Меня зовут Дмитрий, мой возраст… моя душа наверное помнит момент сотворения мира. Пишу я всю жизнь, но активное посещение меня музой можно датировать временем моей учёбы, а именно на лекциях по Атомной физике, долгое время «писал в стол», после друзья посоветовали публиковать стихи в интернете и поэзия меня захватила, так как я видел, что моё творчество находит отклик. Моя поэтическая группа впоследствии дважды становилась обладательницей огня Прометея сайта Вконтакте, также я член группы VK Talents. Благодаря Коллегии поэтов и прозаиков публиковался в сборниках Избранное. Мои строки имеют терпкий вкус, но я верю, что самое лучшее нас ждёт впереди!
Война растворяет шоры,
Она подобна любви —
Касаясь твоей опоры
Смывает потоком крови
Всю грязь и пьяную удаль,
Тщеславную жажду в страстях,
Война поступает мудро,
Что строит мир на костях,
Ведь смерть – это лучший советник
И если б все это учли,
То каждый миг как последний
Ценили и берегли.
Неясный омут густотою
Напыщенных перин
Стекал туманною слезою
По рамам Городских Картин.
Завыл завод надрывным свистом,
Вагоны лязгнув пустотой,
Поволокли, как важный мистер
Качаясь Сумрачный покой.
Свинцовой тучею по тверди
Расплескивался тут и там
Нелепый окрик ждущий смерти
Под словом «жизнь» известный нам.
Молчали сонные столицы,
Эпоха тихо шла вперёд,
Понурив проклятые лица Н
извергнутых собой господ…
Можжевеловый привкус простора
Соберу паутиной жил
И тягучею лавой ликера
Пролью сны, о том кто так мил…
Далеко, за туманною парчой,
Там где дремлет грядущий рассвет,
Поступь рока становится мягче,
Возвращаются, те кого нет…
Проведу я тебя в это место
Без названия, стен и оков,
Можжевеловой песнею леса
Сквозь гранитные тверди домов.
И тягучею лавой ликера
Пролью сны, о том кто так мил,
Где не властна земная опора,
Будут все, кем ты грезил и жил…
Что я вижу во мраке ночи?
Что я чую в беспамятной тиши?..
Вот и давеча сердце стучит,
Да мешает тайному ближе
Подступиться, срывая покров
Обнажить чей-то промысел, волю
Хоть и случая, хоть босяков,
Что за царство измучили долю
Или все же промысла нет?
Или все же забвение ближе
И кулак мой жмет в ребра стилет,
Тем сильнее, чем сонмище дышит?
И если я расту, то где же мои крылья?
И если я паду, то где же дно миров?
Привратница-луна, судьба моя бобылья,
Лишь отражает свет завещанных умов.
Поныне тридцать лет скитаются бродяги,
Заблудшие во всем, что можно заблудить
И путанные дни в руках с обломком шпаги
Захлестывают душ заштопанную нить.
Озлобленный оскал кровавых скоморохов
Жонглёрами судьбы воспринят как ярлык
Трагедии времён, в которой вся эпоха
Представлена собой, как тлеющий конфликт.
Шкворчит на вдохе фильтр, луна моя родная,
Я знаю и сейчас ты снова промолчишь,
Но может сквозь года среди ночного лая
Ответ твой донесёт прохладой свежей тишь…
Отзвенела зелёная медь
Недожатых струною миноров,
Гул сопрано запутался в сеть
Желтых вспышек ночных светофоров.
Дребезжанье по грязным ладам
Разлетелось окурком в асфальте
И маэстро безлюдным дворам
Не допел о кошачьем марте.
Безнадега табачных завес
Да хронический кашель бронхита-
Междометия будничных пьес,
Стали стенами апартеида…
Романтичного гетто певцов
Бледнокожих ли, бледнолицых?
– Нет, ушедших от подлецов
За их рамки, пределы, границы…
Не звенит зелёная медь —
Цифровой битбокс не собьётся…
И романтик поплелся стареть
Под бездушно пылающим Солнцем.
Вдох, угасает слово,
Как можно жить после фраз
Брошенных без уловок
В пустошь бездонных глаз?
Выверен по частотам
Каждый ударный слог,
Но безударная нота
Всегда настигает врасплох.
Выть бы тогда в безвременье,
Чтобы перекричать
Живших краснознамённых
Или имперскую знать.
Пусто, на сердце пусто,
Как можно жить после слов,
Если остались чувства
В мире стен и замков?
Эхо, лишь только эхо
Символ писателя строк,
Нутро напоказ – не потеха,
Искренность – не порок.
Праведность – это ль мерило,
Или желанье похвал?
Символ аскета – сила,
Жить, как никто бы не стал:
Свобода для всех едина
У рабства лишь степень розна,
Суть человека – глина
В печи временного узла.
Эхо и только эхо —
Вечный всему итог
Реликтовой станет помехой…
История – не урок.
Привокзальный немой антураж,
Силуэт покидает залу,
Следом тень – бесплотный багаж,
Наземь с солнца насмешкой упала.
Замертвевший морозом асфальт
Содрогается звонким гуденьем
И в объятья уснувших катальп
Полетели часы провиденья.
Скользкий шаг по ступеням, вагон,
Легкий тремор скрывают перчатки,
Силуэт занимает трон
И в окно прячет взгляды украдкой.
За стеклом остывший вокзал
Перспектива сотрет горизонтом,
Но багаж его вечен и мал,
Как куплет недопетого рондо…
Бледный цвет полночной звезды
На моём нагрудном кармане,
Автомат для похода за грани
И цепями грохочут мосты…
В эту гавань приводят мечты,
Сгустки воздуха инеем брови
При пророненном каждом слове,
Как причалы бесследно пусты…
Свет во власти замерзшей воды,
На печатной гравюре шеврона
Темно-алым перо и корона
И парсеки немой черноты…
Живу в Москве. Библиография: в 2014 году в издательстве «Алгоритм» вышла книга моего авторства «Маяковский и Брик. История великой любви в письмах».
– Машка, смотри, какой я тебе букет нарвал, – Женя ткнул букетом в руку Маше, которая валялась на траве и смотрела в небо на проплывающие мимо облака.
– Ой, какая красота! – Маша приподнялась с травы и взяла в руки букет из одуванчиков. Одуванчиков была целая охапка, видно, Женька постарался, собирая их по всему полю. Маша уткнулась в букет лицом и вдохнула запах цветов. – А как пахнут чудесно! Знаешь, чем они пахнут, Жень?
– Чем? – спросил Женя, пристраиваясь рядом с Машей.
– Летом, счастьем и беззаботностью, – мечтательно сказала Маша и откинулась обратно на траву, положив букет рядом с собой.
– Да уж какая тут беззаботность? Экзамены на носу, – недовольно проворчал Женя.
– Подумаешь, экзамены, – отмахнулась Маша. – Я волнуюсь, конечно, немного, но не боюсь. Думаю, что хорошо сдам. А ты чего так разволновался?
Маша приподнялась на локте и заглянула в глаза Жене. Женя посмотрел на её лицо и затрясся от смеха.
– Жень, ты чего? – обиделась Маша и начала поправлять волосы.
– Ты бы… ты бы… – сквозь смех Женя никак не мог договорить фразу. – Ты бы… видела себя со стороны…
– А что со мной не так? – заволновалась Маша и вскочила на ноги.
Женя продолжал смеяться, глядя на Машу. Из его глаз потекли слёзы.
– Машка, у тебя всё лицо жёлтое, как у… как у цыпленка.
– Ну и что смешного? Дурак, – рассердилась Маша и начала яростно тереть щёки руками. – Лучше бы помог, чем ржать, как лошадь.
– Машка, да не переживай ты так. Тебе, между прочим, даже идёт. Ты такая… такая…
– Какая? – насторожилась Маша. – Выгляжу глупо, да? Как идиотка?
– Да нет же, Машка, наоборот, ты такая… милая, – Женя покраснел.
Маша улыбнулась и перестала наконец тереть своё лицо.
– Машка, сейчас школу закончим, восемнадцать нам исполнится и поженимся, да ведь?
Теперь настала очередь Маши покраснеть:
– Скажешь тоже, поженимся, – еле выдавила она из себя. – Дурак, что ли? Жениться он собрался.
Маша подняла букет одуванчиков с травы и игриво ударила им Женю по колену.
– Ну а как по-другому-то, Машка? Так мы с тобой каждый день в школе виделись, а как школу закончим, разлетимся кто куда. А я не хочу с тобой расставаться. Я хочу, чтобы мы с тобой вместе везде. Как всегда. Я не хочу ничего менять. А поженимся, будем вместе жить, будем всегда вместе.
– Да ну тебя, Женька, с твоими глупостями, – хихикнула Маша.
– А ну-ка, Машка, давай мы тебя ещё подкрасим, – Женя схватил с травы букет одуванчиков.
Маша заливисто засмеялась и отскочила в сторону.
– Ну догони, догони, попробуй.
Маша бросилась бежать, а Женя – за ней.
Позже, когда они лежали в траве, отдыхая после долгой пробежки, Маша подвинулась к Жене и прошептала ему на ухо:
– Знаешь, что я придумала, Жень?
– Что?
– Давай даже если наши пути разойдутся, будем каждую весну ставить в своих комнатах букеты одуванчиков, в память о нашей… дружбе.
– Давай, – согласился Женя.
Машины губы скользнули по Жениному уху. По его телу побежали мурашки. Он закрыл глаза. Интересно, это был почти поцелуй? – подумал он. Или это был самый настоящий поцелуй? А впрочем, какая разница? Это было невыносимо приятно. Вот так бы лежать бесконечно на этом поле и ощущать Машкино теплое дыхание на своём ухе.
Евгений Михайлович проснулся оттого, что на нижней полке кто-то громко захрапел. В купе безбожно пахло грязными носками. Евгений Михайлович потрогал свои щёки. Они были влажными от слёз. Он наспех вытер их ладонями. И как он мог забыть про эти одуванчики? Жизнь закружила так, что некогда было остановиться и оглядеться. Он словно нёсся в скором поезде, а за окном мелькали однообразные пейзажи. Остановиться и задуматься было некогда, а когда он понял, что скоро конечная, осознание обожгло его своей неотвратимостью. Как же так получилось? Ведь он обещал Машке, обещал сам себе.
После школы Женя поступил в архитектурный, а Машу родители заставили поступать в медицинский. Так их пути разошлись. Женя дал Машке
и себе обещание, что как только они закончат учиться, сразу же поженятся и уж тогда больше никогда не расстанутся. Но жизнь распорядилась иначе. На третьем курсе Женя познакомился с девушкой, которая вскоре от него забеременела. В его планы вовсе не входила женитьба на ком-то кроме Машки, но раз уж так получилось, он, как порядочный человек, не мог бросить девушку в таком положении и сбежать от неё как последний трус.
Пришлось жениться. Родился ребенок, и жизнь пошла по накатанной. Через два года на свет появился второй ребёнок. Отступать было некуда. Евгений жил как обычный среднестатистический человек: работа, дом, выходные, будни, праздники.
Выживал он только благодаря мысли о том, что вот когда вырастут дети, разлетятся из гнезда, вот тогда наконец-то он и начнёт новую жизнь, приедет к Машке, ворвётся в её жизнь и больше никогда-никогда с ней не расстанется. Неважно, сколько им осталось жить. Остаток своей жизни они должны провести вместе. Слишком долго они ждали.
Сердце у Евгения Михайловича громко стучало и готово было выпрыгнуть из груди. В молодости ему в голову пришло бы какое-нибудь романтическое сравнение, а сейчас он подумал только о том, как бы не доволноваться до инфаркта.
Евгений Михайлович улёгся поудобнее и стал смотреть в окно. Уже занимался рассвет. Небо окрасилось в нежно-розовый цвет. Как же это красиво! Рассветы и закаты – это самое чудесное явление, придуманное природой. На рассвете ты всегда ждёшь чего-то нового от наступающего дня, а закат вызывает грусть и ностальгию по ушедшему дню.
Осталось каких-то пару часов – и поезд прибудет туда, где решится дальнейшая судьба Евгения Михайловича.
Несмотря на то, что сейчас все были друг с другом постоянно на связи, Евгений Михайлович не общался с Машей. Он знал только, что она по-прежнему живёт в том же посёлке, в котором они вместе родились и выросли. Только Евгений Михайлович уехал из дома и больше туда не вернулся, а Маша, отучившись, вернулась обратно в посёлок, вышла замуж, родила двоих дочек.
Как она, интересно, выглядит? Столько лет прошло. В мыслях Евгения Михайловича она по-прежнему была весёлой озорной девчонкой с ямочками на щеках.
Мужчина вгляделся в мутное окно и увидел там своё отражение: седые волосы, одутловатое лицо. Господи, что делает с людьми время! Но на Машу
время не должно было подействовать. Маша – это Маша. Она всегда будет красивой и молодой.
За окном мелькали домики с ухоженными садиками, цветами и огородами. Там ведь тоже живут люди, у каждого свои горести и радости, драмы и трагедии. А он лежит в поезде на верхней полке и смотрит на всё это из окна. Вот он заглянул краем глаза в чужую жизнь и помчался дальше. А впереди ещё много-много таких домиков, разных: новых, ухоженных и ветхих, полуразвалившихся. У каждого домика своя судьба, которая зависит от хозяина, которому он достался. У кого-то эта судьба счастливая, а у кого-то не очень. Тут уж как повезёт.
Сойдя на своей станции, Евгений Михайлович остановился и огляделся вокруг. Ему показалось, что время в его родном посёлке остановилось. Всё было так, как много-много лет назад. Как же давно он здесь не был. Вон до сих пор стоит ларёк, в котором продавали газеты. Он помнил, как бегал сюда, чтобы купить газеты для папы. Сейчас правда ларёк был закрыт, было видно, что в нём уже очень давно ничего не продают, но вот же он, стоит на своём месте, как и прежде.
Евгения Михайловича захлестнула волна ностальгии. Он шёл, и каждый дом, каждый закоулок были ему знакомы, с каждым пятачком земли, по которой он шагал, были связаны разные воспоминания.
Вон поле за домами, на котором в детстве он играл с мальчишками в футбол. А вон там, если пройти по узенькой тропинке, вьющейся между деревьями, есть полянка, на которой они с Машей пообещали никогда не забывать друг друга.
Возникло странное ощущение, что как будто и не было той жизни, которую он прожил, уехав отсюда. Её не могло быть, потому что казалось, что он уехал отсюда только вчера. Куда тогда делись те годы, которые неумолимо мелькали на календаре? Куда делась вся его жизнь? В какую чёрную дыру она провалилась? Всё это было ненастоящее. Настоящее – здесь. Только здесь, потому что здесь и его родной дом, и детство, и первая любовь.
А что же тогда было там? Евгений Михайлович почувствовал холодок в животе, когда понял, что вся его жизнь была как ожидание на остановке. Он всю жизнь стоял и ждал автобуса, который привезет его сюда, в настоящую жизнь. Он прождал всю жизнь на остановке, не успев насладиться счастьем, которое ждало его здесь. Но почему он осознал это только сейчас?
Ноги стали ватными. Евгений Михайлович остановился, чтобы отдышаться.
Чем ближе он подходил к Машиному дому, тем сильнее стучало сердце. Выдержит ли он эти эмоции?
Увидев знакомый голубой палисадник, мужчина сбавил шаг. Всё вроде было то же самое, но как будто уменьшилось в размерах, да и обветшало немного. Когда-то это был яркий глянцевый забор, за которым всегда росли благоухающие цветы, которые обожала Машина мама. Теперь забор выглядел каким-то облезлым, да и голубым его можно было назвать только с большой натяжкой. Но цветы по-прежнему цвели. Их запах как будто одним рывком вернул Евгения Михайловича в прошлое. В глазах защипало. Мужчина глубоко вдохнул, чтобы подавить в себе позыв заплакать. Ещё этого не хватало.
Вдруг он услышал звук открывающейся двери. На крыльцо вышла маленькая худенькая старушка с полностью седой головой. На ней был старый выцветший халат. Она что-то начала делать в палисаднике. Евгений Михайлович смотрел на неё не отрываясь. Неужели это Машина мама? Не может этого быть. Он помнил её ещё совсем молодой женщиной, которая всегда была красиво одета. Мама Маши была модницей, которая всегда старалась хорошо выглядеть. Когда бы ни встретил её Женя, она всегда была накрашена. К тому же она была хохотушкой и любила пошутить. Эта же неопрятная старушка просто не может быть Машиной мамой. Но другого быть не могло. Сквозь эти полустертые черты проглядывало именно её лицо.
Евгений Михайлович подошёл к калитке И тут его сердце трепыхнулось как пойманная рыбка и пустилось в какой-то невообразимый танец. – на терраске он увидел банку, в которой стоял букет одуванчиков. Господи, господи, господи… Он приложил руку к левой стороне груди.