Под покровом лачуг и церквей,
на изрытых и гладких дорогах,
среди торга, в тисках площадей
сокрушённо прошу я у Бога:
– Во дворцах, в теремах, в шалаше
пусть коснётся земных постояльцев
та любовь, что навеки – в душе,
и до смерти – в подушечках пальцев.
Часы отдавая вечернему чаю,
врачуя простуду,
Я тихо на кухне сегодня скучаю,
я мою посуду.
Сосна на пригорке. Закат за окошком —
и лад между ними.
Ромашки в стакане, в ведёрке картошка
с глазками большими…
Простые заботы. Привычки простые.
На сердце – разлады.
Пустынно за дверью и в доме пустынно,
лишь тени – косматы.
И хочется помнить, и хочется видеть,
и хочется верить,
что смирными станут, притихнут обиды,
как сытые звери.
Что с новым рассветом улыбка вернётся,
тоску отстраняя.
Как мало я знаю о полном колодце,
о высохшем – знаю…
В доме, где пахнет лекарством
и старым укладом,
как в сундуке, я скрываюсь
ненайденным кладом.
Солнце сочится ко мне через узкие щели.
Кладоискатель, почувствуй удачу
у цели.
Перехитри этот образ убогого дома —
он только с виду, как старый
и скучный знакомый.
Не пропусти, не пройди,
не уйди без оглядки
по мелочам, что разбросаны здесь
в беспорядке.
Не потому, что я маюсь
в застенках забвенья.
Не потому, что тебе
не хватило терпенья.
Просто – и солнце садится,
и сумерки тают…
Клады, как люди, —
и тоже они умирают…
Не говоря постороннему «здрасте!»,
где-то живёт одинокое счастье
и, отвергая любое родство,
не подпускает к себе никого.
Вы потревожить его не пытайтесь —
проще цветы развести на асфальте,
чем оказаться у счастья в дому —
не доверяет оно никому.
Не пожелать себе дочки и сына
у одинокого счастья причина
видно весомая. Но никогда
вам не откроется счастья беда.
Если получится так в одночасье,
что одинокое счастье в несчастье
вдруг попадёт, кто же сможет помочь?
Кто прилетит к нему в тёмную ночь?
Но почему меня это тревожит,
что одиночество счастью дороже,
чем окруженье, общенье, семья?..
В счастье таком утонула и я.