Бекка
Я засиделась допоздна со своим блокнотом. К часу ночи мои глаза уже побаливали, и я то и дело зевала. Мама уснула несколько часов назад. Я слышала ее храп через стенку. Причиной для моей внезапной бессонницы была необходимость поскорее составить список «за» и «против» и решить, стоит ли вообще продолжать эти «фейковые отношения». «Сомневаешься? Распиши все поподробнее!» – вот каким был мой девиз. Во всяком случае, так он звучал в моей голове.
ЗА: Брет – красавчик (очевидно? да. поверхностно? очень), и мама наконец перестанет сетовать на мое одиночество; язвительных комментариев от Дженни станет меньше (лучше сформулирую так, чем признаю, что это план мести), обрету хоть какую-то популярность! (шутка), возможно, наконец побываю на матче?
ПРОТИВ: Бретт – красавчик, и это еще слабо сказано (О чем с ним говорить? Что у нас общего?), мама будет сли-и-и-ишком сильно лезть в наши отношения (примечание: можно держать их в секрете от нее); Дженни меня пугает, популярность обязывает общаться с людьми, я ничего не смыслю в футболе.
В общем, выбор был не из легких.
Когда часовая стрелка уже подобралась к цифре два, я решила, что утро вечера мудренее. Посмотрим, как все сложится дальше, обговорим ситуацию с Бреттом и вместе решим, что делать. Он ведь тоже участник всех этих событий! Я не понимала, зачем он меня поцеловал, и не успела его об этом спросить – слишком уж быстро убежала. Каковы вообще его планы на эти отношения?
Как жаль, что мозг нельзя просто взять и выключить.
Я крепко зажмурилась. Все проблемы решу завтра.
На утро я была вся точно на иголках, покрытых еще одним слоем иголочек. Теперь, когда восторг от поцелуя поугас, пришлось взглянуть в глаза реальности и признать, что я согласилась на фейковые отношения с Бретом Уэллсом. Теперь уже никакие списки меня не спасут.
В отчаянии я написала своей лучшей подружке, Касси, и стала собираться в школу. Одного взгляда в зеркало было достаточно, чтобы понять: зря я вчера не легла вовремя (привет, мешки под глазами), да еще волосы торчат во все стороны, будто там свила гнездо стая птиц. Так себе утречко.
Настроение слегка улучшилось, когда я пришла на кухню, заставленную капкейками. Они были повсюду – на стойке, на столике, даже на плите. Глазурь стекала по краям, оставляя повсюду сладкие капли. По центру стола лежала розовая записка с моим именем. Я взяла ее и облизнула глазурь с пальцев. «Сладости для моей сладости! Хорошего дня в школе! С любовью, мама!» – прочла я и улыбнулась. После папиного ухода каждое наше утро начиналось так. У меня скопились уже сотни таких записок.
Сперва кулинар из мамы был неважный. Говоря откровенно, ее стряпню вообще невозможно было есть. Она делала глазурь из соли, а не из сахара. Блинчиками можно было пробить стену, если кинуть с размахом. Но она не остановилась. Думаю, кулинария стала для нее чем-то вроде терапии. После разрыва с папой она только ею и занималась. Казалось, она пытается быть сильной ради меня, прячет всю свою боль и грусть, и дает им выплеск лишь тогда, когда смешивает муку с яйцами. В то первое лето мы с ней часто ездили в книжный, и она выносила оттуда целые сумки с рецептами тортов, печений, капкейков и прочих сладостей. Приезжала домой, раскрывала какую-нибудь из этих книг на первой попавшейся странице и готовила до самой ночи.
Постепенно ее навыки стали улучшаться. Она даже открыла собственную пекарню в городе. Кара, ее подруга и бизнес-партнер, занималась финансами и документами, а мама – самой выпечкой. Ее грусть превращалась в капкейки в нарядной розово-серебристой обертке.
Хлопнула входная дверь, и в кухню, точно маленький ураган, ворвалась Касси в своем нежно-розовом фирменном фартуке с надписью «Капкейки от Харт». Удивительно, но Кара согласилась назвать пекарню в нашу честь. Первым человеком, которого они наняли, была Касси, дочь Кары. Я тоже помогала во время летних каникул. Но Касси работала на полную ставку – она была на год старше меня и школу уже закончила. Работала не столько ради денег – сколько ради бесплатных сладостей.
– Капкейки! – воскликнула Касси, схватила сразу два и тут же попробовала. – Удивительно: прошло целых два года, а мне все никак не надоест! – Она облизнула пальцы, к которым пристала глазурь. – Ты выслала мне сигнал SOS. Что стряслось?
Я описала ей всю ситуацию с Бреттом. Рассказала про урок английского, про Дженни, про поцелуй, про свой побег. К концу моей истории Касси буквально утратила дар речи.
А такого я за два года дружбы с ней еще не видела.
– Ничего себе, – наконец проговорила она. – Маме расскажи! То-то она обрадуется!
– Маме ни к чему знать, что первые отношения ее дочери – фейковые, – возразила я. Этот момент ни на шутку меня смущал.
– Тогда ни к чему упоминать про фейк. Здорово же, что ты теперь не одна! Во всяком случае, в школе. После моего выпуска ты ведь толком ни с кем не общаешься. Настоящая отшельница!
– Вовсе я не отшельница, – снова возразила я.
– Отшельница, – упрямо повторила Касси. – Все время проводишь либо со мной, либо с книгами.
– Тогда, выходит, ты тоже отшельница?
Касси пожала плечами и развернула второй капкейк.
– Может, и так. Только ты – отшельница по доброй воле. Это другое. Ты сама решила изолироваться от людей. А я эту долю не выбирала. Просто я почему-то не особо нравлюсь людям.
– Может, потому что вламываешься к ним домой и уминаешь всю их еду?
Касси улыбнулась. Меж передних зубов темнела полоска шоколада.
– Ну нет, это точно ни при чем. – Касси встала, сполоснула руки и вышла следом за мной в коридор.
– Тогда, может, всему виной речь, которую ты толкнула на выпускном? – спросила я, и улыбка на губах подруги стала еще шире.
– Это когда я сообщила всему классу, что я его терпеть не могу?
– Именно.
– Папа всегда учил меня уходить красиво, – мы обе расхохотались. Слишком уж нелепо прозвучали эти слова. Наши мамы часто изумлялись, до чего же странная у нас дружба. Я всегда старалась быть незаметной, а вот Касси из кожи вон лезла, чтобы только привлечь к себе внимание. Но когда мы познакомились два года назад, после открытия пекарни, мы быстро нашли общий язык.
– Странный сегодня будет денек, – заметила Касси. – Ты хоть одну книгу про фейковые отношения читала?
Я покачала головой.
– Увы, нет.
У меня зазвонил телефон. Касси взвизгнула. Ну что ж, прощайте, три года жизни в тени. В старшей школе я в совершенстве овладела этим искусством: обедала одна, всегда носила с собой книгу или наушники, ни с кем не встречалась взглядом дольше чем на секунду, ставила рюкзак на пустой стул рядом, чтобы на него никто не садился, и так далее. Настоящий профи. Но сегодня придется со всем этим распрощаться.
От волнения желудок точно в тугой узел стянуло. В узел, вокруг которого тут же запорхали бабочки.
– Это он?! – воскликнула Касси и уставилась на мой телефон.
Да, это был он. «Я тут», – было написано в сообщении.
Число бабочек многократно умножилось.
– Он тут, – повторила я. Ладони Касси тут же легли мне на спину – она подталкивала меня к дверям в прихожей.
– Повеселись на славу, – велела она. – Каждый час пиши новости, а заодно список тех, кто не дает тебе прохода, если такие вдруг будут.
– Зачем? Наваляешь им своими щуплыми ручонками?
– Дорогая Бекка, насилие – не мой вариант защиты. А вот капкейки – да. – Я вскинула бровь. – Порой ученики после школы заваливаются в «Капкейки от Харт». Сказать по правде, это одна из причин, по которым мне там не нравится, но теперь в ней можно найти плюсы. Пришлешь мне имена – и я наплюю этим гадам в глазурь!
– Какая же ты мерзкая!
Касси послала мне воздушный поцелуй, крикнула: «Волшебного тебе свидания с бойфрендом!» и захлопнула дверь в мою же квартиру перед моим носом. Надо будет попросить маму сменить замки – или хотя бы объяснить мне, откуда у Касси ключ. Я зашла в лифт. Сердце заколотилось у самого горла. Не столько из-за боязни лифтов, сколько от мыслей о парне, который ждет меня внизу, парня, за чью руку мне придется держаться и чье лицо я должна буду целовать, чтобы убедить всех во лжи, на которую не стоило и осмеливаться.
Боже. Что я наделала? И на какую выгоду рассчитывает сам Бретт? Уж он-то и без того популярен. Популярнее некуда, если так посудить.
Когда я вышла на улицу, то уже успела порядком взмокнуть. Отчасти – из-за солнца, которое, разумеется, эффектно расположилось как раз за машиной Бретта, окутав его сиянием. Разумеется, приехал он на шикарном кабриолете. И, конечно, поджидал меня, прислонившись к машине и скрестив руки на груди, – прямо картинка из модного журнала в реальной жизни! И почему он не мог приехать на чем-нибудь нормальном? Менее крутом? На минивэне, к примеру? Или на машине, которую надо хорошенько пнуть, чтобы открыть багажник?
Наши взгляды встретились, и он расплылся в улыбке.
– Доброе утро, любимая! – поприветствовал он меня. А когда наклонился и поцеловал меня в щеку, пришлось напомнить мозгу, чтобы тот приказал сердцу продолжить биться.
– Я тебе кое-что принесла, – сказала я и сунула руку в рюкзак.
Он расплылся в широченной улыбке.
– Правда?
Я протянула ему капкейк, который успела стащить из дома, пока Касси не видела.
– Это моя мама испекла, – пояснила я.
Он перевел взгляд с угощения на меня. В нем было столько счастья, будто я вручила ему миллион долларов, а не помявшийся капкейк.
– Спасибо, Бекка! – Он забросил весь кексик в рот – так, пожалуй, только парни умеют. – Очень вкусно, – сообщил он, прожевав. Крошки посыпались на футболку.
Я села в машину, вскрикнула, когда ноги коснулись раскаленного кожаного сиденья, потом мысленно отругала себя, а Бретт расхохотался. Мы тронулись в путь, и пока петляли по улицам, я все искала тему для разговора. Неожиданно Бретт спросил:
– Твоя мама увлекается выпечкой?
В глубине души я надеялась, что мы не будем тратить время на светские беседы и сразу перейдем к обсуждению того, что-же-черт-возьми-происходит, но я ошиблась.
– Ага. Каждое утро я просыпаюсь и обнаруживаю, что вся кухня заставлена капкейками, панкейками и прочими лакомствами на любой вкус. Она это обожает.
Бретт кивнул.
– Круто! А моя мама выпечку не жалует. Она больше любит вино и сырные тарелки.
Я кивнула, не зная, что на это ответить.
Светофор впереди зажегся красным. Бретт повернулся ко мне.
– А я буду получать по капкейку каждое утро на правах твоего парня? – спросил он и добавил: – Что такое? – Должно быть, в эту минуту у меня был крайне изумленный взгляд.
– Я не уверена, захочешь ли ты… это все продолжать, – призналась я.
Красный сменился зеленым.
– А ты хочешь? – спросил Бретт.
– Не то чтобы я сильно против.
Он залился своим заразительным смехом. Я тоже рассмеялась – мне вдруг стало очень легко, точно былая неловкость испарилась без остатка.
– Сперва ты сбегаешь после поцелуя, а теперь хочешь расстаться, хотя мы еще и дня вместе не пробыли! Ну ты и сердцеедка, Харт! – Он ущипнул меня за ногу. – Чем же это я так провинился?
Я начала понимать, отчего людей так к нему тянет. Может, сплетни и впрямь не лгали: Бретт действительно был славным. Может, именно из-за этого он и выручил меня вчера?
– Значит, ты хочешь продолжать? – спросила я. – Сделать вид, будто мы встречаемся? Одурачить всех в школе?
– Если за это меня угостят капкейками, само собой, – Бретт подмигнул. В солнечном свете его глаза озорно блестели. Меня так и подмывало спросить, какую еще выгоду он преследует в этих отношениях. Разумеется, у мамы божественные капкейки. Но они все же не настолько хороши, чтобы решаться на такие безумства лишь ради них. Вскоре мы свернули на школьную парковку, и бабочки в моем животе, о которых я уже успела позабыть, вернулись. Теперь их были триллионы.
Я сглотнула. Опустила оконное стекло. Потом подняла. Дышите, легкие. Дышите.
– Так это… – проговорила я в полной растерянности. – Нам, наверное, стоит обговорить условия?
– Может, позже? Ни к чему тебе опаздывать на первый урок.
Я посмотрела на часы. Занятие начиналось через пять минут, а мне еще надо было кое-что взять из шкафчика. Стоило мне только представить строгий взгляд мисс Коппер, как я пулей выскочила из машины. Бретт тут же подлетел ко мне и схватил за плечо. Должно быть, заметил, что я в панике.
– Все будет хорошо, – сказал он.
– Мисс Коппер меня пугает, – призналась я. – Не хочу опаздывать.
– Так вот почему ты сама не своя.
Я вздохнула. Бретт стоял так близко, что за ним я не видела остальной части парковки. Если на нас и пялились люди, они были вне поля моего зрения. Но я понимала, что они-то могут меня увидеть. Меня и нас. Что же они скажут? Что подумают? Поверят ли вообще, что Бретт Уэллс захотел со мной встречаться? Меня накрыло волной тревоги. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы только надеть рюкзак и шагнуть к двери, ведущей в здание.
– Знаю, ты уже давно привык к шквалу внимания, Бретт. Но я – нет. Для меня это все в новинку, и мне страшно. Дай мне… минутку.
– Конечно. Давай постоим немного. Меня мисс К. ни капельки не пугает.
Я подышала через нос, потом через рот. Сосчитала до десяти, закрыла глаза, постаралась мысленно заземлиться. А когда снова открыла глаза, Бретт внимательно на меня смотрел. Впрочем, в его взгляде не было раздражения. Напротив – надежда. Он терпеливо ждал.
– Готова? – наконец спросил он и протянул мне руку.
– Нет, – ответила я, но руку взяла.
И вот мы уже идем ко входу вместе.
– Сказать по правде, я и сам не люблю внимание, – признался он по пути, должно быть, чтобы отвлечь меня от других учеников. Я смотрела прямо перед собой, не давая взгляду блуждать по сторонам. – Это была одна из причин, заставивших меня усомниться, стоит ли все это начинать. Не люблю, когда люди судачат о моей личной жизни. Это только мое дело.
– Вот-вот, – ответила я, слушая его вполуха. – Согласна.
Он хохотнул и буквально потащил меня по школьному коридору.
Первой я увидела Дженни. Она стояла у двери в кабинет директора со своими черлидершами. Я быстро отвела взгляд, следуя первому правилу жизни-в-тени. Бретт же невозмутимо вел меня за собой, высокий и надежный, точно персональный живой щит. Вскоре мы остановились, но я не сразу сумела поднять взгляд от пола и осознать, что мы пришли к моему шкафчику. А потом достала учебники и с молниеносной скоростью кинулась к кабинету английского. Наверное, Бретт уже успел понаделать выводов о моем сумасшествии – не таких, впрочем, и далеких от истины.
Урок, в целом, прошел неплохо. Мы успели вовремя, так что обошлось без злых взглядов в мою сторону. Бретт сел было за свободную парту рядом с моей, но оказалось, что даже его чары бессильны перед великим и ужасным порядком рассадки. Уже спустя пару минут мисс Коппер наорала на него и велела вернуться на прежнее место. Класс посмеялся, и мне стало легче дышать. Больше никаких происшествий не было, разве что Дженни время от времени оборачивалась ко мне. Никто не комментировал вчерашний разговор. Никто не допрашивал меня о Бретте. Занятие прошло как обычно.
Но в тот день и без разочарований не обошлось.
Сперва все было хорошо, а потом я пошла на обед. Когда-то в столовке мы сидели с Дженни за одним столиком. Покупали себе разную еду и делились друг с другом. Потом я пару лет обедала с Касси, уже в старшей школе. А когда она выпустилась, стала есть одна. Во двое стояло несколько десятков столов для пикника. И чтобы выбрать лучшие места, надо было прийти пораньше, поэтому я приноровилась носить обед с собой, чтобы не терять время в очереди в столовой. Мой любимый столик стоял в тени дерева. Там-то я и собиралась перекусить, пока мне не пришло сообщение от Бретта с новостью о том, что он занял мне местечко внутри.
Но я и подумать не могла, что меня ожидает такое. Я решила, что Бретт, должно быть, нашел для нас столик где-нибудь в углу, чтобы мы спокойно обсудили наши дела вдали от любопытных ушей. Вот только когда я переступила порог столовой, то увидела его прямо по центру. Он сидел за столом спортсменов, в окружении товарищей по команде. Соседний столик занимали черлидерши. Дженни и компания.
Я и секунды там не провела – сразу кинулась к выходу. Еще чего! Неужели Бретт всерьез думает, что я буду сидеть среди его дружков, слушать разговоры о футболе и рассказывать всем о том, как мы начали встречаться еще летом? Поддержание видимости нашего романа не стоило таких мук.
Я села за свой любимый столик, достала сэндвич и книгу и погрузилась в чтение. Но не успела прочесть и страницы, как мне написал Бретт.
«Где ты?»
«На улице», – ответила я.
«…почему?»
Я выключила телефон и уткнулась в книгу.
Спустя минуту надо мной нависла тень.
– Ты меня подставила, между прочим, – сообщил Бретт, нагло выкрав у меня виноградинку.
– Не люблю обедать внутри. – Я заложила книгу и подняла глаза. – Да и, честно говоря, мне совсем не хочется сидеть за столом спортсменов.
– Хм-м-м, – Бретт нахмурился. – Об этом я не подумал. Секундочку.
Не успела я ничего спросить, как он уже метнулся к столовой, а спустя мгновение вернулся с подносом в одной руке и рюкзаком в другой.
– Я тебе не позволю обедать тут в одиночестве! – с широкой улыбкой сообщил он и сел рядом. – Не забывай, детка, нам надо поддерживать имидж.
Я поморщилась.
– Детка?
– Тебе не нравится? А как насчет крошки? А, крошка?
Я рассмеялась и шлепнула его по руке, когда он потянулся за второй виноградинкой.
– Первое правило: никаких прозвищ!
Бретт кивнул.
– Бекка – так Бекка. Огласи остальные правила.
– Никаких ППЧ – публичных проявлений чувств! – добавила я.
Он надулся.
– Я что, так плохо целуюсь?
– Ненавижу, когда на меня пялятся.
– Мы к этому еще вернемся, – пригрозил Бретт. – А ты теперь должна каждую пятницу приходить ко мне на матчи.
– Каждую? Может, хотя бы через раз?
– Каждую, – упрямо повторил он. – Это не обсуждается. А еще ты должна скандировать мое имя с трибун. Напомни, я поищу для тебя футболку с моей фамилией.
– А я тогда не буду обедать в столовке.
– Ой, это я уже понял, – сообщил он и откусил от своего гамбургера. – Согласен переместиться за этот столик. Так что там насчет поцелуев? И прогулок за ручку? Никто не поверит, что мы встречаемся, если между нами всегда будет дистанция в три фута.
Я старалась сохранять хладнокровие. На лице читалось: «Ага, я постоянно целуюсь с парнями забавы ради. Кучу раз уже так делала. Профи в поцелуях? Да, это я, приятно познакомиться!», хотя в голове была сплошная черно-белая рябь, как на экране телевизора, потерявшего сигнал.
– Ну ладно. Уменьшаем дистанцию и соприкасаемся по минимуму. Решено.
Бретт широко улыбнулся.
– Обожаю тебя.
Я закатила глаза.
– Нам надо придумать общую легенду о том, как это все началось, – заметила я.
– Этот пункт, пожалуй, стоило еще вчера обсудить.
– Я была занята: уносила от тебя ноги, – пошутила я, но в этой шутке была лишь доля шутки.
Бретт рассмеялся.
– Ладно, вернемся к сути. Поделишься идеями?
Мне хватило и секунды, чтобы прокрутить в голове сюжеты всех любовных романов, которые я только читала в своей жизни, и продумать правдоподобный сценарий.
– Мы встретились в начале каникул, – сказала я. – Я пришла в парк с книжкой, а ты – чтобы потренироваться.
– Разумеется, с голым торсом, – добавил Бретт.
– Само собой.
– И ты тут же потеряла от меня голову, – продолжил Бретт и увернулся от полетевшей в него виноградины. А я удивленно застыла: это что же, я только что запустила в него виноградиной? Но он улыбался во все зубы – кажется, его ничего не смутило. – Отличный бросок. Так вот, а я, увидев тебя, уткнувшуюся в книгу, тут же растаял. А когда началась учеба, мы решили держать наши отношения в тайне, чтобы не привлекать к тебе лишнего внимания.
Я кивнула, рассеянно перелистывая книгу.
– Значит, о начале нашей истории мы договорились, – произнесла я.
– Осталось обсудить, чем она кончится.
Лишь тогда я заметила, какие длинные у Бретта ресницы – такими недолго и ураган поднять. Они касались щеки всякий раз, когда он моргал. Мы смотрели друг другу в глаза, и они то и дело ударялись о кожу. Раз. Второй. Третий. А на губах Бретта играла дурацкая мультяшная улыбка.
Солнце зашло за тучу и все потускнело. Бретт сразу же переменился. Казалось, сейчас самое время задать вопрос, который весь день не давал мне покоя.
– Зачем ты это делаешь? – наконец спросила я. – Сам знаешь: в нашей школе почти все девчонки и даже некоторые из парней согласились бы встречаться с тобой. По-настоящему. Так почему я? И зачем притворяться?
– Могу задать тебе тот же вопрос, – парировал Бретт, поставив локти на стол и подперев ладонями подбородок, – но догадываюсь, что ответ будет как-то связан с тем, что ты сказала вчера на английском. С опасностью любви.
Я пожала плечами.
– Мои родители пережили непростой развод. А ты что скажешь в свое оправдание?
– Ровно обратное: у моих родителей идеальный брак…
– Оно и видно.
– Вот именно. Все об этом знают. Я как будто живу в сказке о Золушке, о которой известно целому городу. Папа вечно разглагольствует о том, что в старших классах надо встречаться с девчонками, так сказать, нагуляться, раз уж он этого сделать не смог.
– Почему?
– В выпускном классе мама забеременела мной. Папа бросил футбол, отказался от стипендии – пожертвовал всем ради нее. Ради меня. И теперь он хочет, чтобы я достиг всего то, что он упустил. Понимаешь?
Я кивнула, думая о маме, которая упорно твердила мне, что пора бы уже завести отношения, найти любовь, которую она потеряла.
– Ох, еще как понимаю.
– Но мне не хочется встречаться с кем-то в школе, – продолжал Бретт. – У меня хорошие оценки, успехи в спорте, хорошие отношения с родителями, которых мне достаточно. А личной жизнью я думал заняться уже после колледжа. Но папа совсем другого мнения.
– Словом, фейковые отношения – это ровно то, что тебе сейчас нужно. Они и папу успокоят, и помогут уйти от давления.
– Ну и козел же я, если так посудить, – заметил Бретт.
– Я так не думаю, – возразила я. – У нас с тобой взаимовыгодный обмен. А на деле можем просто дружить, не более того.
Бретт кивнул на мой сэндвич.
– Доедать будешь? – Я подтолкнула ему поднос. – Спасибо! А что творится между тобой и Дженни? Ну и противостояние вы вчера затеяли.
Я рассказала ему о странном, негласном напряжении, зародившемся между нами в первый год учебы в старшей школе.
– Ох и рассердил ее наш поцелуй, наверное, – предположил Бретт.
– Я тоже так думаю.
Он доел сэндвич, вытер руки о футболку и потянулся ко мне.
– Так что, притворимся на несколько месяцев, будто встречаемся, а потом расстанемся друзьями. Договорились? – спросил он.
Я пожала его руку, стараясь не придавать происходящему большого значения – в кои-то веки.
– По рукам.
Бретт расплылся в улыбке.
– Прекрасно! – Он кивнул на книгу, лежавшую между нами. – А если бы мы были героями одной из твоих книжек, то какими?
– Интересный вопрос. Сперва надо с жанром разобраться. Любовный роман? Мистика? Сказка?
– Сказка, – очень серьезно произнес Бретт.
– То есть, хочешь быть принцем?
– Только если ты будешь принцессой.
В тот день из школы я вышла с улыбкой. Актриса из меня была неважная, – в десятом классе я даже чуть не завалила экзамен по актерскому мастерству, – но вместе мы вполне могли справиться. Бретт превосходно исполнял роль фейкового бойфренда. Казалось, за что он ни возьмется – он всегда обречен на успех.
После последнего урока Бретт встретил меня у шкафчика и предложил подвезти до дома. Я отказалась под предлогом того, что хочу прогуляться пешком. Голова кипела от мыслей, и мне надо было провести в уединении хотя бы несколько минут и обдумать все, что случилось. Прошел всего день, а меня уже переполняли эмоции. И почему нельзя было просто отсидеться в сторонке с любовным романом на коленках? Обязательно надо было разыгрывать его в жизни? Впрочем, по счастью, что в книжках, что у нас с Бреттом, сплошь выдуманные истории. А значит, бояться нечего.
Наоборот: можно даже вкусить прелести обоих миров: насладиться отношениями, но знать при этом, что они точно не разобьют тебе сердце.
Я до того погрузилась в мысли, что и сама не заметила, как оказалась в парке по соседству с улицей, где жил отец. В глубине души я стыдилась того, что назубок знаю дорогу к его дому. Адрес я как-то увидела на конверте, который принес почтальон. На нем стояло мамино имя. Видимо, отец выслал ей чек на алименты. Тогда я быстренько переписала адрес, но сделала вид, что он и вовсе не попадался мне на глаза.
Когда я впервые сюда пришла, мне было тринадцать. Дом пустовал. На подъездной дороге не стояли машины. Меня охватило такое чувство вины, что я потом целый год не возвращалась. Быть здесь, преследовать его, хотя он нас бросил, казалось мне предательством по отношению к маме. Когда я пришла в следующий раз, он сидел на крыльце. Мне пришлось спрятаться за деревом, чтобы родной отец меня не заметил.
После этого я стала навещать этот дом примерно раз в месяц. И однажды заметила другую женщину. Она открыла дверь, когда отцовская машина подъехала к зданию, и поцеловала его вместо приветствия. У нее были длинные черные кудри. А моя мама носила каре, и волосы у нее были светлые. Я ей так и не рассказала, что у папы теперь новые отношения. Не уверена, что она вообще хотела это знать. Или что ей есть до отца хоть какое-то дело.
Теперь же я стояла в конце улицы, в шести домах от отцовского, за кустиком, который и до колен мне не доходил. Его дом был угловым, с просторной верандой и гаражом на две машины, выкрашенным в небесный цвет.
Я всегда держалась в стороне, чтобы папа ненароком не увидел меня из окна. Еще чего. Впрочем, вряд ли он меня бы узнал. Я сильно изменилась за пять лет. Во всяком случае, внешне.
Думать о его безоглядном уходе было по-прежнему больно. Мама получила право единоличной опеки надо мной. Даже в суд не пришлось обращаться. Он просто согласился. Они подписали бумаги, и дело с концом. Мне тогда было двенадцать, и я не до конца понимала, что произошло. Я думала, что выходные буду проводить с папой, а будни с мамой, как дети из фильмов. Но дни все шли, а он за мной не приезжал. Мама в ответ на мои расспросы отвечала, что папа занят. И только позже я узнала, что он решил, что называется, «начать все с чистого листа». А это невозможно, когда тебе мозолит глаза двенадцатилетний ребенок, ходячее напоминание о прошлой жизни.
Но хуже всего было то, что все это произошло внезапно. Мама с папой никогда не ссорились. Не было никаких признаков грядущей катастрофы. Впрочем, я тогда была ребенком и наверняка не заметила бы их, даже если бы они проявились. Но я ничего такого не помню. Помню только, что по утрам мама уходила на работу – она тогда еще трудилась медсестрой, – и папа целовал ее на прощание. Днем он был дома, а потом уходил на склад, где работал в ночную смену. Он забирал меня из школы. Летом покупал мороженое, а зимой – горячий шоколад. Плохих воспоминаний у меня вообще не осталось. Я не могла отыскать в памяти ни единого момента, на который можно было бы указать со словами: вот когда все пошло под откос. Маму я расспросами не донимала. Мы вообще никогда об этом не разговаривали. Слишком уж я боялась ее ранить. Мы обе заполняли пустоту в душе – одна выпечкой, другая – книгами, – но я всегда гадала, почему же он ушел. Может, поэтому до сих пор и хожу к его дому – ищу ответы.
Я прождала ровно двадцать минут (как и всегда), и он подъехал к дому на своей машине. Вышел – в аккуратном сером костюме, в очках, сползших на кончик носа, и не успел подняться по ступенькам, как дверь уже распахнулась, и из него вышла женщина. Имени ее я по-прежнему не знала. И все гадала, когда они познакомились: до папиного развода или после. Может, он бросил нас из-за нее?
Папа улыбнулся, поцеловал женщину и прижал обе ладони к ее беременному животу, чуть-чуть подросшему с моего последнего визита. Потом опустился на колени и поцеловал его. Я подумала, а не настанет ли тот день, когда он бросит и этого ребенка? Хотелось верить, что нет, что он всегда будет рядом, а малышу никогда не придется пройти через то, на что обрекли меня: прятаться за кустами и видеть, что родной отец любит новую семью так, как не смог полюбить прежнюю.
Только когда они зашли в дом и дверь за ними захлопнулась, я зашагала прочь. А когда мама вечером спросила, где я была после школы, я солгала.