Место, где нет чиновников, называется рай.
Сто, стоп, стоп… Не все так просто. Прежде чем перерезать красную ленточку и приступить к работе, нужно получить подпись Петровича. Кто он такой? Так, ничего особенного, глава управы нашего района. У нас таких полно, в каждом городе нашей страны есть свой Петрович, и без его постановления ни один договор ни с каким департаментом городской администрации не прокатит.
Мой магазин стоял на городской земле, вы поняли: павильон мой, а земля городская. Однажды Петрович уже разрешил поставить павильон с автобусной остановкой на этом самом месте, он выдал постановление предыдущему хозяину, у которого я свой магазин купила, и подпись свою с печатью поставил. Но это ровным счетом ничего не означало. Поменялся хозяин – значит, нужно снова идти к Петровичу за новой подписью на новой бумажке. В чем смысл? Как? Это же элементарно. Петрович должен кушать сам и кормить вышестоящее начальство, поэтому страна дала ему возможность продавать свою печать и автограф как индульгенцию. Да, в прессе это принято называть бюрократическими препонами, административными препятствиями, на самом деле это свинство, и в нем нельзя винить одного только Петровича. Как показала практика, мы сами кормим своих свиней.
Петрович, кстати, немного смахивает на поросенка. Заплывший жиром, с маленьким глазками и вздернутым носом. Когда-то он, наверно, был очень даже симпатичным парнем, такой высокий, светленький, кудрявенький, немножко рыжий… Сейчас он оплыл и погрубел. Тяжелая работа – создавать видимость работы для прикрытия грабежа. Короче, если вы что-то затеваете на городской земле, вам придется с ним встречаться. Я поехала.
Петрович активно помечает свою территорию. На улицах района он развесил баннеры: «Пролетарский район – жемчужина России», «Управа Пролетарского района – порешаем все по совести»… На больших перекрестках, где были разбиты клумбы, Петрович приказал установить скульптуры. На одном светофоре – стая орлов, на другом – группа зайцев с удивленными лицами. Должно быть, это персонажи известной песни про зайцев, Петрович уважает наше старое кино. На двери его кабинета висит фотография товарища Сухова с заезженной цитатой: «Я мзду не беру, мне за державу обидно». И сам Петрович тот еще артист, и кабинет свой он превратил в балаганчик.
Я сидела в приемной и слушала, как Петрович проводит совещание. Микрофон ему был не нужен, его тяжелый колокольный бас было слышно этажом ниже. Он сидел за столом, приподнятым на подиум, как сцена, а за спиной у него была ниша с бархатными шторами, как занавес. В нише висел портрет президента, как декорация. А сам он, расправив плечи, широко раскрывал огромный рот, как оперный певец, и поливал своих кукол тяжелой бранью.
На планерках у него все стояли по струнке, за стол для брифинга никто не садился, это было место для равных. Равными Петрович считал крупных бизнесменов, которые его кормили за услуги. Все прочие играют роль его холопов, хотя некоторые и не играют. Я видела, как натурально дрожали его аппаратчики, когда выходили в приемную после порки. Мужички чуть не плакали. Все были одинаково одеты в рубахи, по местной нашей моде рубахи были в огромную клетку, а брюки, как у всех у наших патриотов, коротковаты и слишком высоко подтянуты ремнем. Как мама в детстве подтянула штаники, под самые лопатки, чтоб не соскакивали, так они до сих пор и носят. И от Петровича выходят, поправляя свои брюки. Носки торчат, морда изнасилованная… Один качался. Он, кажется, работал директором нашей местной ТЭЦ. Лицо его было багровым, я за него испугалась.
– Вам плохо? Может быть, «Скорую»?
Он махнул рукой и поспешил к ближайшему туалету. Я представляю, какой он нагоняй устроит у себя на ТЭЦ своим истопникам…
На телефоне у Петровича сидела девка, и, что мне показалось странным для официального учреждения, почти голая. На ней был короткий топ, прозрачные брючонки, полоска стрингов вызывала тошноту. Секретарша улыбнулась, когда в приемную вошел свободный мужчина. Свободного видно сразу, и по одежке, и по осанке. Лысый, крепкий, холеный барин, в тонких очках, с фиолетовым модным портфелем, он прошел к Петровичу как на родную виллу, и через две минуты все в приемной услышали грубый раскатистый ржач.
После лысого вызвали меня. Я снова удивилась – не ожидала, что в кабинете полно народу. На стульях вдоль стен как зрители сидели посетители, простые горожане, какие-то перепуганные старушки и слезливые тетки. Петрович их не замечал, он обращался к одному мужчине со слишком интеллигентной внешностью для этих мест. Тот отвечал на странные вопросы.
– Какого хера ты его не встретил? – гремел Петрович.
– Да это же смешно! – возмущался интеллигентный. – У нас что, больше некому встретить КамАЗ с асфальтом?
– Смешно тебе? – ярился Петрович. – Ты идиот! Ты что, не понимаешь? Мы асфальтируем свою площадку! Я лично приказал, чтоб встретили машину!
– Нет, я не идиот! – задергался интеллигентный. – Я – главный архитектор, у меня своя работа…
Дальше была такая фраза, которую лучше «пропипикать», как на телевидении.
– Мне пи-пи-пи твоя работа! Пошел ты пи-пи-пи со своей работой! Пи-п, я сказал! Встретишь, пи-п, КамАЗ!
Архитектор брезгливо сморщился и устало вздохнул.
– Это не мои обязанности…
– Ах, не твои?.. – захохотал Петрович. – Тогда я на хер тебя уволю!
– Увольняйте! – Архитектор метнулся к дверям. – Я сам напишу заявление!
– Пиши! – кивнул Петрович.
И на селектор повторил, на всю приемную:
– Пусть этот идиот напишет заявление!
Старушки вдоль стеночки ежились от страха. Это была семья умершего ветерана войны, они пришли получить свой законный памятник, государство у нас ставит бесплатные памятники ветеранам Великой Отечественной, а тут ведь тоже нужна печатька с подписью, тут тоже без Петровича не проскочишь. Денег с покойного ветерана не сорвешь, льготы отрабатывали родственники, играя роль изумленной публики.
Когда архитектор ушел, мне захотелось похлопать. Я села за брифинг и улыбнулась. Я же не знала, что в этом балаганчике мне тоже дали роль.
– Чего пришла? – Петрович начал мизансцену.
Я протянула документы.
– Павильон… Остановка… Поселок Тихий Дон-3… – Он посмотрел на меня мутным взором, набычился. – И че? Че мне твой павильон? Павильон ты купила себе! Аферистка! Я вас знаю, вы все аферисты! Мошенники! Павильоны она покупает! А для города? Что ты сделала для города?
– Зебра, парковка…
Я выложила на стол фотографии. Он отшвырнул мои бумаги и заорал:
– Мне по херу твоя парковка! Я спрашиваю, что ты сделала для города?
Я замолчала. За окном сверкали купола. Весь город знал – Петрович поругался с настоятелем. Когда собор достроили и начали ставить ограду, Петрович затребовал от священника точно такую же для своей управы. Тот отказался.
– Молчишь, аферистка! Я тебя спрашиваю, что ты сделала для города?
Петрович выкатил глаза и зафиксировал на минуту, как будто подсказывал мне дальнейшие реплики. Намек я поняла, до меня дошла простейшая вещь… Петрович перепутал роли, взял не свою, он сейчас играет Людовика Четырнадцатого, а значит, город – это он.
Я забрала документы и вышла в коридор. Времени на театр у меня больше не было, я позвонила мужу. Тигр рассмеялся.
– Не обращай внимания… Петрович – безобидный, он просто дурачок. То зайцев просит отлить ему, то каких-то орлов… Подожди минут десять, я с ним поговорю.
Я снова присела в приемной возле портрета товарища Сухова. Пошатываясь, из кабинета вышли родственники ветерана. Секретарша поправила стринги, думала, я не замечу. Мне было скучно. За свои бумажки я не волновалась. Знала, что все получу от Петровича: и печатьку, и подпись. Чиновник – это ерунда, он вовсе не проблема для бизнеса, как любят писать журналисты. Тем более смешно об этом слушать от тех, кто бизнес еще не открыл. «Я бы открыл, – говорят, – но у нас же такие чиновники…» Что делать? На то она и Земля. Место, где нет чиновников, называется рай.
Минут через десять меня пригласили снова. Петрович был уже готов, он поменял маску самодура на маску Деда Морозика и начал: «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?»
– Ну что же ты… Сказала бы… Постановление будет готово в четыре. Подъедешь сюда, я буду в сто двадцатом кабинете…
Я вытащила кошелек. Петрович показал глазами, что у него повсюду камеры. Он снова нажал на селектор и вызвал бухгалтершу.
– Быстрее! Позови ко мне эту дуру!
Дура-бухгалтерша явилась через пять секунд, но все равно получила выговор.
– Бегом! Бегом! – командовал Петрович. – Плетется еле-еле… Дура!
Он кивнул на меня и дал указание:
– Сделай ей счет. Только не очень там… Они еще не заработали ничего, только открылись.
У бухгалтерши с собой наготове было много разных счетов на самые разные фирмы. Я перечислила совсем немного денег на счет ООО «Улыбка» и с квитанцией об оплате, как договаривались, подошла в кабинет сто двадцать. На двери висела табличка «актовый зал». Зрители были уже на местах, зал гудел, работники управы собрались на большое совещание. Все ждали главного солиста.
Петрович вывернул из лифта и шел по коридору, глядя себе под ноги. Я подошла, он передал бумажку. Благодарить не стала, направилась к лифту, но по дороге почему-то обернулась. Петрович стоял перед дверью в актовый зал. Прислушался к зрителям, вздохнул, поправил волосы… Все понятно, артист готовился, он снова входил в роль свиньи. Я отвернулась и тут же о нем забыла. Некогда! Мне тоже нужно было готовиться к своей премьере, я входила в роль продавщицы.