Мы приговорены навечно?
Ты пошла наверх и легла в свою подвесную кровать. Я потрогала твой лоб. Мне показалось, что температура спала. Я бросила: «Ну вот, похоже, тебе стало лучше». Нет, лучше не стало.
Накануне ты рано вернулась из колледжа. Бабушка поехала за тобой к 13.15. Ты чувствовала слабость, похоже, начинался грипп. Ты жаловалась на боль в горле, я посоветовала тебе отдохнуть в тишине в нашей спальне и принять две таблетки жаропонижающего. Вечером у тебя горели щеки – я дала тебе еще одну. Мы поужинали всей семьей, затем ты ускользнула к себе. Ничего удивительного, когда плохо себя чувствуешь.
На следующее утро ты не проснулась вовремя. Я позвонила в колледж и предупредила, что ты заболела. В 11 часов ты спустилась завтракать как ни в чем не бывало. Не слишком разговорчивая, как и обычно по утрам. Я никогда не забуду твой немного мрачный взгляд в тот день и выражение лица, которое тем не менее не отражало того, что в тот момент творилось в твоей душе. Родители слишком простодушны, когда любят своих детей. Им не хватает воображения.
По средам я не работаю. Я занимаюсь с вами тремя. Ты-то со всем справляешься сама, в свои тринадцать лет. Ты так полагала. Я тоже. Но есть еще твоя сестра Кларисса, которой девять, и твой маленький брат Батист, которому всего полтора года. В тот день я должна была отвезти мусор на сортировку, а также заехать к Захии, чтобы передать ей кое-какие вещи, из которых вы уже выросли. Это никогда не лишнее, если имеешь, как она, четверых детей. Я заглянула к тебе предупредить, что уезжаю, но скоро вернусь.
Ты лежала в кровати, в темноте. Я открыла велюксовскую занавеску, со вздохом заметила, что не следует сидеть в темноте. Ты показалась мне уставшей, болезненной. Я принесла тебе телефон и велела звонить мне, если возникнут проблемы. Я закрыла дверь на ключ. Глупо, но мне в голову закрались мысли об ограблении. Матери имеют странную привычку думать о худшем, чтобы освобождаться от своих тревог. Они боятся дорожной аварии, болезни, встречи нос к носу с грабителем… Но это не самое худшее. Разве могут они помышлять о худшем из худшего, о внезапно нахлынувшей боли от абсурдности мира, которая и заставила тебя его покинуть?
Худшее из худшего случилось в этот день, в среду 13 февраля 2013 года. Я завезла мусор на сортировку, а затем заехала к Захии, которая живет в десяти минутах от нас. Они с детьми собирались обедать, поэтому подруга добавила две тарелки для твоих брата и сестры. Мы посплетничали, я рассказала ей о недоброжелателях с «Фейсбука», о телефонных атаках. Только за январь на твой номер пришло 3000 смс! Я была ошеломлена.
Вдруг я подумала о тебе, одиноко лежащей в постели, и обо всех этих ужасных сообщениях, которые мы нашли в твоем телефоне девять дней назад, выпытав у тебя пароль, в то время как ты с потрясенным видом сжимала телефон в руках. Я почувствовала, что мне просто необходимо с тобой поговорить, удостовериться, что с тобой все хорошо. Вдруг ты упала с балкона? Или поскользнулась в душе? Твой мобильный не отвечал, домашний тоже.
Меня охватила паника. Еще не было часу, а я уже мчалась в машине вместе с младшими. Меня мучило дурное предчувствие. Я ехала и трезвонила тебе как безумная. Я бросила детей в работающей машине за домом и побежала к двери. Дверь была заперта на ключ, как я ее и оставила – это меня успокоило. Я зашла в дом и позвала тебя. В ответ тишина.
Я бросилась по лестнице через несколько ступенек. Тебя не было в ванной. Дверь твоей комнаты была закрыта, что-то мешало войти. Я подумала, что ты свернулась клубком за дверью, чтобы не дать мне проникнуть на твою территорию. Но я толкнула сильнее и поняла, что вход заблокирован стулом. Эти секунды длились вечность… Толкнуть сильнее, освободить доступ. И тут я увидела тебя.
Я бросилась к тебе, завопив и обливаясь слезами, попыталась поднять тебя, освободить твою шею. Невозможно, это было невозможно. Мне не удалось тебя освободить. Я нашла ножницы в ванной, разрезала шарф, который тебя душил, ты упала. Я била тебя по щекам чтобы привести в чувство, мне показалось, что ты в сознании. Искусственное дыхание. Быстро набрала 18. Спасатели сказали, что направились в Масси. «Нет, это Вогриньез!» – Я кричала, плакала, задыхалась. Я сделала тебе массаж сердца, как мне велели по телефону. Тебя вырвало. Нужно было ненадолго положить тебя на бок, а потом начать заново. Массировать, еще, еще, очнись, Марион, очнись, прошу тебя.
Твои брат с сестрой одни в работающей машине. Спасатели не могут найти дорогу. Массировать, массировать, массировать. Скорее предупредить твоего отца, который на работе. Сказать ему, что случилось нечто страшное, нужно, чтобы он срочно приехал.
Внезапно появился спасатель. Он приказал мне выйти из комнаты и забрать Ваниль, нашу собаку. Я позвонила родным и близким. Моя лучшая подруга Захия примчалась встревоженная. Она забрала к себе Батиста, а моя подруга Мириам увела Клариссу. «Марион плохо себя чувствует», – объяснила она твоей младшей сестре. Полиция и мэр уже были здесь.
Я бранила себя просто до изнеможения. Я ни в коем случае не должна была оставлять тебя одну. Не должна была ехать к Захии. Не должна была позволять ей накрывать на стол для Батиста и Клариссы. Ни в коем случае не должна была болтать с ней. Я должна была взять тебя на руки и баюкать до тех пор, пока мрачные мысли не покинули бы тебя.
Вина меня пожирала. Почему я уехала? Почему я оставила тебя одну? Почему ничего не замечала? Почему ты ничего мне на сказала? Почему ты, почему я, почему мы?
Приехал твой отец. В 14.30 нам сообщили, что ты нас покинула. «Есть ли письмо?» «Нет», – ответили полицейские. Мы были настолько ошеломлены, оглушены, словно внезапно оборвалась нить, связывавшая нас с реальностью. Словно мы попали в ночной кошмар или в страшный фильм. Друзья приехали, чтобы побыть с нами, покормить, постирать белье, как-то помочь нам держаться на плаву, несмотря на состояние того ступора, что образовывал плотную пелену между нашей жизнью «до» и той, что началась с этого дня. Жизнь на медленном огне. Жизнь, наполненная болью. Жизнь без тебя. Жизнь вчетвером. Жизнь, которую нужно строить заново. Жизнь, которую мы постараемся сделать достойной и прекрасной для Клариссы и для Батиста. Да, конечно. Но жизнь без тебя, Марион. Жизнь без тебя. Мы приговорены навечно.