«Любовная лирика занимает в стихах Мандельштама ограниченное место…» – констатировала вдова поэта1. Эта констатация может быть подкреплена простыми статистическими выкладками. Из 431 выявленного на сегодняшний день стихотворения Осипа Мандельштама2 в разряд любовной лирики (даже если понимать ее весьма расширительно) может быть включено лишь около 60 стихотворений – то есть чуть менее 14% от всех мандельштамовских поэтических текстов. Для сравнения – из 361 стихотворения Николая Гумилева, вошедшего в его том из серии «Библиотека поэта»3, к любовной лирике можно уверенно отнести 161 стихотворение – то есть 44,5%.
Неудивительно, что когда в начале августа 1917 года компания приятелей, в которую, возможно, входил и сам поэт, сочиняла шуточную пьесу в стихах ко дню именин Саломеи Андрониковой, то в уста персонажу, чьим прототипом послужил Мандельштам, была вложена следующая реплика:
Парадокс состоит в том, что в конце предыдущего, 1916 года Мандельштам написал два любовных стихотворения, обращенных как раз к виновнице августовского торжества и главной героине шуточной пьесы, Саломее Андрониковой – «Соломинка» и «Мадригал» («Дочь Андроника Комнена…»). Однако, во-первых, из двух стихотворений, обращенных к Андрониковой, поэт опубликовал только «Соломинку», а во-вторых, это стихотворение столь сложно устроено, что опознать в нем образец любовной лирики не так-то просто. Недаром сама Андроникова в старости признавалась собеседнице:
Я никогда не замечала особенной любви со стороны Мандельштама. Стихи, обратите внимание, тоже не о любви говорят, а о том, какою он видит меня5.
Как мы убедимся далее, судьба многих стихотворений Мандельштама, посвященных женщинам, в которых он влюблялся, сложилась сходным образом. Львиная их доля, как ранних, так и поздних, не была напечатана при жизни поэта. В итоге читатели смогли в полной мере оценить любовную лирику Мандельштама лишь во второй половине ХХ столетия. При этом если бы они захотели прочесть подряд все мандельштамовские стихотворения о любви, то испытали бы немалые трудности. Ведь далеко не всегда очевидно, что то или иное стихотворение поэта – любовное.
В пару к воспоминаниям Андрониковой приведем еще один характерный эпизод из мемуаров о Мандельштаме. Когда он в 1937 году прочитал Наталье Штемпель обращенный к ней стихотворный диптих, то спросил: «Что это?» «Я не поняла вопроса и продолжала молчать», – вспоминает Штемпель. И тогда Мандельштаму пришлось самому разъяснить адресату, в чем состоит жанровое своеобразие диптиха. «Это любовная лирика, – ответил он за меня. – Это лучшее, что я написал»6.
Обратим внимание: хотя любовная лирика занимала в творчестве Мандельштама «ограниченное место», «лучшее», что он написал, по его собственному ощущению было любовной лирикой. К этой высокой оценке прибавим высочайшую: Анна Ахматова именно мандельштамовское стихотворение «Мастерица виноватых взоров…» назвала «лучшим любовным стихотворением 20 века»7.
В нашей книге будет предпринята попытка взгляда на творчество и биографию Мандельштама сквозь призму того «лучшего», что он написал ,– стихотворений о любви и связанных с влюбленностью. Как мы попробуем показать, таких стихотворений было создано относительно мало не потому, что Мандельштам, подобно Сергею Есенину, относился к женщинам «с холодком»8. Напротив, эротическое влечение каждый раз грозило овладеть всей личностью поэта, вытесняя остальные чувства и желания, и он, как мог, этому сопротивлялся.
«Он был влюблен (разумеется, безнадежно). И от этой поездки зависела как-то (или ему казалось, что зависела) „вся его судьба“», – так Георгий Иванов описывает перманентное состояние духа юного Мандельштама9.
А Эмма Герштейн так вспоминает раннюю пору своего знакомства с поэтом, которое состоялось в 1928 году, за десять лет до гибели Мандельштама:
Первоначально <…> наши разговоры принимали какое-то фрейдистское направление, вертелись вокруг эротики – «первое, о чем вспоминаешь, когда просыпаешься утром», как сказал Мандельштам. Речь шла об истоках его восприятия жизни. Он сказал, что ничто так не зависит от эротики, как поэзия10.
Вот эта связь эротики и мандельштамовской поэзии, мандельштамовской поэзии и эротики и будет центром внимания в нашей книге.
В свое время А. А. Веселовский определил любовную лирику как такую область поэзии, в которой «воображаемые страдания сердца сливаются с действительными»11. Мы для своих целей несколько расширим эту область. Материалом для анализа далее послужат стихотворения Мандельштама, в которых можно выявить слова-маркеры, традиционно используемые не только для воплощения любовной темы, но и для изображения привлекательной женщины (а в одном случае – мужчины). Такие стихотворения в этой книге и будут причисляться к любовной лирике Мандельштама.
Мы хорошо отдаем себе отчет в том, что предлагаемые нами интерпретации любовных стихотворений Мандельштама односторонни и даже по своему заданию бесконечно далеки от полноценного истолкования этих стихотворений. Хочется надеяться, однако, что выбранный нами подход позволит увидеть в каждом из стихотворений нечто новое и до сих пор ускользавшее от самых проницательных исследователей мандельштамовского творчества.
Когда это позволяла сделать накопленная биографами Мандельштама информация, мы работали на стыке мотивного анализа и биографического метода. Отсюда возникло могущее прозвучать диссонансом сочетание строгой научной терминологии и беллетристической манеры изложения, присущее этой книге. Но по-другому в данном случае у нас работать не получалось. Ведь сама тема книги потребовала время от времени перемещаться в опасную область психологии творчества, которая, как совершенно справедливо отметил М. Л. Гаспаров, «еще не стала наукой, и здесь можно говорить о предположениях более вероятных и менее вероятных»12.
Когда-то Марина Цветаева с сомнением писала в мемуарном очерке о Мандельштаме:
Не знаю, нужны ли вообще бытовые подстрочники к стихам: кто – когда – где – с кем – при каких обстоятельствах – и т. д., как во всем известной гимназической игре. Стихи быт перемололи и отбросили, и вот из уцелевших отсевков, за которыми ползает вроде как на коленках, биограф тщится воссоздать бывшее. К чему? Приблизить к нам живого поэта. Да разве он не знает, что поэт в стихах – живой, по существу – далекий?13
Мы в этой книге собирали биографические «отсевки» вовсе не для того, чтобы «приблизить к нам живого поэта», а для того, чтобы прояснить темные места в мандельштамовских стихотворениях, а если формулировать амбициознее – для того, чтобы взглянуть на поэзию Мандельштама с новой, неожиданной стороны.
В названия нескольких глав нашей книги (начиная с третьей) вынесены имена адресатов любовной лирики Мандельштама определенного периода. В промежутках между этими периодами поэт любовных стихотворений не писал14.
Все мандельштамовские стихотворения, напечатанные при его жизни, за исключением специально оговоренных случаев, далее приводятся по ранним, как правило первым публикациям. В примечаниях к тексту каждого стихотворения мы ссылаемся на одну, как правило альтернативную нашей, интерпретацию стихотворения исследователями-мандельштамоведами. Цели указать на все накопленные интерпретации мы в данном случае перед собой не ставили.
Пользуясь случаем, приносим глубокую благодарность Леониду Видгофу, Илье Виницкому, Георгию Ахилловичу Левинтону, Роману Лейбову, Глебу Мореву, Ладе Пановой, Ирине Сурат, Роману Давидовичу Тименичику. Разумеется, никто из перечисленных исследователей не несет ответственности ни за наши ошибки, ни за выбранный нами для этой книги ракурс взгляда на поэзию Осипа Мандельштама.