тщательно готовиться к каждому заседанию, причем самому, без подсказок со стороны. Какая шпаргалка может помочь в подобной ситуации? Кто ее подсунет в нужный момент? Рассчитывать приходилось только на реальные знания, в основном, юридические… Конечно, имелись записи. Много записей – в толстых блокнотах и тетрадях, на листах и листочках. И всем этим я имел право пользоваться, но необходимо при этом довольно быстро ориентироваться. Каждую минуту знать, где находится ключик от дверей, ведущих на волю. И правильно преподнести найденную информацию. Даже интонация порой имеет значение…
В институте встречались и «добрые» учителя. Один старый – престарый профессор по фамилии Горьков, продолжал преподавать только ради своей не очень старательной дочери, моей одногруппницы. К тому времени он обладал плохой памятью, и во время лекции зачастую путался, забыв, на чем остановился. Перед экзаменом напутствовал студентов примерно так:
–В первый день читайте учебник, во второй полдня читайте, полдня отдыхайте, а на третий, сходите в кино. На экзамен берите шпаргалки, лекции, книги, пользуйтесь открыто, но спрашивать буду строго.
А преподавал он теоретическую механику, и книга по данному предмету оказалась весьма объемистой. Конечно же, к экзамену никто не готовился, и даже не писали шпаргалок. Однако разрешение – разрешением, а учебник я положил не на стол, а себе на колени и спокойно списывал ответы на свой билет.
Зрение в отличие от памяти, у преподавателя не испортилось, и он негромко сказал мне: – Ну что вы себе жизнь усложняете? Положите учебник на стол, так удобнее будет.
Внимание всех студентов сосредоточилось на моей персоне. Поборов стеснительность, я последовал совету профессора, но так разволновался, что списал не тот ответ, совсем не тот. А должен в результате долгих расчетов получить какую-то конечную формулу, которую преподаватель наверняка помнил. Видно, сам лукавый внушил мне ничего не переписывать, а просто к неверным расчетам в конце приписать правильную формулу.
Достаточно бойко я ответил на вопрос экзаменационного билета, но не своего, а абсолютно другого. В конце выступления выдержал многозначительную паузу и выдал:
–Далее в результате несложных математических расчетов мы получаем нужную формулу… Аудитория замерла. Профессор минут пять смотрел на меня в упор, оттягивая, как мне казалось, мою неминуемую гибель и наконец, произнес:
–Убедительно, убедительно.
И… в моей зачетке появилась первая нечестная пятерка.
…Записи – записями, но в карцере – отбой, двадцать два часа, и надо дать отдохнуть своему голодному организму… Над дверью тускло светит «ночничок». За окном всю ночь слышны крики «дорожников», людей ответственных за тюремные «дороги». По ним идут записки, продукты питания, одежда нуждающимся, иногда алкоголь. Удивительно, но на жестких досках и матраце в шишках я засыпал как младенец. И это несмотря на протестующий желудок. Может потому, что перед сном приучил себя читать вечерние молитвы? А поутру решил сам себя подбодрить и развеселить давнишними историями. Перечитал, что-то исправил. Улыбки, тем не менее, чтение не вызвало. Вспомнились и другие события, казавшиеся в свое время очень смешными…
Однажды на семинаре по физике молодой, интеллигентный преподаватель вызвал к доске студента Тропина, сына директора какого-то крупного предприятия в Иваново. Следует отметить, что потомок серьезного руководителя не отличался таким же серьезным мышлением. Ему предстояло произвести расчеты, по какой- то задаче. Тропин долго и старательно писал на доске, считал, высчитывал и никак не мог свести концы с концами. А преподаватель в задумчивости ходил меж столов, заглядывая в наши тетради и смотря, как мы решаем ту же задачу. Затем в какой- то момент мельком глянул на доску и громко произнес весьма матерное слово:
– Х…ня!
Студенты дружно засмеялись, а обремененный огромными знаниями преподаватель покраснел «словно рак в котелке» и со словами «извините», выскочил в коридор, непроизвольно сократив семинарские занятия.
Вообще эти физики – народ рассеянный. Другой грамотный и хороший лектор по этому предмету целый час читал лекцию с расстегнутой ширинкой. Наших хихиканий он принципиально не замечал. А когда вернулся после перемены, время – от – времени глядел вниз на брюки. При этом его лицо каждый раз непроизвольно приобретало розовый оттенок.
…Вот вроде бы, явная глупость пришла в голову, но настроение поднялось, и я продолжил фиксировать в журнале свои воспоминания… Вдруг открывается дверь в мою одиночную камеру и приглашают к фельдшеру – замерять кровяное давление, пульс, вес тела, спросить о самочувствии. Ведь наступили седьмые сутки моего добровольного голодания. Объективные показатели оказались не плохими – давление сто десять на семьдесят, пульс пятьдесят шесть ударов в минуту. Правда, потерял шесть с половиной килограммов живого веса. Самочувствие? Небольшая слабость, тренироваться в тюремном дворике, обычном занятии при каждой прогулке, нет желания…