Уоррен Андерсон беспокойно мерил шагами гостиную, время от времени поглядывая на каминные часы. Было уже четыре утра. Если это не кончится в ближайшем будущем, то он за себя не ручается. Хотя он не в силах помочь сестре. Можно было бы расквасить физиономию Мэлори, но это проклятое обещание связало его по рукам и ногам. Да и что толку бить человека, который даже этого не замечает. Казалось, Джеймсу было еще хуже, чем ему самому, так осунулось и побледнело лицо зятя.
Слава Богу, его не было дома, когда жена Клинтона рожала своих сыновей. Оба раза он был в рейсе, в Китае. Каждый такой рейс продолжался от двух до четырех лет. Дело выгодное, но пароходство Андерсонов этим больше не занималось. «Скайларку» дорога в Кантон была закрыта. Могущественный властитель Чан Ятсен поклялся ни одного из Андерсонов не выпустить из Китая живым. Тогда в Кантоне он действительно попытался сделать все, чтобы догнать и убить и Клинтона, и Уоррена: он послал за ними своих самых ловких наемников, приказав принести головы Андерсонов и вернуть бесценную вазу, которую выиграл Уоррен в ту злополучную ночь.
Если бы Уоррен не был так пьян тогда, ему бы никогда не пришло в голову поставить свой корабль против семейной реликвии Чана. Но он был пьян, и он выиграл вазу! И раз он ее выиграл, то не собирался отказываться от своей удачи.
Клинтон был того же мнения. Ему даже ваза нравилась больше. Но хотя Уоррен овладел вазой в честной игре, торговые дела с Китаем пришлось прикрыть. На Востоке нельзя безнаказанно разозлить такого могущественного человека, каким был Чан в своих владениях, и выйти сухим из воды. Чан, конечно, захватил бы их тогда в доках, но выручила команда.
Уоррен не жалел о том, что пришлось отказаться от торговли с Китаем, поскольку рейсы были уж очень долгими. Кто знает, бывай он почаще дома, Джорджина не отправилась бы искать своего пропавшего жениха в Англию и не повстречала бы Джеймса Мэлори.
Воспоминания о смертельном враге, которого он оставил на другом конце земли, ненадолго отвлекли его. Четыре часа утра. Боже, этому нет конца! Кто-то, вероятно, эта девочка по имени Эми, говорил, что схватки начались утром, около десяти часов. Джорджина ни словом не обмолвилась о них мужу, и он спокойно ушел из дому. Она не хотела его волновать, поэтому он узнал обо всем лишь по возвращении, почти одновременно с гостями. Она страдает уже восемнадцать часов. Неужели это может длиться так долго? Трудно верить доктору, что все идет своим чередом.
Уоррен продолжал ходить по комнате. Джеймс Мэлори тоже продолжал ходить, но в противоположном направлении. Встречаясь на середине пути, они одновременно делали шаг в сторону, затем шли дальше, не замечая друг друга. Дрю ходил в холле, так как с Уорреном ему было тесно в одной комнате. Клинтон сидел, непрерывно барабаня пальцами то по коленям, то по столу, то по краям своего стула. Его тоже не оказалось дома при появлении на свет первенца, так что это был его первый опыт, но он держался неплохо. Самым спокойным выглядел Томас, а лучше всех себя чувствовал Бойд. Он был мертвецки пьян и спал на тахте. Непривычный к выпивке, Бойд от волнения опустошил целую бутылку виски, чего никогда не делал. Уоррен завидовал младшему брату, но, наливая себе, тут же про это забывал и снова принимался метаться из угла в угол.
Томас расхаживал по верхней площадке около спальни. Он первым узнает, когда наступит конец этому аду. Уоррен пробовал бродить наверху, но когда раздался первый же стон Джорджины, лоб его покрылся испариной, ноги задрожали, и Томас выдворил его вниз.
С тех пор прошло пять часов. И во всем виноват Джеймс Мэлори! Уоррен шагнул было к мужу Джорджины, но тут же заметил насмешливый взгляд, искоса брошенный на него Энтони. Чертово обещание! Черт бы побрал его совсем! Всю ночь Энтони переходил со стула на удобную кушетку у стены напротив камина и, казалось, глаз ни с кого не спускал. Держа в руке бокал бренди, он только время от времени нюхал напиток или старался вручить его Джеймсу. Но тот с самого начала отказался и до сих пор не изменил своего решения. Энтони пытался вовлечь брата в разговор, подтрунивал над ним, насмехался, но все было напрасно.
Джеймс ничего этого не слышал, только изредка бормотал:
– Проклятие… Больше не прикоснусь к ней… Боже, спаси и сохрани… Энтони, прикончи меня!
Уоррен бы, к примеру, с удовольствием этим занялся, но Энтони только засмеялся и сказал:
– Старина, я чувствовал себя точно так же, но ты забудешь все это, да и она тоже. Не сомневайся.
После того как Уоррен отнес Джорджину наверх, в дом приехали еще Мэлори – Эдвард с женой Шарлоттой, которая тут же поднялась наверх и больше не показывалась. Другая племянница, Реджина Иден, тоже сразу поднялась, но время от времени показывалась, уверяя дядюшку, что все идет хорошо и Джордж отлично справляется. Последний раз, спустившись, она даже поддразнила Джеймса, утверждая, что вряд ли тот захочет услышать мнение о себе жены в данный момент. Эдвард сначала играл с дочерью в карты, затем принялся раскладывать пасьянс, не обращая внимания на напряженную атмосферу, царившую в комнате. Не один раз он попадал в такую переделку, и его невозмутимость действовала на всех успокаивающе. Его дочь Эми, уютно свернувшись в кресле, дремала. Она проследила за тем, чтобы им подали закуски, но почти никто из гостей не притронулся к еде. Хорошенькая девушка эта Эми. Нет, она просто красавица. Каждый раз, когда Уоррен смотрел в ее сторону, она опускала глаза, как будто боясь встретиться с ним взглядом. Одно плохо: она Мэлори. Какого черта к нему приходят такие мысли? Она слишком молода для него. Скорее она подходит Дрю, да и Дрю ей подходит. Только как он до нее доберется? Через головы дядюшек?
Четверть пятого. Уоррен очень любит детей, но вряд ли когда-нибудь согласится пройти через этот ад снова. Впрочем, он не собирается жениться, так что у него вряд ли будут свои собственные. Женщины – самые недостойные существа на земле. Им нельзя доверять, им нельзя верить, в природе не существует более корыстных созданий. Если бы ему иногда не требовалось утолить некоторые острые желания, в жизни бы ни к одной не подошел. Его сестра была единственным счастливым исключением, единственной женщиной, которая заслуживала заботы и любви. Если с ней что-нибудь случится…
Здесь находился еще один Мэлори. Это был сын Джеймса Джереми. Он заходил поздно вечером и пришел в необычайное волнение, услышав о последних событиях. Он еще очень молод и не знает, что пока рано радоваться. Однако одного взгляда на отца ему хватило, чтобы мгновенно опомниться и уехать, пообещав прислать Конни. Больше его не видели: гостиная оказалась слишком мрачным для него местом. Уоррен не удивился, услышав имя Конни. Имя это принадлежало мужчине, и, судя по тому, что он слышал, это был лучший друг Джеймса, такой же бывший пират. Уоррен уже виделся с ним однажды, в доме Энтони, когда шурин и зять забыли ради Джорджины свою вражду. «Ненадолго, черт меня побери», – как сказал бы его зять.
Уже половина пятого. Тут в комнату вошла Реджина, Дрю и Томас следовали за ней по пятам. Она спешила поделиться новостью с дядей, ничего не сообщая пока никому другому. Но улыбка говорила сама за себя. Все их молитвы были услышаны Всевышним; присутствующие сразу оживились, заулыбались, задвигались и зашумели. От этого радостного гула проснулась Эми, даже Бойд очнулся от своего забытья. Но Джеймсу мало было улыбки, он жаждал слов.
Реджина, прекрасно понимая его состояние, подошла к дядюшке, положила руки ему на плечи и объявила:
– У тебя дочь, и они обе, и мать, и дитя, прекрасно себя чувствуют.
Не помня себя от счастья, Джеймс стиснул племянницу в объятиях так, что она вскрикнула с гримасой боли.
Он сразу выпустил ее и со смехом обернулся, ища глазами Энтони:
– Ну, где этот чертов бокал?
Энтони все еще держал бренди в руке. Джеймс осушил бокал и поставил его на каминную полку. Затем сгреб брата в объятия. Тот, разумеется, выдержал медвежьи тиски, но в конце концов промычал:
– Бог мой, Джеймс, надеюсь, ты не собираешься так набрасываться на Джордж? И уж тем более не плачь. Я, правда, плакал. Но мы оба не можем показать сейчас себя такими ослами.
Джеймс только глуповато хмыкнул и похлопал брата по спине. Он был так счастлив, что на него было больно смотреть. Уоррен подумал, что никогда прежде не видел столько чувств на лице этого человека. Кроме того, еще несколько минут назад, когда они не находили себе места от тревоги и беспокойства за одну и ту же дорогую им женщину, между ними не существовало и тени вражды.
Когда Джеймс повернулся и встретился глазами с Уорреном, тот сказал, ухмыляясь:
– Даже не думай об этом. Я тебе не дамся.
Уоррен имел в виду бурные объятия, в которые заключал Джеймс на радостях тех, кто его поздравлял, но поскольку с того самого момента, как Реджина принесла утешительные известия, Уоррен не переставал улыбаться, Джеймс улыбнулся в ответ, и они пожали друг другу руки.
Поздравления, объятия, похлопывания по спине, рукопожатия продолжались еще долго. Джеймс рвался к жене, но Реджина заверила его, что Джорджина сразу уснула, а доктор с Шарлоттой занялись ребенком.
Наконец появилась Рослин, усталая, но улыбающаяся. Она почти упала в объятия своего мужа и сказала Джеймсу:
– О, она так прекрасна. Без сомнения, из рода Мэлори. Эта не будет похожа на Тони.
С ее слов все поняли, что родилась блондинка.
Джеймс, немного пришедший в себя, заявил:
– Плохо, я уж думал подразнить этим Джордж. К чему? Чтобы она совсем перестала меня принимать.
– Дорогой мой, тебе помощников не нужно, сам справишься.
– Рос, мы можем ехать домой, он пришел в себя, – сказал Энтони жене.
Но в это время Шарлотта вошла в комнату с белым свертком и торжественно вручила свою драгоценную ношу Джеймсу. На миг воцарилось молчание. Счастливый отец этого даже не заметил. Он был поглощен созерцанием своей дочери. Никто из собравшихся в комнате не мог бы вспомнить, что видел когда-нибудь этого человека с выражением такой любви и умиления на лице. Малютка, только что появившаяся на свет, приковала к себе все взоры. Джеймс, гордый своим отцовством, не хотел ни с кем делить эту радость и хотя бы дать ее кому-нибудь подержать. Энтони, однако, вспомнив недавний разговор с братом, с самым невинным видом поинтересовался:
– Послушай, как ты собираешься назвать это маленькое сокровище?
Джеймс, как будто очнувшись, посмотрел на Энтони в упор, затем оглядел столпившихся Андерсонов и объявил:
– Джек.
Естественно, это вызвало бурю протестов, но Джеймс, подождав немного, спокойно осведомился:
– Вы помните, кто ее отец и кто имеет право дать имя ребенку?
Никто не стал спорить. Самый маленький член семейства Мэлори будет назван Джеком, правда, у Андерсонов еще оставалась надежда на Джорджину: возможно, младенца будут крестить как Жаклин, а отец сможет называть ее, как ему вздумается.