– Я в принципе не против домашних заданий, – говорит Джуд, лениво листая учебник морской биологии. – Но в предпоследний день учебного года?! Это признак тирана и деспота.
– Ой, перестань ныть, – одергивает его Ари, отвлекаясь от меню. Каждый раз, когда мы приходим сюда, она долго изучает его, хотя мы всегда заказываем одно и то же.
– По крайней мере, тебе предстоит летний отдых. А нам учителя дали подробные списки книг и планы заданий, чтобы «занять нас» на время каникул. Июль – месяц греческой мифологии. Ура.
Мы с Джудом отвечаем ей потрясенными взглядами. Мы сидим за угловым столиком в «Энканто», нашем любимом кафе на Мейн-стрит. Здесь бывает довольно много туристов, потому что пляж совсем рядом, часть его даже видна из окон. Но переполненным кафе бывает только по выходным, что делает его идеальным местом для тихих посиделок после уроков. Да и еда здесь – сочетание мексиканской и пуэрториканской кухни – просто потрясающая. К тому же Карлос, хозяин заведения, угощает нас бесплатной газировкой и приносит сколько угодно чипсов и сальсы. И никогда не жалуется на то, что мы занимаем популярный угловой стол. Честно говоря, я думаю, что ему нравится наша компания, даже если мы заказываем еду только в интервале от трех до шести пополудни, когда фирменные закуски подают за полцены.
– Что такое? – спрашивает Ари, наконец заметив наши взгляды.
– Я бы в любое время предпочел изучать греческую мифологию вместо планктона, – говорит Джуд, кивая на иллюстрацию в учебнике.
Ари фыркает в своей фирменной вы-ребята-не-догоняете манере. И, надо признать, так оно и есть. С тех пор как мы познакомились почти четыре года назад, у нас не утихают споры о том, что хуже – учиться в престижной частной школе Святой Агнессы или в нашей, Фортуна-Бич. Типичная история из серии «где трава зеленее». Мы с Джудом вечно завидуем малопонятным темам и планам уроков, на которые жалуется Ари. Ну, скажем, «Как трансконтинентальная торговля специями изменила ход истории» или «Влияние язычества на современные религиозные традиции». Ари же тоскует по подростковой «нормальности» с убогими столовскими обедами и отсутствием необходимости носить школьную форму.
Что, на мой взгляд, вполне справедливо.
Однако Ари не отрицает, что музыкальная программа в школе Святой Агнессы не может сравниться ни с одной государственной школой. Если бы не специализированные занятия по теории музыки и композиции, подозреваю, что Ари умоляла бы родителей перевести ее в другую школу.
Мы с Джудом возвращаемся к своим записям, а Ари обращает внимание на двух женщин за десертом, сидящих за соседним столиком. Перед Ари лежит раскрытый блокнот, а ее лицо становится задумчивым. Так бывает, когда она пытается подобрать рифму, сочиняя очередную песню. Я представляю себе балладу о кокосовом пудинге и первой любви. Почти все песни Ари посвящены ранней любви. Или страданиям из-за того, что в любви что-то пошло не так. Третьего не дано. Хотя, думаю, это можно сказать почти обо всех песнях.
Я перечитываю задание еще раз, надеясь, что это натолкнет меня на какую-нибудь идею. Двести пятьдесят слов о том, какие виды адаптации к жизни под водой могут быть полезны в нашей наземной среде обитания. Задание несложное. Мне следовало бы разобраться с ним еще час назад. Но после нескольких бессонных ночей, посвященных докладу об экотуризме, я чувствую себя так, словно мозг пропустили через мясорубку.
– Вот, нашел! Гигантская акула!
Джуд показывает мне картинку в учебнике. На снимке изображена поистине ужасающая акула с широко открытой пастью-пещерой, обнажающей не только огромные острые зубы, а как будто ее скелет, грудную клетку или что-то еще, уходящее вглубь тела. Это напоминает мне сцену, в которой кит проглотил Пиноккио.
– Она плавает у самой поверхности воды, подхватывая все, что попадается на пути.
– И чем это могло бы быть полезно тебе? – спрашиваю я.
– Эффективностью. Любая еда, мимо которой я прохожу, могла бы просто попадать мне в горло. Мне бы не приходилось жевать или останавливаться, чтобы поесть. – Он делает паузу, и его взгляд становится задумчивым. – На самом деле, из этого мог бы получиться отличный монстр подземелий.
– Лучше сказать, отвратительное чудовище, – замечаю я.
Он пожимает плечами и делает пометку в блокноте, который всегда у него под рукой.
– Кажется, кто-то из нас помешан на тайм-менеджменте.
Он в чем-то прав. Я ворчу и в шестой раз пролистываю учебник, а Джуд тянет к себе наш общий ноутбук. Вместо того чтобы открыть новый документ, он просто удаляет мое имя наверху, заменяет его своим и начинает печатать.
– Вот вам подкрепление, рабочие пчелки. – Карлос появляется с корзинкой кукурузных чипсов, гуакамоле и двумя видами сальсы. Сладкая сальса на основе гуайявы – для меня и Джуда, а ужасно острая, псевдомазохистская (чего ради проделывать с собой такое?) – для Ари.
– Учеба еще не закончилась?
– У нас завтра последний день, – отвечает Джуд. – Ари на каникулах с прошлой недели.
– Значит ли это, что я буду видеться с вами чаще? Или реже?
– Чаще, – отвечает Ари, улыбаясь ему. – Мы собираемся едва ли не жить здесь все лето, если ты не против.
Ари как школьница влюблена в Карлоса с тех самых пор, как мы начали приходить сюда. Это может показаться немного странным, учитывая, что ему, наверное, около сорока. Но он ужасно похож на молодого Антонио Бандераса. Да еще пуэрториканский акцент и умение готовить! И как тут винить девушку за то, что она немного влюблена?
– Вам троим здесь всегда рады, – говорит он. – Только постарайтесь не слишком злоупотреблять моей политикой бесплатной газировки, ладно?
Мы благодарим его за чипсы, и он неторопливо отходит к другому столику.
Джуд откидывается на спинку дивана и отряхивает руки.
– Готово.
Я отрываю взгляд от фотографии морского черта.
– Что? Уже?
– Всего двести пятьдесят слов. И от выполнения этого задания ничего не зависит. Поверь мне, Прю, это всего лишь попытка тирана и деспота проверить нашу преданность. Не зацикливайся.
Я хмурюсь. Мы оба знаем, что для меня это невозможно.
– Вот этот хорош! – Ари показывает чипсом на фото в учебнике. Капля сальсы падает на уголок страницы. – Ой, прости.
Я вытираю пятно салфеткой.
– Не хочу быть морским чертом.
– Задание состоит не в том, чтобы рассказать, кем бы ты хотела стать, – говорит Джуд, – требуется описать, какая адаптация может оказаться полезной.
– У тебя был бы встроенный фонарик, – добавляет Ари. – Это было бы очень кстати.
Я задумчиво мурлычу себе под нос. В общем-то, идея неплохая. Можно написать что-нибудь о том, каково быть лучиком света в темные времена, что, возможно, чересчур поэтично для научной статьи, но все же.
– Ладно, хорошо, – соглашаюсь я, придвигая к себе ноутбук. Сохранив документ Джуда, я создаю свой файл.
Когда я заканчиваю первый абзац, у входа в кафе поднимается суматоха. Я оглядываюсь и вижу женщину, которая катит перед собой тележку с динамиками, электронным оборудованием, маленьким телевизором, стопкой толстых папок и связками проводов.
– Ты пришла! – кричит Карлос из-за стойки бара так громко, что все оборачиваются к незнакомке. Она останавливается, подслеповато щурясь в тускло освещенном зале после яркого дневного солнца. Карлос бросается к ней и хватает тележку.
– Я помогу. Думаю, мы установим это прямо здесь.
– О, спасибо. – Она отбрасывает с лица длинную челку, выкрашенную в ярко-красный цвет. Остальные волосы собраны в небрежный пучок на макушке, и корни выдают в ней натуральную блондинку. Одежда на ней тоже примечательная: поношенные выцветшие ковбойские сапоги; темные джинсы, в которых прорех не меньше, чем денима; бордовый бархатный топ; а бижутерии столько, что она могла бы потопить небольшую лодку. Все это совершенно не похоже на шорты для серфинга и пляжные шлепанцы, которые носит большинство гуляющих по Мейн-стрит в это время года.
А еще она красивая. Действительно потрясающая. Правда, описать ее внешность трудно, учитывая толщину черной подводки для глаз и слегка размазанную фиолетовую помаду. Если бы она была местной, мы наверняка давно заметили бы ее, но я уверена, что вижу ее впервые.
– Как тебе здесь? – спрашивает Карлос, не обращая внимания на то, что большинство посетителей не сводят с них глаз.
– Прекрасно. Чудесно, – отвечает женщина с легким южным акцентом. Они с Карлосом стоят на небольшой сцене, где по выходным часто выступают группы и звучит живая музыка. Женщина осматривается и показывает на стену:
– Это единственная розетка?
– Есть еще одна. – Карлос отодвигает от стены стойку для грязной посуды.
– Отлично. – Женщина поворачивается, разглядывая телевизоры, которые висят на стенах по всему кафе и почти всегда настроены на спортивные каналы.
– Да, превосходно. Подходит. Славное у тебя местечко.
– Спасибо. Тебе помочь в установке или?..
– Нет, я все сделаю сама. Мне это не впервой. – Отказывается она.
– Ладно, хорошо. – Карлос делает шаг назад. – Принести тебе выпить?
– О! Хм… – Она ненадолго задумывается. – «Ширли Темпл»[4]?
Карлос смеется:
– Конечно!
Он возвращается к бару, а незнакомка передвигает столы и устанавливает привезенное оборудование. Через несколько минут она подхватывает стопку папок и подходит к ближайшему столу. Нашему столу.
– Я так понимаю, вы и есть достойная молодежь Фортуна-Бич? – Спрашивает она, рассматривая наши учебники и компьютеры.
– Что вы затеваете? – Ари кивает в сторону тележки с оборудованием.
– Еженедельный вечер караоке! – отвечает женщина. – Ну, сначала проведем один, но надеемся, что станет еженедельным.
Караоке? Я тут же представляю себе завывающих стариков и визжащих дамочек средних лет, пьяные компании, поющие мимо нот, и… о, нет. Прощайте, тихие посиделки за домашними заданиями. Хорошо, что учебный год заканчивается.
– Меня зовут Триш Роксби, и я буду ведущей, – продолжает она. Не встречая ответного энтузиазма, она указывает большим пальцем в сторону бара. – Вы разве не видели объявлений? Карлос сказал, что уже пару недель рекламирует мероприятие.
Я смотрю в сторону бара. И не сразу, но все-таки замечаю на доске у двери, над списком ежедневных фирменных блюд, нацарапанное кривыми буквами объявление: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЕ КАРАОКЕ-ВЕЧЕРИНКИ, КАЖДЫЙ ВТОРНИК В ШЕСТЬ ВЕЧЕРА, НАЧИНАЯ С ИЮНЯ. ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ!
– Ну, так что, присоединитесь к нам сегодня? – спрашивает Триш.
– Нет! – хором отвечаем мы с Джудом.
Ари лишь прикусывает нижнюю губу, поглядывая на папку.
Триш смеется:
– Это не так страшно, как кажется. Обещаю, будет очень весело. К тому же девушкам нравится, когда им поют серенады.
Джуд неловко мнется, понимая, что обращаются к нему.
– Э-э. Нет. Это моя сестра-близнец. – Он кивает на меня, а потом жестом указывает на себя и Ари. – И мы не… – Он замолкает.
– Неужели? Сестра-близнец? – восклицает Триш, пропуская мимо ушей его намек на то, что они с Ари просто друзья. Она переводит взгляд с меня на Джуда и медленно кивает. – Да, так и есть. Теперь вижу.
Она лжет. Никто никогда не верит, что мы с Джудом родственники, и уж тем более близнецы. Мы совершенно не похожи. Джуд высокий – шесть футов один дюйм[5] – и тощий, как наш папа. Мой рост пять футов пять дюймов[6] и пышные формы, как у мамы. (Наша бабушка любит шутить, что я забрала себе все «детские припухлости» Джуда еще в утробе матери. Я не находила в этой шутке ничего смешного даже в детстве, не нахожу и теперь. Тут можно было бы вставить смайлик, закатывающий глаза.)
Джуд – блондин с очень бледной кожей. Прямо как у вампира. На солнце он обгорает за тридцать секунд, и в этом смысле жизнь в Южной Калифорнии доставляет ему немало проблем. Другое дело я – брюнетка, уже к концу июня щеголяющая вполне приличным загаром. У Джуда точеные скулы. У меня ямочки на щеках. Полные чувственные губы придают Джуду некоторое сходство с моделями марки «Аберкромби», хотя он терпеть не может, когда я так говорю. А чем могу похвастаться я? Ну, по крайней мере, у меня есть губная помада.
Триш смущенно откашливается.
– Так вы когда-нибудь бывали на караоке-вечеринках?
– Нет, – отвечает Ари. – Хотя я подумывала об этом.
Мы с Джудом обмениваемся взглядами, потому что на самом деле нам доводилось петь под караоке. Много раз. Когда мы были помладше, родители водили нас в гастропаб, где в первое воскресенье каждого месяца устраивали семейное караоке. Мы исполняли исключительно репертуар «Битлз», и папа всегда заканчивал «свой сет», как он это называл, песней «Дорогая Пруденс», а потом созывал всех нас на «Эй, Джуд». К концу вечеринки весь ресторан уже распевал: нааа-на-на… на-на-на-на! Даже Пенни присоединялась к нам, хотя ей было всего два или три года, и вряд ли она понимала, что происходит. Это было волшебно.
Во мне вспыхивает легкая ностальгия, когда я вспоминаю, как фальшивил папа в песне «Пенни-Лейн», а мама усердствовала в исполнении «Эй, бульдог».
Но однажды, когда мне было лет десять или одиннадцать, нетрезвый голос выкрикнул из зала: «Может, этому ребенку стоит меньше петь и больше приседать?»
Мы все знали, кого он имел в виду. И этот случай совершенно разрушил магию караоке.
Если подумать, именно тогда и родился мой страх публичных выступлений – этот вселенский ужас от того, что все якобы будут наблюдать за мной, критиковать меня, ждать, когда я облажаюсь.
– Ладно, ребята, просто подумайте.
Триш кладет папку на стол рядом с корзинкой чипсов. Достает из кармана ручку и несколько листов бумаги и оставляет их рядом.
– Если вспомните песню, которую захотите спеть, просто напишите здесь ее название и передайте мне. Идет? А если нужной вам песни не окажется в сборнике, дайте мне знать. Поищу в Интернете. – Она подмигивает нам и переходит к соседнему столику.
Мы сидим, глядя на папку, как на ядовитую змею.
– Вот еще, – бормочет Джуд, начиная складывать свои вещи в рюкзак. – Этому не бывать.
Я чувствую то же самое. Ничто на свете не заставит меня выйти на сцену и спеть перед толпой незнакомцев. Да даже и перед своими, если уж на то пошло. Фортуна-Бич – городок небольшой, и всюду можно наткнуться на кого-то из знакомых. Даже сейчас, оглядываясь по сторонам, я замечаю за стойкой бара маминого парикмахера, а за одним из столиков – управляющего бакалейной лавкой на углу.
Однако Ари все еще смотрит на папку. В ее глазах зажигается азарт.
Я слышала, как поет Ари. У нее неплохо получается. По крайней мере, она не фальшивит. К тому же она хочет быть композитором. С детства мечтает сочинять песни. И все мы знаем, что, если она хочет добиться хоть какого-то успеха, рано или поздно ей придется запеть.
– Тебе стоит попробовать, – говорю я, подталкивая к ней папку.
Она вздрагивает.
– Ну, не знаю. Что я вообще могу спеть?
– Скажем, любую песню из записанных за последние сто лет? – говорит Джуд.
Она молча смотрит на него, но его комментарий ей явно нравится. Ари любит музыку. Всякую. В этом смысле она ходячая Википедия, охватывающая все направления, от джаза тридцатых годов до панк-рока восьмидесятых и современного инди. На самом деле мы, наверное, никогда бы не встретились с ней, если бы не ее одержимость. Мои родители владеют музыкальным магазином «Венчерс Винил» в квартале от Мейн-стрит, названным в честь популярной серф-рок-группы шестидесятых[7]. Ари начала приходить туда, когда мы учились в средней школе. Карманных денег у нее водилось куда больше, чем когда-либо получала я, и каждый месяц она приходила и покупала столько пластинок, сколько могла себе позволить.
Мои родители обожают Ари. Они в шутку называют ее своим шестым ребенком. И говорят, что Ари в одиночку поддерживает их бизнес последние несколько лет, что могло бы показаться милым, если бы я не боялась, что это недалеко от истины.
Ари с надеждой переводит взгляд на меня:
– Мы можем спеть дуэтом?
Я сдерживаю инстинктивное и страстное «нет» и вместо этого безнадежно киваю на учебник.
– Прости. Мне нужно закончить эту работу.
Она хмурится.
– Джуд написал свою статью за десять минут. Давай, соглашайся. Может, что-нибудь из «Битлз»?
Я не уверена, предлагает она это из-за моей любви к «Битлз» или потому, что это единственная группа, чьи песни я знаю наизусть. Мы с братьями и сестрами выросли в музыкальном магазине – можно сказать, с раннего детства купались в море разнообразной музыки, – но никто, по мнению моих родителей, никогда не сравнится с «Битлз». Они даже назвали всех своих пятерых детей в честь песен «Битлз» – «Эй, Джуд», «Дорогая Пруденс», «Люси в небесах с алмазами», «Пенни-Лейн» и «Элинор Ригби».
Понимая, что Ари все еще ждет ответа, я вздыхаю:
– Может быть. Не знаю. Мне нужно закончить это.
Она листает песенник, а я пытаюсь сосредоточиться на домашнем задании.
– «Ширли Темпл» звучит неплохо, – говорит Джуд. – Кто-нибудь хочет пить?
– Немного по-девчачьи, тебе не кажется? – поддразниваю я.
Он пожимает плечами и выскальзывает из-за столика.
– Мне достаточно комфортно в моей мужественности.
– Я хочу твою вишенку! – кричит ему вслед Ари.
– Эй, этот парень, с которым ты заигрываешь, – мой брат!
Джуд замирает, смотрит на меня, потом на Ари и стремительно краснеет.
Мы с ней хохочем. Джуд качает головой и идет к бару. Я складываю ладони рупором и кричу ему вдогонку:
– Да, и нам тоже принеси!
Он, не оглядываясь, машет рукой, давая понять, что услышал.
Нам не положено заходить в зону «двадцать один плюс», поэтому Джуд останавливается у невидимого барьера, чтобы передать бармену наш заказ.
Я успеваю написать еще один абзац, когда Джуд возвращается с тремя высокими стаканами, наполненными шипучей розовой газировкой. В каждом двойные вишенки. Не спрашивая разрешения, Ари берет ложку и, вычерпывая вишни из наших с Джудом стаканов, перекладывает их себе.
– Всем привет и добро пожаловать на нашу первую еженедельную караоке-вечеринку! – говорит Карлос в микрофон, который принесла с собой Триш. – Меня зовут Карлос, и я управляю этим заведением. Я очень ценю ваше отношение и надеюсь, что вы весело проведете этот вечер. Не стесняйтесь. Мы все здесь друзья, так что поднимайтесь на сцену и выкладывайтесь на всю катушку! Я рад представить вам ведущую нашего караоке, Триш Роксби.
Раздаются негромкие аплодисменты. Триш берет микрофон, а Карлос идет к кухне.
– Эй, эй, разве ты не споешь? – останавливает его Триш.
Карлос оборачивается, в ужасе распахивает глаза, и усмехается:
– Может быть, на следующей неделе?
– Ловлю тебя на слове, – говорит Триш.
– Я сказал, может быть. – Карлос отходит подальше.
Триш улыбается завсегдатаям кафе:
– Привет, ребята, очень рада быть здесь сегодня с вами. Знаю, никто не любит выходить первым, поэтому я сама начну эту вечеринку. Пожалуйста, передайте мне записки, чтобы я знала, какие песни вы хотите спеть, иначе вам придется слушать меня следующие три часа.
Она включает установку, и из динамиков доносится гитарный рифф «Я люблю рок-н-ролл» в исполнении Джоан Джетт.
Я стараюсь не застонать в голос, но… нет. Как можно сосредоточиться на домашнем задании, когда такое звучит фоном? Это же кафе, а не рок-концерт.
– Хм, неожиданно, – говорит Джуд.
– Ага! – Ари одобрительно кивает. – Она действительно хороша.
– Я не об этом. – Джуд толкает меня локтем в бок. – Прю, смотри. Там Квинт.