Лена допила чай и попрощалась. Сегодня у нее особая встреча, назначенная еще на «большой земле», – знакомство с главой района. По дороге в администрацию Лена наконец начала встречать людей на улицах. Но все они, как и посетители магазина «Магнат», таращились на нее в упор, нисколько не стесняясь. Лена не понимала, чем вызывает столько внимания, – может, все дело в твидовом пальто или в яркой сумке. Лучше бы в Москве ее оставила. Но почему-то казалось, что дело вовсе не в одежде. Будь она хоть в ватнике и галошах или под плащом-невидимкой, ее все равно раскусили бы – чужая идет. Она двигалась стремительно, тревожно, обгоняя прохожих, как моторный катер – весельные лодки.
Лена вышла к главной площади и увидела издалека человек тридцать, столпившихся у серебристого памятника Ильичу. Сначала она решила, что это какой-то митинг или концерт, но, подойдя ближе, поняла, что представление больше напоминает цирковой номер. По клочковатому газону напротив администрации скакали овцы, а за ними по этому же газону, буксуя и переворачивая дерн, гонялся полицейский уазик. Со стороны пассажирского сиденья из окна торчал громкоговоритель и вещал: «Гражданин Ким! Немедленно загоните свое имущество в грузовик! Вы нарушаете общественный порядок!» Овцы выбегали на дорогу, провоцируя, возможно, первую автомобильную пробку. Публика вокруг Ленина потешалась. «Гражданин Ким! Вы ответите за порчу зеленых насаждений!» Недалеко от клумбы с пожухшими бархатцами стоял припаркованный фургон, на котором, скорее всего, и привезли десяток шерстяных нарушителей. Рядом в болотных сапогах и клетчатой рубашке курил невысокий кореец. «Нам придется применить боевое оружие! Слышите?» Ким сплюнул сигарету, загасил ее носком сапога и за минуту с помощью длинного прута согнал овец к машине. Из кабины выскользнул паренек и помог перекинуть их в кузов, как мешки с картошкой, а потом запрыгнул сам. Двое полицейских хлопнули дверями уазика и вплотную подошли к корейцу. Один все еще не мог расстаться с громкоговорителем.
– Гражданин Ким, вы опять за свое. Придется выписать штраф. Порча газона – это, знаете ли…
– Да выписывай. Хоть завыписывайся. Где же мне их пасти, если вы всё запретили? Я в своем доме, на своей земле не могу ни чихнуть ни пернуть.
– Гражданин Ким! Попрошу…
– Что ты попросишь? Как маленький был, так впереди всех бежал: «Дядя Миша, дядя Миша, дайте молока из-под коровы». А теперь что? Вырос, погоны напялил, и всё – «гражданин Ким»? – Он махнул рукой, быстро зашагал к кабине фургона и завел мотор. Полицейские о чем-то зашептались между собой. Публика поцокала и начала расходиться.
Лена, так и не поняв смысла происходящего, зашла в администрацию. Под одной крышей расположились кабинет главы района, совет депутатов, загс, отделение полиции и суд. Вахтер в очках на пол-лица читал брошюру «Группы крови, типы тела, наша судьба». Похожие очки носил Влад Листьев. Лена хорошо помнила, как по телевизору показывали его похороны. Она тогда спросила мать, почему дяденька с цветами лежит в очках, ведь глаза у него закрыты и он все равно ничего не видит. Мать не нашлась что ответить.
Охранник встрепенулся, попросил у Лены паспорт, хотя двух человек перед ней пропустил просто так. Он начал медленно, тщательно выводя округлые буквы, переписывать в журнал ее данные со всех страниц. На листе с пропиской остановился, несколько раз перечитал, бубня себе под нос московский адрес: «Шипиловская, Шимиловская… хрен пойми». Потом секунд пятнадцать, как пограничник в международном терминале, сличал Ленину фотографию с самой Леной и наконец выдал листочек, похожий на квитанцию, – «Посетитель № 13, Горохова Е.Ф.».
Кабинет Юлии Михайловны, главы Крюковского района, находился на первом этаже. Лена дернула дверь приемной, но она не поддалась, заперта на замок. Странно. Уже 11 часов, даже 11:02. Набрала номер – вместо гудков заиграла «Лунная соната» в электронной обработке. Никто не подходит. Набрала еще раз. На второй триоли из трубки раздался строгий голос:
– Слушаю.
– Это Елена Горохова, из «Нефтепромрезерва», у нас встреча с вами в одиннадцать.
– А, вы уже приехали? Я подойду минут через двадцать, – и добавила с нажимом: – Срочные дела, сами понимаете.
– Понимаю.
Лена ненавидела, когда кто-то распоряжался ее временем. Она вообще ненавидела ждать. Чаще всего приходилось ждать в районной поликлинике. Подростком она подолгу сидела у кабинета терапевта, считала рваные раны на старом линолеуме, слушала, как лампы, перебивая друг друга, мерзко стрекочут на ржавом потолке. Перед ней в очереди обычно сидели три-четыре старушки, которые вежливо здоровались, интересовались ее здоровьем и оценками в школе. Лена без труда угадывала «нотки» корвалола, котлет и жженого сахара в запахе их шерстяных кофт. Дамы давно перезнакомились и ходили на прием к врачу, как на светскую вечеринку:
– Нина, ты в этом году что сажать будешь – «Розетту» или «Пензенскую скороспелку»?
– «Розетту». И еще хочу «Ермака раннего» попробовать. Но боюсь, как бы колорад не пожрал. В прошлом году его, гада, еле собрала, потом лежала тряпочкой.
– А чего тебе колорад? Ты внуков попроси, пусть они жука собирают. Мои вон возятся с ним, лапы отрывают.
– А моих не допросишься. Они где сели, там и вокзал.
Когда наступал черед Лены, она заходила в кабинет, бросала рюкзак у входа, садилась на краешек стула, стоящего боком к столу, и окликала врача:
– Привет, мам!
– А… привет, мышка, – женщина в белом халате отвечала, не отрываясь от собственных записей, больше напоминающих кардиограмму. – Как в школе дела? Что за контрольную?
– Четыре.
– Четыре? Почему не пять? – Мать поднимала на Лену глаза с нитками лопнувших капилляров.
Лена оправдывалась, что ей достался самый сложный вариант, что другие вообще схлопотали трояки и двойки, но мать всегда заканчивала разговор об оценках одинаково: «Неважно, как все, важно, как ты».
Лена обещала, что будет лучше готовиться, потом брала на карманные расходы мелочь из маминого кошелька и мчалась за «Дошираком» и кислющей жвачкой Center Shock. Лене было запрещено входить в кабинет по блату, не дождавшись своей очереди, даже за ключами или деньгами на обед.
Юлия Михайловна приехала через сорок минут. Она семенила по коридору как пингвин, сопела и расстегивала по дороге свое болоньевое пальто.
– Ну, проходите. – Дама открыла ключом приемную, а потом и свой кабинет. – Я раньше на четвертом этаже сидела, но потом решила переехать пониже, а то не набегаешься туда-сюда.
Перед входом висело прямоугольное зеркало, чтобы можно было посмотреть на себя, привести в порядок прическу перед тем, как попасть на аудиенцию. Стол в приемной прогнулся под тяжестью бумаг, стопки разной величины напоминали тетрис, в который невозможно выиграть, – даже если собрать одну строчку целиком, она все равно не сгорит.
Юлия Михайловна выглядела то ли на сорок, то ли на шестьдесят. Точный возраст определить сложно. Полное лицо, без резких морщин сразу врастало в плечи – шеи почти не было. Золотые сережки с рубинами оттягивали крупные мочки ушей. На пальцах по несколько колец, как у жен арабских шейхов. Если муж прогонит, будет на что жить. Она вынула из сумки белый пакет и положила в маленький холодильник, стоящий в углу, потом села на стул и накинула висевший на нем синий рабочий пиджак. На лацкане – значок «Единой России» и герб Крюкова.
– Какие-то свиньи опять перед входом газон попортили, зла не хватает. – Юлия Михайловна, очевидно, не застала корриду с уазиком и овцами.
Лена в красках описала происходящее.
– Ким? Все не уймется никак, провокатор. Но ничего, суд разберется.
– А что случилось?
– Наконец-то областное начальство обратило на нас внимание. Решили территорию вокруг реки объявить заповедником. То есть там ни строиться нельзя, ни хозяйство вести. Это все заповедная зона. Мы экологию блюдем.
– А с Кимом что?
– А у него там ферма стоит. Еще родители его строили. Он теперь, по закону, ничего делать не может. Ни землю копать, ни скот пасти.
– Кошмар какой. Я представляю, как ему тяжело.
– А что тяжело? Землю-то ему легко загрязнять. Там овцы, коровы, свиньи. Нечистоты, одним словом.
– Подождите, а наш завод? Ведь нам выделили под стройку территорию как раз вокруг реки. Получается, мы тоже на заповедной зоне?
– Ну, у вас же современное предприятие, современная очистка. – Она забарабанила пальцами по столу. – Это особый случай. Ну, вы понимаете.
Лена прекрасно понимала, и ей стало не по себе. Вряд ли местным это понравится.
Кабинет Юлии Михайловны был заставлен горшками с комнатными цветами, прямо над столом склонилась поникшая пальма в квадратной кадке. На стене портрет президента и, видимо, главы Сахалинской области. Они смотрели в разные стороны, как двуглавый орел. Здесь же висели благодарности, фотографии самой Юлии Михайловны: одна с губернатором, а другая – с юмористом Геннадием Фетровым, которого то ли вынужденно, то ли по недоразумению занесло в Крюков. На гвоздике болталась связка медалей за победы на каких-то соревнованиях.
– А что это за медали у вас?
– А, это? У нас есть секция бадминтона. Иван Ильич уже двадцать лет ведет в 1-й школе. Ребята младшего возраста все областные соревнования выигрывают – наша гордость.
– А старшие что?
– А старших нет. Уезжают они. После девятого. Кто-то тянет до одиннадцатого, – она выложила на стол два телефона, раскладушку Samsung и айфон последней модели. – Так что вы хотели?
– Вы ведь знаете, начинается стройка завода, я отвечаю за подбор персонала. Мы бы хотели пригласить жителей Крюкова на работу. Сможете помочь?
– На работу? Я вон секретаршу нормальную найти не могу, на место теплое. А вы говорите – завод. Конечно, со стройкой все решилось без нас. – Юлия Михайловна бросила быстрый взгляд на портреты за спиной. – Мы люди маленькие. Но вот скажите, какая польза району от этого?
– Ну как же? Люди получат работу, смогут обеспечить свои семьи, станут меньше уезжать.
– Ну, это люди, а район?
– Разве это не одно и то же?
– Конечно, нет. Район – это дороги, дома, в конце концов, безопасность. Знаете, где я была сегодня? На рыбзаводе. Мы будем закупать 10 тонн рыбы. А где изыскать средства? Налоги ведь в Москву пойдут от вашего завода, в лучшем случае – в область. Там всё съедят, а нам кость бросят.
– А зачем вам столько рыбы?
– Скоро зима. В прошлом году медведи задрали двух человек на окраине. И пять коров. Мы вынуждены раскладывать рыбу в лесу, чтобы обеспечить им «прикорм» перед спячкой. А то вот так пойдете гулять и встретите шатуна. И никто вам уже не поможет, даже они. – Она снова посмотрела на портреты.
На столе зазвонил айфон. Юлия Михайловна ответила:
– Да, Серёженька. Скоро приду, да. Нет, в магазине не бери ничего. Я рыбки красной принесу. Да. Дядя Паша передал. Ну всё, целую. Пока.
Лена улучила момент, чтобы съехать со скользкой темы:
– Подскажите, а как лучше рассказать людям про наш завод?
– Как-как. Можно развесить объявления на центральной площади, на остановках. Но вы видели, у нас стенды все поломанные? На остановках крыша течет. Потом можем людей в ДК собрать, но там микрофоны плохие, колонкам по двадцать лет уже. Народ придет, будет время тратить, от своих дел оторвется, их бы чаем напоить.
– Я поняла вас, Юлия Михайловна.
– Поняли, и славно. Я вам дам телефон своего помощника, Вани. Он все сделает как надо. И людей соберет, и с объявлениями поможет. Но вы тоже постарайтесь.
Лена кивнула. Она всю встречу невольно разглядывала портреты за спиной Юлии Михайловны, в массивных золоченых рамках.
– А, вам портреты понравились? Это я сама специально багеты заказывала. И фотографии выбирала.
– Хорошие фотографии. – Лена подумала, что губер еще ничего, а вот президент как-то неестественно обрезан по локти.
– Я Ваню попросила, он их в фотошопе обделал. Все-таки нехорошо, сейчас на всех портретах видно, что президент без кольца. А я думаю, неправильно это, что он развелся и жену новую не показывает, как будто стесняется. Мы ведь его всегда поддержим, он нам как родной. Правильно?
Лена неловко улыбнулась, записала телефон помощника и пожелала хорошего дня. Безрукий Путин безразлично посмотрел ей вслед.