Полыхнуло сразу, одновременно по всему городу. Звуки перестрелки доносились, казалось со всех сторон, и непонятно было, куда лучше сунуться, чтобы помочь.
– Командир, в двух кварталах от нас почта, – Максим махнул рукой, указывая направление. – Там, похоже, тоже стреляют, и это ближе всего.
Ну что ж, ближе, так ближе. Туда и отправимся. Парни дружно полезли в локомобиль, но я остановил:
– Подождите туда набиваться. Пусть машина едет потихоньку, а мы следом побежим. Соображаете, зачем?
Парни посмотрели с уважением, кивками подтвердив, что идея им понравилась. Только Ремус недоуменно посмотрел на меня, и тихонько признался:
– А я не понял.
– Да все просто, – на ходу объяснил я. – Тент от пуль не защищает, если что, а обзор ограничивает. Если мы туда дружно залезем, сами себе маневр ограничим. Тут недалеко, можно и пробежаться… Хотя знаешь, полезай-ка ты в кузов. Видел, как я из пулемета стрелял? Сообразишь, что делать?
Парнишка, расстроившийся было что его прогоняют, просиял и шустро влез в кузов. Нормально, справится, если что. Я подозвал одного из парней, Андреса, и велел ему тоже залазить в кузов – патроны подавать, в случае чего. Глупость на самом деле несусветная – бегун из меня теперь так себе, так что надо бы мне туда забираться, но вот не хотелось. Хотелось видеть общую обстановку, чтобы успеть среагировать в случае чего. А еще было неловко перед парнями – как это, я поеду, когда другие бегут. Не хотелось показывать слабость.
В первый момент, когда здание почтамта показалось в конце улицы, возникло ощущение, что отряд Драко уже подавил сопротивление. Так оно, в общем, и было, вот только приехали мы очень вовремя.
Возле входа в почтамт собралась небольшая, разношерстно одетая толпа повстанцев. То, что это не законопослушные граждане можно было определить только по наличию у каждого «жандармских» карабинов Спенсера. В остальном же повстанцы выглядели именно как толпа. И взгляды у всех были направлены на здание почты – господа революционеры так увлеклись зрелищем, что не заметили даже появления нашего локомобиля. Подойдя чуть ближе, я понял, что же столь сильно захватило внимание бунтовщиков. Первое, что бросалось в глаза, даже из-за спин собравшихся – потеки крови на мостовой. Натекло с престарелого почтмейстера, что лежал возле входа в почтамт. Старик до сих пор сжимал совершенно нелепый однозарядный пистолет Купера. Неудобный, маленького калибра, годный только собак пугать. Тем не менее, судя по тому, как было истерзано тело почтмейстера, оказанное сопротивление очень впечатлило повстанцев. Рядом с ним лежала девушка. Я не понял, мертвая, или просто без сознания, но юбки у нее уже не было. По бедрам стекала кровь. Однако собравшихся интересовало не это. С гоготом и улюлюканьем доблестные победители почтальонов подначивали своих удачливых товарищей, весело насиловавших побежденных письмоводительниц. Оглядев толпу, нашел взглядом Драко – командира этой группы. Мужчина, зажимая плечо, взирал на происходящее с одобрительной усмешкой и явно не собирался останавливать развлечение.
От злости свело скулы. Что они творят, мрази? Достаю револьвер и стреляю в воздух – только теперь появление новых лиц заметили.
– Замерли все! – рявкнул я.
– О, Диего, вы вовремя, – хмыкнул Драго. – Как раз успеете досмотреть представление. А то и присоединяйтесь – тебе, как командиру, вне очереди.
– Драго, объясни мне, какую задачу поставил перед тобой центурион?
– А что не так? – удивился мужчина. – Захватить почту. Как видишь, задача выполнена.
– Вижу. А где в этой задаче было про то, чтобы трахнуть почтальонов? Может, я чего пропустил?
– Не было ничего про это. Ну так, а чего с ними делать? Ты видишь, меня подстрелили. Пусть знают, как сопротивляться. Так будет со всеми этими трусами и лизоблюдами, которые радостно прогнулись под чистых и их марионеточное правительство! – Последнюю фразу он прокричал громко, в ответ нестройно, но поддерживающе загудела толпа.
– Все ясно. – Я подошел к продолжавшим держать письмоводительниц.
– Встать. И построиться.
– С чего бы? Мы не в армии, а ты не мой командир, – нагло ухмыльнулся один из насильников.
Я направил ему в лицо револьвер.
– Встать. И построиться. Построиться – значит встать в ряд, даже такому дегенерату должно быть понятно.
– Ты чего, в самом деле? – Драко подковылял поближе, заглянул мне в лицо.
– Ты низложен. Больше не командир. С тобой будет разбираться Северин. А с этими я разберусь сам.
Меня аж трясло от ненависти. Ярость, дикая и необузданная. Сам, помимо воли начал проваливаться в транс. Кажется, сейчас я мог сделать так, чтобы они умерли все, и даже сил немного потратить. Этот поскользнется на луже натекшей крови, тот выстрелит случайно, этот отшатнется прямо под подъезжающий грузовик… Нельзя. Я с усилием отказался от соблазнительной идеи. Нужно, чтобы все было прозрачно. И показательно.
– С чего бы я низложен? – удивился Драко и злобно улыбнулся: – Ты видать, переутомился, мальчик. Перевоевал. Давайте, парни, вяжите его, не бойтесь. Он не выстрелит.
Толпа качнулась в мою сторону. Идиоты. Они даже не видели, как разворачивается локомобиль. А я видел – в трансе я многое вижу.
– Ева!
Кера поняла меня правильно. Из тени кузова выметнулся яркий язык огня, по ушам ударил грохот. Люди, секунду назад полные азартного веселья пополам с праведным гневом вдруг разом растеряли кураж, половина повалилась на мостовую, остальные куда-то побежали.
– Всем встать! Вернулись все! Следующая очередь будет на два фута ниже!
Народ начал неохотно возвращаться. Не все, разумеется, некоторые наверняка ускользнули, но мне плевать. Нужна хоть какая-то массовость, а дальше слухи и так разойдутся.
– Вы, отродье. – Я снова повернулся к насильникам. Пересчитал. Хорошо, эти разбежаться не успели. – Построиться!
В этот раз ублюдки, наконец, выполнили указание.
– Слушайте все! – обернулся я к собравшимся. – И передайте другим. Мы боремся за жизнь. Свою и своих детей. Мы боремся против тех, кто закрывает фабрики и мануфактуры, против тех, кто лишает куска хлеба тысячи честных рабочих, против тех, кто отправляет их детей на паперть, а жен – в лупанарии. Мы боремся против озверелых чистых монахов, которые именем чистого бога обращают в пепел целые поселения. Против произвола жандармов и властей на местах. Мы хотим сами строить свою жизнь, не оглядываясь на распоряжения бесконечно далеких магистратов и сенаторов. Мы хотим лишь честного труда и достойной жизни. – Да уж, экспромты мне явно не удаются. Мог бы придумать что-нибудь более убедительное. Тем не менее, меня слушали внимательно, с тревогой в глазах. Некоторые кивали одобрительно. Заметил в инсулах напротив тени за шторами – значит, слушают не только свои. Это очень хорошо, просто отлично. Но надо продолжать. – Мы не воюем с мирным населением, вся вина которого в том, что им повезло чуть больше. Они терпят не меньше нас, многие так же лишаются заработка или получают жалкие семисы за свой труд. Они точно так же страдают от произвола чистых монахов и жандармов.
Я сглотнул. В горле с непривычки пересохло. Надо закругляться – если голос сорвется, весь эффект смажется.
– Мы – не бандиты! Не грабители и не убийцы! Таким среди нас не место!
Я стал говорить чуть тише:
– Эти шестеро – худшие вредители нашему делу, чем жандармы и чистые. – Нет. Не время здесь эти истины объяснять. Потом. – Поэтому! – я снова повысил голос. – За грабеж, насилие и неподчинение приказу, за утрату человеческого облика и предательство идей восстания эти шестеро приговариваются к смерти. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Будет приведен в исполнение немедленно.
Я поворачиваюсь к неровному строю провинившихся. Вижу в глазах непонимание. Только что было весело и смешно, только что было торжество победы. И что с того, что они победили немощного старика – уверен, этим идиотам казалось, что они побывали в настоящем бою. И вдруг их торжество так грубо прервали. Да. Они еще не верят, что я говорю серьезно. Дай им десять секунд – и попытаются сопротивляться.
Я поднимаю револьвер и делаю пять выстрелов. Вытаскиваю из кобуры второй, стреляю в последнего. И еще двоих – эти еще дергаются. Неудачно попал, нужно добить.
– Максим! – подчиненный явился передо мной с дивной расторопностью. Смотрит со страхом – неприятно, но терпимо. – Бумагу и чернила найдете на почте. Нужно шесть табличек с надписью «Насильник и убийца». Веревки найдете там же – чем-то же они тюки с корреспонденцией перевязывали. Повесьте тела за шею. На фонарях. С табличками. Ты понял?
Максим преданно кивает, и бросается исполнять поручения. Толпа начинает рассасываться, но рано…
– Стоять! – снова кричу я. – Я еще не закончил. За то, что потворствовали преступлению, вы лишаетесь членства в боевых отрядах. Оружие сдать – в локомобиль складывайте. Ролло, – я киваю одному из своих бойцов. – Проследи.
– Теперь с тобой, – Я повернулся к Драго. Наконец-то можно говорить тихо. Уже все связки надорвал. – Тоже оружие сдавай. Решать насчет тебя будет Северин. Считай, что ты арестован.
– Не думай, что тебе это сойдет с рук, – прошипел бывший командир отряда, передавая револьвер и винтовку. – Мы с Северином знакомы несколько лет а тебя, сопляка, он второй раз видит. Не думай, что я буду молчать. Все расскажу – и как ты меня с командиров сместил, и как расстрелял своих. Братьев, считай. Из-за каких-то дырок. Попомни мои слова – ты еще будешь у меня прощение вымаливать, на коленях. А я подумаю, прощать или нет!
– Посмотрим, – жму плечами я.
Нужно еще как-то помочь жертвам. Несчастные письмоводительницы так и сидели, прижавшись к стене отделения. Отправлять к ним парней, да и сам подходить не стал – сомнительно, что сейчас им будет приятно мужское общество. Попросил помочь Керу, благо она, против обыкновения, проявила несвойственную ей деликатность. То есть не стала объявлять их бесполезным мясом и предлагать добить. Правда, и участия особого не проявила:
– Ну и чего вы тут расселись, как курицы ощипанные? Прям, беда-огорчение случилось. И всего-то по паре раз трахнули. Меня вон чистые мрази десять дней сношали без перерывов, и ничего. Зато вон ваши обидчики, болтаются уже – а мне моих еще поискать придется.
Как ни странно, такие грубоватые утешения подействовали. Девушки, неловко прикрываясь, поднимались и уходили обратно в здание почты. Плакать продолжали, но пустоты в глазах уже не было.
– Ну чего, командир? Кому следующему поедем помогать? – подпрыгивая от нетерпения спросил Ремус. Максим, услышавший вопрос, закашлялся. Я тоже подозрительно уставился на парнишку. Физиономия абсолютно честная и наивная, но вот не верю я, что он случайно… Ну точно, глаза-то поблескивают. Шутник хренов!
– К жандармерии поехали, – решил я. На самом деле, пока разбирались с подчиненными Драго, стрельба в городе закончилась. Так что я надеялся, нашей помощи никому не потребуется. А вот Драго надо бы Северину побыстрее передать. Да и вообще рассказать центуриону о происшедшем – пусть он тоже подумает, как предотвратить повторение подобных инцидентов.
– А нам чего делать? – мрачно спросил один из бойцов Драго.
– Ничего, – я пожал плечами. – Валите куда хотите. Кого с оружием встречу – пристрелю.
Жандармерия встретила нас погнутыми створками ворот, сколами от рикошетов на стенах здания, выбитыми окнами и густым запахом крови. А еще трупами. В основном в синей форме, но у выхода лежали двое в гражданском – наши парни.
– Живые, и даже все целые, – Северин пересчитал новоприбывших глазами, и удивленно покачал головой. Любит тебя Марс, парень. А я вот двоих не уберег. Если бы не твоя придумка с пулеметами, было бы хуже. Встречали нас. Залпом. То ли стрельбу услышали, то ли просто ждали. Хорошо, слишком рано начали, нервы у синемундирников не выдержали. Если бы поближе подпустили… А так успели грузовик развернуть. Ладно. Приятель твой людей прислал, у них без потерь. Магистратские не сопротивлялись, хотя возмущались ужасно. А вот от Драго что-то ничего не слышно.
Как раз в этот момент Максим вывел помянутого из машины. Я не успел рот открыть, как разжалованный мной командир захлебываясь принялся рассказывать о моих преступлениях. Видно, за время пути он успел продумать свою версию происшедшего, так что, по его словам, я получился настоящим предателем. Они встретили ожесточенное сопротивление, Драго был ранен, и тут сзади налетели мы, пристрелили несколько бойцов, злобных почтальонов отпустили, а самого доблестного Драго пленили и готовимся оговорить. По мере приближения к финалу, Северин хмурился все сильнее. Дослушав докладчика, мрачно глянул на меня, предлагая высказать свою версию. Я стесняться не стал – объяснил, что произошло, и почему я сделал то, что сделал.
– Я бы и этого пристрелил, но у нас вроде как военная организация, а он мне по статусу равен. Так что разбирайся ты.
Северин помрачнел еще сильнее, в глазах появилась тоска. Кажется, ему было бы даже легче, если бы Драго оказался прав, вот только моя версия звучала намного убедительнее.
– Поехали к почте. Посмотрим на месте.
– Ты чего, дружище?! – возмутился Драго. – Ты чего этого сопляка слушаешь? Да мы с тобой два года знакомы!
– Разобраться надо, – брезгливо глянул на приятеля центурион. – Обвинения оба серьезные выдвинули. Так что поехали. И вот что, Диего, ты бы тоже оружие сдал пока. И своих парней пока здесь оставь. С моими поедем.
Я только хмыкнул. Возмущаться не стал. Хочет поиграть в справедливый суд – его право. Если примет сторону моего соперника… Ну уж точно терпеть не стану. Уж уйти я смогу и безоружным. К тому же Ева даже не подумала выполнять указания центуриона, молча пристроившись за моим плечом – центуриону это не понравилось, но он промолчал. В отличие от тех, кто видел ее в деле, к девушке он угрозы не видел.
– Ждите здесь, – обвел я глазами своих ребят. Почему-то не увидел Ремуса, но разбираться не стал, оставив это на потом.
Отсутствовали мы недолго, так что Северин получил возможность не только полюбоваться на висельников, но и выслушать жертв – они так и сидели в здании, кое-как забаррикадировав входную дверь. Собственно, Северину все стало ясно уже тогда, но он велел подчиненным пригласить нескольких жителей соседних инсул – опросить независимых свидетелей. Свидетели, когда поняли, что их не грабят, разливались соловьями. Их показания, конечно, здорово отличались друг от друга, да и от того, что было в реальности были далеки, но в целом соответствовали общему смыслу происходившего.
Отпустив очевидцев, Северин подошел к Драго. Мужчина, поняв, что центурион не на его стороне, вновь завел свою волынку про то, что они же давние товарищи, и что почту они взяли…
– Хватит, – велел Северин, не став дослушивать. – Вернемся на базу, решим, что с ним делать. Диего, с тебя подозрение снято, оружие заберешь сам. Жестковато ты, конечно, – сотник глянул на меня с каким-то даже удивлением, – но, наверное, правильно. Такие дела лучше пресекать в зародыше, а то мы быстро в банду превратимся. Ладно, возвращаемся в жандармерию. Да и вообще надо перебазироваться – хватит тюрьму занимать. Насиделись.
– Милицию[1] нужно организовать, – я все же решил высказаться. – Как можно быстрее. Уговорами народ не удержишь, все сейчас злые. Наши могут почувствовать себя победителями в захваченном городе, да и местные… Сколько они по домам сидели?
– Возьмешься? – с надеждой взглянул на меня центурион. – У тебя неплохо получается, – он кивнул на висельников.
– Нет уж, спасибо, – сразу открестился я. – Это не для меня. Встречу где – пресеку, а так я больше по чистым. Дождусь возвращения старика, и будем отряды формировать.
– Что за отряды?
– Мы какую территорию контролируем? – ответил я вопросом на вопрос.
– Да никакую пока, – удивился Северин. – А то сам не знаешь!
– Ну вот. А с отрядами будем контролировать. На одних фермерах жизни не построишь. Нужно заводы запускать, как тот химический, с которого мы нитроглицерин забрали. Связи налаживать с другими городами. Не на уровне «мы вам поможем, но потом». Разведка опять же. А то новости из газет узнаем! Я думаю, нужно много небольших отрядов на локомобилях.
– Хорошая мысль, но давай об этом правда с Рубио. Сначала нужно с этим всем разобраться – он неопределенно повел рукой, имея виду, видимо, Памплону.
***
Иерарх Прим вспоминал. Воспоминания широким, полноводным потоком заливались в сознание и не было никакой возможности остановить эту пытку. Вся грязь, весь ужас и мерзость его прошлого заполняла сущность. Все то, что его хозяин когда-то милостиво отделил прозрачной чистой стеной безмолвия теперь стремительно возвращалось. Перед глазами мелькали сцены из прошлой жизни – такие яркие, будто он прожил их только что. Это было так больно, что физическая боль, терзавшая тело, выворачивавшая суставы, гулявшая стеклянным песком по венам почти не ощущалась. Прим готов был отдать все, чтобы только остановить эту пытку. Недовольство господина никогда не было приятным, но такого, как сейчас не было еще никогда.
Иерарх Прим не мог даже сказать, как долго продолжается истязание. Он вообще слабо понимал реальность, полностью погруженный в прошлое. Однако вопрос, зазвучавший в голове он осознал сразу же.
– Я не знал! Не знал! – Иерарху казалось, что он кричит, однако для посторонних наблюдателей, будь они в состоянии видеть и слышать происходящее, он по-прежнему оставался безмолвной и неподвижной фигурой. – Я сделаю, только забери это обратно господин мой. Убери мою грязь, молю тебя! Я больше не вызову твоего недовольства!
И божество снизошло до своего ближайшего последователя. В один момент прошлая жизнь скрылась в сияющей вспышке света, в душу вновь вернулось счастье и покой. Только на самом краю сознания оставалась крохотная червоточина. Знание о том, что все может измениться.
Иерарх Прим обвел взглядом собеседников. Даже очень внимательный взгляд не мог бы обнаружить пережитой каждым из них бури. Для каждого бог подобрал свою пытку. Выбрал что-то такое, что причиняло особенно сильные страдания. На секунду стало любопытно – а что пережили они? Впрочем, это не имело значения.
– Мы должны отправиться туда вместе, – проскрипел Квинт, поймав взгляд. – Мы превратим в чистоту всех. Если понадобится, я буду выжигать саму землю, на которой это произошло, пока она не скроется под волнами. И даже тогда там никогда больше не появится ничего живого.
– И добьешься только того, что сегодняшняя епитимья превратится в бесконечную кару, – холодно ответил Прим. Все-таки не зря божество поставило его первым над всеми своими рабами. Остальные так и не смогли достичь очищения в достаточной степени. Страх не стал для них стимулом, он лишь ограничивает. – Если мы так поступим, происшедшее сегодня исключение станет правилом. Сегодня бог потерял одну из тысяч душ, предназначенных ему. Если мы поступим так, как хочется… он потеряет намного больше.
– Но что делать? – голос иерарха Септима даже сорвался, отчего остальные досадливо поморщились. Нельзя оскорблять соратников проявлением своих слабостей. Слабость – это грязь. – Сенат уже отказался отправлять туда легионы. Жандармов слишком мало. И мы не можем собрать их достаточно быстро. К тому же, паства, почувствовав свободу, начнет волноваться. Они все должны чувствовать удушающую руку на своих шеях, иначе мгновенно распоясаются. Как будто вы не знаете!
– Скажи, Септим, – едва сдерживая презрение, спросил Прим. – Что делают с ослом, если он не слушается стека?
– Убивают? – переспросил Септим.
Приму захотелось закрыть лицо руками. Стыд – это первое, от чего очистил его господин, когда он пришел к нему. И вот теперь это чувство почти вернулось. Ничего. Когда-нибудь нужда в таких помощниках уйдет.
– Если осел не слушается стека, ему показывают морковку. – Ласково пояснил Прим. И поняв, что метафора слишком сложна, пояснил: – Мы объявим награду тому, кто приведет к нам святотатца. Мы объявим прощение бунтовщикам, если они приведут к нам его.
– Этого мало, – проскрипел Децим. Самый младший из иеррархов, на чью долю выпал контроль и окормление паствы из исправительных учреждений, он редко участвовал в обсуждениях, и потому слова прозвучали веско.
– Что предлагаешь? – живо отреагировал Прим.
– Нужно сделать так, чтобы они хотели, чтобы их оставили в покое. Нужно послать туда орду.
– Где ее взять? – разочарованно процедил Септим. – Обсудили же, что нет у нас людишек.
– У меня есть.