– Тятя! Тять, куда мы идем? Ты обещал, что скажешь, а все молчишь. И мамка, зачем пирогов столько напекла? Еле корзину тянем! Кому в лесу пироги нужны? Ну, тять! Ну, скажи! Лешаку? Русалкам? Так, мамка их не жалует. Им бы она так не старалась. И с грибами, и с ягодами, и курник.
Михась повернулся к дочурке, потрепал по волосам.
– Плат потуже оберни, все косы наружу. Сейчас Лешак схватит и унесет, не откуплюсь я от него пирогами.
– Не унесет, он добрый. Пойдем домой я устала. Мы так далеко с тобой никогда не уходили. Вот, я мамке скажу, она тебя заругает!
– Не скажешь, ты у меня добрая. Пришли мы уже дочка. Вишь изба какая! Не изба, а хоромы настоящие.
– Ничего не хоромы, у нас дома лучше. Мне здесь не нравится. Пошли домой, тять. Мне страшно.
– Это твой новый дом девочка,-из-за раскидистого дуба вышел Лютый. – Молодец, Михась! Сдержал слово! И я свое сдержу. Как за родной за ней смотреть буду, всему, что сам знаю-обучу. Ведьмой дочь твоя станет. В богатстве и почете жить ей суждено. Верь мне Михась и не страшись, Милану отдавать. Вижу, как глаза твои горят, ненавидишь меня. Зря ты это. Судьба у девчонки сегодня вспять повернулась. Не бойся за Милану, уж коли ты без утайки ее привел, не спрятал, не сбежал, приходи, когда пожелаешь.
– Правду говоришь колдун? Как захочу прийти-смогу?
– Правду!-Лютый усмехнулся. – Только имей ввиду, дела тут странные твориться станут -ведовство, это тебе не лапти плести! Не забоишься?
– Ты за мой страх Лютый не переживай. Дочку береги. Коли, что случится с ней, я на твою волошбу не посмотрю, найду, где бы ты ни был! Хоть из под земли достану.
– Ладно, Михась, не серчай. Я тебе это к тому говорю, чтобы один ты приходил. Понятное дело, и деревенские из любопытства прибегут. Шило в мешке не утаишь, но у меня от глаз чужих много средств имеется. Будь аккуратней, когда к нам идешь.
Михась ничего не ответил Лютому, присел на корточки перед дочуркой.
– Миланушка, горлинка моя, я сейчас уйду, а ты останешься с ведуном. Верно он сказал–это твой новый дом.
– Тятя, за что ты меня ему отдаешь?-девочка не плакала, она лишь смотрела на отца широко распахнутыми глазами, не понимая, почему ее привели в лес и хотят оставить у чужого мужика. – Я же всегда по хозяйству помогала и много не ем никогда. Мамка всегда соседкам жалуется, что все дети как дети, а я ем, что птичка. Почему тять? Я в лес бегаю без спроса, но я не буду больше. Не отдавай меня ему. Не отдавай!
– Милана, девочка, что ты такое удумала? Как такое в голову могло тебе прийти? Никто тебя никому не отдает. Что ты? Радость ты моя и мамкина! Просто, ты не такая, как все. Вспомни, и зверей ты понимаешь, и птиц лесных, и с Лешаком разговоры-разговариваешь, и в лесу всегда путь дорожку ведаешь. Нет таких в наших деревне, и во всем белом свете не сыскать. Вот, ведун тебя и заприметил, выбрал в ученицы. Волошбе выучит, а я к тебе приходить стану, и Лютый тебя домой обещал отпускать.
– Не такая, как все? Какие они-все? Почему я не такая? Я не хочу. Я больше не буду ни с кем разговаривать, ни со зверьми, ни с птицами, только с ребятами. Не отдавай меня, тять! Не отдавай!
– Михась, прощание затянулось. Тебе пора. Не рви сердце ни себе, ни девчонке.
– Твоя правда Лютый. Провизии я принес. Вам с Миланой надолго хватит. Пироги Любань напекла, караваи, крупа тут, мука да еще всякая снедь. Я буду заходить. Береги мою дочь, пуще себя береги.
– Сберегу. Иди, Михась. Легкого тебе пути.
Михась развернулся и быстро пошел от избы. На пригорке оглянулся, хотел в глаза дочери посмотреть на прощанье да не смог.
Милана сидела на земле, происходящее, казалось, больше не заботило ее. Девочка смотрела вдаль своими бездонными, синими глазами, из которых текли слезы.
– Сидеть долго собираешься? Заходи в избу!
Девочка не реагировала на приглашение Лютого.
– Упрямая! С характером! Ну сиди, сиди.
Через несколько минут из избы заливисто лая, повизгивая и подпрыгивая, на ходу, вылетел щенок. С разбега, налетел на сидящего у крыльца ребенка, растянулся перед девочкой на пузе, тут же схватил край сарафана, стал теребить и поскуливать, прося с ним поиграть.
Милана недоверчиво смотрела на собаку.
– Песик. Ты откуда в лесу? Ой, а, что у тебя с лапкой?
– Ему ее сломали. Не ходил он. Я его подобрал. Лечу.
Милана, исподлобья, смотрела на ведуна, но отвечать не спешила.
Тем временем, пес потянул ноздрями воздух и залаял.
– Пироги учуял-шельмец. Вкусно пахнут. Угостишь? Или сама все съешь?
Девочка быстро сняла с корзины ветошь, достала пирожок, разломила.
– Кушай, кушай, Лешачок и расти большой.
– Как ты его назвала?
– Лешачок! Я дома всем животинам имена дала. Мамка ругается. Негоже говорит, скотину именами кликать. А, я тихонечко, чтобы никто не слышал.
– Лешачок, так Лешачок. Подходит ему имя. Смотри-егоза какая, уже доел, добавки выпрашивает.
Действительно, пес проглотив пирог, сыто облизывался и преданно смотрел в глаза ребенку.
Милана засмеялась.
– Умный и глаза честные-пречестные, а сам, то и дело, на корзинку косится.
Лютый улыбнулся девочке в ответ.
– Меня попотчуешь? С утра маковой росинки во рту не было, и печь я сегодня не растапливал. Забыл. Лешачку твоему травы целебные собирал, чтобы снадобье изготовить.
– Ты? Травы собирал? Врешь, поди?
– Почему вру?
– Разве мужицкое это дело травы собирать?
– Я не простой мужик, девочка. Колдун-я. Так, что? Пирогом угостишь?
– Ешь. Мне не жалко,-Милана протянула Лютому корзину. – Сверху с грибами, внизу сладкие с ягодой.
Лютый взял пирог, надкусил.
– Вкусно. Сама то, печь такие умеешь?
– Нет. Мамка к тесту меня не подпускает. Говорит–мала еще. Зато, ягоды и грибы для начинки я летом собирала, еле лукошки до дома донесли. Ты и правда, для Лешачка снадобье целебное сделаешь? И он поправится?
– Конечно, поправится. Он уже на своих лапах бегает. Зимой не вставал. Если хочешь, я и тебе покажу, как такую мазь изготовить. Ею и людей лечить можно.
Глаза ребенка загорелись интересом.
–Только Милана торопится надо, травы до заката целебную силу держат. Как солнце зайдет, считай, все пропало. Если хочешь мне помогать, бери Лешачка да заходи в дом. Сначала надобно отвар целебный запарить, а для того печь истопить. Ты печь топить умеешь?
– Умею–не ответила, а прошептала девочка.
– Тогда и с моей печуркой справишься. Пойдем в избу, что -ли. Или боишься меня до сих пор?
– Никого я не боюсь! Девочка поднялась, отряхнула крошки с одежды и решительно пошла к избе. Если бы она хоть на миг обернулась, то увидела, как довольно улыбается ведун.
– Эх, Лешачок, Лешачок, не зря я тебя зимой спас! Удружил ты мне сегодня братец. Еще чуток со мной в горнице поживешь, а потом все-на привязь отправишься. Твое дело-дом и хозяйку новую сторожить.
Пес внимательно посмотрел на колдуна, вильнул хвостом и залаял, будто отвечая: «А, то как же! Самое мое собачье дело- службу нести!»
Милана, насторожено, оглядывалась по сторонам. Из сеней девчушка попала в просторную горницу, окна в которой были огромными и занавешены чем-то прозрачным. Девочка подошла ближе, дотронулась рукой, то, что она приняла за занавеску, оказалось очень толстым и прочным.
– Эко диво!
Малышка отступила на шаг, перевела взгляд на обеденный стол-маленький, квадратный, он стоял у окна, и к нему были придвинуты три стула красного дерева с резными подлокотниками. На столе расположилась какая-то невиданная утварь, предназначение которой ребенку было неведомо.
– Как у князя в палатах белокаменных! Даже, тятя в сказках своих такого бы придумать не смог.
– Осмотрелась? Нравится?
– Что это? Девочка указала Лютому на окно.
– Это-стекло.
– Стекло?
– Да. Так на Востоке закрывают окна, чтобы в горнице было много света.
Я тебе потом расскажу и не о таких чудесах, если захочешь.
– А, на столе, что стоит?
– Фарфор, он из самого Китая. Тарелка, чайник, чашки. Ты из чего дома ела и пила?
– Из миски. Тятя на ярмарке купил, а еще и сам их летом режет. Он по дереву мастак. У нас дома и глиняные есть.
– Ела из миски, станешь из тарелки, спала на печи, станешь в кровати, как у бояр жизнь твоя потечет.
– Я домой хочу. К маме! Отпусти меня,– губы ребенка предательски задрожали.
– Я не держу тебя девочка. Захочешь уйти, сразу уйдешь. Только, может, попробуешь? Погостишь? Кое-какой науке ведовской подучишься, чтоб отцу с матерью помогать. Занедужит вдруг кто, захворает али лихоманка приключится, или как с Лешачком–беда, ты помочь, завсегда, сумеешь.
– Разве я смогу?
– Конечно. У тебя есть дар, я чувствую это. Да, ты и сама знаешь о нем. Оставайся у меня до Купалы. После костров летних решишь-уходить или продолжить обучение.
– Ты меня отпустишь?
– Я, и сейчас, не держу. Иди Милана.
Лютый наклонился над печью, выгребая остатки вчерашней золы, давая понять, что разговор окончен.
Девочка озиралась по сторонам, не зная, как поступить. Вдруг, в избе раздался странный шорох, возня. Рядом с печью, в самом темном уголке, заухало: « Фыр-фыр-фьют, фыр-фыр-фьют.»
– Проснулся, Дикошарый? Тихо, тихо. Распречитался! Гостья у нас, не спугни.
– Лютый кто там?-Милана говорила шепотом.
– Испугалась? Не бойся. Совенок это.
– Настоящий?
– Какой же еще? Самый, что ни на есть, настоящий. В лесу подобрал. Один в гнезде сидел. Кроха. Оголодал совсем. Живет теперь со мной и Лешачком, улетать не хочет. Пойди посмотри.
– Можно?
– Тебе девочка, здесь, все можно. Разве забыла: гостю-место! Основной закон наших предков.
Милана аккуратно прокралась к печи и увидела совенка. Птица сидела в клетке и слеповато щурилась.
– Ух, ты! Лютый, я никогда в жизни столько чудес за один день не видывала. А, еще кто-нибудь у тебя есть?
– Есть. Конь-Варяг. Ты в седле держаться умеешь?
– Нет.
– Могу научить.
– Фыр-фыр-фьют, фыр-фыр-фьют,-совенок оживился в своей клетке и начал ее раскачивать.
– Цыть! Рано еще. День-деньской на дворе. Негоже тебе, ночной птице, до поры вылетать. Разбудили мы его с тобой, Милана, теперь, покоя не даст. Выпущу – не улетит. По дому начнет расхаживать да в каждый угол свой клюв совать. Ты, девочка, решайся, – или к мамке ступай, или ставь свои пироги на стол да помогай мне печь топить. Снадобье пора делать.
Останешься если гостевать у меня, за печью следить и снедь всякую готовить, тебе поручу. Справишься?
– Да.
– Остаешься?
– Ненадолго.
– Вот и молодец! Я знал, что ты не трусиха. Неси с крыльца дрова, а я пока травы достану.
Через полчаса печь весело дымила, горел в очаге огонь, в чугунке запаривался отвар для целебного снадобья.
– Запоминай Милана, как вода закипит, надо снять, чуть остудить да положить все травы, что я тебе показал, тепло укутать. Настоится, добавь Марьин корень. Мелко его истолки.
Девчушка оказалась не по годам сообразительной. Ведун обратил внимание на то, что малышка что-то нашептывала над травами, прикрыв глаза. Прислушался.
– Травы духмяные, от земли-матери взятые, росой умытые, ветром-батькой овеянные, солнцем ясным согретые. Дайте силушку свою целебную, силу сильную, живую, ярую, да от всякой хвори, недужницы , от лихоманки, мора да поветрий.
–Что ты такое шепчешь?
Милана вздрогнула, втянула голову в плечи.
– Я не знаю, оно само.
– И часто у тебя так само получается?
– Не знаю. Мамка всегда ругалась.
– Я не мамка, не заругаю. Все правильно делаешь. Травы заговаривать надобно, тогда и целебные силы их во всю мощь раскрываются.
Девочка приободрилась и продолжила нашептывать свой заговор уже не стесняясь, в полголоса. Истолкла корень, приложила руки к порошку, и словно, пропустила через него свою еще маленькую, но уже ведьмовскую силу.
Теперь, настал черед Лютого диву даваться. Таких учениц у него еще не было.
– Этому приему тебя кто научил?
– Никто,-Милана повела плечом. – Смотри Лютый какой порошок хороший вышел, ни одного крупного куска. Легко должен в отвар вмешаться. Можно я попробую?
– Рано еще. Настой не остыл. Давай ка, лучше, мы с тобой пирогов отведаем. Голодный я.
– Ой, конечно. У меня и узвар есть в кувшине. Только куда налить?-Милана оглядывалась.
– Ты же видела чашки на столе. Из них пить можно.
– Боязно.
– Нашла чего бояться. Иди к столу, накрывай. Хозяйка ты, отныне, в этом доме.
Малышка с важным видом подошла к столу и начала опасливо выкладывать провиант. Наскоро перекусив, ведун и его ученица вернулись к составлению целебной мази. Милана схватывала науку на лету.
– Все девочка на сегодня, сейчас наложим снадобье Лешачку на лапу и ветошью замотаем, чтобы лучше впиталось. Завтра подъем у нас будет ранним. До зари в лес отправимся. Ровно, с первыми петухами водицы в ручье наберем, и я тебе покажу, как человеку дороги открыть, коли в жизни он заплутал, али оморочили его, и заодно, морочить научу. Ты понимать должна, как лихо сотворить просто да снять потом тяжело.
С того дня Лютый стал учить Милану всему, что знал сам. Время летело, как на крыльях. Милана оказалась очень способной к ведовскому ремеслу, никогда не ленилась и впитывала знания словно губка.