На вокзале Эссерта с самого утра царила суета. Едва сквозь стеклянную крышу вокзала, построенного легендарным сэром Чарльзом Вайтенгом, проглянули несмелые лучи солнца, жизнь, замершая с отбытием на континент последнего паротяга, вновь закипела. Сквозь топот ног, тяжелое дыхание паровых котлов, крики носильщиков и резкие оклики свистков доносились голоса мальчишек – разносчиков утренней «Seasons». Через полчаса должен был отправляться «Длинный Хаксли», один из старейших в Альбионе паротягов, но всё еще надежный и точный. Впрочем, кто-то говорил, что точность зависит от машиниста, но многие истово верили, что в котле железного трудяги живёт душа. Иначе, обычно говорили они, как объяснить, что каждому из них присваивалось официальное имя, чего ни с зонтами, ни с чемоданами не происходило. Суеверные перед отправлением слушали звуки свистка, чтобы определить, в каком настроении сегодня находится тот или иной паротяг. Некоторые жители Лондиниума считали, что появление часов и открытие силы пара – величайшее событие в Империи. Впрочем, Протестантская Королевская Церковь на этот счёт никаких заявлений так и не сделала, несмотря на все попытки журналистов втянуть её в эту дискуссию.
Служащий перрона, Адам Треворроу, с утра уже получил нагоняй от бригадира за трёхминутное опоздание и находился в унынии. Его форменный кепи с кокардой эссертского отделения железнодорожного Департамента, обычно лихо сдвинутый на затылок, сейчас был надвинут почти на глаза, словно говоря, что его хозяин хочет побыть со своими горестями наедине. Пять минут спустя в динамике раздался голос Эмилии Панкхорст из диспетчерского отделения, за которой он ухаживал уже несколько месяцев, объявлявшей о начале посадки на «Старину Тома». Этот пассажирский паротяг, работавший на маршруте Лондиниум – Виенна, считался одним из самых надёжных, быстрых и дорогих. Его вагоны, отделанные красным левантским дубом, начищенной до блеска медью и гобеленами из лучших пеншаурских тканей, были лучшим, что мог предложить требовательным пассажирам Департамент. Поэтому заплатить десять гиней за купе в люкс-вагоне могли далеко не все жители столицы. Однако ни разу еще «Старина Том» не отправлялся в дорогу полупустой.
И когда на перроне стали появляться самые нетерпеливые пассажиры, Адам вздохнул и передвинул кепи на затылок, явив миру своё широкое веснушчатое лицо. Несколько деловых господ с Дорз-стрит уже с нетерпением ожидали посадки, скупив свежие газеты.
«Ишь ты, важничают, – про себя подумал Треворроу, не любивший снобов, не замечающих вокруг себя никого менее значимого по их представлениям. Они никогда не здоровались с ним, брезгливо оглядывая, словно боялись испачкаться, хотя его форма всегда была безупречна, а лицо всегда до синевы выбрито. На счастье, сегодня их было немного и испорченное настроение Адама вновь улучшилось. К тому же он попадал сегодня в пересменку с Эмилией, а значит, сможет перекинуться с ней парой слов. Он так задумался о том, что скажет ей, что чуть не пропустил одинокого пассажира с двумя клетчатыми саквояжами, отделанными кожей кроков из далёкой колонии Хиндустан, расположенной где-то на самой окраине Империи. Пассажир был немолод, безукоризненно одет, но одна деталь меняла многое. На его цилиндре были приделаны огромные механические очки с многократным увеличением и символ Министерства времени.
– Мастер Времени, сэр, – чуть запинаясь, произнес ошеломленный Адам. – Добро пожаловать на борт «Старины Тома». Я помогу Вам разместиться со всеми удобствами.
– Благодарю вас, молодой человек, – спокойным тихим голосом произнес один из самых известных после королевы людей в империи и, пожалуй, еще этого сыщика с Бейкертон-стрит. Он протянул билет. – Вещей со мной немного, как видите, но путь я проделал неблизкий, хотелось бы уже устроить это старое тело поудобнее.
– Сию же минуту, сэр, – Адам взял билет со всем пиететом, словно его протягивала сама королева и, мельком взглянув на номер купе, подхватил чемоданы. – Прошу следовать за мной, Мастер.
Внутри вагона пространство делилось на шесть отдельных «кают», как называл их служивший раньше в Королевском флоте Эндрю Ллойд, которые (в зависимости от билета) делились на две или три отдельные комнаты. Определить спутников было нельзя, Департамент никому не давал подобную информацию, поэтому с некоторого времени такие путешествия стали пользоваться популярностью у аристократов и нуворишей. До Адама даже дошло название этой забавы – свидание вслепую.
Билет у Мастера времени был в третье купе, двухместный номер, самый дорогой из всех – пятнадцать гиней. Показав, как устроен номер путешественника и пожелав хорошего пути, Адам вышел на перрон. Всё еще не веря в то, что самолично обслуживал такую известную личность, он потрясенно чесал затылок, улыбаясь во весь рот, что было строжайше запрещено по инструкции. Наконец-то ему будет чем похвастать перед коллегами во время ланча.
Раздался свисток «Старины Тома», означающий пятнадцатиминутную готовность к отправлению. Машинист уже разводил пары, пробуждая паровую душу «Тома», и из-под паротяга во все стороны расходились облака тумана. Второй свисток будет значить пятиминутную готовность и окончание посадки пассажиров. После второго свистка в вагон никто не сядет, пусть он хоть принц крови. Адам взглянул на хроно, а когда поднял голову, увидел, как к его вагону в облаке пара идет молодая леди в дорожном платье, неся небольшой чемодан. До второго свистка оставалось менее двух минут, и Адам бросился к ней навстречу. Она, увидев его форменный сюртук, облегченно вздохнула, устало улыбаясь:
– О, благодарю вас, молодой человек. Не знаю, что бы я без вас делала. Этот монстр весит, кажется, целую тонну!
– Миледи, нужно было взять носильщика у касс, – учтиво произнес Адам, стараясь не показывать, насколько ему приятна её похвала. Тем временем пассажирка из рукава достала изрядно помятый билет:
– Надеюсь, я не опоздала и это – старина «Том»?
– Всё верно. Вы успели в самый последний момент, леди. Вот сейчас раздастся второй свисток и Вас бы уже не пустили в вагон.
– Тогда хорошо, что этого не случилось, – её улыбка ослепляла, и в какой-то миг Адам понял, что скалится как мальчишка. Подав пассажирке руку, он сопроводил её внутрь вагона и только тогда взглянул на номер места. Купе номер три. Уф! Поездка обещала стать небезынтересной.
В гостевой части купе за столом сидел Мастер Времени, перед ним были разложены запчасти какого-то механизма. А на голове надеты те забавные очки, которые в первую очередь заприметил Адам на перроне:
– К Вам попутчица, сэр, – произнес Адам, пропуская вперед себя леди. Мастер резко поднялся, отставив инструмент, и поприветствовал вошедшую безукоризненным наклоном головы: – Миледи.
Уложив чемодан леди в её отделение, Адам вышел на перрон, и в этот миг машинист дал третий, самый протяжный свисток, означавший, что до отбытия поезда оставалась одна минута. Ему оставалось лишь убрать поручни и закрыть дверь вагона, что он и проделал автоматически. Дальнейшее путешествие требовало от Адама роли мальчика на побегушках, если можно было так выразиться: требовалось следить за паровой установкой в вагоне, спрашивать о нуждах пассажиров, а так же убирать в комнатах и коридоре вагона.
Вечером, когда электрические лампы сделали полумрак вагона чуточку уютнее, из своей комнаты в гостевую вышла его пассажирка. Она была одета по последней моде – в жакет с кармашками и длинную юбку с длинным разрезом до середины левого бедра, который скорее выставлял напоказ, чем скрывал кобуру с дамским «ремингтоном» 38 калибра.
– Позволите посидеть с вами, Мастер?
– Желание леди – закон для джентльмена, – улыбнулся он в ответ.
Она уселась в кресло напротив стола, уютно устроившись, и первое время просто смотрела на мелькающие вдали огни станций и полустанков. Иногда с приветственным криком мимо пролетал другой паротяг, и тогда старина «Том» в ответ гудел, вызывая неизменную улыбку у Мастера.
– Могу ли я поинтересоваться, – нарушила молчание нежданная попутчица, – почему вас называют Мастером Времени?
– Всё это людские предрассудки, леди…
– Леди Офелия, – приятно улыбнулась соседка Мастера.
– Однако ваш батюшка был большим оригиналом, да простится мне подобная дерзость, – Мастер первый раз за вечер посмотрел в глаза своей соседке. На него смотрели внимательные карие глаза, но в них чудилось что-то двойственное, Мастеру трудно было подобрать сравнение. Ведь ни в одни женские глаза он не смотрел так долго. Казалось ли ему это чем-то постыдным? Он и сам этого не знал, но в сей миг сам взгляд в глубины её души показался ему чем-то несдержанным, первобытным, сродни древнему таинству друидов, чьими потомками считали себя гордые бритты.
Встряхнувшись, он обнаружил, что прошло несколько минут, хотя ему они показались всего лишь мгновениями:
– О, простите мне мою навязчивость, юная Офелия. Старик совсем растерял приличия.
– Не надо просить прощения, Мастер, – голос Офелии внезапно показался ему на пару тонов ниже, а в лице попутчицы мелькнули хищные нотки, то ли скулы заострились, то ли запали глаза. Но всё это он списал на игру теней. Потому что спустя еще один миг лицо Офелии приобрело прежнюю миловидность. – Мы все когда-нибудь подходим к пределу своих возможностей. И нет ничего стыдного в том, чтобы признать это.
– Не уверен, что понял течение ваших мыслей, юная леди, – смутился Мастер.
– Я могу ответить вопросом? – спросила в ответ Офелия и, получив утвердительный кивок растерянного Мастера, продолжила. – Почему вас называют Мастером? Разве время ломается и нуждается в ремонте?
– Ну, в этом я смогу вам помочь, леди Офелия. Я являюсь главным часовщиком королевской семьи и лордом-хранителем времени. Я двигаю стрелки истории, если вам будет угодно. От часов в нашей жизни зависит так многое. И я часто напоминаю людям, что время бесценно. Его должно тратить с умом.
– Ведь вечность проходит так быстро, – подхватила Офелия. – А ваши глаза бесстрастно глядят в мир сквозь увеличительные стёкла, Мастер. А ваши натруженные руки вдыхают в часы душу, совсем как в паротяги.
– Вы тоже верите, что у паротягов есть душа? – засмеялся Мастер. – Но это же очевидный бред. Душа есть только у людей, у живых существ.
– А если существо, как вы сказали, мертво, оно не является человеком?
– Конечно! Ведь это же так очевидно, – всплеснул руками Мастер, с долей превосходства глядя на юную попутчицу. Она же тем временем поднялась из своего кресла и одним плавным движением вдруг оказалась у его стула.
– А хотите пари, Мастер? Я уверена, что все часы таят в себе погрешность. Вот и в вашей теории есть место для ошибки. Если я вам докажу свою правоту, вы подарите мне одни из своих знаменитых часов.
– А если выиграю я? – улыбнулся Мастер, пылкая уверенность его попутчицы была именно тем, чего он уже давным-давно не встречал. Вся его жизнь была подчинена точному ходу бесстрастного времени.
– Тогда…, – Офелия на миг задумалась, но Мастер с улыбкой вдруг коснулся её руки:
– Тогда вы подарите мне свой портрет, юная леди.
– По рукам, – звонко засмеялась она и вдруг оказалась совсем рядом, так, что их лица почти соприкасались. Затем отстранилась, взяла руку Мастера и неожиданно положила на свою грудь.
– Ч-что вы делае…, – неожиданно Мастер побледнел, хотел вырвать руку, но Офелия держала ее с неженской силой. – Вы, вы…, – лепетал он, словно мальчишка.
– Тсс, – приложила она к его губам палец, – слушайте.
Но слушать было нечего. Это Мастер понял почти сразу. Бледная, словно латинский мрамор грудь не вздымалась. И привычное «тух-тух-тух» не стучало под его вдруг вспотевшей рукой:
– Как такое возможно?! Это не….
– Неправильно? Я знаю. Я живу неправильно, нарушая все законы – людские, природные и Божьи, вот уже четыреста лет. И проживу, наверное, еще столько же. Во мне как в паротяге, вопреки здравому смыслу, теплится душа. А это значит, что я выиграла наше маленькое пари. С вас, Мастер, часы.
Дрожащими руками часовщик раскрыл свой саквояж и, порывшись, извлёк изящные карманные хроно, украшенные его собственной монограммой.
– Это самый точный механизм во всей Империи, леди Офелия. Носите его всегда с собой, и, может быть, следующие четыреста лет покажутся вам не столь долгими.
– Я запомню ваши слова, Мастер, – сказала она и, приложив к губам ладонь, подула ему в лицо. Едва прохладное дыхание коснулось его кожи, сознание Мастера Времени померкло.
Придя в себя через некоторое время, он увидел опустевшее купе его попутчицы. Он выскочил в коридор и, столкнувшись с Адамом, спросил, куда делась леди, ехавшая с ним в одном купе. На что проводник ответил смущённой улыбкой и вытащил из-за пазухи маленький портрет в серебряной рамке, с обратной стороны которого старинными чернилами было выведено: «Аркадия» 1486.
Рассказ навеян песней группы Silvercast – «Часы идут».