– Ты бы слышала, как Бекка прикольно пародирует Кеннеди! – воскликнул Луи. – Она знает почти все его знаменитые речи наизусть. И у нее самый очаровательный английский акцент из всех, что я слышал. А еще она тоже слушает Gorgasm, представляешь? У нее даже есть два их альбома в премиум-издании! Мы слушали их, пока мебель расставляли.
После субботнего свидания с Ребеккой Луи днями напролет восторженно рассказывал о том, какой она оказалась необыкновенной. Он по кругу описывал вечер, проведенный с Хельстрем, то там, то здесь добавляя новые детали, о которых не упомянул раньше. В какой-то момент даже стало казаться, будто он выдумал эту историю – так гладко, непринужденно и красиво лились из него воспоминания. Также Луи говорил о воскресном дне, когда он помогал Ребекке обустраивать новую комнату, о знакомстве с ее младшим братом. И все это время неизменной оставалась улыбка: широкая, немного смущенная, она не покидала его счастливого лица. Луи повторял, что никогда не испытывал ничего подобного, что это чувство не давало ему ни спать до самого рассвета, ни думать о чем-либо, кроме следующей встречи с Ребеккой или, как он ласково называл ее, Беккой. Голос Луи трепетал, наливался нежностью, плескаясь в звуках этого имени.
Йенни слушала молча. Она с понимающим видом кивала, и ей казалось, будто она тоже чувствует эту слепящую, наивную влюбленность внутри себя. Но вдруг Йенни поджала губы, обняла себя за плечи. Внизу живота у нее похолодело, и она робко обратилась к молчаливому (не)мертвому богу, тоскливым взглядом скользя по лицу Луи: «Лишь бы Бекка не разбила ему сердце».
Между тем ребята шагали по полупустому коридору, так как нужные им кабинеты находились рядом. Луи продолжал осыпать Ребекку комплиментами, но стоило ему заметить перед собой компанию из нескольких однокурсников, среди которых был Аксель, как он сразу замолк, посерьезнел.
– Йенни, привет! Привет, Луи, – дружелюбно поздоровался Аксель. Он сидел на подоконнике, скрестив на груди руки. – Как дела?
– Нормально. А у тебя? – Йенни пожала плечами. – Надеюсь, ты хоть сегодня лег вовремя?
– Ну… я сегодня лег, – рассмеялся Аксель. – Считаю это своего рода достижением. Ты же идешь сейчас на испанский?
Йенни кивнула, вцепилась сильнее в лямку рюкзака, что висел на правом плече.
– Тебя подождать? – спросила она. Взгляд ее снова не поднимался выше красной надписи на толстовке Акселя.
– Не, не надо. Я еще пойду покурю.
– А вам куда сейчас? – вмешался Луи. Он взъерошил волосы на затылке и прищурился, буравя Акселя подозрительным взглядом, хотя и обращался совсем не к нему.
– Математика, – ответил юноша с высокими скулами и пухлыми, изогнутыми в улыбке губами, цветом напоминающими лепестки шафрановой лилии. Его звали Оскар. – У Хенрика тоже.
Хенрик – высокий худощавый мальчишка в красной шапочке – кивнул.
– Ясно. Но мы пойдем тогда. Удачи на математике. Надеюсь, старик Брандт сегодня будет в настроении. У меня еще у него урок.
Луи кивнул однокурсникам на прощание, и они с Йенни двинулись в сторону лестницы на третий этаж.
– Я так понимаю, у вас с Акселем очередной совместный проект, поэтому вы снова прикидываетесь друзьями? – спросил Луи. Он остановился возле кабинета, где у него проходил урок. Йенни встала рядом.
– Ага, проект по коммуникациям. Будем разрабатывать рекламную кампанию для Coop’а[21].
Только в этот раз она не хотела, чтобы все заканчивалось как обычно. Йенни уставилась на сведенные вместе носки ботинок, нахмурила брови. Ей вспомнилась ночная прогулка с Акселем, вспомнились его длинные аудиосообщения, в которых он со смешным французским акцентом читал свой анализ сартровской «Стены» на прошедших выходных. В кончиках пальцев приятно кололо, как будто он снова держал ее за руку. Или, скорее, она снова держала за руку его.
Мысль о том, что они вновь станут друг для друга далекими, чужими, была невыносима ей теперь. В груди поселилось жгучее, болезненное чувство. Йенни вспомнила самое страшное – его глаза после ссоры с матерью, его почти осязаемое одиночество.
– Знаешь, мы реально получше узнали друг друга, – сказала Йенни, смущаясь. – Думаю, мы могли бы стать друзьями.
Луи вскинул в удивлении брови, а затем губы его искривились в насмешливой улыбке.
– А не влюбилась ли ты часом в мачо всея Сконе[22]?
– Не влюбилась я ни в кого! Просто он… он очень хороший и забавный. И он намного более умный, чем хочет казаться со стороны. И чего ты вообще прицепился?
– Да, хороший, да, может, даже умный, но ты, если мне не изменяет память, никогда его не интересовала. Иначе бы вы давно уже были друзьями. А если ты его не интересуешь в то время, когда вам не нужно выполнять проекты, то вряд ли ваша «дружба» продержится дольше пары месяцев. Ну, или сколько там длится ваш проект?
Йенни пожала плечами, потянула лямку рюкзака. Она понимала – скорее всего, Луи прав. Но ей хотелось опровергнуть его слова, хотелось рассказать то, чем Аксель с ней поделился, убедить – и его, и себя, – что теперь все по-другому, что Аксель видит в ней друга, что не мог он доверить ей такие воспоминания, намереваясь забыть о ее существовании через три месяца.
Но Йенни никогда бы не посмела ничего рассказывать Луи. Слишком дорожила чувствами Акселя, слишком верна была его беззаветному горю.
– Подожди, или, может быть, он на тебя запал? Или хочет с тобой просто переспать? Ну, знаешь, типа ему недостаточно того внимания от девчонок, которое уже есть. Но я думаю, это далеко не те отношения, на которые ты рассчитываешь.
Луи усмехнулся, привалившись спиной к стене.
– Мне кажется, или у тебя приступ словесной диареи? Всякий раз, когда речь идет об Акселе, из тебя желчь так и сочится.
– О, а мы разве вообще говорим обычно о нем? Он мне не нравится, и ты это прекрасно знаешь. – Усмешка пропала с лица Луи, он заговорил теперь серьезно, со вспыхнувшей злобой в голосе: – Но да, конечно, как же я могу такое говорить! Аксель же у нас идеальный. А теперь еще и не просто дружелюбный мальчик-красавчик, которого все должны обожать, а бедный и несчастный красавчик, которого нельзя не любить и которого мы все должны жалеть. Хотя я что-то не помню, чтобы он сильно убивался. Но зато любая девчонка теперь ему даст, потому что он такой бедный и несчастный! И семьи у него больше нет, и…
– Ты, блин, серьезно?! – перебила его Йенни. Она нахмурилась, скрестила на груди руки. – Считаешь, это так просто? Так весело? Думаешь, самый остроумный? Он за каких-то пару месяцев лишился отца и брата! Да ты даже вообразить не можешь, что он, должно быть, чувствует! Тебе ни разу в жизни никого и ничего терять не приходилось! – Из-за угла показалось несколько учеников, и Йенни перешла на свирепый шепот: – Господи, ты себя вообще слышишь? Что с тобой не так?
Последние слова она с презрением бросила Луи в лицо и отошла назад. Дыхание сбилось, щеки жгло пламенем негодования.
– Кажется, ты все-таки в него втюрилась, как и другие пустышки, – скептически произнес Луи и вошел в кабинет, грубо задев подругу плечом.
Как только преподаватель всех отпустил, Йенни выбежала из кабинета и, не сбавляя шаг, понеслась в кафетерий. На лице ее читалась тревога: широко распахнутые глаза потерянно вглядывались в лица однокурсников, покрытые трещинками губы были плотно сомкнуты. В проплывающей мимо толпе школьников Йенни пыталась выцепить взглядом Луи – хотела извиниться за то, что наговорила с утра.
Когда дело касалось Луи, Йенни предпочитала просить прощения первой, каким бы неправым его не считала. Она не могла, не умела долго на него злиться, всегда боялась, что их дружба – как это обычно и случается – закончится из-за самой незначительной и глупой ссоры.
Попытки разыскать Луи ни к чему не привели. Зайдя в просторный кафетерий, утопающий в холодных солнечных лучах, Йенни огляделась по сторонам, прошлась несколько раз по еще полупустому залу, но друга так и не обнаружила. Вернувшись к входным дверям, она разочарованно вздохнула, проверила на всякий случай, не ответил ли на ее сообщение Луи.
Вдруг Йенни почувствовала, как кто-то опустил руку ей на плечо. От неожиданности она вздрогнула, отшатнулась в сторону.
– Извини, я не хотел тебя пугать, – сказал Аксель негромко. – Куда ты так спешила после урока?
– Да так, хотела кое с кем поговорить.
– Поговорила?
Йенни покачала головой:
– Нет пока. Но все нормально.
– Хорошо, если так, – улыбнулся Аксель. – Не хочешь… сесть со мной и с моими друзьями?
– Ну… я жду Луи. Мы всегда обедаем вместе.
– По этому поводу не переживай. Места всем хватит. Как только Луи зайдет, мы предупредим, чтобы садился с нами, окей?
Йенни, так и не научившаяся за восемнадцать лет отказывать людям, улыбнулась и последовала за Акселем.
Кафетерий постепенно наполнялся учениками. Свободных столиков, дрейфующих белыми островками посреди моря ярко одетых учеников, становилось все меньше.
Выстояв небольшую очередь за ланчем, Йенни с Акселем наконец отправились к своему столу. Оскар уже был там. Он сидел в одиночестве, улыбался довольно, строча что-то в телефоне.
– Посмотри, кто к нам присоединился, – обратился к другу Аксель, опускаясь на стул рядом с Йенни.
Оскар не спеша заблокировал телефон и поднял свои смеющиеся глаза на ребят. Его губы растянулись в улыбке.
– Приве-е-ет! Я рад наконец нормально с тобой познакомиться.
– И я тоже… очень рада.
Йенни выставила руку для рукопожатия. Оскар в ответ легонько встряхнул ее миниатюрную ладонь. Затем Тальберг вновь уткнулся в телефон, попутно перебрасываясь колкими фразочками с Акселем. Йенни пыталась сосредоточиться на ланче, но то и дело оглядывалась на тяжелую деревянную дверь в кафетерий в надежде, что там появится Луи.
Вскоре к компании присоединилась Аура Домингес. Она уверенно лавировала между остальными учениками, раскачивала кокетливо бедрами, как латино-американская Брижит Бардо. С невообразимой легкостью она плыла над землей, будто бы не касаясь ступнями пола. Вьющиеся каштановые волосы отливали серебристым блеском, глаза горели малахитом. Она была прекрасна. И отлично знала это.
– Привет, ребята, – сказала Аура и опустила поднос с едой на стол. Ее грудной хрипловатый голос напоминал треск с виниловой записи. – Ого, кто тут у нас!
Аура поправила мягкое трикотажное платье цвета шампань, красиво сочетавшееся с ее смуглой кожей, и приветливо улыбнулась. Затем она обогнула стол и порывисто стиснула Йенни в объятиях. Та же осторожно похлопала колумбийскую красавицу по спине.
Йенни восхищалась Аурой. Ее пылкостью и энергичностью, ее прямолинейностью, ее даром влюблять в себя людей с первой минуты знакомства. На фоне сильной и харизматичной Ауры Йенни чувствовала себя хлипкой куколкой, из которой, если повезет, когда-нибудь получится такая же яркая бабочка, с такими же красочными крыльями.
Разорвав объятия с одноклассницей, Аура расцеловала Акселя в обе щеки, приобнимая его за шею. Оскара она тоже чмокнула пару раз, а после опустилась на стул с присущей ей невесомостью.
– Йенни, когда нам ждать твой новый фильм? – Аура улыбнулась, снимая обертку с чизбургера. – Надеюсь, в этот раз для меня тоже хотя бы малюсенькая роль найдется. Помню, Аксель весь октябрь говорил о тебе и о ваших съемках, просто не умолкая. Ты его поразила. – Она бросила на Акселя озорной взгляд. – Хотя, если честно, я думала, что он просто по уши в тебя влюбился. Уже собиралась брать дело в свои руки и наконец подтолкнуть его. Но… Аксель уже к тому моменту отошел. – Аура театрально вздохнула. – А я уж было решила, что он начал разбираться в девушках, прикинь? Но увы и ах! С другой стороны, разбирался бы он в девушках, я бы, конечно, не была его бывшей, да?
Йенни закусила губу и взглянула исподлобья на Акселя. Он смущенно улыбался, качая головой из стороны в сторону. Йенни впервые увидела, как Аксель покраснел – бледный, едва различимый румянец расползся по его щекам, точно акварель по влажной бумаге.
– Если даже это не талант создавать неловкие моменты из ничего, то я не знаю, что это такое, – насмешливо произнес Аксель, глядя в глаза Ауре. Она лишь хмыкнула и послала ему воздушный поцелуй.
Йенни робко улыбнулась и принялась за свои макароны. Несколькими минутами позже раздался телефонный звонок. Она схватила смартфон со стола и, не раздумывая, приняла вызов, поднялась на ноги, отойдя в сторону от спорящих о гамбургском рэпе друзей.
– Алло? Привет еще раз, – раздался голос Луи.
– Привет… Ты идешь обедать?
Йенни заправила выбившуюся прядь за ухо и облизнула сухие губы.
– Не, я не обедаю сегодня в школе. Мы с Ребеккой решили встретиться и пообедать в кафе. У нее уроков больше не будет до половины четвертого. Я просто подумал, стоит предупредить тебя, чтобы ты не ждала.
Йенни помедлила с ответом:
– Окей. Спасибо, что предупредил. Передавай ей привет… Луи, то, что случилось перед уроком…
– Не парься, мы оба повели себя не очень. В особенности я. Мне не стоило на него так гнать. Я ж знаю… как ты к этому всему чувствительна. Но если ты простила, то давай просто забудем, окей? Я правда не знаю, что на меня нашло.
– Да, конечно! Я только за.
– Отлично. Ладно, пока тогда. Бекка пришла. – Когда Йенни уже решила, что он положит трубку, Луи вдруг сказал: – Хотя нет, постой… Ты же не обидишься, если я не поеду с тобой на предпоказ «Это всего лишь конец света» завтра? Все равно его критики разнесли.
– Но… я билеты уже купила, – ответила Йенни, сильнее прижав телефон к уху и опустив взгляд в пол. – Если ты не хочешь, то, конечно, не надо ехать. Я не обижусь.
– Не то что бы я не хочу… просто у нас с Беккой кое-какие планы появились. Она хочет меня со своими друзьями познакомить.
– Окей тогда… завтра увидимся в школе?
– У меня завтра же нет уроков. Но послезавтра точно встретимся. Расскажешь, как тебе фильм, хорошо? – И он торопливо положил трубку, не дожидаясь ответа.
Йенни вздохнула и засунула телефон в карман.
«Обязательно», – прошептала она себе под нос.
Вечер у Акселя выдался более или менее свободным. Вернувшись домой с подработки в кафе, он прибрался, запек лосося в горчично-медовом соусе и порубил салат из всех овощей, которые нашел в холодильнике, – надеялся, что в этот раз дождется маму к ужину.
Хоть зачастую Аксель убеждал себя в том, что мечтает не видеть мать сутками, чтобы избежать ссор, он тем не менее каждый вечер сидел, напряженный, в топком беззвучии ее неприсутствия, и ждал. Ждал, когда Кристин вернется – трезвая, пьяная, веселая, раздраженная. Любая. Лишь бы вернулась. Тихий пустой дом, холодные стены, навязчивые образы из прошлого, шепот моря и собственное дыхание сводили Акселя с ума. Приступы необъяснимого, но совершенно реального, нестерпимого ужаса всегда заставали его таким – одиноким, впитавшим в себя всю безжалостную тоску нагрянувшей ночи, всю тяжесть своих воспоминаний. Ему казалось, что, если бы не отвлекающие переписки с друзьями обо всякой чепухе и рисование, он бы лишился рассудка еще в начале года.
Стрелка на часах из белого дерева уже показывала восемь вечера, а день, недавно горевший за французскими окнами, давно угас, напоследок покрыв небо кроваво-красными разводами. Кристин все не было.
Когда Аксель потерял надежду на то, что мама вернется трезвой и раньше полуночи, он услышал негромкий стук в дверь, вскочил с дивана и включил свет в гостиной, которая прежде казалась мрачной и неуютной в свинцовом сумраке ночи. Когда он, распахнув дверь, увидел на пороге Кристин, то улыбнулся и выдохнул с облегчением.
– Привет, мам, – проговорил Аксель, впуская Кристин в дом. – Ты чего так поздно?
– Я сегодня ездила в Стокгольм… за тканями. Решила сшить себе платье, – сказала она и нагнулась, чтобы снять туфли. Голос ее был почти беззвучным и таким же безжизненным, как глаза, окруженные паучьими лапками морщин. Взгляд ее метался по полу и стенам. Казалось, будто Кристин что-то неожиданно вспомнила или же напротив – внезапно забыла. Выпрямившись и взглянув наконец на сына, она добавила: – Я привезла тебе подарок.
Мама опустила руку в ярко-красную сумочку, пошуршала недолго бумажками и достала набор из восьми маркеров для рисования. Кристин протянула подарок Акселю медленным, неуверенным движением, словно сомневалась, что он его примет. Но Аксель благодарно улыбнулся и забрал прозрачную упаковку с «Копиками» из сухих и холодных рук матери.
– Спасибо, мам, – сказал он полушепотом. – Но они очень дорогие, не стоило так тратиться.
– Да не за что. Я просто подумала… мои маркеры почти все засохли… рисовать тебе, наверное, нечем теперь. А тут все цвета такие красивые. Яркие.
Аксель кивнул и поблагодарил мать еще раз. Он не стал говорить ей, что давно уже не пользовался цветными маркерами – последний год ярким краскам не находилось места в его рисунках.
От ужина Кристин отказалась. Попросила лишь чаю, который Аксель потом принес ей в гостиную. Сам он уселся рядом с матерью на диван. Аксель сидел безмолвно, глядел на Кристин с беспокойной заботой.
– Я была у их квартиры… Там ничего не поменялось. Даже велосипед его до сих пор стоит на парковке. Как будто… – Кристин со звоном опустила чашку с блюдцем на стол. Казалось, она хотела добавить еще что-то, но то ли не решалась, то ли не могла подобрать нужных слов.
Аксель не нашелся с ответом – лишь неопределенно повел плечом.
– Мам, я хотел спросить… я видел сегодня у тебя на полке в ванной «Золофт». Давно ты снова на антидепрессантах?
Кристин развернула лицо к Акселю, ее бесцветные брови сошлись на переносице. Затем она кивнула – сухо, коротко.
– Мне снова стало очень… очень плохо. Как тогда. – Кристин сделала паузу, ее взгляд беспомощно заскребся о пустую стену, как скребется пришвартованная лодка о белую кость берега. – Ты и сам, наверное, это заметил. Я очень просила, и психотерапевт мне выписал «Золофт», по двадцать пять миллиграммов в день пока.
Аксель крепко сжал челюсти, медленно покачал головой. Оброненное мамой «как тогда» вонзилось в него стрелой неистового страха, омыло его мрачными, мутными водами воспоминаний. Он не сумел бы уже выдержать то грозное, безумное «как тогда», повторись все снова.
– Помогает? – спросил Аксель и, подавшись вперед, коснулся подушечками пальцев маминых коленей.
Кристин пожала плечами и вздохнула протяжно и громко. Рука ее медленно поднялась, легла невесомо Акселю на щеку. Большим пальцем она провела линию от его верхней губы к скуле. Еще год назад Аксель увернулся бы от материнских нежностей, нахмурился бы недовольно, как делают все мальчишки его возраста, когда избежать навязчивой родительской ласки не удается. Теперь же он тянулся к матери с безрадостной робостью, словно боялся, что она его отвергнет, словно знал, что не заслужил таких касаний, таких взглядов.
Когда руки Кристин легли ему на плечи, Аксель замер, сердце тяжело и громко скользнуло куда-то вниз, словно бильярдный шарик в лунку. Она обняла его крепко, опустив маленькую светлую голову на худое сыновье плечо. Аксель осторожно обнял мать в ответ.
– Хочешь посмотрим что-нибудь?
Кристин снова пожала плечами:
– Включи что-то веселое. Или что-то красивое. Что-то, что папа бы включил.
Когда часы показали почти девять, в заднем кармане Акселя завибрировал телефон. Звонила Йенни.
– Алло? – сказал Аксель, выйдя из гостиной, где уснула Кристин.
– Привет. Я хотела спросить… у тебя есть планы на вечер? То есть я имею в виду, на завтра… Завтрашний вечер.
– Да нет вроде бы. А что?
– Просто я хотела пригласить тебя на предпоказ фильма… в Мальмё. Завтра, в семь вечера. Извини, что звоню в последний момент, но просто мы с Луи должны были ехать вместе, и билеты я купила на двоих, но он сказал сегодня, что не сможет. Билет пропадает тогда. Но если у тебя есть другие планы, то так и скажи. Я все понимаю… – Она замолкла на мгновение, выдохнула шумно. – Это, наверное, самый большой минус того, чтобы иметь всего одного друга, – если у него меняются планы, получается, либо пропадают деньги, либо приходится идти, куда вы там собирались, в одиночку… а это обычно отстойно.
– Знаешь что, Йенни? Это был удар в спину! – воскликнул Аксель, сделав акцент на последнем слове – Как это у тебя один друг? А я кто тогда? То есть вот так вот легко ты своей твердой режиссерской рукой вычеркнула меня из списка друзей?!
– Нет-нет, ты не так меня понял… это не то, что я… – Она вдруг резко замолчала. Аксель затаил дыхание, вслушиваясь в шуршащую тишину. Мягко, голосом, едва превышающим шепот, Йенни произнесла: – Мне… я очень рада знать, что ты… ты считаешь меня другом. Ну… по-настоящему.
Аксель слышал, что она улыбается. Представлял себе эту улыбку – смущенную, яркую. Представлял ее раскрасневшиеся щеки, опущенные ресницы. И что-то неудержимо теплое, словно теннисный мячик, наполненный светом, запрыгало у него в животе, отскочило к самому солнечному сплетению и сильно врезалось в сердце.
– Я надеялся вообще-то, что это взаимно, – рассмеялся Аксель.
– Ну, брось! Конечно, взаимно… я просто ляпнула не подумав. Как всегда в общем-то, – виновато затараторила Йенни. – Так ты… согласен поехать?
– Да, конечно, – кивнул Аксель. – У меня в шесть закончится смена. Но я отпрошусь чуть пораньше: где-то в пять тридцать.
– Отлично! Я тогда могу подождать тебя у входа, чтобы на станцию мы пошли уже вместе. Ты же до сих пор работаешь в кафе у Эрикссона?
– Ага, все там же. Недавно повысили до официанта. – Аксель переложил телефон к другому уху. – В общем, звучит отлично.
– Знаешь, что забавно?
– М-м?
– Ты даже не спросил, на какой фильм мы идем! Что, если я тебя на какой-нибудь лютый треш заведу?
– Ну… во-первых, я же не ради фильма еду. – Йенни в ответ почти беззвучно хмыкнула. Смутилась. – А во-вторых, ты вряд ли отведешь меня на что-то плохое.
После того как Йенни положила трубку, Аксель еще немного постоял в коридоре, глядя на залитую светом гостиную. Он улыбался, прижав к подбородку ребро телефона.
Погруженный в мысли о предстоящей поездке, он тихо вошел в гостиную, остановился у двери и, наклонив голову в сторону, стал рассматривать мамины тонкие, сложенные у лица ладони и прижатые к туловищу острые колени. Издалека она казалась совсем юной. Но чем ближе Аксель подходил, тем отчетливее виднелись морщины, серебрящиеся в волосах нити седины…
Он присел на корточки у дивана, приблизил лицо совсем близко в материнскому. Она спала неспокойно, едва слышно стонала во сне, хмурила седеющие брови. Аксель ласково убрал волосы ей за ухо, натянул на худенькие плечи сброшенный на пол плед. Он поцеловал ее – долго, с минуту сидел, прижав свои сухие губы к ее лбу. И только после этого поднялся на ноги.
– Спокойной ночи, мам, – прошептал Аксель и медленно зашагал прочь из комнаты.