Флориан ненавидел полнолуние. В такие ночи патрули шагали громче, будто сама луна стучала в двери с вопросом: «Что ты скрываешь?» Он прижал краюху хлеба к груди, крадучись пробираясь к подвалу. «Всего пять шагов», – шептал он, но на третьем шаге услышал стон. Не крысы. Человеческий. Скрип половиц под его ботинками прозвучал как выстрел. В ушах застучало – ритм-ритм-ритм, – совпадая с тиканьем часов в аптеке наверху. Те самых, что остановились в день, когда мать закрыла глаза навсегда. Он сглотнул ком в горле, сжимая скалку так, что ладони вспотели. – Выходи, – прошипел он, и из-за бочки с уксусом поднялась она – худая, с глазами как угольки, выгоревшими до пепла. Её платье висело мешком, но взгляд… Он видел такой у раненых лис – готовых укусить даже в смертельной слабости. – Убей меня, если ты один из них, – сказала девушка. Голос хриплый, будто пропахший дымом. Флориан разжал пальцы. Скалка глухо ударила о земляной пол. В этом «если» была целая вселенная. Где-то над головой, за тонким слоем досок, радио бубнило о победе, а отец, наверное, сидел в кресле, разминая больные колени. «Еврейская зараза», – бормотал он за ужином, размазывая картофельное пюре по тарелке. Но эта девчонка… Она дрожала. – Я… – он сглотнул, чувствуя, как горит шея под воротником формы Гитлерюгенда. – Я не знаю, кто я. – Зачем тогда пришёл? – она отступила в тень, спотыкаясь о ящик с пузырьками. На полу блеснуло стекло – разбитый флакон с настойкой валерианы. – Кормить крыс. – Он швырнул хлеб. Она поймала его на лету, звериной грацией. – Крысы здесь давно сдохли. От голода. Они смотрели друг на друга сквозь полумрак. Где-то над головой заскрипела дверь, и голос отца просочился сквозь люк: – Флориан? Опять возишься с этими банками? Он наступил на скалку, прикрывая её телом. – Да, отец. Хочу проверить… чернильные орешки. Для рецептов. Пауза. Шаги удалились, сливаясь с треском радиоволн: «…наш долг – очистить Европу!» Лия разжала кулак. На ладони лежала звёздная карта – Флориан уронил её, испугавшись. Бумага, испещрённая созвездиями, дрожала в её пальцах. – Ты рисуешь их? – в её интонации пробилась трещина. Не страх. Что-то мягче. Он кивнул, не решаясь приблизиться. – Иногда… когда небо чистое. – А сейчас чистое? Флориан взглянул в узкое окошко под потолком. Чёрный квадрат, будто заклеенный сажей. – Не знаю. Она протянула карту обратно. На краю листа он заметил пятно – ржавое, в форме капли. Кровь? Но спросить не успел. – Меня зовут… – она запнулась, пальцы вцепились в амулет под воротником. – Лена. Ложь висела между ними прозрачной пеленой. Он сделал шаг назад, нащупывая ступеньки. – Возвращаюсь завтра. С едой. Если… – он замялся, чувствуя глупость слов. – Если не выдашь себя стуком сердца. Наверху, в аптеке, часы всё ещё показывали 8:17. Время материной смерти. Флориан прижал ладонь к стеклянному циферблату, гадая, сколько минут осталось до того, как «Лена» станет самой опасной тайной его жизни.