Мы приехали не на кладбище, а в какой-то дом. Там нас встретила женщина, но не такая, как та, что приходила в палату, а совсем другая. Она была доброй. Сказала, что зовут ее тетя Эльза, но я могу называть… мамой. Я опять плакала, потому что у меня появилась мама, настоящая, представляете? А тот, которого я назвала смертью, оказался папой. А кудрявого мальчика звали Германом. Я совершенно точно попала в сказку, потому что такого со мной произойти не могло.
– Хочешь, мы тебя удочерим? – спросил новый папа.
– А можно не удочерять? – поинтересовалась я и сразу же объяснила. – Ну как бы понарошку, я тогда буду представлять, что Герман мой жених и у меня будет будущее.
Папа улыбнулся, а мальчик – он тоже слышал, что я сказала, – кажется, хотел заплакать.
– Тебе нужен жених для будущего? – заулыбалась мама.
– Ну, если есть жених, – рассказала я свои мысли, – тогда когда-нибудь будет семья… Я знаю, что все равно умру, но просто понарошку, можно?
Мама заплакала и разрешила, а Герман обнял меня и рассказывал, какая я хорошая. Стало так тепло-тепло, что прямо невозможно как. У меня совсем не было слов, а только слезы. В этот день я много плакала, больше, чем, кажется, за всю жизнь.
За обедом оказалось, что силы воли у меня мало и от боли льются слезы. Папа меня даже наругал немножко.
– Нельзя терпеть боль, – сказал он, погладив меня. – Если больно, нужно сказать.
Я была готова к тому, что папа ремешок возьмет, а он гладил и ругал так мягко, что опять хотелось плакать.
– А ты меня психиатру не отдашь? – спросила я, потому что… ну… – Не надо психиатру, пожалуйста.
– Бедный ребенок, – обняла меня мама. – Что же ты пережила…
– Никто тебя не отдаст никакому психиатру.
Я заметила, что от этого слова Герман сильно побледнел. Наверное, он тоже боялся того обманщика. А папа рассказывал, что он поможет сделать так, чтобы не болело. И я поверила, конечно. А Герман взял ложку из моих дрожавших от боли рук и начал меня кормить, как маленькую. Есть не хотелось, но я же послушная…
– Давай еще немножко покушаем, – сказал мне мальчик. – А потом будешь отдыхать, а я пока уроки сделаю.
– А можно и я с тобой? – попросила я, как могла жалобно, и мой «жених» согласился.
Герман совсем не возражал против того, чтобы быть женихом. Я его даже спросила почему, а он ответил:
– Ты чудо. – И погладил по голове так ласково, что я зажмурилась от удовольствия.
Ой, забыла! Оказалось, что мне десять лет и до страшной академии еще почти год. А в зеркале я не похожа на Марьяну, вот совсем. Значит, точно умерла и стала новой. В книжках писали про такое, не помню, как называется. А академия в книжке была, ну я и подумала, что, если фамилии такие же, значит я в книжке, правильно?
Герман сел за уроки, а я подкатилась поближе, чтобы не мешать, но тоже что-то делать. Он положил передо мной книжку по истории и строго-настрого наказал ему не мешать. Поэтому я читала историю и не мешала, вообразив себе, что если я ему помешаю, то он сильно расстроится, а расстраивать своего «жениха», пусть даже и понарошку, но все равно не хотелось. Герман решал пример и расстраивался, потому что что-то не получалось. Заглянув в тетрадку, я почти сразу увидела, что в самом начале он минус на плюс перепутал. У меня тоже так бывало, поэтому я и увидела. Я сидела и мучилась, Герман тоже мучился, поэтому я и не выдержала.
– Герман, – тихо позвала я его и потрогала за рукав. – Можно я тебе немножко помешаю, а ты меня за это побьешь?
– Ох… – Сначала мальчик рассердился, но потом, услышав, что я предлагаю, просто обнял и прижал к себе. – Котеночек ты мой. – Это было так нежно, что я всхлипнула. – Что случилось у моей хорошей?
Герман был как будто намного старше меня, мудрый, такой добрый и ласковый… Я просто не могла не плакать.
– Ты тут минус с плюсом перепутал, – осторожно показала я и сразу же зажмурилась от страха.
– Спасибо, котеночек, – мягко поблагодарил меня мальчик и погладил, отчего глаза сами открылись. Почему-то он совсем на меня не сердился, несмотря на то что я ему помешала.
А потом он быстро доделал уроки и начал спрашивать меня по истории – ну, то, что я прочитала. Где-то в середине стало почему-то страшно, а Герман это как-то почувствовал и прекратил спрашивать, хотя я ожидала, что он начнет меня ругать, потому что я половину забыла. Но мой «жених» как-то обо всем догадался, отложил книжку и принялся меня обнимать, а потом уложил в постель и хотел уйти, но я посмотрела так жалобно-жалобно, что он остался.
* * *
За ужином я опять не могла поесть сама, меня Герман покормил, а папа почему-то хмурился. Мне стало немного страшно. Если бы не памперс, то я, наверное, описалась бы, но новый папа все предусмотрел, и я просто… ну…. Папа сказал, что после ка-те-те-ра многие писаются и ничего страшного в этом нет, подгузник – это для того, чтобы мне было комфортно и я не плакала. Было так странно, оттого что кому-то есть до меня дело. Папа еще сказал, что он будет думать, как мне помочь, а я немножко боялась.
Когда я была Марьяной, меня наказывали по вечерам, поэтому и сегодня я без напоминания подъехала к папе и с трудом полезла на его колени животом, чтобы он мог меня наказать, ведь я очень провинилась.
Папа даже не понял, что я делаю. Он молчал и только придерживал меня руками, чтобы я не упала.
– Что ты делаешь, доченька? – спросила мама.
– Ну, я провинилась сегодня, – отдуваясь, объяснила я ей. – Значит, мне положен ремешок.
Оглянувшись, я увидела, какие большие глаза у Германа. Он сильно удивился, а почему, я не поняла.
– А как ты провинилась? – уточнила мама, что-то показав папе.
Тот поднял меня и уложил животом к себе на колени. Юбку я задрала сама, а трусики, ну, которые подгузник, сдвинуть не получилось.
– Ну, я отвлекла Германа, потом не смогла сама поесть и еще… – отвечала я все тише, потому что опять стало страшно. – Еще не все ответила…
– Герман? – позвала мама.
– Рие мне с примером помогла. А то, что не все запомнила по истории, так и не ожидал никто, – пояснил «жених».
Он как-то сразу начал меня называть «Рие», а не «Габриела», а я не против, потому что звучало это очень нежно. Что Герман делал сейчас, мне было не видно.
– Доченька, ты хочешь, чтобы тебя наказали? – наконец подал голос папа и погладил меня по спине. – Или просто думаешь, что все равно накажут?
– Когда наказывают, мне легче дышать и не так страшно, – призналась я, сжавшись. Ну, а вдруг прогонит?
– А боишься ты боли?
Папа, конечно, почувствовал, что я сжимаюсь, поэтому еще и по голове погладил.
– Что прогонят, – тихо ответила я.
Жалко, что в такой позе мне не были видны их лица.
Тут папа пересадил меня обратно в кресло. Он поднялся и куда-то ушел, а потом вернулся со стетоскопом – это такой аппарат с двумя трубками, которым грудь слушают.
– Тебя никто никогда не прогонит, – строго произнесла мама. – Ты наша доченька навсегда, запомнила?
– Да, – кивнула я, отчего в глазах немного потемнело. – А по попе?
– А по попе ты не заслужила еще, – задумчиво пробормотал папа, что-то слушая. – Вот кажется мне, это рестрикция3, но откуда?
– От анамнеза4 зависит, – непонятно сказала мама.
Она поднялась, подошла ко мне, присела на корточки и обняла. Мне стало так тепло, что я совсем расслабилась.
– Ты не знаешь, где жила?
– Точно не знаю, но, кажется, в кладовке, – ответила я то, что читала в книгах, когда была Марьяной.
Мама сделала большие глаза, а Герман уже и вовсе напоминал сову. Он смотрел на меня даже не моргая, а потом кинулся обнимать, обещая, что никто и никогда меня больше не тронет.
Папа куда-то уехал, потом вернулся с большим синим цилиндром. Оказалось, что это медицинский кислород. Мне на лицо надели маску, и дышать сразу стало очень легко, а папа просто вздохнул. А на мой палец нацепили такую… прищепку5. Она светилась красным, и папа смотрел в экран небольшого прибора и гладил себя по голове. Потом мама со мной долго разговаривала, все расспрашивала меня, почему я думаю, что умру. Ну я и рассказала все, что знала. Потом меня помыли и уложили спать, прямо с маской, прищепкой и прибором. Было немного жалко расставаться с Германом, но, может быть, я завтра проснусь?
Я спала, смотрела какие-то совершенно волшебные сны и впервые не хотела умирать. Я видела, как уже большой Герман надевает мне на палец колечко, называя любимой. Жалко, что это только сон…