Останки вороны обнаружились на другой день. Переливая рыбный суп из кастрюли в супницу, кухарка Дездемона несколько секунд с удивлением разглядывала ворох черных перьев в половнике, потом тонко пискнула – странный звук для большого сильного тела – и, только уронив половник в кастрюлю, отчего на нее выплыла когтистая скорченная лапа, разразилась мощнейшим воплем, нарастающим как охрипшая сирена.
Это было в четверг – рыбный день. Хозяин дома не обедал, но сирену своей поварихи услышал за три километра, правда, по телефону: Маринка бросилась звонить папе.
– Что там еще? – спросил он устало, извинившись перед коллегами.
На соседней даче четверо мужчин за круглым столом в это время изучали карту Венесуэлы.
– Ворона. Дохлая. В супе, – доложила Маринка.
– Наводнение. Аэропорт будет закрыт. Отсидеться негде, – заметил один из мужчин.
– Если подеретесь, накажу всех троих, – предупредил в трубку Виктор Филимонович.
Маринка с Иринкой проявили чудеса выдержки, поэтому с восьми вечера до десяти тридцати Зоя одна драила пятилитровую кастрюлю «Пемолюксом». Степень очищения определяла Дездемона. По запаху. Она трижды обнюхивала кастрюлю, кривилась и мотала головой.
– Хоть бы ты, Зойка, кишки из нее вынула! – укоризненно заметила она в третий раз. – Я дохлые кишки по запаху ни с чем не спутаю! И чего ты добилась этой вороной? Только рыбу дорогую испортила.
– Испортила?.. Да я спасла себе жизнь! У меня аллергия на рыбу, сколько раз тебе говорила ее не готовить!
– Ох, испугала! – хохотнула Дездемона, понаблюдав, как Зоя сердито топает ногами. – Я тебе запеканку сделала. А ты со своей аллергией теперь вот чисти кастрюлю. Нравится запах кишок?
– Уже не пахнет.
– Еще как пахнет! Мой нос, – кухарка многозначительно показала на него пальцем, скосив глаза, – не проведешь!
Для чистоты эксперимента Зоя сунула под нос поварихе букет роз и молотый черный перец. За перец получила внушительный шлепок ладонью по левой ягодице, но даже после этого Дездемона помотала головой – не пойдет, чисти!
Это было накануне отъезда девочек в колледж.
– Сама виновата, – заметил Виктор Филимонович, подсаживаясь в темноте к Зое на ступеньки беседки.
Зоя взяла из его руки сигарету и затянулась. Дождавшись у папочки полного столбняка, выдохнула дым в зависшую над беседкой луну и вернула сигарету.
– Пап, – проникновенно попросила Зоя после этого, – переведи меня в другой интернат.
– Опять за свое? – Кое-как справившись с желанием надавать дочери оплеух за курение, Виктор Филимонович на всякий случай загасил сигарету о подошву дорогих ботинок. – Ты будешь учиться с сестрами, и точка! И не надо устраивать показательный дебилизм, как в прошлом году. Все в колледже знают, что ты за один семестр запросто одолеваешь все предметы за два года, и еще хватает времени пакостить! Я предупредил – двойки тебе не ставить. Будешь мыть полы и убирать в конюшне за каждый «незачет».
– Сейчас все серьезней, – уверила отца девочка.
– Например! – хмыкнул он.
– У Маринки начались месячные.
Виктор Филимонович закашлялся, подавившись смешком. Потом они помолчали. Зоя ждала, пока отец переварит информацию.
– Не вижу связи, – выдал он минуты через три.
– Почти у всех девочек из класса уже пришли месячные.
– Это естественный процесс, – уверенно заявил Виктор Филимонович. – Тебе его тоже не миновать.
– Я младше всех! – повысила голос Зоя. – Пока дождусь этого самого естественного процесса, сестры меня изведут! Ну как же ты не понимаешь, я среди девчонок как неполноценная! Я вообще не могу с тобой об этом говорить, почему ты не женишься, в конце концов?!
– Согласен, для тебя это новое ощущение – чувство неполноценности, – кивнул Виктор Филимонович, проигнорировав ее вопрос.
– Ничего подобного!
– Да? – удивился он.
– Да! Да! – крикнула Зоя и вскочила. – Посмотри на меня! Я же уродина. Толстая и конопатая уродина! И всегда такой была.
Виктор Филимонович еще больше удивился.
– Поговорим на эту тему, когда вырастешь.
– Ты тупой, как все папаши, – вздохнула Зоя и села.
– Не нарывайся.
– И уже никогда не поумнеешь! – продолжала нарываться Зоя. – Я не могу находиться в интернате вместе с сестрами. Это несправедливо – у нас разница в возрасте, а мы толчемся в одном классе!
– Раньше надо было думать: писать диктанты с ошибками, не хвалиться своим умом и сообразительностью и не проскакивать за год по два класса.
Зоя сердито засопела.
– Зачем ты еще Иринку затащил к нам в класс?!
– А зачем ты ее подтягивала по математике и английскому?!
– Я!.. Я убегу.
– Бегала уже. Не надоело?
– Я убегу так, что ты меня не найдешь!
– И в это мы уже играли, – вздохнул Виктор Филимонович. – Когда-нибудь найду, куда ты денешься… Охранников в колледже сменят, сигнализацию дополнительную установят, вот и вся недолга. Дотяни уж как-нибудь до совершеннолетия, получи образование, паспорт и гуляй на все четыре стороны.
– А до тринадцати?
– Что – до тринадцати?
– Если я закончу колледж в тринадцать? Ты меня потом не зафигачишь в какой-нибудь Оксфорд с сестричками на пару?
– С тебя станется, – пробормотал Виктор Филимонович, совершенно не представляя, что он будет делать с Зойкой через три года. Разве что…
– Договорились, – кивнул он. – Если закончишь с отличием в тринадцать, будем считать твое образование законченным. И тогда…
– Что? – не выдержала дочь его затяжного молчания.
– Выдам тебя замуж.
– Как это?.. – оторопела девочка. – А можно?
– Ты же знаешь, я все могу. Я даже знаю, за кого тебя выдам.
– Заметано! – вскочила Зойка.
– Ты что, не спросишь – за кого?
– Мне все равно, – как можно равнодушнее ответила девочка.
– Нет, ну ты должна знать, вдруг…
– Понравится! – уверила его Зоя. – Только есть одно условие.
Виктор Филимонович выдохом снял напряжение, вдруг накатившее спазмом мышц живота. Все не так безнадежно, девчонка в своем уме, раз у нее есть условие, а за три года…
– Одно условие? – уточнил он.
– Одно. Моя свадьба будет первой.
– Не понял, – сознался отец.
– Я выйду замуж первой, а сестры – потом.
– Понял, – кивнул Виктор Филимонович.
Он начал считать, сколько лет будет старшей – Маринке… а Иринке? – она на год младше. Получалось, что через три года, когда Зое исполнится тринадцать, Маринке будет шестнадцать, а Иринке пятнадцать. Все нормально. Зойка пойдет на рекордный трехлетний рывок, а ее сестрам придется «париться», как они выражаются, в колледже еще лет пять как минимум… Какие могут быть свадьбы? Очень довольный собой – теперь эта самая большая заноза в его жизни будет занята по самое горло, – Виктор Филимонович совершил роковую ошибку. Он сказал:
– Договорились!
И не просто сказал, а когда Зойка потребовала подписать договор у юриста, отнесся к ее просьбе очень серьезно.
К полуночи подъехала Мара.
– Что-то случилось? – спросила она, едва выйдя из машины.
– Ничего не случилось, Зойка захотела подписать договор, – весело объявил Виктор Филимонович. – Если закончит за три года свое образование, я выдам ее замуж!
– Я же тебя просила! – сердито хлопнула дверцей Мара. – Просила не принимать важных решений накануне вылета на работу!
– Заткнись и заверь наш договор, – рассердился хозяин.
– Почему здесь челядь топчется? – развела руками Мара.
– Свидетели мы, – объяснил садовник Елисей. – Так Зойка сказала.
– Дали девчонке волю с детства, вот она и куражится, – вздрогнула Мара, кутаясь в платок.
Через пятнадцать минут она, размахивая листком бумаги, возмущенно спросила:
– Кто это сочинял?
– Зойка написала, а что? – Виктор Филимонович вырвал у нее листок и понял, что придется все внимательно прочесть.
– Штрафные санкции читал?
– Штрафные?.. Доча, ты что? – он нашел глазами зевающую Зою.
Та сидела за столом между садовником и кухаркой и изображала, что помирает от скуки.
– Ты юрист, ты и объясняй, что она там мне припаяла за невыполнение договорных обязательств. – Виктор Филимонович сунул бумагу Маре и потребовал, многозначительно подвигав бровями: – Вкратце.
– Вкратце? Тогда так. Если ты не выдашь Зойку замуж в тринадцать лет, после выполнения ею своих обязательств по учебе…
– С ее учебой все понятно, – перебил Виктор Филимонович.
– А тебе понятно, что по нашему законодательству она не может выйти замуж до достижения ею хотя бы шестнадцати лет?
– Не отвлекайся! – повысил голос хозяин и подмигнул дочери. – Что там будет, если не выдам ее замуж?
– Она… Она требует должность Афони Каурского.
– Царство ему небесное! – поспешно перекрестилась Дездемона.
– Не понял! – воскликнул хозяин. – Афони, который подорвался?
– Вот она и требует, чтобы ты обеспечил ей полное обучение подрывному делу и взял в отряд спасателей. Если уж у тебя не получится выдать ее в тринадцать лет замуж.
– Зачем?.. – все еще не мог понять Виктор Филимонович и гнал от себя предчувствие неприятностей.
Садовник Елисей, потрогав распухшую правую скулу, вдруг поддержал Зойку:
– Вместо Афони, значит. А что? Она девчонка сообразительная и не без этого самого… – Он неопределенно повертел рукой перед лицом. – С чутьем и пониманием жизни.
Виктор Филимонович внимательно посмотрел на него, скомкал договор и бросил его на пол.
– Ложный вызов, – сказал он Маре, вставая. – Мой шофер тебя отвезет и до квартиры доведет, половина первого ночи все-таки. А с тобой!.. – он ткнул пальцем в Зойку, та съежилась. – С тобой у нас отдельный разговор будет… – Виктор Филимонович подумал несколько секунд, потом кивнул: – В каникулы!
– Давай хоть какой-нибудь договор подпишем, – тихо попросила Зоя. – Сам составь, я подпишу…
– Обойдешься. Я с тобой как со взрослой, а ты!.. Вместо Афони, вы только послушайте! Детский сад, честное слово!
– Кстати, о честном слове, – решила успокоить девочку юрист Мара. – Устное соглашение в присутствии свидетелей тоже считается юридически обоснованным фактом совершения сделки. Если свидетели, конечно, согласятся впоследствии этот самый факт подтвердить.
Она нарочито серьезно смотрела по очереди на садовника и на Дездемону. Елисей сообразил первым, закивал поспешно, приложил ладонь к груди:
– Да я за Зойку!.. Да я ее хоть сей момент готов объявить своей будущей женой!
– Дурак! – дошло и до Дездемоны. – Очень ты ей нужен, мужлан неотесанный, если она уже через три года учебы в этой Прибалтике бакаланом будет!
– Бакалавром, – поправила Мара.
– Что это за ерунда? – удивился Виктор Филимонович.
– Так по-европейски называется тот, кто у нас, например, закончил техникум и имеет специальное среднее образование.
– Значит, то, что у нас – пэтэушник, по-ихнему– баклан… – пробормотал Виктор Филимонович и, метнув в Зою тяжелый взгляд, приказал:
– Выйди!
Зоя поспешно шмыгнула за дверь. Прошлась по коридору и на цыпочках вернулась к гостиной.
В комнате как раз установилась тишина. Хозяин выяснял, кто сообщил Зойке о смерти подрывника Афони. Тишина затянулась.
– Она могла узнать только от своих! – настаивал хозяин.
– Зачем нам говорить ребенку о таких вещах? – первой приняла на себя гнев хозяина Мара.
– Зачем?! – завелся тот сразу. – А зачем мне подсовывают психолога? Зачем эта дура потом приходит ко мне и начинает нести ахинею о мужской импотенции? Зачем, спрашивается, если она должна была всего лишь устроить реали… рилиа…
– Реабилитационное восстановление, – подсказала Мара.
– Сам знаю! Она должна была устроить восстановление всем, кто видел, как Афоню разнесло на куски! А вместо этого пришла ко мне и стала выяснять…
– Это я виновата, – перебила его Мара. – Привела ее на вечеринку. Для общего знакомства…
Виктор Филимонович посмотрел на нее и как будто выключился. Грузно растекся на стуле.
– На то ты и юрист, чтобы быть виноватой, – пробормотал он.
– А я тут вспомнил, – внедрился садовник Елисей, – когда в прошлом году наших двоих погребло под музеем, Зойка ведь тоже тогда знала, кто умер!
– Да она наверняка подслушивает все время под дверью, – устало отмахнулась Мара.
Все посмотрели на дверь. Зоя с той стороны начала отходить на цыпочках.
– А вы уже знаете, кто жених? – вдруг спросила Дездемона.