Дом загорелся за час до полуночи в последний день апреля. Яростный далекий звон пожарных колоколов разбудил Джорджа Хазарда. На ощупь он прошел по темному коридору, поднялся по лестнице в башенку особняка и вышел на узкий балкон. Сильный теплый ветер только еще больше раздувал пламя, ярко вспыхивающее в темноте. Даже с такой высоты, стоя над городком, который назывался Лихай-Стейшн, Джордж узнал горевший дом – единственное крепкое строение, оставшееся в захудалом квартале у канала.
Он торопливо спустился в слабо освещенную спальню, почти не глядя схватил одежду. Хоть он и старался одеваться как можно тише, но все равно разбудил жену. Перед сном Констанция читала Священное Писание. Это была не Дуэйская Библия, а одна из семейных книг Хазардов. Прежде чем уснуть и поцеловать Джорджа на ночь, Констанция заложила страницу четками. Со дня падения форта Самтер и начала войны Констанция проводила за чтением Библии больше времени, чем обычно.
– Джордж, что случилось? Куда ты так спешишь?
– В городе пожар. Не слышишь звон?
Констанция сонно потерла глаза:
– Но ты же не мчишься следом за пожарными каждый раз, когда поднимается тревога.
– Горит дом Фентона, одного из моих лучших мастеров. В последнее время у него в семье были неприятности, и этот пожар вполне может оказаться не случайным. – Джордж наклонился и поцеловал жену в теплую щеку. – Спи. Я вернусь через час.
Он погасил газовую лампу и, быстро спустившись, побежал к конюшне. Лошадь он оседлал сам, рассудив, что, пока добудится конюха, пройдет много времени, а медлить было нельзя. Такое неожиданное волнение удивило его самого, ведь уже две недели, с тех пор как от них уехал Орри Мэйн, он пребывал в каком-то странном оцепенении, чувствуя почти полную отстраненность от жизни, что текла вокруг, и главное – от этой страны, одна часть которой вдруг решила отделиться и напасть на другую. Союз был расколот, и обе стороны спешно готовились к войне. Однако Джордж предпочел вести себя так, словно все эти события никак не отражались ни на его существовании, ни на его чувствах, осознанно избрав позицию наблюдателя.
Вскочив в седло, он выехал через задние ворота особняка, который они когда-то назвали Бельведером, и помчался по извилистой дороге, вниз по склону холма, туда, где бушевал огонь. Словно горны доменных печей его завода, порывы ветра все сильнее раздували пламя, которым уже был объят весь дом Фентона. Хазард молил Бога только о том, чтобы добровольная пожарная дружина подоспела вовремя.
Ехать по неровной ухабистой дороге в темноте было небезопасно, приходилось постоянно осматриваться. Заводские корпуса, остающиеся позади, даже в этот поздний час извергали дым, шум и свет. Металлургический завод Хазарда работал круглые сутки, производя рельсы и металлический прокат для Союза, начавшего спешную подготовку к войне. Кроме того, уже совсем скоро ожидалось подписание контракта на отливку пушек. Впрочем, в эти минуты человек, мчавшийся мимо домов с террасами в сторону торгового района, за которым полыхал огонь, меньше всего думал о делах.
О неприятностях в семье Фентона Джордж узнал еще тогда, когда они начались. Обычно он всегда знал, когда у кого-нибудь из его работников случалась беда, раз и навсегда взяв за правило вникать в жизнь подчиненных. Он никогда не наказывал людей, даже если они в такие трудные для себя времена совершали проступок, предпочитая наказанию доверительную беседу и совет, будь он желанный или нет.
В прошлом году Фентон принял в дом своего кузена – крепкого, пышущего здоровьем парня, на двадцать лет моложе его самого. Молодой человек в то время был без работы и нуждался в средствах. Мастер нашел ему место на заводе Хазарда, и новичок пару месяцев вполне сносно справлялся со своими обязанностями.
Фентон хотя и был женат, детей не имел. Его красивая, но весьма недалекая жена по возрасту была ближе к его кузену, чем к нему. Вскоре Джордж заметил, что мастер начал худеть. До него стали доходить слухи о необычной вялости Фентона, и наконец он получил докладную о дорогостоящей ошибке, совершенной мастером. А через неделю еще одну.
На прошлой неделе Джордж, желая предотвратить новые убытки, а также по возможности помочь Фентону, вызвал мастера к себе, чтобы поговорить. Однако Фентон, всегда доброжелательный и открытый к разговору даже с хозяином, на этот раз держался холодно, взгляд его выражал настороженность и муку, а на все вопросы Джорджа он односложно отвечал, что ничего не случилось – обычные семейные неприятности. Он даже несколько раз повторил эти слова: «семейные неприятности». Джордж выразил сочувствие, но спокойно добавил, что ошибки на производстве должны прекратиться. Фентон пообещал разобраться с домашними неурядицами. Джордж спросил, как именно он собирается это сделать. Потребовать, чтобы кузен убрался из его дома, ответил мастер. Джордж, почувствовав неловкость, не стал продолжать разговор, заподозрив истинную причину «домашних неприятностей».
И вот теперь он уже видел впереди застывшие силуэты зевак и метавшиеся взад-вперед фигуры людей, передающих ведра с водой, которые уже не могли спасти почти догоревший дом. Отсветы красного огня отражались на металлическом корпусе устаревшего помпового насоса филадельфийской конструкции и на черных спинах четырех лошадей, тащивших цистерну с брандспойтом к месту трагедии. Лошади испуганно били копытами и громко фыркали, словно только что чудом спаслись из ада. Джордж подумал, что вся эта картина действительно напоминает ад.
Спрыгнув на землю, он услышал чей-то крик на темной улице слева от горевшего дома и начал торопливо пробиваться сквозь толпу зрителей.
– Не лезьте сюда, черт бы вас побрал! – гаркнул командир добровольцев через рупор, но, увидев Джорджа, виновато добавил: – О, мистер Хазард, сэр… Я вас не узнал.
На самом деле эти слова означали, что он не узнал самого богатого человека во всем городе, а может, и во всей долине, пока не увидел его вблизи. Джорджа Хазарда, которому в этом году исполнилось тридцать шесть лет, знали все. В его растрепанных ветром волосах, немного выгоревших, как всегда бывало весной и летом, на солнце, уже блестела первая седина. Очень светлые голубые глаза, как и у всех в роду Хазардов, отражали пламя пожара и тревогу, снедавшую Джорджа изнутри.
– Что здесь случилось? – спросил он.
Пока пожарный, запинаясь, рассказывал о том, что произошло, остальные добровольцы из созданной несколько лет назад дружины, назвавшей себя «Городские удальцы» и выбравшей своим девизом латинское изречение «Officium рro рericulo»[1], выбитое золотыми буквами на всем оснащении, упорно продолжали качать воду, хотя она уже не могла помочь уничтоженному дому. Теперь оставалось только погасить пламя, чтобы ветер не перекинул его на соседние лачуги. Поэтому у командира дружины было время, чтобы поговорить с самым важным человеком в городе.
Он сказал Джорджу, что Фентон вроде как вечером застал свою жену и кузена вдвоем в постели. После этого он схватил большой кухонный нож и зарезал любовников, а потом стал поджигать дом. Однако в это время смертельно раненный кузен как-то смог дотянуться до ножа и ударил Фентона четыре раза. Глаза Джорджа наполнились слезами, и он с силой потер их костяшками пальцев. Как такое могло случиться? Фентон был деликатнейшим из людей, умным, начитанным, трудолюбивым, всегда по-доброму относился к своим подчиненным.
– Это он кричит, – сообщил командир добровольцев, – только вряд ли бедняга долго проживет. Те двое были уже мертвы, когда мы приехали. Мы их вытащили наружу и накрыли. Вон там они лежат, если хотите посмотреть.
Что-то заставило Джорджа пойти в указанную сторону. Посреди улицы, источая ужасный запах, лежали два тела, накрытые куском брезента. Крики возле дома не смолкали. Ветер с низким гулом раздувал огонь, поднимая в воздух угли и тлеющие обломки. Добровольцы продолжали яростно качать воду, выстроившись в два ряда на каждой рукоятке насоса. Кожаные пожарные рукава, прикрепленные к похожим на гробы цистернам, тянулись через высохший ручей к реке. Две гнедые лошади, специально обученные для такой работы, продолжали вести себя странно – били копытами, нервно трясли головами и испуганно всхрапывали в отблесках красного света.
Остановившись в футе от брезента, Джордж наклонился и приподнял край полотнища. Совсем недавно он как раз выяснял стоимость современной паровой пожарной машины Латта, собираясь приобрести ее для города, поэтому кое-что узнал и о пожарах, и об их последствиях. Но это не подготовило его к виду мертвых любовников.
Женщина обгорела сильнее, ее обугленная кожа во многих местах лопнула и скрутилась. На кузене сгорела одежда, обнажив сотни волдырей, сочившихся блестящей желтой жидкостью, отражавшей свет. Лица, шеи, вывалившиеся языки обеих жертв распухли в предсмертных попытках вдохнуть воздух, вместо которого в легкие врывался только обжигающий дым. Горла тоже раздулись, хотя, глядя на женщину, было трудно понять, умерла она от удушья или все-таки от ожогов. Огромные выпученные глаза мужчины вызывали меньше сомнений в причине его смерти.
Джордж опустил брезент, с трудом справившись с подступившей к горлу тошнотой. Отчего-то вдруг появилось странное предчувствие беды. Дело было не только в огне. Смерть, страдания, утрата. И все это вместе называлось «война».
Вздрогнув, Джордж вернулся к командиру пожарной дружины, смутно чувствуя, как в душе зарождается какое-то новое, неожиданное ощущение.
– Я могу чем-то помочь, Том?
– Очень любезно с вашей стороны предлагать помощь, сэр, но уже слишком поздно что-то делать, разве что как следует облить водой соседние дома.
Подбежал один из пожарных и сообщил, что Фентон умер. Джордж снова содрогнулся. Почему ему все еще слышались крики? Он тряхнул головой, чтобы прогнать наваждение.
– Мы приехали слишком поздно, – услышал он голос Тома и, грустно кивнув, пошел к своей лошади.
Сев в седло, он пустил лошадь шагом и медленно поехал в сторону дома. Чем больше он прислушивался к своим внутренним ощущениям, тем отчетливее понимал, что то странное оцепенение, в котором он пребывал все последнее время, растаяло. И причиной тому стала, безусловно, эта ужасная трагедия с Фентоном.
Он ведь давно знал, что гражданская война неизбежна. Но одно дело знать, а другое – понимать. Он знал, что война начнется, только никак не мог принять этого, даже несмотря на свой опыт в Мексике. Но Мексиканская кампания осталась в далеком прошлом. И теперь, пока его лошадь медленно поднималась вверх по холму, а ветер взметал вокруг облака пепла, он наконец вернулся к реальности. В стране действительно шла война. Воевал его младший брат Билли, офицер Инженерного корпуса, воевал его лучший друг и товарищ по Вест-Пойнту и Мексике. Джордж не помнил, кому принадлежали эти известные слова: «Нет человека, который был бы как остров, сам по себе…», но только сейчас вдруг понял, насколько они верны.
Он вспоминал две прошедшие недели, пытаясь осмыслить общие настроения в стране и понять свое собственное. Многие северяне, если не большинство, приветствовали события двенадцатого апреля 1861 года чуть ли не с радостью. Для них этот день, когда конфедераты обстреляли форт Самтер, стал окончанием тридцатилетнего противостояния, которое уже давно должно было так или иначе разрешиться. Но сам Джордж никакой радости не испытывал. Если заговорили пушки, с грустью думал он, значит люди доброй воли так и не смогли решить прискорбную гуманитарную проблему этой страны, которая возникла с того дня, когда первые белые поселенцы впервые завезли в британские колонии африканских мужчин и женщин.
К сожалению, эта проблема очень долго считалась неразрешимой и до недавнего времени даже не поддавалась внимательному изучению – так прочны были крепости из пышных речей, окружающие противостоящие стороны. Были и такие, кого она вообще не волновала, кто пекся лишь о собственных интересах и не считал тему рабства достойной обсуждения, а уж тем более не видел в ней никакой угрозы для себя; для них она была не больше чем просто досадной неприятностью, на которую не стоит обращать внимания, как наверняка никто не стал бы обращать внимание на какого-нибудь бродягу, спящего в придорожной канаве.
Но к тому времени, когда начал понемногу закипать котел войны, Америка уже не состояла только из двух противоположных лагерей – фанатиков и равнодушных. Появилось много мужчин и женщин с весьма достойными намерениями, и Джордж причислял себя к ним. Но могли ли они опрокинуть этот котел, залить угли под ним и призвать страну к здравомыслию? Или раскол был уже настолько глубоким, настолько всеобщим, что горячие головы с обеих сторон никогда бы не пошли на примирение? Каким бы ни был ответ, людей доброй воли все равно было меньше, им пришлось отдать решение в другие руки, и теперь расколотая нация воевала.
Орри Мэйн разделял его грусть, когда приезжал в Лихай-Стейшн. Это было всего две недели назад. Орри мужественно преодолел полный опасностей путь от Южной Каролины до Пенсильвании, но оказалось, что неменьшая опасность ждала его в самом доме Хазардов, когда сестра Джорджа Вирджилия, сторонница крайних аболиционистских взглядов, одержимая ненавистью ко всему Югу и всем южанам без разбору, в день его приезда тайно вызвала толпу хулиганов, которых Джорджу пришлось сдерживать с помощью оружия, пока он не сумел вывезти своего благородного друга из города.
А после этого наступила… не то чтобы апатия, нет. Он продолжал заключать новые контракты, беспокоился о домашних проблемах Фентона, каждый день делал сотни дел – больших и маленьких, с одним-единственным исключением. До этой ночи он всячески отгораживался от мысли, что в стране действительно идет война. Огонь и нож разрушили эту стену и заново преподали Джорджу главный урок. К черту дураков, которые безмятежно твердят о том, что война продлится «всего» девяносто дней! Для смерти и разрушений и этого достаточно.
У него вдруг зашумело в голове, появилось противное ощущение в животе. За возведенной им самим же стеной он видел угрозу, от которой пытался спрятаться последние две недели. Эта угроза нависла над жизнями тех, кого он любил больше всего на свете, над бесценной дружбой между его семьей и семьей Мэйн из Южной Каролины, которая строилась с таким трудом и которой он так дорожил. И как бы он ни старался спрятаться от жестокой правды, она все же настигла его. Этот пожар показал, насколько все они хрупки и уязвимы. Как Фентон и те двое и этот дом, в котором они жили, со всеми их страстями, несовершенствами, мечтами о будущем. Ни от них самих, ни от их дома не осталось ничего, кроме пепла, который сейчас преследовал Джорджа, подгоняемый ветром, пачкая его одежду и забиваясь в ноздри.
Лошадь медленно поднималась вверх по склону пенсильванского холма. Уже миновала полночь, наступило первое мая. Зарево этой маленькой семейной трагедии, о которой очень скоро все забудут, такой банальной в своей обыденности и вместе с тем ужасающей в своих душераздирающих подробностях, осталось у него за спиной. Да, отвернуться было легко, труднее было заставить себя не думать об этом.
Джордж тяжело вздохнул и продолжил свои печальные раздумья, мысленно обратившись к двум минувшим десятилетиям.
Впервые узы дружбы между Хазардами, металлургами из Пенсильвании, и Мэйнами, рисовыми плантаторами из Южной Каролины, завязались, когда сыновья из обеих семей случайно встретились на нью-йоркской пристани летом 1842 года. Джордж Хазард и Орри Мэйн в тот день оба сели на пароход, идущий по Гудзону на север, а сойдя на берег, стали новыми кадетами Вест-Пойнта и добрыми приятелями.
Вместе они прошли через многие испытания, что только укрепило их дружбу. Джорджу, у которого не было большого желания становиться военным, учеба в Академии давалась легко, а Орри, хоть он и не мечтал ни о чем другом, приходилось всего добиваться усердным трудом. Им обоим довелось терпеть издевательства одного подлого, если не сказать безумного, старшекурсника по имени Елкана Бент, который не давал им проходу, и, когда их жизнь едва не превратилась в настоящий ад, им пришлось даже организовать заговор, чтобы добиться его отчисления. Однако благодаря влиятельным связям в Вашингтоне Бента вскоре восстановили, он вернулся в Академию и перед выпуском пообещал Джорджу и Орри когда-нибудь непременно поквитаться с ними за свое унижение.
Благодаря дружбе своих сыновей Мэйны и Хазарды познакомились семьями, как это нередко случалось в те годы между северянами и южанами, пока длинный запал раскола тлел, подбираясь к пороховой бочке разделения Союза. Они ездили друг к другу в гости, их дети создавали уже свои семьи, но, кроме любви, рождалась и ненависть. Даже сами закадычные друзья Джордж и Орри серьезно ссорились. Однажды Джордж приехал в Монт-Роял, плантацию Мэйнов, как раз когда сбежал один из рабов, вскоре пойманный и потом жестоко наказанный по приказу отца Орри. После этого случая молодые люди серьезно повздорили и едва не погубили свою дружбу.
Мексиканская война, во время которой друзья служили лейтенантами в одном полку, развела их самым неожиданным образом. Столкновение с капитаном Бентом, их давним врагом, который за свою жестокость получил у солдат прозвище Мясник Бент, вынудило их участвовать в сражении у Чурубуско, где осколок снаряда попал в левую руку Орри, уничтожив все его мечты о военной карьере. Вскоре после этого весть о смерти старшего Хазарда призвала Джорджа домой, потому что его мать не могла доверить управление крупным семейным делом его старшему брату Стэнли. Вернувшись, Джордж довольно скоро полностью взял на себя руководство их металлургической компанией, почти отстранив от дел своего амбициозного, но безответственного брата.
Ампутация руки надолго ввергла Орри в уныние, но он заставил себя заниматься плантацией и вскоре научился прекрасно справляться с делами и с одной рукой. Он немного ожил, а его дружба с Джорджем возобновилась. Орри стал шафером на свадьбе Джорджа, когда тот женился на Констанции Флинн, католичке, с которой он познакомился в Техасе по дороге в Мексику.
Потом младший брат Джорджа Билли решил, что тоже хочет учиться в Вест-Пойнте, а Орри, в отчаянных попытках спасти своего непутевого кузена-сироту от никчемной жизни, убедил и его попытать счастья в Академии. Так, уже скоро, дружба Чарльза Мэйна и Билли Хазарда повторила дружбу бывших выпускников.
В последнее мирное десятилетие многие северяне и южане, несмотря на яростные заявления и откровенные угрозы от политических лидеров и общественных деятелей с обеих сторон, все же сохраняли дружеские связи. То же происходило и с их семьями. Мэйны приезжали на Север, Хазарды – на Юг, хотя такие визиты каждый раз не обходились без сложностей.
Сестра Джорджа Вирджилия, чьи пылкие аболиционистские взгляды давно уже перешли невидимую грань экстремизма, едва не разрушила дружбу двух семей. В один из приездов Хазардов в Монт-Роял она познакомилась с рабом, принадлежавшим человеку, который позже женился на сестре Орри Эштон, и убедила его бежать на свободный Север. И ему это удалось.
Билли какое-то время был увлечен Эштон Мэйн, очень привлекательной, но совершенно безнравственной девушкой, однако уже скоро обратил внимание на ее младшую сестру Бретт, оценив не только ее красоту, но также искренность, доброту и сердечность. Отвергнутая Эштон, в определенном смысле такая же упрямая и безумная, как Вирджилия, стала выжидать подходящего момента для мести и в конце концов организовала настоящий заговор с целью убийства своего бывшего воздыхателя на нечестной дуэли всего через каких-нибудь два часа после того, как он обвенчался с Бретт в Монт-Роял. К счастью, кузену Чарльзу стало известно о готовящейся расправе над его лучшим другом, и заговорщики жестоко поплатились за свое коварство, а Орри навсегда выгнал Эштон и ее мужа Джеймса Хантуна с земли Мэйнов.
Чернокожий любовник Вирджилии, сбежавший с ее помощью от своего хозяина, был убит в Харперс-Ферри вместе с другими головорезами Джона Брауна, когда они пытались поднять бунт. Вирджилия, которая в то время находилась недалеко от этих кровавых событий, в испуге отправилась домой и оказалась в Бельведере как раз в ту ночь, когда туда приехал Орри.
Мятежный брат Орри Купер Мэйн всегда шел своей собственной дорогой. Чаще всего его мнение о рабстве, этой отличительной особенности южных штатов, не совпадало с мнением большинства южан. В противоположность экономике, основанной на земледелии и эксплуатации рабского труда, он приводил в пример Север, не идеализируя его, но призывая своих земляков обратить внимание на развитие промышленности, чтобы идти в ногу с веком. Свободные рабочие Севера стремительно двигались в сторону будущего процветания под гул машин, а не волокли за собой тяжелые кандалы устаревших методов и взглядов. В ответ на традиционные возражения своих соотечественников о том, что, дескать, рабы больше защищены своими хозяевами, а значит, и более счастливы, чем заводские рабочие Севера, прикованные к грохочущим механизмам невидимыми цепями, Купер просто смеялся. Да, возможно, рабочие фабрик и заводов действительно могли умереть с голода, потому что им мало платили. Но их нельзя было купить или продать, как какую-нибудь вещь. Рабочий всегда мог просто уйти, и никто не стал бы его преследовать, никто не смог бы его высечь или повесить за бегство от его станка или машины.
Купер мечтал превратить Чарльстон в крупный центр судостроения и даже начал строительство большого корабля с особо прочным корпусом, обшитым металлическими листами, по уникальному проекту гениального английского инженера Брюнеля. Ради дружбы двух семей Джордж Хазард тоже вложил средства в это грандиозное предприятие; хотя он и не ждал особой выгоды, но верил искренним убеждениям Купера.
Когда противостояние форта Самтер, последнего бастиона Союза, уже близилось к концу и всем стало очевидно, что война неизбежна, Орри, чтобы вернуть другу деньги, пришлось заложить свою плантацию. Он получил под залог шестьсот тысяч долларов, хотя Джордж вложил в строительство парохода миллион девятьсот тысяч. Несмотря на то что акцент сразу выдавал в Орри южанина, он все-таки сумел довезти деньги до Лихай-Стейшн в неприметной сумке, проделав полный опасностей путь из Южной Каролины до Пенсильвании на поездах. В это тревожное время такое путешествие было сопряжено с огромным риском, но Орри не мог поступить иначе. Ради дружбы и ради долга чести.
В ту ночь, когда друзья встретились, Вирджилия тайком вызвала к дому толпу – наверняка для того, чтобы линчевать гостя. Но попытка не удалась, с помощью друга Орри избежал расправы разъяренных молодчиков, сел на поздний поезд и теперь был… где? В Южной Каролине? Если он благополучно добрался до дому, то, возможно, все-таки сумел стать счастливым. Ведь когда Мадлен Ламотт, женщина, которую он любил и которая любила его, несмотря на свое несчастливое замужество, больше похожее на заточение, примчалась в Монт-Роял, чтобы предупредить о смертельной опасности, грозящей Билли Хазарду, она решила не возвращаться к ненавистному мужу и остаться с Орри навсегда. Ее муж Джастин Ламотт, жестокий и коварный человек, который долгие годы издевался над ней, был вынужден отступить, после того как получил грозное письмо от Орри.
Сдача Самтера повлекла за собой решения, вызванные больше эмоциональными порывами. Чарльз подал прошение об отставке из армии Соединенных Штатов и записался в Южно-Каролинский кавалерийский полк. Его лучший друг Билли остался служить в Инженерном корпусе союзной армии. А жена Билли, будучи уроженкой Юга, теперь жила в Лихай-Стейшн. Жизнь Мэйнов и Хазардов замерла в опасном неустойчивом равновесии, а меж тем вокруг уже собирались грозные непредсказуемые силы.
Именно об этом Джордж и старался не думать последние две недели. Жизнь была такой хрупкой, и дружба тоже. Перед расставанием они с Орри поклялись, что войне не удастся развести их в разные стороны, но теперь, снова вспоминая страшный пожар и душераздирающие крики умирающего, Джордж вдруг подумал, а не были ли они слишком наивны, когда давали такую клятву. И тут же сказал себе: он непременно должен что-нибудь сделать, чтобы подтвердить свою решимость защищать эту дружбу, чего бы это ему ни стоило.
Поставив лошадь в конюшню, он торопливо пошел к дому и сразу направился в библиотеку, большую уютную комнату, пропахшую запахами книг и кожаной мебели. Там было тихо, как и во всем спящем доме.
Когда Джордж подошел к письменному столу, он невольно бросил взгляд на одну памятную вещицу, стоявшую напротив, на маленьком обеденном столике. Это был небольшой, примерно шести дюймов в высоту, темно-коричневый конус с шершавой поверхностью.
Джордж понял, почему осколок метеорита сразу привлек его внимание. Кто-то, возможно горничная, переставил его любимый сувенир с привычного места на письменном столе, где он стоял уже много лет. Джордж взял осколок в ладонь и, сжимая его, вспоминал тот далекий день, когда нашел этот дар с небес в холмах вокруг Вест-Пойнта в пору их кадетской юности.
Это был лишь крошечный обломок огромного небесного тела, которое пролетело сквозь темные пространства космоса, преодолев немыслимые расстояния. Звездное железо – так предки рода Хазардов называли метеориты в старину; оно было известно еще со времен фараонов, правителей Древнего Египта.
Железо, самое могущественное вещество во вселенной. Оно стало основой строительства цивилизаций, и оно же их уничтожало. Из железа делалось смертоносное оружие, которое Джордж собирался производить на своем заводе; тому было несколько причин: чувство патриотизма, ненависть к рабству, коммерческая выгода и ответственность перед рабочими, которым он платил жалованье.
То, что лежало сейчас на его ладони, тоже в какой-то степени имело отношение к войне. Он поставил конус на свое привычное место на письменном столе, но сделал это как-то уж слишком поспешно.
После этого Джордж зажег газовую лампу над столом, открыл нижний ящик, в котором лежала небольшая наплечная сумка – как напоминание о благородном поступке друга, и какое-то время смотрел на нее. Потом, охваченный глубоким волнением, обмакнул перо в чернила и начал быстро писать одну строку за другой.
Мой дорогой Орри, когда ты привез мне эту сумку, ты проявил величайшую порядочность и беспримерную храбрость, и я очень надеюсь, что когда-нибудь смогу отплатить тебе тем же. Но на тот случай, если мне все-таки не удастся это сделать, я решил написать тебе, чтобы ты знал, что я чувствую. Знал, что больше всего на свете я хочу сохранить узы привязанности между нами и нашими семьями, ведь они росли и крепли так много лет, и поверь мне, я буду все для этого делать, несмотря на Вирджилию, несмотря на Эштон и несмотря на те уроки настоящей войны, которые я получил в Мексике, но не вспоминал о них до сегодняшней ночи. Я верю, ты ценишь нашу дружбу так же, как и я, но она хрупка, как стебель пшеницы под железным серпом. И если нам обоим или кому-то из Хазардов или Мэйнов не удастся спасти то, что нам так дорого, или если эта война, храни нас всех Господь, затянется надолго, ты должен знать одно: я всегда буду верен нашей дружбе, как и ты. Я молюсь о том, чтобы мы встретились снова, когда это все закончится, но, если судьбе будет угодно распорядиться иначе, я от всего сердца желаю тебе всего самого наилучшего.
Джордж собрался уже было написать первую букву своего имени, но вдруг на лице его промелькнула грустная улыбка, и он быстро подписался своим старым кадетским прозвищем: Пенёк.
Потом медленно свернул листы, медленно сложил их в сумку, заперев ее на замок, медленно закрыл ящик стола и встал под аккомпанемент противно скрипнувших суставов. В эту теплую ночь во всем Бельведере были открыты окна, и Джордж почувствовал едва заметный запах гари, донесенный ветром. Он погасил лампу, вышел из библиотеки и, зябко поеживаясь, устало побрел к лестнице, чувствуя себя стариком.