Детство великой княжны Екатерины Павловны окончилось рано…
До 11 марта 1801 года она не знала трагедий, кроме смерти бабушки в 1796 году. Но так уж устроен мир, что рано или поздно бабушки и дедушки уходят в мир иной. О своём деде Катиш слышала мало, да и слышала-то не о настоящем деде, а о супруге бабушки, императоре Петре Третьем, который умер вскоре после свержения с престола. Что там произошло, разобраться в столь нежном возрасте было сложно. Ну а державную бабушку, конечно, было жаль, но тут отдавалось должное неумолимому току времени. Жаль было и крошечную сестрёнку Ольгу, родившуюся в 1792 году и уже в 1795-м покинувшую этот мир. Но и тут есть объяснение – слишком велика была детская смертность именно в раннем возрасте, даже документы, свидетельствующие о рождении, выдавали родителям только на детей, достигших пятилетнего возраста.
И вдруг в марте 1801 года одновременно два удара прогремело над головой тринадцатилетней великой княжны Екатерины Павловны. Первый удар – внезапная смерть отца, которому шёл всего лишь сорок седьмой год, то есть смерть в расцвете сил… И смерть, окутанная страшной тайной, которая произошла, якобы, от апоплексического удара, во что с самого начала никто не поверил. А следом пришло сообщение из Австрии о том, что в мир иной ушла старшая, любимая сестра Александра Павловна… Но в страшную ночь на 12 марта об этом при дворе ещё не знали – был долог в то время путь сообщений, даже срочных…
Ранним утром 12 марта мать – Мария Фёдоровна, – ставшая несколько часов назад вдовствующей императрицей, разбудила детей и срочно, под охраной конвоя, перевезла их из Михайловского замка в Зимний дворец.
Ещё не понимая, что произошло, Катиш, её старшая сестра Мария, младшие братья Николай и Михаил, которому едва исполнилось три годика, и сестрёнка Анна, заспанные, едва оторванные от сна, испуганно забились в карету и притихли.
Старшие сыновья Павла уже отправились в Зимний дворец, причём, ехали в обыкновенной карете. Эту карету видела из окна княгиня Дарья Христофоровна Ливен – супруга сына Шарлотты Карловны Ливен. Она, «знаменитая “светская львица” первой половины XIX века, тайный агент русского правительства в Лондоне и Париже, прозванная «дипломатической Сивиллой» рассказала о том в своих записках:
«Но вот послышался отдалённый шум, в котором мне почудился стук колес. Эту весть я громко возвестила мужу, но прежде, чем он перешёл в спальню, экипаж уже проехал. Очень скромная пароконная каретка (тогда как все в ту пору в Петербурге разъезжали четвериком или шестериком); на запятках, впрочем, выездных лакеев заменяли два офицера, а при мерцании снега мне показалось, что в карете я вижу генерал-адъютанта Уварова. Такой выезд представлялся необычайным. Мой муж перестал колебаться, вскочил в сани и отправился в Зимний дворец.
Моя роль на этом и окончилась. Все последующее я сообщаю со слов мужа и свекрови.
Экипаж, который я видела, вез не Уварова, но великих князей Александра и Константина. Выехав по Адмиралтейскому бульвару к противоположному краю Зимнего дворца, муж действительно увидел в кабинете великого князя Александра освещение, но по лестнице поднимался очень неуверенно».
Марии Фёдоровне в ту страшную ночь было неспокойно, ведь вокруг – одни враги. Она ещё не знала, что заговорщики, собравшиеся на пьянку перед своим ужасающим преступлением, готовы были на всё.
Николай Александрович Саблуков в своих записках указал на то, что банда сановных уголовников обсуждала и более кровавый сценарий:
«Вечером 11 марта заговорщики разделились на небольшие кружки. Ужинали у полковника Хитрово, у двух генералов Ушаковых, у Депрерадовича (Семёновского полка) и у некоторых других. Поздно вечером все соединились вместе за одним общим ужином, на котором присутствовали генерал Беннигсен и фон дер Пален. Было выпито много вина, и многие выпили более, чем следует. Говорят, что за этим ужином лейб-гвардии Измайловского полка полковник Бибиков, офицер, находившийся в родстве со всею знатью, во всеуслышание заявил мнение, что нет смысла стараться избавиться от одного Павла; что России не легче будет с остальными членами его семьи и что лучше всего было бы отделаться от них всех сразу. Как ни возмутительно подобное предположение, достойно внимания то, что оно было вторично высказано в 1825 году, во время заговора, сопровождавшего вступление на престол императора Николая Первого».
На кого было надеяться? На нового, дрожавшего от страха при вступлении на престол, императора? Быть может, именно уверенность в том, что он будет полностью управляем, заставила сановных уголовников отказаться от истребления всей царской семьи. Уж кому-кому, а Марии Фёдоровне было известно, кто скрывался на протяжении всего царствования Павла Первого под именем цесаревича Александра, а теперь скрывается уже под титулом императора Александра Первого.
Но об этом имеет смысл подробно поговорить в главе, посвящённой тому, каким образом и сам император, ставший известным под именем Александра Первого, едва не лишился престола, а может даже, как предполагали некоторые современники, и жизни.
Одним словом, на этого человека надежды было мало. Да и все, на кого можно было рассчитывать Марии Фёдоровне, оказались ко времени переворота либо в ссылке, либо в могиле. Заговорщики сумели организовать опалу и Фёдору Васильевичу Ростопчину, и Алексею Андреевичу Аракчееву, добились казни по ложному обвинению приближённых к императору офицеров братьев Грузиновых и полковника Грекова.
Перед самым покушением был удалён из дворца и караул, которым командовал полковник Николай Александрович Саблуков.
Кто же оставался? Князь Пётр Иванович Багратион? Вскоре после возвращения из Итальянского и Швейцарского походов Суворова, он был назначен шефом лейб-гвардии егерского полка и на него возложена охрана царской семьи. Правда, осуществлял он эту охрану тогда, когда семья выезжала в Павловск, то есть в летние месяцы. Фактически он исполнял эти обязанности с 1800 по 1811 годы, прерывая их только на время своих многочисленных боевых походов.
А вот в марте 1801 года и его под благовидным предлогом отправили подальше от столицы.
Багратион не только не был участником заговора, но даже не ведал о нём. В дальнейшем это обстоятельство позволило Марии Фёдоровне полагаться на него, когда возникала такая необходимость. Багратион на долгое время стал почти что единственным человеком, которому она доверяла. Ну а юная Катиш и вовсе увлеклась князем…
Когда это могло случиться, доподлинно неизвестно. Багратион часто бывал при дворе, поскольку пользовался особым расположением императора Павла Петровича. И в сентябре 1800 года совсем ещё юная Катиш стала свидетельницей бракосочетания генерала.
Тогда же она, великая княгиня Екатерина Павловна, увидела, хотя, скорее всего тоже не впервые, другую Екатерину Павловну, урождённую Скавронскую, которая стала супругой князя Петра Ивановича Багратиона.
Ну а с Багратионом мимолётные встречи случались довольно часто, поскольку он в первое время после своего назначения почти постоянно бывал в Павловске. Ну а Павловск императрица Мария Фёдоровна превратила в жемчужину. Вот как представлен он в записках Николая Александровича Саблукова (1776–1848), генерал-майора, автора «Записок» о времени императора Павла I и жестоком убийстве.
«Павловск, принадлежавший лично императрице Марии Феодоровне, был устроен чрезвычайно изящно, и всякий клочок земли здесь носил отпечаток ея вкуса, наклонностей, воспоминаний о заграничных путешествиях и т. п. Здесь был павильон роз, напоминавший трианонский; шале, подобныя тем, которыя она видела в Швейцарии; мельница и несколько ферм наподобие тирольских; были сады, напоминавшие сады и террасы Италии. Театр и длинные аллеи были заимствованы из Фонтенебло, и там и сям виднелись искусственные развалины. Каждый вечер устраивались сельские праздники, поездки, спектакли, импровизации, разные сюрпризы, балы и концерты, во время которых императрица, ея прелестныя дочери и невестки своею приветливостью придавали этим развлечениям восхитительный характер. Сам Павел предавался им с увлечением».