Конечно, приличнее было бы отклонить его предложение. Может быть, я должен был выразить ему свое негодование, которое я действительно чувствовал, и полковник Мак-Эндрью, наверное, одобрил бы меня, если бы я мужественно отказался сидеть за одним столом с таким человеком. Но страх не выдержать до конца твердой линии всегда мешал мне брать на себя роль нравственного судьи, а в данном случае уверенность, что все мои высокие чувства не окажут на Стриклэнда никакого влияния, делала отказ особенно затруднительным. Только поэт или святой могут лить воду на асфальтовую мостовую, доверчиво предвкушая, что здесь расцветут лилии и вознаградят их за их труды.
Я заплатил за абсент, и мы отправились в дешёвый ресторан, переполненный и веселый, где с удовольствием пообедали. У меня был аппетит молодости, у него – окаменелой совести. После обеда мы пошли в таверну выпить кофе и ликеру.
Я высказал ему все, что должен был сказать по делу, из-за которого приехал в Париж. И хотя я чувствовал, что поступаю до некоторой степени изменнически по отношению к миссис Стриклэнд, отказываясь продолжать переговоры, я не мог больше бороться с его равнодушием. Нужен женский темперамент, чтобы повторять одно и то же по три раза с неослабным усердием. Я утешал себя, что полезно узнать подробнее о настроении Стриклэнда. Кроме того, я был очень заинтересован им. Но заставить говорить Стриклэнда была нелегкая задача. Он, по-видимому, с трудом находил выражения, как будто слова не были тем посредником, через которого раскрывалась его мысль. Приходилось догадываться о его душевных движениях по избитым фразам, простонародным словечкам и незаконченным жестам. Однако, хотя он не сказал ничего значительного, в его личности было нечто, не позволявшее ему быть скучным. Может быть, его искренность? Он, по-видимому, мало интересовался Парижем, хотя видел его в сущности в первый раз (я не считаю его путешествия с женой). Он принимал все, что видел и что не могло не казаться ему странным, без всякого удивления. Я был в Париже чуть не сто раз, и всегда меня пронизывала дрожь возбуждения, когда я приезжал туда. Я ходил по парижским улицам с постоянным ощущением, что я на грани приключения. Стриклэнд оставался невозмутимым. Оглядываясь назад, я думаю теперь, что он был слеп ко всему, кроме тревожных видений своей души.
В таверне произошел довольно нелепый случай: там было много девиц; некоторые из них сидели с мужчинами, другие отдельно, и я скоро заметил, что одна из них смотрит на нас. Поймав взгляд Стриклэнда, она улыбнулась. Не думаю, чтобы он заметил ее. Через минуту она ушла, но сейчас же возвратилась и, проходя мимо нашего стола, очень вежливо попросила заказать для нее что-нибудь выпить. Она села, и я начал болтать с ней. Но было ясно, что ее интересует Стриклэнд. Я объяснил ей, что он знает не больше двух слов по-французски. Она старалась разговаривать с ним отчасти знаками, отчасти на ломаном французском языке, который она почему-то считала более понятным для Стриклэнда; кроме того она знала несколько английских фраз. Она заставляла меня переводить по-английски то, что она могла сказать только на своем языке, и нетерпеливо допытывалась, что ответил Стриклэнд. Он держался добродушно, слегка забавляясь, но его равнодушие было очевидно.
– Вы одержали победу, посмеялся я.
– Мне это не льстит.
На его месте я был бы более смущен и менее покоен. У девицы были смеющиеся глаза и очаровательный рот. Она была молода. Я удивлялся, что привлекало ее в Стриклэнде. Она не скрывала своих желаний, и я обязан был переводить ее откровенности.
– Она хочет, чтобы вы пошли домой вместе с ней.
– Ну, а я этого совсем не хочу.
Я перевел его ответ, смягчив его по возможности. Мне казалось нелюбезным отклонять такого рода предложение, и я объяснил его отказ тем, что у него нет денег.
– Но он мне нравится, – сказала она. Скажите ему, что деньги тут не при чем. Он нравится мне.
Когда я перевел это, Стриклэнд нетерпеливо пожал плечами.
– Скажите ей, пусть убирается к чертям – проворчал он.
Его жест был очень понятен, и девица быстро подняла голову. Может быть, даже покраснела под румянами. Она встала.
– Monsieur n’est pas poli[8], – сказала она.
Она немедленно вышла из таверны. Я был слегка раздосадован.
– Не было никакой надобности оскорблять ее, – сказал я. В конце концов это был скорее комплимент вам с ее стороны.
– Такие создания вызывают у меня тошноту, – грубо сказал он.
Я с любопытством посмотрел на него. Лицо его выражало искреннее отвращение и в то же время это было лицо грубо чувственного человека. Вероятно, девица и была привлечена чем-то звериным в нем.
– Женщин и в Лондоне достаточно, если захотеть, – сказал он. – Я не за этим приехал сюда.