Лия проснулась от звука ключа в замке. Сердце забилось так, будто хотело вырваться через рёбра. Опять он. В щель между ящиками пробивался тусклый свет – фонарь в его руке дрожал, как осиновый лист на ветру.
– Я… принёс книги, – сказал Флориан, ставя на пол котелок с похлёбкой. Голос сорвался на полуслове, будто он сам не верил в то, что делает.
Она не двинулась. Вчерашний хлеб всё ещё лежал недоеденным – слишком опасно жевать громко. Но книги… Их запах потянулся к ней сквозь тьму, как щупальце старой жизни. Томас Манн. Гёте. Запрещённые авторы.
– Зачем? – спросила она, не сводя глаз с его сапог. Чищеных до блеска, как полагается образцовому члену Гитлерюгенда.
– Ты сказала, что крысы сдохли. Может, книги… не дадут сойти с ума.
Он говорил так, будто слова были гвоздями, а язык – молотком. Лия потянулась к корешку, стараясь не шуршать. Страницы пахли сыростью и лавандой. Мама закладывала лаванду в книги от моли.
– Ты умеешь читать? – спросил он, присаживаясь на корточки. Расстояние между ними сократилось на полметра.
– Мой отец был учителем, – вырвалось у неё прежде, чем она успела прикусить язык. Глупая. Слишком много.
Флориан потянулся к карману. Лия отпрянула, ударившись спиной о стену, но он достал лишь смятый листок.
– Это… стихи. Твои? – он развернул бумагу, где расплывшиеся строчки «Тишина кричит громче снарядов» сливались с пятнами сырости.
Кровь ударила в виски. Когда он успел? Вчера, когда ронял звёздную карту… Она сглотнула, чувствуя, как предательская дрожь поднимается от кончиков пальцев.
– Зачем ты это хранил? – прошептала она.
Он отвернулся, разглядывая трещину на потолке. – Потому что это правда. А у нас… – он мотнул головой в сторону радиошума сверху, – всё ложь.
Тишина повисла густая, как кисель. Лия прижала листок к груди, вдруг осознав, что он не носит значок Гитлерюгенда. Сегодня.
– Можешь оставить книги, – сказала она, пряча стихи в складки платья. – Но если принесёшь Геббельса – сожгу на растопку.
Он фыркнул. Не смех – короткий выдох, будто сорвавшийся с цепи. Её собственная губа дрогнула в ответ. Диссонанс в симфонии тишины, подумала она, и тут же испугалась этого сходства.
– Флориан! – голос сверху пробил потолок, заставив обоих вздрогнуть. Отец. – Иди сюда! Эрих ждёт у входа.
Мальчик вскочил, словно обжёгшись. Лия заметила, как побелели его костяшки на рукоятке фонаря.
– Спрячь книги под бочку, – бросил он, уже поднимаясь по ступенькам. – И… не выходи, даже если услышишь стрельбу.
Дверь захлопнулась. Лия прижала ладонь к земляной стене, чувствуя вибрацию шагов над головой. Голоса – два. Второй, пронзительный и жёсткий, резанул по нервам:
– Ты что, целый час копался в подвале? – Эрих.
– Инвентаризацию делал, – ответил Флориан слишком быстро.
– Инвентаризацию? – засмеялся гость. Звук напоминал скрип ржавых петель. – Может, там крысы секреты Рейха грызут?
Сердце Лии замерло. Она впилась ногтями в книжный переплёт, слушая, как Флориан бормочет что-то о плесени и лекарственных травах. Шаги затихли у выхода, но прежде, чем дверь захлопнулась, Эрих бросил:
– Завтра проверю твою «инвентаризацию». С фонарём.
Тишина. Лия медленно выдохнула, разжимая пальцы. На обложке «Страданий молодого Вертера» остались четыре полумесяца – следы её ногтей.
Когда в полночь Флориан вернулся, она сидела, обхватив колени, и смотрела на звёздную карту.
– Ты ошибся, – сказала она, не глядя на него. – Вот здесь. Алькор и Мицар. Ты соединил их линией, но между ними – целая пропасть.
Он сел на ступеньку, усталостью. – Это не ошибка. Я так вижу.
– Видишь мосты там, где их нет?
– Вижу то, что может быть, – он потянулся к карте, и их пальцы едва соприкоснулись. – Если очень хотеть.
Лия отдернула руку, но стихотворение в её кармане вдруг стало весить тяжелее.