Вадим продолжал ходить на работу. Задания, выдаваемые ему ГИПом, становились всё сложнее и интереснее. Но у него в душе было опустошение и царящая в груди ледяная глыба, не хотела ни как таять. Прошло уже тому две недели, после последнего посещения хосписа. И он решил сходить туда ещё раз.
Утро хмурилось, жирные дождевые облака, казалось, зацепятся вот сейчас брюхом, за верхушки деревьев. Люди на улицах спешили скрыться в тёплых до вонючести, внутренностях автобусов и метро. Сырой ветер, пытался из-за всех сил, залезть под рубашку, видно тоже продрог. Казалось, что эти тучи придавили, даже звуки. Машины, пролетая мимо, только слегка шелестели. Настроение, тоже было под стать погоде.
В храме, тоже было сумеречно, лики святых на иконах, тоже были, как бы уставшие. Огоньки свечей светились как окна далёких деревень, приглашая к себе. Лик Спасителя, на иконе, тоже был расстроенным и всепонимающ. Вадим долго стоял пред ним, пытаясь найти намёки и знаки для себя, но так же потрескивали свечи, источая запах воска. Вздохнув, он повернулся и увидел Фому, молча наблюдающего за ним. Фома сделал жест, приглашая с собой. Они вышли в боковой коридор и молча прошли до выхода на улицу. Вдруг Фома остановился и повернувшись спросил.
– «Простите Вадим, я за вами наблюдал, начиная с того момента как вы вошли в храм и ни разу не видел что бы вы перекрестились. Возможно, я чего-то не понимаю?»
– «Фома, вам не за что извинятся, я здесь гость и не более. А не крестился, потому что некрещённый»
– «Как же так, Вадим? Почему? Вы не верите в Бога?»
– «А что некрещёным в Создателя верить запрещено?»
– «Нет почему, конечно можно и даже нужно, но всё же вы приходите в православный храм. Чтите святых и Спасителя и некрещённый, как-то не укладывается в голове. То есть вам всё равно в храм или мечеть?»
– «Фома, не следует множить сущее без необходимости, знакомо вам такое положение? Так вот и с православием. Если это отвечает, пусть и не полностью внутреннему естеству, куда идти? Да и в сущности, разве Создатель не един?»
– «Так-то оно так, но как-то несообразно складывается. Вы же верите в Создателя и Спасителя, но некрещёный?»
– «Ну что вы Фома, так упёрлись в крещение? Вас так беспокоит атрибутика или всё же вера? Да и почему-то мне не приятны молитвы, не их суть, а отдельные моменты. Впрочем, я не в праве, кого-то осуждать»
– «Вадим, ведь крещение это процесс единения со Спасителем, значит, отказываясь от крещения, вы не хотите единения с ним»
– «Фома, а может, я не хочу считать себя рабом божьим? Создатель создал нас по образу и подобию своему. Он же наделил нас правом выбора между добром и злом, между ним и Врагом Человечества. Разве раб волен в выборе? Разве Создателю нужны рабы, а не помощники? Ведь при создании Адама он вдохнул в него свой вдох, а затем сделал его рабом? Рабом часть себя?»
Было видно, что у Фомы, борется догматическая и разумная части души. Ведь, по сути, я покусился на основы, что ему постоянно внушались в семинарии. Он пытался построить ответы на вопросы заданные мною, а вот здесь, противоречия никак не позволяли ему создать непротиворечивую конструкцию.
– «Поймите, Фома, всё что сейчас выступает в виде догм, было создано людьми со слов Спасителя. Причём до нас дошла далеко не первая копия этих слов, а сколько было привнесено, по ошибке или по злому умыслу. Ведь даже основной символ христианской веры, крест, не первичен, и более того искажён»
– «Это как, простите, не совсем понятно, в чём искажение?»
– «При крещении, надевается крест с изображением распятого Спасителя. То есть, этот крест подобен тому кресту, что был на Голгофе. Так?»
– «Да, а какое противоречие вы в этом видите?»
– «Но ведь, символ христианства, явился ранее Спасителя, ведь и он был крещён крестом, что был надет на Спасителя Иоаном-Крестителем, разве не так?»
– «Так, но»
Фома, осёкся, задумавшись. Его мир дал трещину, вот он и пытался восстановить целостность своей души.
– «Более того, Фома, Иоан-Предтеча, применял обряд крещения, для очистки от грехов, скажите мне какие грехи у грудного ребёнка? Далее, жизнеописание Иоана известно только со слов Луки, по словам которого тоже было непорочное зачатие Иоана Святым духом, да и он был родственником Спасителя. Вам не кажется всё это странно? И ещё все проклинают предателя Иуду, но разве Пётр не предал своего учителя, отказавшись от него трижды? Всё это я говорю, чтобы вы поняли, что ни что человеческое не чуждо и священникам. Ведь они суть есть обычные люди и не безгрешны, а посему „кто без греха, пусть первым кинет камень“, вот так Фома. И очень трудно отделить действительно завещанное Создателем от безграмотных толкований переписчиков»
Вот этим я Фому, ошарашил окончательно. Ведь получается рушится опора всех его догм. Тем более, трудно ответить на заданные вопросы, а ответы нужны, даже для него самого. Тем временем мы подошли к хоспису, перед входом мы остановились.
– «Вадим, Николай Васильевич проходит сейчас курс реабилитации, но очень хотел встретиться с вами»
– «Фома, что за Николай Васильевич? И почему он желает со мной встретиться?»
– «Николая Васильевича вы излечили в последний приход в хоспис. Академик, всю жизнь отдавший родине. Брошенный всеми, детьми, внуками»
– «Всё это замечательно Фома, но увольте меня от таких встреч. Я ведь не только даю вашим пациентам, но и получаю от них-то, что нужно мне. Поэтому давайте всё оставим на том уровне, что имеется сейчас»
– «И ещё я должен вам Вадим сказать, непонятно откуда щелкопёры писаки прознали, про случаи излечения у нас, безнадёжных больных. Вот и следят, за входом в двор храма, пытаясь выследить, как они говорят „чудо-целителя“ и если вы не заинтересованы в общении с этой публикой, надо что-то предпринять»
– «Да, Фома, мне это совсем не к чему. Я очень сожалею о своей исповеди, ведь вам, очевидно, скоро начнут задавать вопросы те, кому не сможете отказать. Был выход в стирании вашей памяти, но это для меня противоестественно. Думаю, что я не скоро приду сюда опять. Ладно, подумаем, как быть»
– «Я могу дать обет молчания о вашей исповеди. А что Вадим вы действительно можете стереть память?»
– «Ваше обещание молчания бессмысленно. Если вас начнут спрашивать профессионалы вы сами того не желая расскажете всё. А по поводу стирания, именно так турки готовили себе янычар, боль и шок стирали всю память, куда потом можно было загрузить всё, что хотелось»
Мы с Фомой поднялись на балюстраду, окружающую гостиную на уровне второго этажа. Фома показал мне женщину и рассказал о ней, одна из участников ликвидации Чернобыльской аварии. Как и многие участвовавшие в этом, она облучилась, но наступил «разгул демократии», для которой не существовали все, кто не имеет денег. Обширные метастазы, съедали её заживо, а лечение стоило столько, что об этом и помыслить было нельзя. Я присмотрелся к ней, как и в прошлые разы, её контур был окружён уже знакомым пламенем. Потянувшись к ней, я втянул это пламя, аура женщины очистилась. Явилось видение её линии жизни, в дальнейшем. Все другие линии, соприкасавшиеся с ней, как бы поучали заряд энергии. Не говоря более ни слова, я развернулся и по английски покинул храм, дома меня с нетерпением ждал Фимка.