Вы говорите, что у меня выросли хорошие дети? Спрашиваете, как мне удалось воспитать их такими? А мне это и не удалось вовсе. Вернее, это не мне удалось. Божья помощь.
Когда у меня рос первый ребенок, мне казалось, что я все про воспитание знаю, все делаю правильно и поэтому такая замечательная у меня дочка. Со вторым ребенком появились сомнения: а так ли хорошо я все знаю? Правильно ли я все делаю? Ну а с третьим – полный провал. Я поняла, что ничего я в воспитании не понимаю.
Хотите, расскажу вам о моем младшем сыне? Хорошо, слушайте.
Сейчас ему двадцать пять. Он закончил институт, работает, женился. Мы с ним теперь очень дружны, он меня любит, уважает, относится ко мне очень бережно. Но что я с ним пережила, чего натерпелась! Чего мне стоило его вырастить! К тому же младших детей я растила одна, без мужа. Он, конечно, был где-то на периферии нашей жизни, но… В общем, одна растила.
Когда сын был маленьким, это был замечательно ласковый ребенок. Я – главный человек в его жизни, и все у нас было хорошо. И в начальной школе он оставался хорошим мальчиком, послушным, хорошо учился. Вот я и решила, что надо его из обычной школы перевести в гимназию. Он ведь мальчик, для него образование, а в будущем работа очень важны.
А в гимназии сразу же все пошло кувырком. Я не знаю, в чем дело, я так в этом и не разобралась, но он сразу скатился в учебе. То ли ему было трудно, а с усидчивостью – плоховато, то ли уже достаточно повзрослел и воли захотелось, то ли просто не хотел больше быть хорошим, – одним словом, уже в пятом классе он стал регулярно прогуливать школу, учился все хуже и хуже, появились тройки, затем двойки, а к седьмому классу, похоже, совсем учиться перестал: уже в начале учебного года нарисовались две двойки в четверти.
Я отчаянно боролась: разговаривала с ним, провожала его в школу, проверяла домашние задания, делала уроки вместе с ним. Очень не хотелось уходить из гимназии. Я постоянно общалась с учителями – вызывали чуть ли не каждую неделю. А когда две двойки в четверти – вызвал меня к себе уже директор. Он популярно объяснил мне, что мой сын учебу в гимназии не тянет. Но удалось уговорить его не выгонять сына до конца учебного года, пообещать, что если к концу седьмого класса дела наши не поправятся, я своего лентяя из гимназии заберу.
И я продолжила свою борьбу с сыном за его хорошее образование, за место в гимназии. Но дела так и не поправились, и я перевела его в обычную, без затей, школу рядом с домом.
И восьмой класс стал для меня просто кошмаром. Мало того, что сын не учился и прогуливал, у него появились новые друзья, с которыми он начал выпивать и научился курить. А ему было всего четырнадцать! Он даже в милицию попадал: за распитие спиртных напитков в общественном месте. Одним словом, как говорят, совсем от рук отбился.
Что я только не делала! Тут были и кнут, и пряник, и походы к психологу, и, конечно, молитвы. А он к тому времени в храм уже и на праздники перестал заглядывать, не то что исповедоваться и причащаться.
Однажды, убирая в его комнате, я наткнулась на тетрадь, которая лежала на его столе. Не знаю, никогда у него не спрашивала, случайность это была, или он намеренно ее там оставил. Вообще ни разу не упомянула ему, что я это прочла… Наискосок разворота в тетрадке было написано, таким красивым шрифтом, ярко и жирно: «Я ненавижу свою мать».
Что со мной было, я и описать вам не могу. На всю жизнь в моем мозгу отпечаталась эта надпись… Но сыну я ничего не сказала.
И вот уже класс девятый. В конце должны быть экзамены, по результатам которых он либо остается в школе, идет в десятый, или уходит неизвестно куда. А он по-прежнему не учится. Теперь и со мной ведет себя отвратительно: грубит, даже кричит на меня, а еще и деньги у меня стали пропадать.
В этот период все мои исповеди у духовника превратились в сплошной стон и плач. Я все пыталась понять, что я делала неправильно, в чем виновата. А батюшка, надо отдать ему должное, все время меня утешал. Он говорил, что моя любовь, мое воспитание в православии, то, что причащала его с младенчества, – все это должно принести свои плоды, надо только подождать, потерпеть.
В середине учебного года он заболел – подхватил грипп. Болел тяжело, с высоченной температурой. А надо сказать, с этим у нас с самого младенчества были проблемы: температуру почему-то было очень трудно сбить. Глотает жаропонижающие, а она не снижается.
И вот, мечется он в жару, весь красный, глаза лихорадочно блестят, такой несчастный. И в какой-то момент задремал. Я села рядом с ним, смотрю на него, жалко его, несмотря ни на что, а сделать ничего не могу.
И тут, прямо у меня на глазах… Ужас… Страшно вспоминать… Его начинают бить судороги, из горла вырывается нечеловеческий вопль, пена изо рта… Эпилептический припадок… Я видела такое и, слава Богу, знала, что надо делать… Не растерялась… Потом вызвала «скорую»…
А он пришел в себя и ничего не помнит. Я ему рассказываю, а он мне не верит, так и говорит: врешь ты все!
Приехала «скорая», хотели забрать в больницу. Я не отдала.
Он поправился от гриппа, и обычная его веселая жизнь продолжилась. Пил, гулял, прогуливал школу, учиться не хотел.
Спустя пару недель сидит он за компьютером, играет в какую-то стрелялку. Вдруг слышу грохот из его комнаты. Вбегаю, а он на полу опять в судорогах бьется. Но и в этот раз он ничего не помнит и не верит мне. Только боли в теле и синякам удивляется. Идти к врачу и обследоваться отказывается, говорит: ничего не было, ты все придумала. В следующий раз уже все произошло вне дома, когда он был с друзьями. Хорошо хоть они не очень испугались. Когда очухался, привели его домой. Вот когда ему рассказали об этом дружки, описали, что было, во всех подробностях, он, наконец, поверил. Согласился пройти обследование.
И опять я сражаюсь, теперь уже с его болезнью. Сначала – поиск хорошего врача. Всех знакомых на ноги поставила. Нашли хорошего, но платного. Деньги нужны – в долги влезла, потом два года расплачивалась. Прошел он всякие обследования: и простые, и сложные – все дорогостоящие. Диагноз поставили: эпилепсия.
Дальше – подбор лекарства. Одно – не подошло, второе – тоже что-то не так. Наконец, на третьем остановились. Ему от врача – куча всяких рекомендаций: чего нельзя делать, что припадки провоцирует. В частности: нужно полностью исключить алкоголь и курение. Слава Богу, сын в достаточной мере испугался, чтобы послушаться доктора. Итак, в тринадцать он пить и курить начал, а в пятнадцать ему пришлось все это бросить. И в результате дружки прежние куда-то подевались – неинтересно им с ним стало, да и впечатление от припадка, который был у них на глазах, тоже, я думаю, сыграло свою роль.
Но проблемы с учебой никуда не делись. В учебе отстал он сильно. Мы в школе скрывали его болезнь, благо, там припадков ни разу не было.
Еще надо рассказать вам о его классной руководительнице. Она принимала очень активное участие в воспитании моего сына. Это выражалось в том, что она его постоянно ругала, выгоняла, звонила мне и рассказывала, какой он у меня ужасный.
Однажды она просто на него напала. Не помню точно, за что, но, кажется, он, не заметив ее, выругался матом… Да, да… Именно так и было…
Она схватила его, что называется, за грудки и начала трясти изо всех сил, он аж стукался головой об стенку. А он даже не сопротивлялся. Наверное, неудобно было – женщина ведь. А может, растерялся – его никто никогда не бил.
Он был потрясен происшедшим, все мне рассказал, а едва рассказ закончил, у него случился очередной припадок. Я сгоряча учительнице позвонила и сказала все, что о ней думаю. Пришлось рассказать и о болезни.
И начались новые мытарства. Сначала меня вызвала классная руководительница. Она пыталась понять, не собираюсь ли я на нее жаловаться куда-нибудь. Поняв, что нет, – успокоилась. Вернее, я думала, что успокоилась и инцидент исчерпан. Но я ошиблась. Пару дней спустя меня вызвали к директору и предложили сына из школы забрать. Классная руководительница заявила директору: или я, или он. Директриса страшно извинялась, – надо сказать, хорошая женщина, понимающая, – но она ничего не могла поделать: учителей не хватает, она не может расстаться с опытным преподавателем.
В общем, опять пришлось уговаривать, чтобы хотя бы год дали закончить. И до конца учебного года я боролась уже за сына с преподавателями, которые дружно на него ополчились. Были какие-то педсоветы, собрания, вызовы к разным учителям, хотя теперь все было гораздо лучше: и прогуливать он перестал, и учиться начал.
В результате экзамены сдать удалось ему вполне прилично: я сама с сыном много занималась, и он мне подчинился, сидел, слушал, решал задачки и примеры по математике, писал диктанты. В общем, к экзаменам я его подготовила. А там и решение нашлось: пошел он в десятый класс, и в другую школу переводить не понадобилось – согласилась взять его в свой класс, параллельный, другая учительница.
Как-то вечером читала я вечернее правило, и вдруг обнаружила себя сидящей на кровати, молитвослов на коленях, а я плачу. Даже и не помню, дочитала я молитвы до конца или нет. Что же такое, думаю. Не одно, так другое. То проблемы с учебой, то с поведением, то со здоровьем. Тут входит в мою комнату сын.
Увидел мои слезы, сел рядом на кровать и говорит: «Мам, ну что ты?.. Не плачь… Если ты из-за учебы моей – то ведь все обошлось. Не волнуйся, школу я закончу нормально. Ну а если из-за болезни – то рассуди сама. Я бросил пить и курить из-за нее, сама собой отпала дурная компания. Да и припадки все реже и реже, может, лекарства помогут, и они совсем прекратятся. А самое главное, если бы не болезнь моя, я бы никогда не понял, что ты мой самый верный, самый лучший друг».