Два дня спустя я получил записку от миссис Стриклэнд; она приглашала меня зайти к ней вечером после обеда. Я застал ее одну. Черное платье, простое и строгое, намекало на понесенную потерю, и я в своей невинности был удивлен, что, несмотря на искреннее волнение, она была способна одеться сообразно той роли, которую должна была играть по требованиям приличия.
– Вы сказали, что если я попрошу вас что-нибудь сделать для меня, вы охотно исполните, – обратилась она ко мне.
– Да, совершенно верно.
– Не съездите ли вы в Париж и не поговорите ли с Чарли?
– Я?!.
Я был поражен. Я соображал, что видел Стриклэнда всего один раз. Я не понимал, чего она хотела от меня.
– Фред хочет ехать, – сказала она (Фред – это полковник Мак-Эндрью). Но я думаю, что его нельзя пускать. Он только ухудшит положение. Кроме вас мне некого попросить.
Ее голос немного задрожал, и я почувствовал, как груб я в моей нерешительности.
– Но я не сказал с вашим мужем и десяти слов. Он, наверное, пошлет меня к черту.
– Это вас не очень огорчит, – сказала Миссис Стриклэнд, улыбаясь.
– Скажите точнее, что же я должен сделать?
Она не ответила прямо на вопрос.
– Я думаю, что это даже удобнее, если он вас не знает. Видите ли, он никогда не любил Фреда и считал его дураком; он не понимает военных. Фред, конечно, вспыхнет, и в результате произойдет ссора, будет хуже, а не лучше. Если вы скажете ему, что приехали от моего имени, он не откажется вас выслушать.
– Но я знаю вас так недавно, – ответил я. – Не представляю себе, как может кто-нибудь помочь в таком деле, не зная всех подробностей. Я не хочу, разумеется, спрашивать о том, что меня не касается. Но почему бы не поехать вам самой?
– Вы забываете, что он не один.
Я прикусил язык. Мне представилось уже, как я приду к Стриклэнду и пошлю ему свою карточку. Я видел его в воображении, как он войдет в комнату, держа карточку между указательным и большим пальцем.
– Чему я обязан такой честью? – спросит он.
– Я приехал поговорить с вами о вашей жене.
– Вот как? Когда вы будете немного постарше, вы, вероятно, узнаете, что полезнее всего заниматься своими делами. Если вы будете добры слегка повернуть голову налево, вы увидите дверь. Желаю вам всего хорошего.
Я предвидел, как трудно мне будет выйти из комнаты с достоинством, и я весьма сожалел, зачем я вернулся в Лондон раньше, чем миссис Стриклэнд не покончила со всеми своими затруднениями. Я украдкой взглянул на нее. Она сидела погруженная в задумчивость. Затем посмотрела на меня, глубоко вздохнула и улыбнулась.
– Все это вышло так неожиданно, – сказала она. Мы были женаты семнадцать лет.
Я никогда не воображала, что Чарли может кому-нибудь вскружить голову. Мы жили очень счастливо. Конечно, у меня было много интересов, которых он не разделял.
– Вы узнали, кто… – я не мог подыскать выражения… кто эта особа, с которой он уехал?
– Нет. И, кажется, никто не знает. Очень странно. Обыкновенно, когда муж влюбляется, его обязательно встречают знакомые вместе с его пассией за завтраком в ресторане или где-нибудь в другом месте, и друзья спешат сообщить жене. Меня никто не предупреждал. Никто ни о чем. Его письмо было как удар грома. Я думала, что он вполне счастлив.
Она заплакала, бедняжка, и мне было очень жаль ее. Но она быстро овладела собой и успокоилась.
– Ну, довольно играть глупую роль, – сказала она, вытирая глаза. – Одно надо решить, что лучше всего сделать.
Она продолжала отрывочно вспоминать, перескакивая то к недавнему прошлому, то к их первой встрече и свадьбе. Теперь у меня стала складываться довольно связная картина их жизни, и мне казалось, что мои первые догадки подтверждались. Миссис Стриклэнд была дочерью чиновника Индии, который по выходе в отставку поселился в провинции, но у него было в обычае каждый год в августе со всей семьей выезжать в Истборн для перемены воздуха. И здесь двадцатилетняя девушка встретила в первый раз Чарльза Стриклэнда. Ему было двадцать три года. Они играли в теннис, гуляли по пляжу, слушали песенки бродячих негров – музыкантов, и она решила выйти за него замуж за неделю до того, как он сделал ей предложение. Они поселились в Лондоне, сначала в Хамстед, а после, когда Стриклэнд обосновался прочнее, в самом городе. У них родилось двое детей.
– Он, казалось, очень любил их. Если даже я надоела ему, удивительно, как он мог забыть о них. Все это невероятно. До сих пор с трудом верю, что это правда.
В конце концов она показала мне его письмо. Мне с самого начала хотелось прочесть его, но я не смел спросить.
Моя дорогая Эми!
Надеюсь, что ты найдешь квартиру в полном порядке. Я передал прислуге твои приказания, и, когда ты с детьми приедешь, обед будет готов для вас. Я не приеду встречать вас. Я решил жить отдельно и сегодня утром уезжаю в Париж. Пошлю это письмо оттуда. Я не вернусь к вам. Решение мое окончательно.
Всегда твой
Чарльз Стриклэнд
– Ни одного слова объяснения или сожаления. Вы не находите, что это бесчеловечно?
– Очень странное письмо, – ответил я. – Есть только одно объяснение: очевидно, он сейчас сам не свой. Я не знаю, кто эта женщина, под влияние которой он попал, но она сделала его другим человеком. По-видимому, это тянется уже давно.
– Почему вы так думаете?
– Фред узнал. Муж ходил по вечерам три или четыре раза в неделю в клуб играть в бридж. Так он говорил мне. Фред знаком с одним из членов этого клуба. При встрече с ним он упомянул, что Чарльз был страстный игрок в бридж. Тот удивился и сказал, что ни разу не видел Чарльза в игорном зале. Теперь совершенно ясно, что все то время, когда я думала, что он сидит в своем клубе, он проводил с ней.
Я помолчал с минуту и вспомнил о детях.
– Вам, должно быть, трудно было объяснить Роберту? – сказал я.
– О, я не говорила ни слова ни ему, ни дочери. На другой же день, как мы приехали в Лондон, им нужно было отправиться в школу. У меня хватило присутствия духа сказать им, что отец уехал по делу.
Не легко ей было, вероятно, сохранять веселый и беспечный вид с такой внезапной тайной на сердце и укладывать с обычным вниманием вещи для детей, стараясь не забыть ничего необходимого. Голос ее вновь задрожал.
– И что будет с ними, бедняжками? Как мы будем жить?
Она старалась овладеть собою и судорожно ломала руки. Было мучительно смотреть на нее.
– Я, конечно, съезжу в Париж, – сказал я, – если вы думаете, что я могу быть полезен. Но вы скажите мне точнее, чего вы хотите?
– Я хочу, чтобы он вернулся.
– От полковника Мак-Эндрью я узнал, что вы хотите развестись.
– Никогда я не дам ему развода, – ответила она с неожиданной запальчивостью. – Скажите ему это от меня. Он никогда не сможет жениться на этой женщине. Я так же упряма, как и он. Развода ни в каком случае не будет. Я должна подумать о детях.
Видимо, она прибавила последнюю фразу, чтобы пояснить мне свое отношение к делу, но я подумал, что в ней говорила скорее естественная ревность жены, чем материнская забота.
– Вы все еще его любите?
– Не знаю. Я хочу, чтобы он вернулся. Если он вернется, все будет забыто. Ведь мы прожили вместе семнадцать лет. Я женщина без предрассудков. Я же не тревожилась о том, что он делает, пока не знала него. Он должен понимать, что его увлечение скоро пройдет. Если он вернется теперь же, все можно сгладить, и никто ничего не будет знать.
Меня несколько охладило, что миссис Стриклэнд беспокоилась прежде всего о сплетнях; я не знал тогда, какую важную роль играет в жизни женщины мнение других. Это бросает тень неискренности на их самые глубокие чувства.
Теперь уже было известно где остановился Стриклэнд. Его компаньон в резком письме, посланном на его банк, упрекал Стриклэнда за то, что он скрывает свое местопребывание. Стриклэнд ответил циничным и юмористическим письмом, точно указав, где его можно найти. По-видимому, он жил в каком-то отеле.
– Никогда не слыхала о таком отеле, – сказала миссис Стриклэнд. – Но Фред хорошо знает его. Он говорит, что жить там стоит очень дорого.
Она густо покраснела. Я понял, что она представляла себе мужа, живущего в роскошных комнатах, обедающего то в одном, то в другом модном ресторане, проводящего дни на скачках, а вечера в театрах.
– Недопустимо в его возрасте, – говорила она. Ему ведь сорок лет. Я могла бы понять это у юноши, но считаю ужасным для человека в его годы, – человека, у которого почти взрослые дети. Да и здоровье его не выдержит.
Гнев боролся в ней с отчаянием.
– Скажите ему, что его семья плачет о нем. Все здесь осталось без изменения и все стало иным. Я не могу жить без него. Я скорее покончу с собой. Напомните ему о прошлом, обо всем, что мы пережили вместе. Что я скажу детям, когда они спросят о нем? Его комната в том же виде, в каком он оставил ее. Она ждет его. Мы все ждем его.
Затем я получил от нее подробные указания, что я должен сказать ему. Она заранее обдумала даже ответы на возможные с его стороны возражения.
– Вы сделаете для меня все, что сможете, правда? – умоляюще сказала она. – Расскажите ему, в каком я состоянии.
Она, очевидно, желала, чтобы я возбудил его жалость всеми способами, какие были в моих силах. Слезы ручьем лились из ее глаз. Я был чрезвычайно растроган, негодовал на холодную жестокость Стриклэнда и обещал сделать со своей стороны: все, чтобы привезти его назад. Я согласился выехать в Париж на другой же день и прожить там до тех пор, пока не добьюсь чего-нибудь. Затем я распростился с ней, так как было уже поздно и мы оба изнемогали от пережитых волнений.