Максим пришел в себя, словно проснулся после тяжелого, изнурительного сна. С удивлением посмотрел на плохо окрашенные стены, на забинтованного подростка, лежащего на железной койке, и догадался, что находится в больнице. Не понял только – почему. На всякий случай очень осторожно пошевелил руками и ногами – убедился, что ничего не болит. Резко сев, посмотрел в высокое окно. Лучи весеннего солнца, струившиеся в палату, ослепили его. Макс зажмурился, с удовольствием наслаждаясь этим теплом. Его пробуждение не осталось незамеченным. В палату впорхнула втиснутая в белый халатик тетка (практикантке мединститута было всего-то двадцать два, но пятнадцатилетним такой возраст кажется едва ли не близким к старости).
– Ляг-ляг! Тебе еще нельзя вставать и делать резкие движения. Сейчас врача позову, – затараторила она, пытаясь теплыми полными руками уложить больного в постель.
– А что со мной? – настороженно поинтересовался Макс.
– Сейчас-сейчас, доктор все расскажет, – и, продолжая тараторить, медсестра помчалась в коридор.
В ожидании врача Макс повернулся на бок и, рассматривая палату, тщетно пытался вспомнить, что же с ним произошло. Две больничные койки пустовали, на третьей неподвижно лежал ранее замеченный пацан с перебинтованной головой. Пощупав свою, Максим убедился в отсутствии бинтов, шишек или шрамов. Непонимающе пожав плечами, он уставился в окно. Ветви каштанов уже выпустили робкие листочки.
– Вот это да! – ахнул он. – Сколько же я здесь? Тогда только каникулы начинались. Или листва рано поперла, или я здесь долго лежу. Но почему?
Раздумья прервал вошедший в палату солидный толстый доктор. Увидев недоуменный, но ясный, осознанный взгляд подростка, он по-доброму улыбнулся.
– Ну-с, молодой человек, как самочувствие?
– Нормально, – односложно ответил пациент.
– Это хорошо, что нормально. Где болит?
– Нигде, – пожал плечами больной.
Несмотря на то, что внешность и поведение врача располагали, подросток отвечал односложно, тем тоном, каким и разговаривают со взрослыми ребята его возраста.
– Так уж и нигде? Голова болит? Кружится? Тошнит? – последовало еще несколько вопросов, затем просьб вытянуть руки, достать кончик носа, посмотреть вправо-влево на докторский молоточек.
– Ну, молодцом, молодцом. Значит, дело на поправку, – заключил, наконец, эскулап. – Но пока ты не усердствуй. Без нужды не вставай, резких движений не делай и ни о чем неприятном не думай.
– Я хочу понять, почему я здесь?
– Но, может, сначала ты скажешь, что с тобой случилось?
– Не знаю!
– А что помнишь?
– Ничего. Нет… помню, что каникулы начались. А потом… не знаю…
– Ну вот, сам видишь: амнезия, то есть потеря памяти, которая наблюдается после травм или при тяжелом стрессе. Кстати, когда тебя последний раз били по голове?
– Неделю назад, – быстро ответил подросток. – То есть, за неделю до каникул.
– Что, подрались? – сочувственно понизил тон доктор.
– Да нет, на тренировке.
– Ах да, твой отец говорил, что ты боксируешь. Наверное, это немодно уже.
– Не боксирую, только тренируюсь.
– Но по голове уже получаешь?
– А как же, – с готовностью отозвался больной. – В конце тренировки пробуем. Порой и перепадает. Но не сильно.
– Так вот, сынок, ты получил сотрясение либо на тренировке и сам того не заметил, либо тебя что-то очень сильно напугало. Во всяком случае, ты был доставлен к нам без сознания и пробыл в таком состоянии вот уже… две недели. Вероятнее всего… но это потом.
– Что? Ну скажите, что «вероятнее всего»?
– Скажем так, – осторожно сформулировал доктор, – вероятнее всего, ты увидел что-то, что показалось тебе ужасным.
– Что это могло быть?
– Бог весть…
– И из-за этого я был без сознания? – иронично спросил беспокойный больной.
– Хорошо, что все обошлось благополучно. Отчасти… – все-таки уточнил врач.
– Но, доктор…
– Все-все. В остальном тебе придется мне поверить. Лежи и выздоравливай. Перед сном поговорим еще.
– Отцу-то сообщите, что я пришел в себя.
– Молодец, вспомнил. Значит, действительно, пошел на поправку. Обязательно позвоню. А если что понадобится, обращайся к медсестре.
Доктор остановился около перебинтованного соседа Максима, вздохнул и ушел.
Разговор с толстым доктором хоть и успокоил, но все же озадачил Максима. «Две недели здесь… Круто. Это что же, и каникулы провалялся, и тренировки пропустил? Но что, черт побери, все-таки случилось? Дали по голове на тренировке? – Он вспомнил, как безуспешно гонялся по импровизированному рингу за противником. (Такой уж попался – намного мельче, вертлявый, но нагловатый, выпендривался, «косил» под великого технаря, пока не получил плюху.) – Нет, до головы он ни разу не достал, а вот печени разок досталось, когда я зазевался». – Юноша поймал себя на том, что с точностью до мгновенья вспомнил те, уже почти месячной давности, события. – «Тогда пойдем по цепочке, – решил он, вновь подставляя лицо под лучи солнца. – Так, это я помню. Хорошо. Последний урок, выставление оценок. Еще бы не помнить! Это же так лажануться!»
По литературе его в четверти вызывали пять раз подряд. Все пять он отвечал на «отл.» и посчитал, что хватит. Не выучил стишок, чтоб его! И на тебе, вызвала шестой раз и влепила «неуд.». А затем спохватилась и, чтобы исправить, вызывала еще четыре раза. В том числе и на последнем уроке. Образ главного героя романа. Максу вспомнилось, как раскрывал этот образ. Даже самому понравилось. Почти весь урок. Ну, минут тридцать точно.
«Но ведь помню! Помню даже эту восхитительную картину в журнале – пять «отл.», одна «пара», снова пять «отл.» и «отл.» за четверть. Но все-таки какова училка! – подумалось ему. – Ну что она ко мне пристала? Та-ак. Потом мы шли домой. Потом пили коктейль в кафетерии. Потом дома читал книгу, пока не пришел отец. И он что-то сказал. Что? Ну? Что же он мог сказать такого страшного? Нет, не помню, – мучился в догадках Максим, но память отказывала именно здесь. – Вот хлопнула дверь, вошел отец, слышно, как в коридоре он снимает сапоги. Я откладываю книгу и показываю ему дневник».
– И что? Есть, чем похвалиться? – спросил отец.
– Я как бы и не хвалюсь, а так, просто расписаться надо.
Отец доволен. Видно, что доволен, улыбается. И, улыбаясь, говорит:
– Что, что?
В это время тяжело застонал, а потом страшно закричал сосед по палате – подросток с забинтованной головой. Этот крик подбросил Макса и вынес его в коридор.
– Там, там… этот, – сбивчиво сообщил он сидящей за дежурным столом уже знакомой медсестре.
– Ничего, – успокоила юношу толстушка и кинулась в палату. – Это у него бывает. После операции. Ты не бойся. Я ему обезболивающее уколю, и он опять спокойно ляжет…
Но Максим уже не слушал тараторку. Мимо на каталке быстро провезли кого-то забинтованного.
– Девушку машина сбила. На операцию повезли. Тяжелая. Сам профессор будет оперировать, – также глядя вслед, объяснила, вернувшись, медсестра.
– Это который? – рассеянно поинтересовался занятый своими мыслями подросток.
– Который тебя лечит. Ну, сегодня приходил, Василий Иванович. Золотые руки! Только здесь – вряд ли… хотя загадывать не надо. Твоего соседа по палате Василий Иванович с того света вернул. Вроде выздоравливает, хотя и кричит от боли пока… Ну хорошо, иди в палату, отдыхай. Скоро твой отец приедет. Профессор позвонил.
Юноша кивнул и, оторвав взгляд от закрывшейся в операционную двери, неуверенными шагами поплелся к туалету. Там он долго с удивлением таращился в зеркало – рассматривал свое лицо, словно не узнавая себя. Он и одновременно – не он. Те же карие глаза (от отца!), те же густые темно-каштановые волосы, порядком отросшие, те же широкие брови. Но детская припухлость щек сменилась туго натянутой на скулах кожей. Глаза запали и казались неестественно большими. Даже бывший предметом насмешек нос – «картошкой» – теперь заострился и приобрел более правильные нордические очертания. И губы вот… – подросток вытянул их трубочкой, потом поджал, потом улыбнулся. – Уже не «губки бантиком». Хотя… Нижняя осталась такой же пухлой. Но в целом увиденное Максиму понравилось. Из зеркала на него смотрел тот, кем ему и хотелось быть, – по крайней мере, уже не ребенок. Объяснив это значительным похуданием, Максим принялся за гигиенические процедуры.
Появление отца в майорских погонах и с новенькой Звездой Героя на груди было исключительно эффектным.
– Сразу после службы. Да и профессор настаивал, говорил, положительные эмоции тебе нужны, – смущенно оправдывался он за свой вид, прижимая сына к пропахшему куревом кителю. – Ну, а ты? Как себя чувствуешь?
– Ничего, папуля, нормально. Но ты… ну, ты… – Максим глупо широко улыбался, по-детски таращась на Звезду. – Ты молодец, папуля, – наконец нашел он нужные слова. – Я всегда знал, что ты у меня герой. А как? За что?
– Так ты ничего не знаешь? Тебе ничего не говорили? – осторожно поинтересовался Белый-старший, садясь на кровать и выкладывая на тумбочку всевозможную снедь.
– Нет, ничего. Рассказывай, рассказывай быстрее!
– Посадил аварийный самолет на глазах у Главного.
– А подробнее?
– Вернешься домой, все подробно расскажу.
– Ну, хоть немножко.
– Нет, здесь не будем, – твердо оборвал клянчанье отец. – Рассказывай, как ты здесь.
– А, секреты! – по-своему истолковал это Макс. – Тогда ладно. Чего ты там понавез? Лучше бы книжку какую. Нормально я. Профессор осмотрел, сказал, что поправляюсь. Что случилось, допытывался. А я, честное слово, не помню. После его ухода вспоминал, вспоминал… До того, как ты пришел со службы вечером, помню, как показал дневник, помню, а дальше – провал.
– Не волнуйся, главное – спокойствие.
– Это Карлсон говорил.
– Это нам твой Василий Иванович говорил. Ты отъедайся. Это тоже профессор говорил. Пока вот соки, пасты, шоколады. В школе все нормально. Директорша сказала, что помогут наверстать. Невеста твоя интересовалась, тоже обещала помочь.
– Ай, ну папа, – засмущался Макс.
Невестой отец называл школьную подружку сына. Когда-то они сидели за одной партой, потом разные интересы охладили их отношения, сейчас же затаившаяся взаимная симпатия перерастала во что-то иное, о чем подросток вообще не хотел говорить с кем бы то ни было.
– Да ладно тебе. Какую книгу привезти?
– Мне Женька обещал. Еще до каникул. Может, свяжешься? Он знает.
– Найду. Ну, пора. Врач просил долго по первому разу не засиживаться.
– Да, езжай. Когда снова будешь?
– Теперь часто, – офицер крепко обнял сына и ушел, оставив в душе юноши радостное ощущение любви, тепла и нужности на этом свете.
Помахав ему в окно, больной развернул свертки и только сейчас почувствовал, как проголодался. Поев разных вкусных фруктовых кашек, подросток с какой-то хитрецой покосился на конфеты, а затем блаженно закрыл глаза, в точности выполняя предписания тихого часа.
Разбудил его вечером мрачный Василий Иванович. Сугубо по-деловому осмотрев юношу, он сказал:
– Молодцом, продолжай в том же духе, – после чего повернулся к больному на соседней койке.
– Василий Иванович, когда меня выпишут? – жалобным голосом спросил Максим.
– А что, тебе плохо здесь? Только очухался, и уже надоело? Не нравится?
«А что здесь должно нравиться?» – хотел, было, спросить Макс, но, взглянув в грустные уставшие глаза профессора, осекся.
– Четверть кончается. И год.
– Переведут без экзаменов. Выведут средний. Все равно напрягаться тебе долго нельзя будет. Так что отдыхай и выздоравливай. Мы еще с тобой обстоятельно поговорим на эту тему, – пообещал профессор, уже стуча по конечностям его соседа.