– Я собираюсь рассказать тебе историю о привидениях. – Женщина перегнулась через стойку и прищурилась, ее глаза покраснели и расфокусировались. – О Нихле и ее любовной связи с тьмой.
Бармен пододвинул мне рюмку текилы с другого конца прилавка.
– Эми забивает тебе голову всякой чепухой? – Он вытер лужу пива перед ней и покачал головой в притворном раздражении и рубанул рукой воздух. – Смотри, она не даст тебе спать всю ночь своими страшилками!
Я положила десятку на стойку.
– А мне нравится.
Эми показала бармену язык.
– Наконец-то кто-то будет слушать!
Мужчина вздохнул и отошел к другой стороне стойки. В обшитой деревом комнате царила духота. Единственным произведением искусства, о котором можно хоть что-то сказать, была картина с изображением русалки над баром. Van Halen ревел из скрытых динамиков. Кроме меня и Эми в «Хижине Джека» находилось еще три человека, и бармен переключил свое внимание на беззвучный телевизор на стене, наблюдая за дерьмовым шоу, которое оказалось новостями.
Женщина проговорила:
– Шесть девушек за пять лет. Похитили, затем насиловали, пытали, изувечили и бросили. Некоторых держали в течение нескольких дней, некоторых – недель. Представь себя одной из этих бедных девушек. Там, в полном одиночестве, в его власти… – Эми покачала головой. – И теперь это началось снова.
– Шесть девушек? – Я залпом осушила свою рюмку. – Невероятно.
Она опустила руку на стойку, в свежую лужицу пива, и поморщилась.
– Ты нездешняя.
– Как ты узнала?
– Шесть девушек в девяностых… – пробормотала Эми. – И на´ тебе, все началось снова.
Она была неряшливой пьяницей. Светлые волосы, кончики которых были выкрашены в голубой цвет пасхального яйца, падали ей на лицо, закрывая один глаз. Ее тушь размазалась, а льняной топ превратился в месиво складок и одно пивное пятно в форме Италии. Однако выпивка не замедлила ее. Она придвинула свой стул поближе к моему и громко прошептала мне на ухо:
– Две девушки только за последние четыре месяца.
Эми хлопнула ладонью по барной стойке. Она покачнулась назад, и ее блузка задралась, обнажив татуировку ангела на животе. Ей могло быть девятнадцать, а могло и тридцать, черт возьми, насколько я могла понять. Сколько бы ей ни было лет, это были тяжелые годы.
– Две мертвые женщины. Изнасиловали, пытали, спрятали подальше. – Она указала на телевизор. – Почему мы не слышим об этом в новостях?
– Ты считаешь, мы должны? Это же восемь мертвых девушек.
Пьяный кивок.
– Нет свидетелей, никто не пойман. Как ты думаешь, почему это так? Я скажу тебе почему. Потому что никому нет дела до этих женщин. Один день они снуют по Нихле, а на следующий – исчезают. Они появляются через несколько дней или недель в пластиковых пакетах, разделанные на четвертинки, как цыплята. – Эми прикрыла рот рукой, широко раскрыв глаза. – Бедняжки. Как я вообще можно чувствовать себя здесь в безопасности?
Я невольно ощутила дрожь. Старые убийства – это одно, а свежие – совсем другое.
– Все это произошло в Нихле?
– Да. В гребаной Нихле. – Эми сделала большой глоток пива. – Еще один шот! – Она огляделась и заговорщицки шепнула: – И полиция нихрена не делает. Может, я здесь и не родилась, но спроси меня, и я…
Бармен резко обернулся, выплеснул остатки пива Эми в мойку и заменил его водой.
– Пора трезветь, Эми. Ты достаешь эту бедную леди, и, кажется, тебе звонит твой парень.
Эта пара обменялась взглядами.
– Удар ниже пояса, Рон! – Эми отодвинулась подальше от меня. – Мой парень – мудак. Рон знает, что я его бросила. Рон считает это забавным. Не так ли, придурок?
Бармен налил еще одну порцию текилы и поставил ее передо мной.
– За счет заведения. За страдания от историй Эми.
– Все в порядке.
Эми просияла, глядя на меня.
– Видишь. – Она сделала глоток воды и поморщилась, как будто пила бензин. – Ронни здесь присматривает за мной. Постоянно. Он знает…
Бармен наклонился и что-то прошептал Эми на ухо. Ее лицо побледнело, она кивнула и встала. В последний раз бросив на меня взгляд, она вышла из бара, не заплатив.
Рон смотрел ей вслед, качая головой.
– Извини. – Он вытер влажным полотенцем стойку, на полированном дереве которой Эми оставила следы в виде полумесяцев. – Она немного не в себе, когда выпьет. Придумывает истории, чтобы привлечь внимание.
– А это правда? Две девушки за четыре месяца?
Бармен, казалось, взвешивал свои слова, прежде чем что-то произнести.
– У нас здесь проходит много транзитных пассажиров. Люди на пути в Альбукерке, или в Мексику, или в другие районы на западе.
– Это не ответ на вопрос.
– Ты будешь это пить? – указал он на бесплатную текилу.
– Может быть. – Я взяла рюмку и покрутила ее в руках. – Две девушки?
– Торговля наркотиками приносит много нежелательных людей.
– Хм.
Я опрокинула текилу в горло, наслаждаясь обжигающим вкусом. Первая едва ли подействовала на мои нервы, но с этой я почувствовала, как на меня опустилась пелена спокойствия. Я приехала в Нихлу в поисках продуктов и чистящих средств, а довольствовалась выпивкой и компанией.
– И не говори.
Бармен пожевал нижнюю губу. Он был невысоким и приземистым, с густыми черными усами, которые напомнили мне волосатую гусеницу.
– Где ты остановилась?
– Зачем тебе это знать?
– Интересно, нужно ли мне отвезти тебя туда.
Я отодвинула рюмку подальше от себя.
– Я в порядке.
– И все же. В отеле?
– Нет. На Мэд-Дог-роуд.
– Ты внучка Оливера?
Я улыбнулась мысли о том, чтобы быть чьей-то внучкой.
– Нет. У меня есть маленький домик в конце улицы.
– А… – Он оглядел меня внимательнее. – Красный дом. Подружка Джета? Никогда бы не подумал, что у Джета есть подружки. Или друзья, если уж на то пошло.
– Ничего такого. Я владею этим домом. И Джетом тоже.
Рон нахмурился. Его взгляд блуждал по другим людям в баре, а когда он снова посмотрел на меня, его поведение изменилось. Его спина выпрямилась, и он бросил тряпку в раковину.
– Последний заказ, – крикнул он в пространство, отпуская мой взгляд.
Над головой дикторша все бубнила и бубнила о катастрофе в Санта-Фе. Я смотрела телевизор и пила воду, пока не почувствовала, что достаточно протрезвела, чтобы сесть за руль. Рон оставался хладнокровным профессионалом. Только когда я возвращалась по Мэд-Дог-роуд, я поняла, что Рон так и не ответил на мой вопрос. Не погибли ли недавно в Нихле две девушки? Убийства не были редкостью, но если их убили в этом городе – к чему такая секретность?
В первую ночь я спала в своей машине и проснулась на рассвете от крика петуха. У меня болела голова, череп словно сжало неведомой силой, шею ломило. И еще урчал живот. Я потянулась, чтобы окончательно проснуться, и подумала о кофе, прежде чем сменить джинсы на легинсы для бега и натянуть легкую толстовку – великий подвиг в тесном пространстве. Утренний воздух был сухим и холодным. Я проглотила две таблетки экседрина и запила их вчерашней газировкой, размышляя, что делать дальше.
Можно было начать заниматься домом. Чем скорее я приведу это место в порядок, тем скорее смогу спать на чем-то, кроме заднего сиденья автомобиля. И тем скорее я смогу приготовить свой чертов кофе.
В доме Джета было темно, а его грузовика нигде не было видно.
Я бросила свою спортивную сумку на пол в гостиной. Здесь было тихо – слишком тихо. Даже кудахтанье кур Оливера не проникало сквозь толстые стены здания. Я бродила по трем комнатам, строя в голове планы. Свежий слой краски, немного подержанной мебели, возможно, новая бытовая техника, новый цвет снаружи. Мне понадобятся чистящие средства и инструменты.
А еще мне не помешала бы работа. И банковский счет.
Однако для начала мне нужно было электричество. Когда же его включат?
Я вышла через заднюю дверь, надеясь, что Джет вернулся откуда-то, куда ездил так рано утром, но его грузовика все еще не было. Где-то вдалеке завыл койот. Я потерла холодные ладони, раздумывая, что делать. В такое время наверняка все еще закрыто. Может быть, у Джета в мастерской имеются чистящие средства. Я могла бы начать с этого.
Сарай, в котором располагалась его мастерская, был закрыт, но не заперт. Я отворила дверь и съежилась, когда та скрипнула. Внутри было темно. Я прищурилась, ища выключатель. Что-то коснулось моего лица, и я подпрыгнула, прежде чем поняла, что это веревка. Я потянула за нее, и вуаля – свет.
Внутри было безукоризненно чисто. Деревообрабатывающие инструменты, простой деревянный верстак, наполовину сложенный стул, стоящий вверх ногами на деревянной платформе в дальнем конце. Я заметила шкафчик рядом со стулом и пошла туда по бетонному полу. Но на створке обнаружился висячий замок. Я ощупала верхнюю часть металлической конструкции, надеясь найти ключ. Ничего, кроме пыли.
Никакие другие шкафы или закутки не украшали это маленькое пространство. Разочарованная, я развернулась и наткнулась на стул. Он начал падать со своей платформы, однако мне удалось поймать его до того, как он ударился о бетон.
– Черт, – пробормотала я себе под нос.
Когда я все выровняла, то увидела, что деревянное основание платформы опирается на люк в земле – или, по крайней мере, на очертания того, что казалось отверстием.
Я сдвинула платформу в сторону, одной рукой придерживая стул. Люк в полу был размером примерно два на два фута – достаточно большой, чтобы в него мог пролезть человек. Я пыталась нащупать вдоль кромки какую-нибудь кнопку, ручку или крючок, но край был гладким со всех сторон. Обесцвеченное дерево с красновато-коричневыми пятнами, кружевной узор, который стекал с крышки люка на пол, прежде чем скрыться под рабочим столом. Я провела пальцем по пятнам, поддаваясь странному предчувствию.
Я не могла не думать о девушке из бара – Эми. Две женщины убиты за четыре месяца. Запертый шкаф. Потайное место под полом. Человек без фамилии.
Я опустилась на колени и осмотрела люк. Засунула ноготь под край, и заноза вонзилась под него. Кровь потекла по фаланге. Я зашипела себе под нос и засунула палец в рот, слизывая кровь.
Кружевные узоры, казалось, танцевали по дереву, дразня меня. В этом рисунке было что-то знакомое. Я потянулась за телефоном, чтобы сделать снимок, и поняла, что оставила его в рюкзаке в доме.
Я начала вставать, и вдруг увидела тень, падающую на деревянный пол: длинная, искаженная, но определенно человеческая. Я начала оборачиваться, вот только было слишком поздно. Свистящий звук, затем боль обожгла мой череп… Последнее, что я запомнила, было пятно звездообразной формы от моей собственной крови, пролитой на пол, которое вплелось в кружевные узоры, создавая нечто новое.