Таксист останавливает у высокой многоэтажки перед шлагбаумом. Дальше не проехать. Мне, в общем-то, и не надо.
– Спасибо, – благодарю. Милый дядечка. Ни слова не проронил в пути.
Выхожу и спешным шагом иду к подъезду. Помню, когда Игорь первый раз привез меня к себе. Я, которая всю жизнь прожила в старой хрущевке, смотрела на все разинув рот. Дикая была. Игорь смотрел на меня и смеялся про себя. Мне сейчас так кажется. Потом одел, обул, как ему нравилось. Сделал своей послушной игрушкой, которую не стыдно представить друзьям. Художница – звучит очень высокопарно, под стать его обществу.
Открываю подъезд и взглядом упираюсь в крупную фигуру охранника. Всегда наводили немой ужас на меня. До сих пор в голове не могу уложить, что я такой же житель этого дома, как и все здесь.
Поправочка. БЫЛА жителем этого дома.
Пока не вызвала лифт, быстро строчу сообщение своей знакомой. Мы не тесно дружим, но довольно тепло. И с праздниками всегда поздравляли друг друга. Созваниваемся редко, но никогда не было натянутости в нашем общении.
«Вера, я могу пару ночей провести у тебя?» – пишу и сразу отправляю.
На кнопку лифта жму остервенело. Начинает накатывать дрожь. Морозное дыхание проходится по открытым участкам тела и стягивает.
Я никогда Игоря не боялась, но после вчерашнего разговора я поняла, что совсем его не знаю. Следовательно, и не знаю, что теперь от него ожидать. Неуютно. Я свертываюсь до размера апельсиновой косточки.
«Игорь?» – спрашивает.
Он ей никогда не нравился. Меня возмутило, как тогда Вера отзывалась о нем. Казалось, что она переходит границы, ведь ее мнение мне было неинтересно. А сейчас… дура ты была, Тая.
«Да».
Щеки заливает краской, и она стекает по шее и зоне декольте. Печет в этих места сильно.
«Конечно, приезжай, Тая».
Делаю глубокий вдох. Створки лифта как раз разъехались, когда телефон вырубился у меня в руке. Вовремя, надо сказать.
– Собрать вещи и уйти. Собрать вещи и уйти. – Повторяю себе, учу и в голову вдалбливаю.
В зеркале не узнаю свое отражение. Глаза еще горят неестественным блеском. Их цвет кажется глубже… порочнее. Шея исполосовала мелкими бороздками – последствие трения его щетины. Мне приятны были эти царапины.
Уголки губ подрагивают в подобие улыбки. Вчера казалось в какой-то момент, что совершаю ошибку. Но ровно до той секунды, пока мы не поцеловались. Туман стелился в голове, а тело предательски отзывалось на его умелые касания и ласку.
Он же позвонит? Сердце пронзает спицей при мысли о его звонке.
В замочную скважину попадаю не с первого раза, связка ключей даже падала дважды. Не чувствую пальцев, как и рук в целом. Парализовало от волнения.
– Явилась, – голос заставляет вытянуться по струнке и замереть. Во рту пересохло, даже горло першит.
– Привет, – мямлю.
Соберись, Тая!
– Где шлялась всю ночь?
Понимаю, что он пьян. Это пугает еще больше. Пьяные мужчины вообще вселяют мне страх. Меня опоясывает сдавленное чувство паники. Да я в таком состоянии я вижу его впервые.
– Тебя беспокоит это только сейчас?
– Ты где, блядь, шлялась? – повышает голос. Заставляет вжать голову в плечи и зажмурить глаза.
Он ухватывает взглядом чуть опухшие яркие губы, шею со следами щетины. Опускаю взгляд. Игорь не дурак. Все понял. От этого становится еще страшнее.
Стараюсь дышать. Воздух спертый и тугой, вдох – и легкие киснут. Чувствую себя как в клетке, угол ищу, где бы скрыться. Но знаю – занятие бесполезное.
– Гуляла, – шепчу тихо, не разобрать.
Он двигается на меня крупными шагами, пятками вдавливается в пол, а слышу это как удар молотка о шляпку гвоздя. И больно, будто этот гвоздь в позвоночник вбивают.
– Одна? – странно ухмыляется, бросаю снова ядовитый взгляд на мои губы. Закусываю их из-за искрящихся как провода нервов.
Хочется крикнуть, что нет. Я встретила другого. И ночь с ним провела. И кончала пару раз. Мне так понравилось, что до сих пор тело горит, а на коже его запах как родной воспринимается.
А я молчу. Это же будет провокацией.
– Конечно одна! – бью взглядом по его глазам.
Не увожу их в сторону и принимаю удар. Только стук сердца в голове отдается разрастающимися ударами. Разрывает и глушит. Но сознаваться не собираюсь.
– Пришла зачем?
До меня долетает его слюна. Оседает на щеке. Смахиваю эти капли и недовольно морщусь. Мне противно и чувствую я себя униженной. Так может сделать только Игорь. Одним взглядом, одним словом, одним движением – и ты придавлена его фантомным ботинком.
– Вещи собрать, – разуваюсь и спешно достаю спортивную сумку.
В шкафу много вещей. Окидываю взглядом и вспоминаю, какой наряд и куда надевала, как бережно выбирала платья, носила, потом аккуратно все развешивала. Дорогие ведь, состояние целое стояли. Такое положено беречь.
– Эти вещи покупал тебе я, – раздается над ухом. Меня откидывает назад его алкогольными парами. Желудок сковывает спазмом от накатывающей тошноты. Кожа покрывается холодным потом.
– И ты хочешь оставить их себе?
– Отдавать их тебе нет никакого желания, – ведет плечами. Он облокотился о стену напротив меня и высверливает дыру на моем затылке.
– Тебе-то они зачем? – хочу придать голосу непринужденности и, что уж, безразличности к происходящему. Хотя это далеко не так. Меня сворачивает в трубочку обида от его поступков, слов, даже взглядов.
Любила ведь, правда. Да, он не красавец, да, старше меня. Но подкупил чем-то. Своими долгими речами и обещаниями, получается? Я наивно ему верила и ловила каждое слово.
Провожу ладонью по тканям. Шелк, мягкий хлопок, органза, кашемир… Ладонь покалывает, в носу теряются запахи чистой одежды, кондиционера и шикарной жизни.
Только себя хочется ценить больше, нежели набор тряпок, ровно развешанные по цвету.
– Да и забирай. Можешь следующей лохушке подарить, которая будет закрывать глаза на все твои похождения.
– Дура ты, Тая. Могла бы сейчас в шоколаде быть. А ты… обиженная, принципиальная деревенщина…
Глотаю слезы. Все равно больно все это слышать. Сначала целовал, любил, а потом перочинным ножичком кожу сдирал своими поступками и оскорблениями.
В сумку кидаю самые простые свои вещи. Их то он не будет отбирать? Джинсы, пару кофт, хлопковое нижнее белье. Вроде все… Кажется, я их с собой и привезла год назад.
Драгоценности, дорогая косметика, обувь – все оставляю. Жалко, конечно. Ведь все нравилось, я себе нравилась в этих образах.
Выхожу в коридор. Оглядываться не хочу. Игорь следит за каждым шагом. Я чувствую его горячее, но прогорклое дыхание за спиной и на спине. Волоски дыбом встают и шевелятся.
– Картину свою забери! – приказывает.
Я подарила ее Игорю спустя месяц знакомства. Там пейзаж. Морской берег и набережная. Последнее, что я помню из нашего отпуска с родителями. Море, каменистый берег, много разноцветных вывесок кафе и люди, ходящие парочками.
У меня в голове будто щелчок раздается. Обида трансформируется в злость. Как он смеет? Ведь знает, как дорога мне эта картина, как было приятно ее дарить.
Лучше бы оплеуху влепил, нежели эта брошенная презрительно просьба.
В тот отпуск мы с родителями поехали на автобусе на экскурсию и попали в аварию. Из всех пассажиров выжила только я, потому что папа закрыл меня собой, и еще одна пожилая женщина. Чудом. Мы уцелели чудом.
– Зачем ты так, Игорь? – меня топит злоба, но вместе с тем слезы душат и сдавливают всю грудь колючей проволокой, прокалывая шипами насквозь. Он плюнул в святое для меня воспоминание – последняя счастливая картина для нашей семьи.
– Была бы послушной, ничего бы и не было. Сама виновата.
Подхожу к картине и забираю ее. Руки трясутся и леденеют. Вцепляюсь в золотую рамку так крепко, что суставы хрустят.
– Виноват ты, Игорь. А я… просто ошиблась в тебе.
Разворачиваюсь и трогаю ручку двери.
– Телефон оставь.
Тело вздрагивает и замирает мраморной статуей. Кровь сворачивается, из меня будто весь кислород выбили одним четким ударом.
– Зачем он тебе? В розовом корпусе и с кучей ненужной тебе информации? – мой голос безжизненный, но я стараюсь вдохнуть в него жизнь и легкость из последних сил.
– Ну, когда заработаешь своим трудом, тогда и купишь себе свой.
Ублюдок. Выцарапать бы его глаза и вырвать все жилы. Ненавижу. Ненавижу так сильно сейчас, что это чувство затмевает все остальное. Перед глазами красная пелена, я слышу, как с силой сжимаю челюсти до треска.
Держись, Тая.
Холодными пальцами цепляю разрядившийся телефон и кладу его на обувницу. Взгляд прикован к розовому корпусу стальными цепями.
Переступаю порог квартиры и выдыхаю весь углекислый газ, что уже начал травить меня изнутри.
– Тая, ты еще пожалеешь, что уходишь, – бросает вслед, – я жить тебе спокойно не дам, – скалится. Я вижу его зубы и острые клыки. Он похож сейчас на злого пса, у которого забрали косточку. Глаза такие же бешеные с нездоровым блеском.
Меня мутит от осознания случившегося.
– Пошел ты… – говорю уже закрывшейся двери.
Трусливая Тая…