В доме было тихо, пахло свежим хлебом и капустой. Его мать приподнялась на дюйм – свой предсмертный дюйм, – и кровать под ней заскрипела.
– Габриел, мальчик мой, подойди ко мне.
На четвереньках он вскарабкался на матрас, свернулся калачиком около матери, как щенок, и вдруг почувствовал, что пальцы, коснувшиеся его волос, холодные.
– Габриел, английский джентльмен всегда исполняет свой долг, – произнесла она слабым голосом. – Обещай мне, что будешь хорошим мальчиком, настоящим английским джентльменом, как твой отец.
Он кивнул и потерся головой об одеяло.
– Мама, ты умрешь?
– Нет, дорогой, умрет только мое земное тело, – прошептала бедная женщина. – Материнская любовь не умирает: ни время, ни могила для нее не преграда, понимаешь?
Габриел пока не понимал, но все равно кивнул:
– Обещаю, что буду настоящим джентльменом.
Умирающая вздохнула и погрузилась в забытье.
– Я только говорю, миледи, что не справедливо выгонять женщину из собственного дома, даже если она вдова, – заметила Нелли, щеткой расчесывая густые светлые волосы хозяйки.
– Это не мой дом, – возразила герцогиня, – так что, где мне жить, должен решить его хозяин.
А что, женщина не может быть хозяйкой?
– У моей тети Марджи, например, есть дом, – ворчливо заметила Нелли, – и еще таверна. И, можете не сомневаться, ни один мужчина никогда ее оттуда не выгонит.
– Остается ей только позавидовать. – Взглянув в зеркало, герцогиня грустно улыбнулась. – У нее есть свобода, на которую мы не можем рассчитывать.
– Вы имеете в виду благородных дам? – со знанием дела уточнила Нелли. – Нет, миледи, я уж повидала на своем веку: лучше зарабатывать свой хлеб собственным трудом – вот что вам скажу.
– Какая ты мудрая, Нелли.
Герцогиня посмотрела на крепкие ловкие руки служанки. Они вместе уже десять лет. В отличие от хозяйки женщина выглядела на свой возраст: волосы поседели, на лбу появились морщинки. Теперь, после смерти его светлости, женщины часто оставались одни, и тогда служанка называла хозяйку прежним титулом, и герцогиня ее не поправляла. Ее не привлекало то высокое положение, которое было даровано ей судьбой. Ее единственным желанием было тихо прожить оставшиеся годы.
– Значит, от лорда Суинберна ничего нет? – Нелли отложила щетку и протянула руку к фарфоровому блюдцу со шпильками.
– Есть письмо из Парижа, – сообщила герцогиня, постаравшись изобразить веселье. – Папа опять готовится стать отцом, причем очень скоро. Очевидно, свадебное путешествие было таким, о каком можно только мечтать.
– А как же вы, миледи? – Нелли встретилась в зеркале взглядом с герцогиней. – Вы не можете вернуться домой? Ведь в Гринфилдсе достаточно места для вас троих, хотя, конечно, дом там не такой огромный, как этот.
– Пенелопа очень молода, да и замужем недавно, – неуверенно проговорила герцогиня. – Папа говорит, что, возможно, после рождения ребенка… – Так и не закончив фразу, она замолчала, а Нелли, закрутив первую прядь, пробурчала, орудуя шпилькой:
– Ну да, оно и понятно: один дом – одна хозяйка.
– Знаешь, у меня нет особого желания возвращаться домой. Честно говоря, я там буду чувствовать себя не на месте. В этом отец прав.
– Может, лорд Элбридж? – предположила Нелли.
– Господь с вами! Мой брат еще тот гуляка. Зачем ему сестра, о которой нужно заботиться. – Герцогиня коснулась руки горничной. – Не переживай, Нелли, я не бедная, и, когда нам станут ясны планы нового герцога, я, вероятно, смогу снять себе отдельное жилье.
– Да, это верно, – согласилась Нелли. – После смерти старого герцога над этим домом нависли тучи. И люди разное говорят.
– Это просто сплетни, и ничего больше, – возразила герцогиня. – Но все равно лучше переехать – быть может, в Бат или Брайтон. Как тебе это?
– О, мадам, не думаю. – Нелли сморщила нос. – Я городская до мозга костей, но беспокоюсь вовсе не о себе. Скорее всего, пойду работать к тетушке Марджи.
– Может, у нее найдется место для нас обеих? – улыбнулась герцогиня. – Мне кажется, я могла бы стать вполне приличной горничной.
– Фу-у! – Нелли высвободила пальцы. – С такими руками? Сомневаюсь, миледи. Давайте уже этим буду заниматься я.
В комнате неожиданно потемнело, как будто погасла лампа.
– Ну вот, опять этот проклятый дождь, – недовольно буркнула Нелли, бросив взгляд в окно.
– Может, обойдет стороной, – с надеждой сказала герцогиня.
– Ну, это вряд ли: я чувствую, – возразила горничная. – Что-то странное в воздухе, что-то… Не знаю. Будет гроза, наверное. Это все из-за несносной августовской жары. Мы все ослабли.
– Да, она нас измотала, – согласилась герцогиня.
Пожав плечами, Нелли закрутила вверх еще одну прядь и посмотрела на хозяйку:
– Пожалуй, я уложу ее повыше, по-герцогски… я правильно говорю?
– Да, все правильно, – успокоила ее герцогиня, – но не стоит на это тратить время: просто зачеши волосы наверх.
– Прекратите, мадам, – с укоризной заметила Нелли. – Он не такой, как все остальные, что толпами торопятся сюда из Лондона. Кузен чрезвычайно щедр. Вы должны принарядиться и произвести на него хорошее впечатление.
Герцогиня поняла, что для Нелли это очень важно, и улыбнулась. В последнее время она мало заботилась о своей внешности, однако, как заметила горничная, это не останавливало кавалеров. Они приезжали с визитами, чтобы якобы выразить сочувствие, а на самом деле выяснить, как обстоят дела, но герцогиня безошибочно определяла хищников – пусть вежливых, хорошо воспитанных, но все-таки хищников. Очевидно, за ее состоянием охотились все проходимцы Лондона, а приличные джентльмены пока держались на расстоянии.
– Да, ты права, – наконец сказала герцогиня, – безусловно, права: пусть будет по-герцогски.
Искусные руки горничной быстро справились с волосами герцогини, собрав их вверх, в элегантный золотистый пучок, из которого на затылок спускались упругие локоны.
– Вы наденете шелк цвета баклажана, мадам? – спросила Нелли, укладывая последний завиток. – Тогда я украшу прическу подходящими черными ленточками.
– Да, и, пожалуй, приготовь мою черную шаль.
– Думаю, пора бы уже ее заменить, – заметила Нелли, распуская моток черной, уже не новой ленты. – А через пару-тройку недель вы сможете и вовсе отказаться от траура.
– Да, это было бы неплохо.
Платье можно сменить, а вот скорбь, не сомневалась герцогиня, останется с ней до конца дней, пусть и глубоко внутри.
Внезапно снизу, с мощеного двора, донеслись непривычные звуки: цокот лошадиных копыт, стук колес экипажа и заглушающий все это голос дворецкого, раздраженно отдававшего приказы слугам. А еще через мгновение в доме начался настоящий тарарам: вверх и вниз по черной лестнице забегали люди, захлопали двери.
– Похоже, к вам гости, – подойдя к окну, сообщила Нелли. – О, экипаж великолепен, мадам. Блестящее черное ландо с красными колесами. И кучер тоже в черно-красной ливрее. Должно быть, пассажир – настоящий набо́б[1].
– Это наш несчастный маленький осиротевший кузен, – тихо заметила герцогиня.
– О, новый хозяин уже давным-давно не живет на воде и хлебе, мадам, – доложила Нелли, выглядывая в окно из-за шторы. – И, по-видимому, рассчитывает на королевский прием. Коггинс выстроил на лестнице всех слуг – мрачных, как надгробные памятники.
– Разве там нет дождя? – Герцогиня бросила взгляд на окно. – А то у миссис Масбери ужасный кашель.
– Да что вы: льет вовсю, – махнула рукой горничная, едва ли не прижавшись носом к стеклу. – Но Коггинс держит слуг в строгости, так что никто не смеет даже пошевелиться. Ой, подождите: экипаж остановился. Один из прибывших лакеев спрыгнул, чтобы открыть дверцу. Вот он выходит… О, святые небеса…
– Нелли, ну что там? – Герцогиня повернулась на стуле.
– Вот это да, мадам, – почти с благоговением в голосе проговорила служанка. – Он какой-то неземной, больше похож на ангела, но грустного, с дурным характером, как те, что мечут молнии на потолке бального зала.
– Нелли, пожалуйста, не смеши меня.
– О, мадам, я вовсе не шучу. И он очень молод, ой совсем не такой, как я ожидала.
Некоторое время они обе прислушивались к гулу приветствий внизу, а Нелли продолжала описывать нового герцога: цвет волос, ширину плеч, покрой одежды – и каждое его действие. Казалось, он даже не замечает, что льет как из ведра, а слуги стоят на крыльце.
Постепенно герцогиня начала ощущать, как в ней пробуждается давно забытое живое чувство – праведный гнев, – и искренне удивилась. Она была готова защищать миссис Масбери, а новому герцогу пожелала заработать чахотку. Ангел с дурным характером, как же!
В это время в отдалении зловеще загрохотал гром, и стук дождя по крышам превратился в какофонический рев. Внизу захлопали двери, раздались крики, звякнула упряжь, экипаж стал отъезжать, и на мгновение все превратилось в хаос.
– Ну вот, мадам, похоже, началось, – отвернувшись от окна, сообщила горничная.
– Ради бога, что началось? – нахмурилась герцогиня.
– Как что – гроза, конечно.
Огромный холл Селсдон-Корта был великолепен. Только очень состоятельные хозяева могли позволить себе иметь столько свободного пространства из мрамора с позолотой, в котором, кроме произведений искусства, почти ничего не было. Остановившись в центре холла, Гарет принялся медленно поворачивать по кругу. Здесь все было прежним: монументальным, до блеска отполированным, даже коллекция живописи осталась развешанной точно так же: Пуссен над Юдит Лейстер; Ван Дейк слева от Хоха; три картины Рембрандта в массивных величественных рамах – между дверями в гостиную, и еще много других, так хорошо знакомых. На мгновение, пока слуги сновали туда-сюда: лакеи вносили его багаж, горничные и кухонная прислуга спешили на свои рабочие места, Гарет закрыл глаза. Звуки и даже запахи были те же, что прежде.
И все же что-то изменилось. Гарет открыл глаза и огляделся. Кого-то из слуг он узнал, но остальных нет – может, потому, что мало кто осмеливался поднять на него глаза. А чего он ожидал? Они, несомненно, слышали сплетни.
Уже не было на свете Питера, важного дворецкого Селсдон-Корта. Мистер Ноуэлл, любимый лакей кузена Гарета, должно быть, тоже нашел свое последнее пристанище. Не было видно даже миссис Харт, старой сварливой экономки, а вместо нее всем в доме заправляла худая дама с добрыми глазами, волосами мышиного цвета и нехорошим кашлем. Миссис Масгроув? Нет, не так.
– Коггинс, – окликнул дворецкого Гарет, – мне нужен полный список прислуги, с указанием должностей, возраста и срока службы.
– Слушаюсь, ваша светлость. – В глазах дворецкого вспыхнула тревога, но он быстро ее погасил.
– И где управляющий имением мистер Уотсон, черт возьми? – добавил Гарет и, заметив легкую тревогу и растерянность Коггинса, заинтересовался, что такого наговорили о нем всем этим людям, чем так запугали.
– Ваша светлость, у меня не было возможности сообщить мистеру Уотсону о вашем прибытии, – пробормотал дворецкий очень тихо, как и все остальные, будто это и не дом вовсе, а мавзолей какой-то. – Думаю, он уехал в Портсмут.
– В Портсмут? Зачем?
– Надо получить запчасти для молотилки, которые пришли из Глазго.
– А что, теперь используются какие-то хитроумные приспособления?
– Такое распоряжение отдал покойный герцог как раз накануне смерти, – пояснил дворецкий, – но пока машины не пользуются особой популярностью. Могу сказать, что дальше к югу с ними были трудности.
– А-а, это из-за них люди остаются без работы? – протянул Гарет, сцепив руки за спиной.
– Многие так говорят, ваша светлость. – Коггинс остановил проходившего мимо лакея, тот кивнул, и дворецкий указал рукой на одну из величественных лестниц, которая двумя симметричными полукружьями вела из холла наверх. – Ваши покои уже готовы, сэр. Позволите вас проводить?
– Прежде всего мне нужно встретиться с герцогиней, – резко ответил Гарет, которому хотелось как можно скорее покончить с делами.
– Да, конечно, ваша светлость. – Коггинс, нужно отдать ему должное, не смутился. – Но не хотите ли сначала переодеться?
Переодеться? Гарет совершенно забыл, что обитатели Селсдон-Корта то и дело меняли одежду: к завтраку, на прогулку, к обеду… Герцогиня, несомненно, придет в ужас, если к ней явится джентльмен в одежде, которую не менял… о боже, аж целых семь часов! Гарета просто сочли бы неряхой. «Quelle horreur!»[2] – как любит говорить мистер Кембл.
– С вами не приехал камердинер? – удивился Коггинс, когда они поднимались по лестнице.
– Нет, он был слишком дерзким, и я отрубил ему голову.
Резко остановившись на ступеньке, дворецкий едва заметно вздрогнул, но от страха, возмущения или смеха, Гарет не мог сказать.
– Господи, Коггинс, да не тряситесь вы – это была шутка. У меня просто нет камердинера. Со временем, возможно, обзаведусь, а пока справляюсь сам.
Неожиданно ему вспомнилась Ксантия, которой было совершенно наплевать, кто во что одет. И сама она могла ходить в одном и том же платье по три дня, и не потому, что их не было, а потому что она просто не придавала этому никакого значения. Главное для нее – работа.
Гарет вдруг по-настоящему осознал, что будет по ней скучать. Теперь их судьбы разошлись и, вероятно, никогда больше не пересекутся. Его прежняя жизнь, которую он так упорно старался построить на руинах своего детства, закончилась. Гарету казалось, что он вернулся к тому, с чего начинал. Новый социальный статус не стал для него благодеянием. Это было проклятие, адское проклятие.
Они подошли к двустворчатым дверям, которые, казалось, были вырезаны из цельного куска красного дерева. Широким жестом распахнув створки, Коггинс отступил в сторону, предоставляя возможность его светлости насладиться открывшимся великолепием, затем доложил, указывая рукой на огромную комнату:
– Покои герцога. Справа ваша гардеробная, слева – гостиная.
Стараясь не разевать рот от изумления, Гарет последовал за дворецким. В эти помещения он никогда прежде не заходил, и они показались ему поистине великолепными. Спальня была обита нежно-голубым шелком, балдахин над кроватью, тоже голубой, только чуть темнее, на полу лежал огромный синий с серебром персидский ковер.
Они прошли в гостиную, тоже богато украшенную, но обставленную более изящной мебелью. Заметив в дальней стене еще одну дверь, Гарет открыл ее и, ощутив нежный аромат гардении, защекотавший ноздри, спросил:
– Что здесь?
– Это спальня герцогини, – ответил дворецкий. – Конечно, когда ее светлость находится здесь, в имении.
Гарет снова – на этот раз глубже – вдохнул запах цветов, в котором было что-то пьянящее и слегка напоминало аромат цветущего лотоса.
– Герцогиня в имении, Коггинс, – наконец заговорил Гарет. – Что с ней?
– Вдовствующая герцогиня перебралась в другие апартаменты, – объяснил дворецкий, склонив голову. – Она уверена, что таково было бы ваше желание.
– Нет-нет! – Гарет быстро захлопнул дверь. – Немедленно верните ее. Здесь есть другие апартаменты? Я займу их.
Однако Коггинс возразил:
– Ваша светлость, лучше бы вам обсудить это с самой герцогиней.
– Что ж, я так и сделаю.
Два лакея принесли горячую воду и наполнили выдвинутую на середину гардеробной сидячую ванну.
– Передайте герцогине, что я буду через двадцать минут, – сказал Гарет и принялся раздеваться. – Мы поговорим в кабинете.
– Ваша светлость, может быть, в утренней гостиной? – смущенно предложил Коггинс.
– Утренняя гостиная? А что, есть дневная, вечерняя? – Руки Гарета замерли на пуговицах жилета. – Какой ужас! А в чем дело?
– Герцогиня очень уж не жалует кабинет. – Дворецкий пожал плечами. – Ей не нравятся темные помещения: кабинет, библиотека, северные гостиные. Честно говоря, если не считать обедов, она редко покидает южное крыло.
– И как давно у нее появилась такая странная привычка? – хмуро поинтересовался Гарет, поскольку это совсем не вязалось с необузданным нравом женщины, которую он знал.
– Не могу сказать, ваша светлость. Герцогиня… очень необычная женщина, – ответил дворецкий и поджал губы.
– Необычная?
– Э-э… слишком чувствительная, – пояснил Коггинс.
– А-а! – Гарет сбросил жилет и рубашку. – Вы хотите сказать, что она себе не отказывает ни в чем. Что ж, отлично. Не мое дело переделывать ее. Итак, в утренней гостиной через… восемнадцать минут.
– Восемнадцать? – эхом повторил дворецкий.
– Да, Коггинс. – Гарет бросил оставшуюся одежу на кровать. – Потому что время – деньги. И пришла пора всем здесь это усвоить.