Глава X Неслабый номер

Не сказать, чтобы я слишком четко запомнил маршрут, которым вел меня по отелю Хундинг. Ощущение было такое, словно меня прокрутили раз пятьдесят волчком и выпихнули на цирковую арену с пожеланием хорошенько расслабиться и отдохнуть.

Мы то и дело шли сквозь все новые холлы, и каждый последующий мне казался еще обширнее предыдущего. Большинство постояльцев гостиницы выглядело как старшеклассники, хотя изредка попадались и видом постарше. Сбившись в маленькие компании, ребята с девчонками валялись перед каминами на диванах, болтали на множестве языков, жевали всякую ерунду или играли в настольные игры вроде шахмат, скрэббла или во что-то мне непонятное, где использовались кинжалы и паяльная лампа. Пообок от холлов располагались гостиные с бильярдными столами, пинбол-автоматами, допотопными видеоаркадами и странными штуками, сильно смахивающими на «железных дев» из средневековой камеры пыток.

Среди постояльцев сновала с напитками и едой на подносах прислуга отеля, какую нечасто встретишь в гостиничном бизнесе. Насколько я мог заметить, составляли ее сплошь женщины-воительницы со щитами на спинах поверх темно-зеленых рубашек и топорами или мечами на поясах.

Одна из этих броневооруженных официанток подала мне дымящуюся тарелку спринг-роллов, на вид и запах которых живот мой отреагировал голодным урчанием.

– Но если я умер, то как же могу быть голодным? – спросил я у Хундинга. – И из всех этих, – указал я на публику, мимо которой мы с ним проходили, – никто мертвецом не выглядит.

Хундинг пожал плечами.

– Мертвец мертвецу рознь. Считай, Вальгалла – это, скорее, такое место, где ты повышаешь свой уровень. Ты теперь один из эйнхериев.

Последнее слово он произнес по слогам.

– Эйнхериев, – повторил я за ним и хмыкнул. – Главное тут язык не сломать.

– Да, – кивнул Хундинг. – В единственном числе, стало быть, получается эйнхерий, – снова прибег он к произношению по слогам. – Переводят его обычно как «одинокий воин», но это не совсем верно. Скорее уж, бывший одинокий воин. Ну, тот, кто в своей прошлой жизни отважно сражался и снова проявит свою отвагу в День Последней Битвы. Вот так-то, любезный.

– Последней Битвы с атакой любезной? – нечетко расслышав, уставился я на него.

– Да нет, – отмахнулся он. – Любезный – это я про тебя.

В следующее мгновение он резко толкнул меня в сторону. Мимо стремительно просвистело копье и врезалось в грудь какому-то типу, спокойно сидевшему на диване, который, мигом откинув сандалии, рухнул на пол. Во все стороны брызнули напитки, игральные кости и деньги из «монополии». Ребята, игравшие с ним, взвились на ноги и как один с раздражением повернулись в ту сторону, откуда пожаловало копье.

– Джон Красная Рука! Я все видел! – проорал Хундинг. – В этом отеле запрещено метать копья на поражение!

Из бильярдной раздался хохот, затем метатель копья что-то ответил. Кажется, он говорил по-шведски. Смысл, разумеется, от меня ускользнул, но по тону его мне сделалось ясно, что он не раскаивается.

– Ладно. – Хундинг двинулся дальше, и вид у него был такой, словно ничего страшного не случилось.

– Но здесь ведь прикончили парня, – трясло от увиденного меня. – Вы что же, все это так и оставите?

– Волки сейчас все подчистят, – спокойно ответил мой провожатый.

– Волки? – Меня затрясло пуще прежнего.

И не успели еще игроки разобраться с перепутанными фишками и жетонами, а Хундинг хоть что-нибудь мне ответить, в холл на бешеной скорости ворвались два серых волка. Они схватили зубами убитого, у которого так и торчало копье из груди, и уволокли его за ноги прочь. Кровавая полоса, протянувшаяся за ними, немедленно испарилась, а пробитая спинка дивана восстановилась.

Я наблюдал за происходящим, съежившись за каким-то растением в кадке. Можете сколько угодно меня презирать, но мне было страшно. Синих сияющих глаз я у этих волков не заметил. Но пусть они даже не походили на тех, которые атаковали нашу с мамой квартиру, я все-таки предпочел бы пройти дорогу в жизнь после смерти под знаком не волка, а мирной песчанки.

– Неужели у вас нет законов против убийства? – поинтересовался я тихо у Хундинга.

Хундинг поднял кустистые брови.

– Да ты не расстраивайся, любезный. Это ж все так, одно развлечение. К обеду покойничек будет снова в полном порядке. – Он извлек меня из-за дерева в кадке. – Пошли.

Я даже еще не успел попытаться выяснить что-то про «развлечение», когда мы оказались у лифта. Его решетчатая дверь состояла из копий, а стены кабины покрывали золотые щиты внахлест. Панель с кнопками протянулась от пола до потолка, такое там их было количество. На самой верхней я увидел цифры пятьсот сорок. Хундинг нажал на ту, которая носила номер девятнадцать.

– Неужели тут пятьсот сорок этажей? – удивился я. – Тогда это самое высокое здание в мире.

– Коли в одном бы мире стояло, то да, – кивнул Хундинг. – Но оно ведь соединяется со всеми Девятью Мирами. Ты вот сюда попал через вход Мидгард. Оттуда к нам большинство смертных и попадает.

– Мидгард… – Это я, хоть и смутно, но помнил: викинги верили в существование девяти различных миров. И дядя Рэндольф что-то твердил о мирах. И мама очень давно мне читала о них в скандинавских сказках. – Ты имеешь в виду мир людей? – спросил я у Хундинга.

– Ага. – Он набрал под завязку воздуха в легкие и на одном дыхании выдал: – В Вальгалле пятьсот сорок этажей, в Девять Миров пятьсот сорок дверей. – Хундинг с ухмылкой перевел дух. – Неизвестно, когда и куда нам придется идти на битву.

– А что, очень часто приходится? – поинтересовался я.

– Да пока ни разу, но все-таки… – Мой провожатый чуть помолчал. – Это может случиться в любой момент. Ох, просто жду не дождусь. Хельги тогда наконец-то меня прекратит наказывать.

– Управляющий? За что ж он тебя наказывает?

Хундинг поморщился.

– Это долго рассказывать. Он и я…

Дверь кабины отъехала в сторону, мы вышли наружу.

– Забудь. – Хундинг хлопнул меня по спине. – Тебе понравится на девятнадцатом. И соседи у тебя будут хорошие.

Гостиничные коридоры с их приглушенным светом вечно мне давят на психику до клаустрофобии. Но коридор девятнадцатого этажа оказался совсем другим. Высоченный сводчатый потолок был выложен, как вы, вероятно, уже догадались, копьями. Полагаю, оптовый склад боевого оружия предоставил отелю Вальгалла славную скидку на них. В металлических бра ярко горели факелы, но, как ни странно, без дыма. Их мягко-оранжевый свет ровными полосами ложился на стены, украшенные щитами, мечами и гобеленами. Холл оказался таким широким, что в нем можно было запросто затеять футбольный матч по всем правилам. На кроваво-красном ковре были вытканы ветви деревьев, которые двигались, словно под дуновением ветра.

Двери из грубо обработанного дуба, ведущие в номера, располагались одна от другой на расстоянии целых пятидесяти шагов. По краям они были окованы толстым железом, однако я не заметил ни на одной из них даже признаков ручек или замков. Зато в центре каждой имелся железный круг размером с тарелку, посередине которого виднелось обрамленное рунами имя.

На первой, попавшейся нам на пути, я прочел: «Хафборн Гундерсен». Из этого номера слышались крики и лязг металла, словно там бились на мечах.

Второй номер с надписью «Мэллори Кин» утопал в совершеннейшей тишине.

Из третьего, с именем Томас Джефферсон, раздавалась пальба, впрочем, скорее смахивающая на компьютерную игру, чем на реально стреляющие стволы. (В прошлой жизни я слышал достаточно и того и другого.)

Возле четвертой двери под буквой «Икс» стояла тележка для обслуживания номеров, на которой валялась отрубленная голова свиньи с немного погрызенными ушами и пятачком.

Я не то чтобы сильный гурман. Жизнь бездомного к этому совершенно не располагает. Но даже если буду от голода помирать, от свиной головы увольте.

Мы почти поравнялись с местом, где коридор разветвлялся надвое, когда из-за угла вылетела огромная темная птица и просвистела в такой близости от меня, что едва не снесла мне ухо. Обернувшись, я увидел, как она исчезает в дали коридора. Черный ворон с блокнотом и ручкой в лапах.

– Это еще что за фрукт? – спросил я у Хундинга.

– Ворон, – коротко бросил он.

Исчерпывающий ответ. Теперь мне, конечно, все было ясно.

Пройдя еще чуть вперед, мы остановились у двери с надписью «Магнус Чейз».

Увидев свое имя, выгравированное на металле и окруженное рунами, я съежился. Остатки надежды, что все это либо ошибка, либо чей-то прикол, приготовленный к моему дню рождения, либо какая-то космическая путаница, испарились. В этой гостинице ожидали меня. Здесь четко и ясно были написаны имя мое и фамилия.

Просто для памяти можете записать: Магнус значит «великий». Мама меня назвала так из-за того, что, во-первых, наша семья ведет род от шведских королей и чего-то еще в этом роде, которые жили миллион лет назад, а во-вторых, потому что считала мое появление самым великим событием в своей жизни. Вот так. Ни больше ни меньше. Меня, впрочем, имя мое всегда раздражало. Люди вечно писали и произносили его неправильно. В школе меня дразнили «Мангустом среди капусты». Ну и я волей-неволей вынужден был огрызаться. Мол, я не Мангуст, а Магнус и по роже вам двинуть в долгу не останусь. Но это теперь для меня было делом минувших дней.

Теперь мое имя было на двери номера. Едва я переступлю порог, как стану считаться въехавшим, и этот номер станет моим новым домом до конца света, если, конечно, регистратор мне не соврал.

– Ну же, давай, открывай, – поторопил меня Хундинг, указывая на ключ с руной в моей руке. Символ этот напоминал знак бесконечности или лежащие на боку песочные часы.



– Это дагаз, – объяснил мне Хундинг. – Не бойся его. Обозначает новые начинания и преобразования. А также открывает твою дверь. Доступ в номер есть только у одного тебя.

Я шумно сглотнул.

– А если, к примеру, кому-то из персонала отеля нужно в него попасть?

– Так ведь у нас-то у всех служебные ключи есть, – то ли в шутку, то ли всерьез похлопал ладонью Хундинг по висевшему у него на боку топору.

Я поднял ключ. Мне не хотелось открывать эту дверь, однако и в коридоре задерживаться было стремно. Так и жди какого-нибудь шального копья или налета пикирующего ворона. Сам толком не отдавая отчета, что делаю, я поднес рунный ключ к точно такой же руне на двери. Кольцо вокруг моих имени и фамилии засветилось зеленым. Дверь распахнулась.

Едва я вошел, челюсть моя отвисла чуть ли не до пола.

Этот номер был много лучше любого места, где я когда-либо жил или которые я когда-нибудь видел, включая особняк дяди Рэндольфа.

В полном трансе я дошел до центра своего нового жилища, где находился открытый лазурному небу атриум. Ботинки мои утопали в густо-зеленой траве. Четыре огромных кряжистых дуба колоннами обрамляли садик. Нижние ветви деревьев вытянулись во все стороны вдоль потолка, переплетаясь с балками, а ветви повыше проросли сквозь отверстие в потолке, образовав ажурный навес. Солнечный свет согревал теплом мои плечи. Ласковый ветерок пронесся по комнате, задув в нее запах жасмина.

– Это как же? – уставился я на Хундинга. – Над нами ведь еще несколько сот этажей. Откуда тогда здесь открытое небо? И вообще, сейчас самый разгар зимы, а тут солнечно и тепло.

– Да кто ее знает, причину-то, – пожал он плечами. – Такое, видать, волшебство. Это же твоя жизнь после смерти, любезный; вот тебя и решили маленько взбодрить. Заслужил.

– Да ну? – Я абсолютно себя не чувствовал заслужившим подобное и с изумлением озирался вокруг.

Он атриума крестом располагались входы в четыре других помещения, каждое из которых достигало размера квартиры, где жили мы с мамой.

Одно из них было прихожей. Второе – спальней с огромной кроватью, но крайне скудно и просто обставленной, несмотря на внушительные размеры. На кровати – бежевое покрывало и пухлые подушки с оборками. Бежевые стены – без картин, зеркал и прочих украшений. И тяжелые темно-коричневые портьеры, которые, если задвинуть, отделяли спальню от остальной части моего нового обиталища.

А ведь мою детскую комнату мама тоже обустроила безо всяких рюшечек с финтифлюшечками. Я с младенчества плохо спал, если в комнате не было совершенно темно и что-то меня отвлекало. Моя новая спальня в точности соответствовала всем этим требованиям. Словно кто-то, проникнув мне в мозг, извлек из него информацию о моих предпочтениях.

Левый отсек взбодрил меня гардеробной и отделанной черно-бежевой плиткой (мои любимые цвета!) ванной комнатой, где обнаружились сауна, душевая кабина, встроенный шкаф, джакузи и ватерклозет с фасонным и навороченным троном, достойным почетных мертвецов с заслугами и пера великих поэтов.

В четвертом крыле находилась вполне себе полноценная кухня, а из нее я попал в гостиную с кожаным диваном, напротив которого висела плазменная панель с шестью игровыми приставками в медиаэтажерке. Возле горящего камина расположились два широких кресла и целый стеллаж, заполненный книгами.

Представьте себе, я люблю читать. Вот такая у меня дикая странность, которая не прошла даже после того, как я бросил школу. В отличие от многих других бездомных, я и в Бостонскую публичную библиотеку ходил не просто чтобы побыть в уютном, теплом и безопасном месте, а читал там всякое-разное. Ох, как же мне не хватало два этих последних года нашего с мамой собрания книг. Я и мечтать не мог, что они снова когда-нибудь у меня окажутся.

Читая надписи на корешках, я вдруг поймал краем глаза снимок в серебряной рамке и повернулся к полке камина, где он стоял.

У меня перехватило дыхание. К горлу подкатил ком. Каким образом…

Не веря, что это возможно, я схватил с полки снимок и поднес поближе к глазам. Я, восьмилетний, и мама стоим на вершине горы Вашингтон в Нью-Гемпшире. Один из самых прекрасных дней в моей жизни. Снял нас по нашей просьбе охранник парка. На фотографии я радостно улыбаюсь (теперь со мной происходит такое редко), обнажив дырку, которая образовалась тогда у меня вместо двух выпавших передних зубов. Мама стоит за моей спиной на коленях, крепко меня обняв. Веснушки ее потемнели от солнца, в уголках глаз от смеха образовались морщинки, а светлые волосы ветер сдул набок.

– Но каким образом? – снова пробормотал я. – Это ведь невозможно.

Снимок существовал в единственном экземпляре, который погиб во время пожара.

Повернувшись к Хундингу, я заметил, что он вытирает глаза.

– Вы в порядке? – Удивили меня его слезы.

Он кашлянул.

– Да. В порядке. А что до того, о чем ты спросил… Отелю нравится обеспечивать вас сувенирами из вашей прежней жизни. Фотографии…

Он умолк, и мне показалось, что под густой завесой его бороды у него дрожат губы.

– Тогда-то ж, когда я помер, давным-давно, никаких фотографий в помине не было, – снова заговорил он. – Везет же тебе.

Давненько никто не завидовал моему везению. Я настолько припух от этого, что даже отвлекся от нашего с мамой снимка. Вот уж и впрямь повезло: два года без мамы бомжом, а потом то ли помер, то ли меня апгрейдили для экспресс-перехода на новый уровень, где этот швейцар из Саксонии торчит с семьсот сорок девятого года нашей эры. Он-то как, интересно, умер и что за семью оставил в своей прежней жизни, если даже спустя тысячу двести лет после этого начинает плакать при малейшем воспоминании? Жесткий же у него новый уровень получился.

Хундинг вдруг резко выпрямился и вытер нос.

– Ну, будет. Если вопросы какие появятся, обращайся к управляющему. А я уж, верно, порадуюсь за обедом, когда услышу о твоих храбрых подвигах.

– Храбрых подвигах? – Я опешил.

– Ладно тебе, не скромничай. Тебя бы не отобрали, коли героем не был.

– Но…

– Было очень приятно вам услужить, сэр, – крайне официально произнес он. – Милости просим в отель «Вальгалла».

Он протянул ладонь, и мне потребовалась целая секунда, прежде чем я допер, что он ждет от меня чаевых.

– Ой! М-м-м, – стушевался я и зашарил по карманам, в надежде хоть что-то найти.

Меня ожидала некоторая удача: шоколадка, которую я увел из кухни у дяди Рэндольфа, в самом что ни на есть лучшем виде переселилась вместе со мной сюда.

– Извини, но это все, что у меня есть, – торопливо вручил я ее своему провожатому.

Глаза его превратились в блюдца.

– О боги Асгарда! Спасибо тебе!

Он понюхал мое подношение, а затем воздел его вверх на обеих ладонях, как священную чашу.

– Вот это да! – трепетно выдохнул он. – В общем, как только тебе что потребуется, мигом ко мне. А твоя валькирия явится за тобой прямо перед обедом. Вот это да! – снова залюбовался он шоколадкой. – Ну и дела!

– Какая еще валькирия? Нет у меня никакой валькирии, – сказал я.

Хундинг, так и не отрывая взгляда от шоколадки, расхохотался.

– Ну, ясное дело. Будь у меня такая валькирия, я бы сказал то же самое. Она хорошенько покуролесила.

– То есть? – насторожился я.

Но Хундинг уже направился к двери.

– Сегодня еще увидимся, а сейчас мне надо кое-что съесть. Желаю тебе не убиться перед обедом, – скороговоркой бросил он мне и вышел.