Ту неделю, что нас везли на корабле на остров Инкубо, я помню не очень хорошо. От потрясения у меня стали повторяться судороги, и чтобы я поменьше кричала от боли, мне стали давать сонные маковые капли. Всё становилось каким-то призрачным, я спала и не спала, почти ничего не ела – от сонных капель пропадал аппетит.
Потом, наверное, сестра Чечилия испугалась, что я умру от истощения и плохих условий, и велела перевести меня в корабельный лазарет. Я помню, как лежала на койке, застеленной простынями, укрытая теплым одеялом, а корабельный лекарь с ложечки поил меня сахарной водой, кормил пшеничным хлебом с маслом.
– Как вас зовут, мессире? – спросила я его, как только смогла говорить.
– Лекарь Марсино Гоцци к вашим услугам, милая бамбина, – улыбнулся он. – Кажется, вы начинаете поправляться.
– Я была больна?
– Совершенно верно. У вас слабое здоровье. Вам никак нельзя волноваться и давать волю чувствам. По вашему пульсу я определил, что сердечко бьется слишком часто. А это опасно. У вас иногда будет кружиться голова, сохнуть во рту, руки и ноги ослабеют.
– Но что же мне делать? – простонала я. – Значит, я скоро умру, да? Верно, умру. Потому что везут меня на верную смерть!
– Успокойтесь, бамбина Норма. Я имел долгий разговор с вашей начальницей, сестрой Чечилией. Я уверил ее в том, что вам требуются щадящие условия жизни. Во всяком случае, пока не пройдут судороги и частый пульс. Она согласилась с тем, что по прибытии на остров вас положат в больницу.
– Она лжет.
– Надеюсь, что нет. Я постараюсь как-нибудь приехать к вам. А теперь выпейте две ложки моего эликсира. Не волнуйтесь, он очень сладкий и полезный. Это травы, поднимающие настроение и дающие жизненные силы. И туда добавлено варенье из lampone.[3]
– Здорово, – улыбнулась я.
Выпив эликсира, я задремала. Потом меня разбудили и велели поесть – отварной цыпленок, хлеб с маслом, вареные яйца и целую тарелку сушеных абрикосов. Я ела их и радовалась, что судьба все-таки милосердна. Может быть, я смогу выжить в Кастелло-дель-Мизерикордиа! Я так хочу жить! Я выучусь там всему, чему только можно, а потом как-нибудь убегу. У меня получится. Главное, никому не раскрывать своих намерений. Даже Белле. Ведь это она сказала, что каждый сам за себя.
Мне даже разрешили, в виде исключения, выходить на палубу! Это здорово подняло мое настроение. Я выходила, держась за руку мессире Марсино. Шторм давно закончился, и корабль шел полным ходом. Небо и море словно сияли под лучами щедрого солнца. Свежий ветер холодил щеки. Я любовалась парусами и небом, иногда мессире Марсино брал меня на руки, и я могла видеть море и линию горизонта. Боги, это было прекрасно! Столько простора, красоты и свободы! Каждый вечер, перед сном, я вызывала в памяти образ корабля, несущегося мне навстречу на всех парусах. И просила, просила!
– Богиня и боги! Кто-нибудь там, в небесах! Исполните мою молитву! Сделайте так, чтобы я всю жизнь провела на корабле! Взамен берите, что хотите. Правда, у меня ничего особо и нет…
Молясь так, я втайне мечтала, что кто-нибудь из команды решит оставить меня на корабле. Например, мессире Марсино. Да, сейчас я мала, как bottone,[4] но я же вырасту! И, хоть ужасно не хочется, стану женой тому же мессире. Он добрый и ласковый. И мы будем вместе бороздить моря. Он научит меня своему делу, я смогу лечить матросов… А может быть, может быть, в меня влюбится сам капитан корабля! Он наверняка сказочно красив. Богат и родовит. Вот будет здорово! И однажды мы придем в порт Веккио, от которого рукой подать до моего родного кастелло. Я, конечно, уже большая – красавица с длинными волосами, в богатом платье – сяду на белоснежного коня, как и мой супруг, и мы поскачем к замку. Остановившись у подъемного моста, мы потребуем пропустить нас к хозяевам кастелло. Конечно, нас пропустят. В изящной красавице мои постаревшие отец и мать не смогут узнать свою дочь Норму. Они с почетом примут высоких гостей, велят накрыть парадный обед… Даже не пожалеют фамильных бокалов из розового хрусталя. Слуги нальют вина. Мы все поднимем бокалы и выпьем за хозяев кастелло. После обеда нас препроводят в зеленую гостиную, – там очень красиво, я помню! – и родители станут рассказывать мне и моему мужу, как они много лет назад бросили на произвол судьбы свою единственную дочь. Мол, сыновья выросли беспутными и глупыми, и мама с папой отдали бы всё, лишь бы вернуть дочку назад. И тогда я упаду перед ними на колени и воскликну: «Отец мой и мать моя! Это я, ваша дочь Норма, узнайте меня! Я выросла на корабле и стала женой благородного эль-капитано! Я прославила наш род многими морскими победами, ибо стою бок о бок со своим супругом!» Они поначалу не поверят. Но потом кровь даст о себе знать. Как же они зарыдают! Они упадут мне в ноги и станут каяться в своем жестокосердии. «О дочь моя! – скажет мать. – Я не была с тобой ласкова и приветлива, позволь мне теперь искупить свою вину!» И я, конечно, их прощу. Мы все обнимемся и пойдем гулять в сад, где расцветают апельсиновые деревья…
– Норма… Норма!
Я открываю глаза. На меня грустно и ласково смотрит мессире Марсино.
– Что? – одними губами спрашиваю я.
– Завтра, рано утром, мы пристанем к острову Инкубо.
– Как? Уже? – я начинаю трястись от страха.
– Не бойся. Всё будет хорошо. А сегодня ты поужинаешь со мной.
До ужина ли мне!
– Мессире Марсино, – отчаянно шепчу я. – Оставьте меня на корабле! Ну, пожалуйста!
– Такие вопросы решает только капитан…
– Скажите ему обо мне! Я готова выполнять любую работу! Я буду есть мало-мало!
Я спрошу его, – говорит мессире Марсино решительно. – Я тоже хочу, чтобы ты осталась на корабле. Со временем из тебя вышел бы хороший лекарь.
Он выходит из лазарета, а я принимаюсь горячечно шептать:
– Пусть меня оставят на корабле! Ну пожалуйста, пусть меня оставят на корабле!
Я шептала эти слова как самую яростную молитву, пока умывалась и одевалась. Хотя, конечно, не хотелось снова натягивать на себя этот ужасный холстинный мешок с дырками для рук и головы. Но что поделаешь, другой одежды просто не было. Одно хорошо – холстина была выстирана и тщательно высушена на морском ветру. А самое удивительное – я нашла на полу башмаки для себя! Их, видно, разыскал для меня и принес мессире Марсино. Конечно, они были мужские и мои ступни болтались в них, как горошина в стакане, но я хотя бы не была босая! Мессире Марсино заботится обо мне! Он меня не бросит!
Я прошлась по лазарету, он был небольшим. Помимо коек для предполагаемых больных, здесь стояли сундуки с тяжелыми крышками, запертые на навесные замки. Видимо, в них хранились лекарства… И тут я увидела шкаф, через стеклянные дверцы которого тускло поблескивали позолотой корешки книг. Я ощутила непреодолимое желание полистать эти книги, хотя бы подержать их в руках! Книги казались мне существами из того мира, где царят счастье и справедливость, разум и мудрость. Ах, как жаль, что я не толком не умею читать!
Я коснулась створок шкафа. К моему радостному удивлению, они легко отворились. Я почувствовала запах выделанной кожи, каких-то трав или пряностей… Внимание мое привлек корешок одной книги – на нем была изображена фигурка человека. Понимая, что совершаю наглый поступок, я тем не менее осторожно вытащила книгу и, прижав ее как сокровище к груди, села на скамью перед невысоким круглым столиком. Водрузив книгу на стол, я несколько мгновений успокаивала расшалившееся сердце и боролась с волнением. Положила ладони на обложку, погладила книгу, как любимого котенка (которого у меня никогда не было), а потом открыла на первой странице.
Страница была заполнена ровными рядами изящных строк, сделанных темно-синими чернилами. Прописная буква в начале самой первой строки была выписана очень красиво: чернила были красными, букву обвивали виноградные лозы с листьями и гроздьями, а прямо над нею сидела, расправив крылья, удивительная птица с человеческой головой. И хотя рисунок этот был не больше куриного яйца, можно было увидеть каждое золотое перышко в крыльях диковинного существа. Но дальше, дальше!
Я перевернула страницу и увидела на другой изображение обнаженной мужской фигуры. Еще чего! Буду я на это глазеть, как же! Я перелистнула и ахнула: та же кропотливо нарисованная фигура, только очень жуткая – вся алая, в белых тонких полосках. Я помедлила, понимание пришло ко мне – это изображение человека без кожи. Так вот что скрывается под приятным глазу кожным покровом! Но как это назвать? Под рисунком была подпись, но я, увы, не могла ее прочесть! Досадно!
Следующая страница – ой, мама! Страшновато, конечно, но скелет-то я узнала: в одной из матушкиных комнат висел гобелен с изображением бога смерти. Он именно так и выглядел: скелет с ряззявленными челюстями. Только на гобелене у бога смерти были в костлявой руке ножницы – ими он перерезает нить человеческой жизни…
Значит, вот как – человек не сплошной, как камень. В нем столько всего и это выглядит так сложно!
Я листала книгу как завороженная. Текста в ней было немного, зато какие рисунки! То это был изображенный в разрезе человеческий глаз, то глотка, то какие-то куски плоти, перевитые алыми и синими нитями. Мне казалось, я начала чуть-чуть понимать общий закон строения человеческого организма: это мудрость, расчет и armonia[5]. И мне ужасно захотелось стать существом, знающим все тайны человеческого организма. Тогда я могла бы видеть, где скрывается болезнь и как ее лечить. Я, подобно мессире Марсино, лечила бы людей. Я стала бы великой целительницей и бросила бы вызов самому богу врачевания!
Ах, как закружилась голова от счастья! В своих мечтах я видела, как вместе с лекарем прибываю в города, где ждут меня больные и страждущие. Я, лишь взглянув, определяю вид болезни и назначаю лечение. Когда приходит исцеление, меня прославляют, как воплощение самой Богини!
Я сидела, прикрыв глаза ладошками, вдыхая тонкий аромат старинной книги и внутренним оком созерцая свое блестящее будущее… И вдруг услышала тихий смех!
В ужасе я отняла ладони и увидела стоявшего прямо перед столом мессире Марсино Гоцци! Он глядел на меня и беззлобно посмеивался.
– О, мессире, – прошептала я. – Простите, я взяла вашу книгу…
– Ничего, доминика Норма, – он присел рядом. – Лучше скажи: какие чувства пробудило в тебе созерцание этих картин?
Я почувствовала, что мои щеки стали пунцовыми.
– Мессире, я подумала, что…
– Ну-ну, не стесняйся!
– Я решила, что стану великой целительницей! Я выучусь грамоте, изучу все науки, прочту все книги и буду исцелять людей!
– Благое намерение, – закивал корабельный лекарь. – Но пройдут годы, прежде чем ты сумеешь вылечить хотя бы угревую сыпь… Ведь врач отвечает за свои поступки, он не может ошибиться – потому что ошибка врача дорого обойдется больному.
– Клянусь вам, – выпалила я, краснея. – Что, если вы оставите меня на корабле и возьмете в ученицы, я смогу стать таким врачом. Ведь вы и ваши книги будете учить меня!
– Да, хорошо бы, – проговорил мессире Марсино. – Что ж, сегодня за ужином мы поговорим об этом с капитаном.
– А как зовут мессире капитана?
– Руаль Аккатабрига. Когда будешь обращаться к нему, можешь просто говорить «гранд-капитан».
– Хорошо, я запомню. А как называется этот корабль?
– «Intrepido».
– Бесстрашный… – перевела я со старолитанского. – Как же мне хочется быть в команде корабля с таким названием! О, мессире…
– Это может решить только капитан, – вздохнул мой друг. – Будем надеяться на то, что он согласится взять тебя в команду. А пока давай я покажу тебе еще одну книгу. Это атлас целебных растений. Тебе понравится.
Мессире Марсино убрал в шкаф книгу по человеческой анатомии и достал не менее прекрасный альбом, обтянутый изумрудно-зеленым шелком. Мы раскрыли его и погрузились в изумительный мир лекарств, созданный самой природой. Показывая мне рисунок того или иного растения, мой друг объяснял, что в нем целебно – корень, стебель, цветки или плоды. Я жадно хватала эти знания и понимала, что они останутся со мной навсегда. Незатейливая ромашка облегчала кашель и желудочные колики, мята и мелисса улучшали настроение и снимали страх, толченый корень валерианы был незаменим при бессоннице… Были и опасные травы. Сок красавки, влитый в вино в должном количестве, мог вызвать разрыв сердца; настой волчьих ягод, выпитый с молоком, производил спазм глотки, и человек мог задохнуться. Было еще одно растение – цикута – источавшее сильнейший яд. Достаточно смазать кончик иглы этим ядом, царапнуть кожу – яд мгновенно вызывал мучительную смерть. Это я тоже очень хорошо запомнила.
– Ах, – вздохнул мессире Марсино, когда мы досмотрели книгу до конца. – Если боги помогут нам, и ты останешься на корабле, я передам тебе всё, что знаю. Я вижу в тебе искру таланта и желания учиться. Это такая редкость среди детей и особенно девочек. Ты могла бы стать великой целительницей!
– И стану, мессире! – горячо воскликнула я. – Я стану, и вы будете гордиться мной!
– Отлично, – улыбнулся мой друг. – Пробили склянки. Ужин. Его накрыли для тебя в каюте капитана.
Он взял меня за руку и мы пошли в капитанскую каюту. На палубе всё сияло чистотой, паруса от закатного солнца казались розово-золотыми и, пока мы шли, я вертела головой во все стороны: старалась запомнить как можно больше всей этой красоты. Вдруг раздался резкий, пронзительный крик. Я подняла голову. Высоко над мачтами кружила белоснежная птица – это она пронзительно кричала.
– Что это за птица? – спросила я у своего друга.
– Моряки зовут ее «дольче кантерино» – «сладко поющая», – ответил мессире Марсино. – Это в насмешку. На самом деле эта птица никогда не поет, а только издает пронзительные вопли. Матросы верят, что увидеть эту птицу – к перемене ветра или судьбы.
– Значит, в наших судьбах грядут перемены? – с замиранием сердца спросила я.
– Надеюсь, – молвил мессере Марсино. – А может, просто ветер переменится…
Мы стояли у порога капитанской каюты. Мой друг постучал в украшенную затейливой резьбой дверь.
– Войдите! – раздался звучный голос.
Я затаила дыхание.
Мессере Марсино пропустил меня вперед, вошел следом и притворил дверь. Сначала мне показалось, что я просто умру на пороге от приступа жуткого голода, предательски скрутившего меня, едва мой нос уловил ароматы кушаний. Это же жареное мясо! И сладкий, тушенный с сыром, перец! И еще булки с корицей, о боги, как она пахнет! Я сглотнула слюну и вперила свой взгляд в рослого и крепкотелого мужчину, созерцавшего, в свою очередь, меня, этакую pulce[6] в мешковинном платье. Да уж, в отличие от меня и даже от мессере Марсино, капитан Руаль Аккатабрига был разнаряжен, как какой-нибудь придворный щеголь. На нем был расшитый золотом пурпурный бархатный колет, черные атласные шоссы плотно облегали могучие ноги, да и по величине ботильон можно было понять, что перед тобой – гигант, прекрасный, как бог морей!
Однако я быстро вспомнила о вежливости и почтительно поклонилась. Аккатабрига не поклонился в ответ. Что ж, это понятно – кто я перед ним? Он по-прежнему, не говоря ни слова, смотрел на меня, и скоро это мне надоело. В конце концов, я почти семилетний ребенок, значит, имею право вести себя соответствующим образом, то есть, с любопытством глазеть по сторонам.
Посмотреть было на что! Капитанская каюта была роскошно обставлена и украшена. Мое внимание привлек небольшой кованый сундучок (могу поклясться, что в нем Аккатабрига хранит какие-нибудь редкостные драгоценности!)
А еще была картина. Такую точно бы не повесили в нашем благонравном кастелло. На картине обнаженная женщина удивительной красоты спала на ложе из трав и цветов. Ива склоняла над ней свои длинные ветви, тут же рос куст цветущих роз. Ой, а под кустом спал, положив лобастую голову на лапы, рыжий cucciolo[7]! Какой милый! Мне бы тоже очень хотелось завести славного и добродушного щеночка!
Капитан заметил мой взгляд, устремленный на картину и спросил довольно резко:
– Что, нравится?
– Да, – ответила я.
– Тебе понравилась женщина?
– Нет, мне понравился щенок. И еще розы.
– Чего ждать от несмышленой девочки! – рассмеялся капитан, видимо, удовлетворенный моим ответом. – Между прочим, это самая знаменитая и самая распущенная красавица Старой Литании. Разве тебе не хотелось бы быть похожей на нее?
– Я некрасивая, – пожав плечами, сказала я. – И, когда я вырасту, я никому не позволю смотреть на мою наготу. Мне это неприятно.
– Ты строгих правил, – усмехнулся Аккатабрига. – И зовут тебя Норма – «правильная». И тебе всего шесть лет?
– Почти семь, гранд-капитан, – поправила я.
– Что ж, давайте поужинаем. Разговаривать можно и за едой.
Мессере Марсино помог мне устроиться на довольно высоком стуле, подложив на сиденье две подушки, чтоб я чувствовала себя удобно.
Мужчины тоже уселись. Мессире Марсино налил вина капитану и себе, а мне налил виноградного сока. Мелочь, а обидно. Я что, совсем малолетка?!
– Норма, думаю, ты проголодалась, поэтому бери, что пожелаешь себе на тарелку. Прислуживать тут некому.
Я поблагодарила и немедленно ухватила двузубой серебряной вилкой отличный кусок жареного мяса с пряностями. Потом добавила ломоть пышного ноздреватого хлеба и треть головки маслянистого сыра. Ой, как же я проголодалась!
Мужчины меж тем выпили и принялись поглощать печеных каплунов с маслинами. Некоторое время торжествовала тишина, нарушаемая лишь постукиванием вилок о тарелки да нежным звоном подвешенных к потолку стеклянных колокольчиков, раскачивающихся при каждом движении корабля. Аккатабрига проследил за моим взглядом и сказал:
– Эти колокольчики я привез из Чайны, далекой страны за океаном. Там много разных диковин…
– Я бы тоже хотела побывать в этой стране, гранд-капитан, – осмелев от сытости, сказала я.
Он улыбнулся в свою густую бороду.
– Об этом мы поговорим после ужина, – молвил Аккатабрига.
И мне сразу расхотелось есть. Впрочем, отсутствие аппетита не помешало скромной девочке Норме умять с полдюжины тушенных с сыром перцев.
Наконец мы встали из-за стола. Капитан устроился в кресле, мы с мессире сели напротив. На широкой ручке кресла Аккатабриги стоял красивый деревянный ящичек, распространяющий приятный аромат. Капитан открыл его и протянул Марсино:
– Угощайтесь, дотторе!
Марсино взял толстую коричневую палочку (ой, я уже видела такую у подшкипера Паоло Гордони!) и поблагодарил капитана. Тот также вооружился коричневой палочкой и поставил ящичек на место. От горевшей свечи он поджег конец палочки, потом это сделал дотторе. И они принялись дымить, видимо, наслаждаясь таким времяпровождением.
– Простите, гранд-капитан, – несмело начала я. – Можно мне спросить?
– Конечно, – кивнул Аккатабрига, вдыхая дым.
– А что вы сейчас делаете? Ну, дым…
– Ха-ха! Малютке интересно! Это излюбленное мужское занятие – мы курим сигары. Есть такое растение – табак, его выращивают краснокожие дикари на островах Келькоатль. Там жарко, как в раскаленной печи. Они собирают листья табака, высушивают их особым способом, а потом продают купцам, приплывающим на кораблях из разных стран. У купцов же листья покупают табачные гильдии и делают из этого сырья замечательные сигары. Курить очень приятно. Это поднимает настроение, рождает интересные мысли и позволяет убить время, если его слишком много. Ясно?
– Да, гранд-капитан. А женщины могут… курить?
– Еще не хватало! Это сугубо мужское занятие, детка. Женщина должна заниматься домом и детьми, шить, прясть и так далее. Разве не так?
– Не так! – горячо возразила я. – Я вот, когда вырасту, не выйду замуж и не буду рожать всяких писклявых малюток!
– Но что ж ты будешь делать тогда? – усмехнулся в усы Аккатабрига. – В чем будет смысл твоей жизни? Ведь в каждой жизни есть смысл.
– Я… я буду капитаном! Как вы, господин! Или целительницей, как мессире Марсино. Только позвольте мне остаться на вашем корабле!
Я стиснула руки так, что побелели костяшки пальцев и с мольбой смотрела на Аккатабригу, ожидая его решения.
– Забавная ты девочка, однако, – раздумчиво сказал капитан «Бесстрашного» и затянулся сигарой. – Что с тобой делать, ума не приложу…
– Давайте оставим ее, капитан, – промолвил дотторе. – У нее есть задатки целительницы, ее ум и память цепки, как абордажные крючья! Я научу ее всему, что знаю, а когда она вырастет, пусть решает, остаться ли ей в команде или сойти на берег и открыть лечебницу. У меня есть небольшой капитал, и я готов…