Все началось с преступления. С похищения мальчика.
Но никто из людей, замешанных в нем, не считал произошедшее преступлением. И вообще, человек, ответственный за все предприятие, был военным, командиром Эскадрона стрел; в его задачи входило охранять короля Кастеллана и следить за тем, чтобы подданные соблюдали законы, которые издавал монарх.
Он очень не любил преступников.
Его звали Аристид Джоливет, и, когда он поднял левую руку и громко, нетерпеливо постучал в дверь сиротского приюта, в золотых лучах вечернего солнца блеснул крупный квадратный аметист. На камне был вырезан символ города – ревущий лев.
Тишина.
Джоливет нахмурился. Он не относился к тем людям, которым нравится ждать, и ему нечасто приходилось это делать. Командир Эскадрона стрел оглянулся на узкую тропинку, вырубленную в отвесной скале, которая уходила вниз, к морю. Он всегда считал, что это странное место для приюта. Утесы, вздымавшиеся над северной гаванью Кастеллана, были усеяны выбоинами, подобно лицу человека, переболевшего оспой, а тропы были покрыты тонким слоем щебня, который предательски осыпался под ногами. Здесь ничего не стоило споткнуться, поскользнуться, потерять равновесие, и каждый год около дюжины человек падали с обрыва в зеленое море. До берега не добирался никто – даже если какой-нибудь несчастный и выживал после падения, крокодилы, обитавшие в гавани, прекрасно знали, что означает вопль и громкий всплеск.
И все же монахиням Дома Сирот Айгона каким-то образом удавалось уберечь от этой печальной участи почти всех своих подопечных – лишь единицы оказывались в зубах прожорливых тварей. Воспитанники Дома могли считать себя счастливчиками, ведь всем было известно, какую жизнь вели на городских улицах дети, оставшиеся без родителей. Получить место в этом приюте считалось большой удачей.
Джоливет выругался про себя и постучал снова. Ему ответило лишь эхо. Казалось, за серой гранитной стеной нет ни души. Дом Сирот не был построен на скалах – он был частью скал. Когда-то, во времена исчезнувшей Империи, здесь стояла крепость. На двери, перед которой переминался офицер, еще виднелись полустертые надписи на древнем языке Магна Каллатис. Эти слова ничего не говорили Джоливету. Он не видел смысла в изучении мертвого языка.
Наконец дверь распахнулась. На пороге показалась женщина в синей с белым одежде сестры Айгона. Монахиня узнала Джоливета. Ее взгляд был настороженным, недоверчивым.
– Прошу прощения за то, что заставила вас ждать, легат[1], – заговорила она. – Я не знала, что вы вернетесь сегодня.
Джоливет произнес, приветствуя женщину кивком:
– Добрый вечер, сестра Бонафилия. Могу я войти?
Она ответила не сразу, что несколько удивило Джоливета. Вопрос был простой формальностью. Если он желал войти в приют, ни она, ни другие сестры не могли ему помешать.
– В прошлый раз вы ушли с пустыми руками, – наконец сказала сестра, – и я подумала, вы не нашли того, что вам было нужно.
Джоливет взглянул на нее внимательнее. Сестра Бонафилия была маленькой опрятной женщиной с острым подбородком и красными, грубыми от работы руками. Простая одежда выцвела после бесконечных стирок.
– В прошлый раз я приходил, чтобы осмотреть то, что здесь имеется, – ответил он. – Я доложил о своем визите во Дворец. И получил приказ вернуться. Приказ короля.
Она еще несколько мгновений молча стояла в дверях, вцепившись в косяк. Солнце садилось: в конце концов, была зима, сухой сезон. Облака на горизонте окрасились в розовый и золотой цвета. Джоливет снова нахмурился; он надеялся покончить со своим заданием до наступления темноты.
Сестра Бонафилия наклонила голову.
– Ну что ж…
И отошла, пропуская Джоливета.
Потолок коридора, вырубленного в скале, был выложен выцветшими зелеными и золотыми плитками – это были цвета древней Империи, которая перестала существовать тысячу лет назад. Святые сестры в старых льняных платьях украдкой разглядывали посетителя. Некогда гладкий каменный пол, вытертый множеством ног, теперь стал волнистым и походил на поверхность океана. Каменные ступени вели наверх, скорее всего, в спальни детей.
Несколько девочек лет одиннадцати-двенадцати как раз спускались по лестнице. Заметив Джоливета в его ослепительной красной с золотом униформе, с церемониальным мечом, они застыли, широко раскрыв глаза. И тут же развернулись и убежали наверх, тихо, как мышки под пристальным взглядом кота.
Сестра Бонафилия впервые проявила признаки беспокойства.
– Прошу вас, пойдемте, – произнесла она. – Ваше неожиданное появление пугает детей.
Джоливет холодно улыбнулся.
– Я пробуду здесь недолго, если, конечно, вы не будете препятствовать выполнению королевского приказа.
– И что же это за приказ?
Кел и Кас, сидя на земле, играли в пиратский бой. Они сами изобрели эту игру, и для нее требовались лишь несколько палочек и пара стеклянных шариков, которые Кел выиграл у старших мальчиков в карты и которые считались в приюте большой ценностью. Кел, как обычно, жульничал, но Кас не замечал этого, а может быть, ничего не имел против. Во всяком случае, он полностью сосредоточился на игре: наморщил лоб и планировал очередной маневр своего корабля. Пряди темно-русых волос падали на его веснушчатое лицо.
Минут пять назад сестра Дженова велела мальчикам из их спальной комнаты идти в сад. Она не объяснила зачем, только сказала, чтобы они шли играть. Кела это вполне устраивало. Обычно в это время он стоял над раковиной и мыл лицо и руки грубым мылом, как полагалось перед ужином. «Чистая душа обитает в чистом теле, – любила говорить сестра Бонафилия. – Здоровье – это богатство, и я хочу, чтобы вы все были богатыми».
Кел убрал прядь со лба. Волосы сильно отросли, и он знал, что скоро сестра Бонафилия это заметит, схватит его и обрежет их кухонными ножницами, недовольно бормоча себе под нос. Но Кел не возражал. Он был ее любимчиком и знал это: сестра пускалась на всякие хитрости, чтобы незаметно принести ему пирожки из кухни, кричала на него очень редко – только если он лазал по самым опасным скалам, по тем, что выдавались в море.
– Темнеет, – сказал Кас и прищурился, глядя на лиловое небо.
Келу не очень нравилось в саду, потому что отсюда не видно было моря. Ему никогда не надоедало смотреть на море. Он пытался объяснить это Касу – говорил, что оно постоянно меняется, что вода каждый день разного цвета и небо тоже никогда не бывает одинаковым, – но Кас лишь добродушно пожимал плечами. Ему не хотелось разбираться в причинах поступков Кела. Кел был его другом, и этого было достаточно.
– Кстати, а как ты думаешь, почему они велели нам выйти на улицу?
Прежде чем Кел успел ответить, под аркой, ведущей из крепости в обнесенный стеной сад, возникли две фигуры. (Кел всегда называл это сооружение крепостью, а не сиротским приютом. Намного престижнее жить в крепости, чем в благотворительном заведении, куда ты попал потому, что не нужен ни единой душе на всем белом свете.)
Одной из фигур оказалась сестра Бонафилия. А ее спутника знали почти все граждане Кастеллана. Это был высокий мужчина в мундире с медными пуговицами и эмблемой на груди – двумя скрещенными стрелами. Его сапоги и наручи были утыканы гвоздями. Он обычно ехал во главе Эскадрона стрел – отряда лучших воинов короля, – когда тот шествовал по улицам города во время праздников и всяких торжеств. В городе его называли Атакующим Орлом; действительно, видом своим он напоминал какую-то хищную птицу. Он был поджарым; на оливковой коже его костлявого лица выделялись многочисленные белые шрамы.
Это был легат Аристид Джоливет, и Кел уже во второй раз видел его в приюте. Что казалось очень странным. Он знал, что военачальники обычно не посещают сиротские дома. Но меньше месяца назад, когда мальчики играли в саду, Кел случайно взглянул в сторону крепости и увидел в окне алый мундир.
Его всегда интересовал, даже завораживал Джоливет, и в детских играх у них этот офицер часто выступал в роли негодяя, пирата или охотника за головами, который хватал ни в чем не повинного преступника, бросал его в тюрьму Талли и пытал, чтобы узнать нужные сведения. Конечно, ни Кел, ни Кас не ломались под пытками; доносчик считался презренной тварью, низшим существом.
В общем, Кел в тот раз мгновенно узнал Джоливета и вскочил на ноги. Когда он, запыхавшись, добежал до крепости, офицер уже уехал; и, когда Кел спросил сестру Бонафилию, зачем приезжал легат, она велела ему помалкивать и не выдумывать глупостей.
Сейчас же в саду воцарилась тишина. Джоливет, прямой, словно всегда стоявший по стойке смирно, обводил детей взглядом светлых глаз; этот взгляд останавливался то на одном мальчике (Джакме, который отрывал полосы коры от ствола порохового дерева), то на другом (Бертране, самом старшем, которому было уже десять лет). Взгляд офицера скользнул по лицу Каса и остановился на Келе.
После напряженного молчания, которое, как показалось Келу, тянулось бесконечно, он улыбнулся.
– Вон он, – произнес Джоливет. – Вот этот.
Кел и Кас в недоумении переглянулись. «Который?» – одними губами произнес Кас, но отвечать было некогда. Костлявая рука вцепилась в плечо Кела, и его рывком поставили на ноги.
– Ты должен идти. – Это была сестра Бонафилия. Она крепко держала Кела. – Только веди себя хорошо, Кел, прошу тебя.
Кел оскорбился. Он всегда вел себя хорошо и не создавал проблем сестрам. Ну, конечно, было как-то дельце с порохом и северной башней, и еще тот раз, когда он уговорил Бертрана пройти по доске со стены сада и этот дурак сломал какую-то кость в ступне. Но Кел не сделал ничего такого особенного, это могло случиться с кем угодно.
Однако сестра Бонафилия смотрела на него с каким-то странным, суровым и печальным выражением, и Кел, вздохнув, протянул свой стеклянный шарик Касу.
– Побереги его, пока я не вернусь.
Кас кивнул и нарочито медленно и тщательно спрятал игрушку в карман жилета. Видимо, он думал, что Кел будет отсутствовать всего несколько минут. Кел тоже так считал – хотя уже начинал в этом сомневаться. Ему не понравился тон сестры Бонафилии. И не понравилось, как его рассматривал легат: тот приблизился, наклонился и впился в него взглядом, словно искал разгадку какой-то тайны. Потом приподнял подбородок Кела и пристально оглядел его лицо, от черных курчавых волос и синих глаз до упрямого подбородка.
Воин нахмурился.
– Мальчишка грязный.
– Он играл в саду, на земле, – объяснила сестра Бонафилия. (Кел подумал: интересно, почему взрослым так нравится обсуждать очевидные вещи?) – Что делает довольно часто. Ему нравится возиться в грязи.
Услышав это, Кел испугался по-настоящему. Он вовсе не был неряхой и грязнулей, по крайней мере, не больше других; почему сестра Бонафилия выглядит и говорит так странно? Однако он ничего не сказал.
Сад остался позади. Легат шагал по каменному коридору, сестра Бонафилия спешила за ним, толкая перед собой Кела. Она что-то бормотала. Мальчик разобрал: «Айгон, ты, кто окружает сушу водами, кто повелевает быстроходными кораблями, даруй своей дочери силу уберечь подопечного».
Кел понял, что она молится, и снова ощутил приступ страха – еще более остро, чем прежде.
Когда они вошли в вестибюль, он с удивлением заметил, что парадные двери открыты. Вид на океан напоминал картину в раме. Заходящее солнце оставило на синей воде золотисто-красную дорожку, а на горизонте виднелись очертания башен затонувшего города Тиндариса, окрашенных в багровый цвет.
Пейзаж отвлек Кела, и он забыл о времени – так иногда бывало, если он смотрел на прекрасные вещи. Придя в себя, он обнаружил, что стоит за воротами приюта, среди голых скал. Сестра Бонафилия и Джоливет смотрели на него сверху вниз. Красно-золотая форма воина слепила глаза, как свет от заката.
И еще там обнаружился конь. Кел в панике уставился на страшное существо. Конечно, он уже видел лошадей, но только издали. Конь казался гигантским, ростом до неба; он шевелил губами, открывая твердые белые зубы. У него были большие круглые глаза, черная грива и такого же цвета хвост.
– Красавец, согласись, – произнес легат, приняв молчание Кела за знак восхищения. – Никогда не ездил на лошади, да? Тебе понравится.
Кел вовсе не думал, что ему понравится ездить на лошади. И вдруг понял, что ему не хочется вырваться, когда сестра Бонафилия обняла его, словно какого-то ребенка. (Кел не считал себя ребенком. Дети были иными существами, беззаботными, глупыми, совсем не такими, как сироты.)
– Вы должны пообещать, что с ним будут хорошо обращаться, – заговорила сестра Бонафилия. Она редко говорила таким голосом, и, услышав его, сироты обычно разражались слезами. – Он еще слишком юн для службы во Дворце… – Она выпрямилась. – Он дитя Айгона и находится под покровительством Бога, легат. Не забывайте об этом.
Джоливет ухмыльнулся, оскалив зубы.
– С ним будут обходиться как с членом семьи, сестра, – ответил он и протянул руку к Келу.
Кел сделал глубокий вдох. Он умел драться, царапаться и пинаться. Он уже занес ногу, чтобы как следует пнуть легата в щиколотку, но случайно перехватил взгляд сестры Бонафилии. Он не поверил своим глазам, увидев выражение ее лица, но послание было четким и ясным, как очертания парусника на горизонте.
«Не сопротивляйся, не кричи. Позволь ему забрать тебя».
Когда Джоливет поднял его, Кел обмяк. Мертвый груз. Однако это ничуть не помешало легату закинуть мальчика на спину чудовищного коня. Кела замутило, когда мир перевернулся с ног на голову; когда мир принял нормальное положение, он уже находился в седле, и жилистые руки удерживали его на месте. Джоливет взял поводья и вскочил в седло позади Кела.
– Держись крепче, – велел он. – Мы едем во Дворец, ты увидишь короля.
Возможно, он хотел представить это как веселое приключение – Кел не знал, и ему было безразлично. Он повернул голову, наклонился, и его стошнило.
Дорога из приюта была крутой и опасной. Джоливет сердито ворчал – Кел испачкал ему сапоги, – но Кел чувствовал себя слишком больным и несчастным, чтобы бояться офицера. Его сильно трясло, и каждый раз, когда конь поворачивал голову, мальчик ждал, что чудовище укусит его. Казалось, в этом напряжении он провел целую вечность, прежде чем они спустились со скал к Ключу – дороге, проходившей мимо пристаней, у которых плескалась темная вода.
Кел был убежден в том, что никогда, ни за что не изменит своего отношения к коню. И все же вид из седла произвел на него впечатление. Всю жизнь он смотрел снизу вверх на толпы людей, спешивших по улицам города, но сегодня впервые взглянул на них сверху вниз. И все они – сыновья богатых купцов в модных цветастых костюмах, содержатели гостиниц, портовые рабочие, устало тащившиеся домой, матросы из Ганзы и Зипангу, купцы из Мараканда и Гымчосона – расступались перед Джоливетом.
Да, это действительно было интересно. Кел даже выпрямился в седле, когда они свернули на широкий бульвар Рута Магна, который вел из гавани к Узкому Перевалу.
Узкий Перевал представлял собой единственные «ворота» в стене гор, окружавших Кастеллан и отделявших его от соседнего королевства Сарт. Когда они приблизились к Великой Горе, в тени которой стоял город, Кел даже забыл о том, что его мутит.
Кастеллан приютился в долине между горами и океаном, словно еж, который не смеет высунуть нос из безопасной норы. Но Кастеллан не был убежищем, его жители ни от кого не прятались. Огромный город-государство, многолюдный, шумный, грязный, беспокойный, полный жизни, раскинулся от берега западного моря до самого Узкого Перевала.
Подобно большинству граждан Кастеллана, Кел всю жизнь провел в тени Великой Горы, но не думал, что когда-нибудь ему придется приблизиться к ее подножию и тем более подняться на вершину, туда, где стоял дворец Маривент. Гора, которая на самом деле представляла собой группу известняковых пиков, поросших невысокими соснами и лавандой, являлась обиталищем аристократов; их обширные поместья располагались на склонах. «Богатые смотрят на бедняков сверху вниз», – однажды услышал Кел от сестры Бонафилии. Это была не метафора. Чем богаче был человек, тем выше располагался его дом, тем ближе он был ко дворцу, который господствовал над городом.
Благородные люди любили развлекаться, и иногда по ночам шум пирушек доносился с Горы до простых горожан. Люди на улицах подмигивали друг другу и говорили фразы вроде: «Похоже, лорд Монфокон снова запил» или «Значит, леди Аллейн наконец избавилась от третьего мужа, а?» Если ты богат, все знают о твоих делах и с восторгом их обсуждают, хотя совершенно не знают тебя и видели раз в жизни, и то издалека.
Они свернули с улицы Рута Магна и поскакали по темному городу к подножию Горы. Там дежурили воины Дворцовой гвардии в красных мундирах, охранявшие королевскую семью и аристократов от нежелательных гостей. Когда Джоливет проезжал мимо поста, гвардейцы с любопытством уставились на Кела. Должно быть, они подумали, что солдаты из Эскадрона стрел схватили малолетнего преступника, и удивлялись, зачем командир взял на себя труд везти его в Маривент. Большинство нарушителей закона, независимо от возраста, почти сразу отправлялись на виселицу в Талли.
Один из стражей отвесил издевательский поклон.
– Король ожидает вас.
Джоливет буркнул что-то себе под нос. Кел уже понял, что он не особенно разговорчив.
Дорога вела вверх по склону, поросшему лавандой, шалфеем и душистой зубровкой. Летом гора была темно-зеленой. Когда могучий конь, тяжело дыша, добрался до вершины горы, Кел взглянул вниз, на раскинувшийся перед ним Кастеллан: полумесяц порта, огни кораблей на темной воде, похожие на разбросанные горящие спички. Каналы Храмового квартала. Аккуратные линии Серебряных улиц. Белый купол Талли, светящиеся часы на верхушке Ветряной башни, над самой большой площадью города. Обнесенный стеной Солт, где жили люди народа ашкаров. Дорогу Рута Магна, которая разрезала город, подобно шраму, полученному на дуэли.
Джоливет стиснул его локоть, и Кел вспомнил, что сидит в седле. Они проезжали через Северные Ворота – через них во дворец прибывали иностранные гости. На столбах ворот обычно вывешивали вымпелы, которые указывали, какие высокопоставленные лица находятся с визитом во дворце. Сейчас на соленом морском ветру развевался флаг Сарта – синий с белым орлом.
Вблизи оказалось, что белые стены ворот вовсе не гладкие, а шероховатые и в них блестят вкрапления кристаллов. Мальчик, достаточно ловкий и решительный, мог бы забраться по такой стене. За выступы можно было уцепиться, в углубления можно было поставить ногу. Кел лучше всех лазал по скалам над гаванью. Он мечтал о том, что когда-нибудь вступит в банду «пауков», карманных воров из Садка, которые, по слухам, могли забраться по любой стене, даже самой гладкой.
Джоливет снова встряхнул его.
– Сядь прямо, Келлиан Сарен, – велел он. – Сейчас ты познакомишься с королевской семьей.
– Познакомлюсь с кем?
Джоливет хмыкнул.
– Ты все правильно расслышал. Король и королева Кастеллана с нетерпением ждут встречи с тобой.
Кел не знал, какой реакции ожидал Джоливет. Может, восторга? Но вместо этого Кел скорчился, как мокрица. Джоливет схватил его за шиворот и дернул. Конь, стуча копытами, въехал в огромный квадратный двор.
Кел разглядел в полумраке высокие стены, за которыми вздымалась громада Маривента. По двору расхаживали гвардейцы в красных мундирах с золотыми галунами; они освещали себе дорогу факелами из ароматического дерева, которые сочились сладко пахнущим дымом и разбрасывали яркие искры. Слуги в ливреях со львом, эмблемой королевской семьи, сновали туда-сюда с графинами вина, подносами фруктов и шоколадных конфет; другие несли цветы и украшения из павлиньих перьев, перевязанных золотыми шнурками.
Кел услышал смех и разговоры, доносившиеся из дворца. Большие бронзовые двери были распахнуты, чтобы впустить в залы прохладный вечерний воздух. В дверях стоял какой-то высокий человек и, прищурившись, рассматривал Кела и его надзирателя. Судя по одежде, он не был ни слугой, ни гвардейцем.
Джоливет стащил Кела с лошади, как уличный торговец, сбрасывающий мешок лука с телеги. Поставил мальчика на землю и положил ему на плечи свои огромные руки. Потом в недоумении взглянул Келу в лицо.
– Так ты не понимаешь, что происходит, крысеныш? Ты здесь для того, чтобы служить королю Кастеллана.
Кел закашлялся. У него еще саднило горло после того, как его стошнило.
– Нет, – выдавил он.
– Что значит «нет»?
Король Кастеллана был фигурой почти мифической. В отличие от королевы, он редко покидал дворец, и его видели только на церемонии Обручения с морем[2] и во время ежегодной Речи Независимости, на площади Валериана. Он напоминал Келу льва на флаге Кастеллана: такой же суровый и величественный. Зачем ему встречаться с бездомным уличным мальчишкой?
– Нет, спасибо, – ответил Кел, вспомнив, как сестра Бонафилия пыталась учить его хорошим манерам. – Мне не хочется говорить с королем. Я бы лучше вернулся домой.
Джоливет поднял глаза к небу.
– О Боги. Мальчишка просто дурачок.
– Аристид?
Послышался чей-то нежный голос. Нежные голоса походили на нежные руки: они принадлежали благородным, которым не было нужды надрываться, чтобы их услышали. Кел поднял голову и увидел перед собой того человека, который только что стоял в дверях. Он был высоким, худым, с седыми волосами и бородой. У него были острые скулы и впалые щеки; как и Джоливет, он напоминал какую-то хищную птицу.
Кел вдруг понял, почему этот человек не в ливрее. Он был одет в простой серый плащ и тунику – обычную одежду ашкаров. На шее у старика висел серебряный медальон на цепочке; на медальоне были выгравированы какие-то мелкие цифры и буквы.
Кел не очень хорошо знал, кто такие ашкары, но слышал, что они не похожи на других людей. Они немного владели магией, несмотря на то что почти вся магия исчезла из мира после Раскола, и их врачеватели были известны своим искусством.
Поскольку они не признавали ни Айгона, ни других Богов, по закону они должны были жить за стенами Солта. Им не позволялось выходить в Кастеллан после заката, а это означало, что старик был единственным исключением из правила – советником короля.
Это была таинственная фигура. Кел слышал о нем только какие-то неопределенные слухи. Советники, помогавшие монарху управлять государством, всегда происходили из народа ашкаров, но Кел понятия не имел почему. Сестра Дженова говорила, мол, это потому, что все ашкары по природе хитры и коварны. Но она говорила и другие, совсем нехорошие вещи: что они опасны, лживы, что они не такие, как все люди. И тем не менее, когда Кас заболел лихорадкой, сестра Дженова побежала прямо в Солт и разбудила не кого-нибудь, а врача-ашкара. Очевидно, она забыла о том, что им нельзя доверять.
Человек отрывисто произнес:
– Я заберу мальчика. Оставьте нас, Аристид.
Джоливет приподнял бровь.
– Удачи, Бенсимон.
Джоливет развернулся и не спеша пошел прочь, а старик-ашкар – Бенсимон – поманил Кела пальцем.
– Идем со мной.
И повел мальчика во дворец.
Прежде всего в Маривенте Кела поразили его размеры. Коридоры дворца были широки, как залы, а лестницы казались больше, чем корабли. Коридоры расходились во всех направлениях, как ветви коралла.
Кел думал, что все внутри будет белым, как и снаружи, но оказалось, стены выкрашены в чудесные цвета – голубой и бледно-желтый, изумрудный и лавандовый. Предметы мебели были изящными, как драгоценные безделушки, и Келу пришло в голову сравнение со сверкающими жуками. Даже ставни, на которых были вырезаны или нарисованы цветущие сады, выглядели настоящими произведениями искусства. Кел даже не представлял, что комнаты и залы здания, пусть и самого величественного, могут быть прекрасны, как закат. Почему-то это успокоило его. Наверняка в таком прекрасном месте с ним не может произойти ничего дурного.
К несчастью, рассматривать интерьер было некогда. Бенсимон, видимо, забыл о том, что сопровождает ребенка, и шагал очень быстро. Кел вынужден был бежать за ним. Это показалось ему нелепым, ведь из них двоих именно он не хотел идти туда, куда они направлялись.
В держателях на стенах, высоко над головой Кела, горели факелы. В конце концов старик подошел к массивным двойным дверям, покрытым сусальным золотом. На створках были вырезаны сцены из истории Кастеллана: разгром флота Империи, потопление Тиндариса, король, дарующий членам Совета первые хартии, сооружение часов на Ветряной башне, пожары во время эпидемии Алой Чумы.
Перед дверями Бенсимон задержался.
– Сейчас мы войдем в Сияющую галерею, – объявил он. – Это еще не тронный зал, но все же церемониальное помещение. Веди себя подобающе.
Войдя в Сияющую галерею, Кел едва не ослеп. Все было белым. Он никогда не видел снега, но слышал рассказы о торговых караванах, застрявших в горах к северу от Хинда, на заметенных снегом перевалах. Говорили, что там тоже все белое и стоит такой мороз, что у человека трескаются кости.
В галерее были белые стены, белый пол и белый потолок из того же камня, что и наружные стены дворца. В дальнем конце комнаты, которая показалась Келу огромной, как пещера, находилось возвышение, а на нем стоял длинный стол из резного дерева с позолотой, который едва не прогибался под тяжестью хрустальных кубков, алебастровых тарелок, чашек из тончайшего фарфора.
Кел вдруг понял, что голоден. «Проклятье».
Бенсимон закрыл двери и повернулся к нему.
– Через час, – сказал старик, – за этим столом будут сидеть члены благородных семей Кастеллана. – Он помолчал. – Надеюсь, ты слышал о Совете Двенадцати? О Семьях Хартий?
Кел не издал ни звука, хотя его и разозлило отношение Бенсимона, явно считавшего его невеждой. Но ничего, так даже лучше, сказал он себе. Пусть думает, что он, Кел, никчемный безмозглый мальчишка. Может, тогда его отошлют домой.
Но нет, Бенсимон наверняка догадается, что это притворство. Все в Кастеллане слышали об аристократах с Горы и тем более о Семьях Хартий. Их имена и их занятия были общеизвестны, как названия городских улиц и площадей.
– Казалет, – произнес Кел. – Роверж. Аллейн. Я не могу назвать все имена, но о них знает каждый. Они живут на Горе. Они владеют хартиями… – Он зажмурился и попытался вспомнить уроки сестры Бонафилии. – Хартии – это… гм-м… специальные разрешения короля, позволяющие им контролировать торговлю на Золотых Дорогах.
(Кел не стал добавлять, что Бонафилия описывала систему хартий как «гнусный план, нацеленный на то, чтобы сделать богатых еще богаче, и не приносящий ничего хорошего обычным купцам Кастеллана».)
– Верно. А также морскую торговлю, – кивнул Бенсимон. – Запомни, что у каждого Дома имеется своя хартия: например, Дом Распаев контролирует торговлю лесом, Аллейнов – шелком. Хартия представляет собой большую ценность, ее дарует король, но он может и отобрать ее, если пожелает. – Старик вздохнул и провел руками по коротко стриженным седым волосам. – Однако сейчас у нас нет времени на уроки истории. Насколько я понимаю, тебе не хочется здесь находиться. Очень жаль. Ты ведь гражданин Кастеллана, верно? Но твои родители родом из Мараканда или, может быть, из Хинда?
Кел пожал плечами. Он часто думал о том, к какому народу принадлежали его родители. У него была смуглая кожа, более темная, чем оливковая кожа жителей Кастеллана, но, в отличие от других детей в приюте, он ничего не знал о своем происхождении.
– Я родился здесь. Насчет отца и матери не знаю. Никогда их не видел.
– Если ты родился здесь, значит, являешься подданным короля и гражданином нашего государства, – ответил Бенсимон. – Тебе… – он наморщил лоб, – лет десять, верно? Тебе должно быть известно о существовании наследного принца.
Кел сосредоточился и сумел вспомнить имя.
– Конор, – произнес он.
Брови Бенсимона взлетели.
– Принц Конор, – поправил он. – Сегодня в Маривент прибыла делегация из Сарта. Возможно, ты знаешь о том, что отношения между нашими государствами в последнее время являются довольно напряженными.
Сарт и Кастеллан граничили друг с другом и постоянно ссорились по поводу налогов, товаров и доступа к Золотым Дорогам. Матросы из доков называли жителей Сарта «этими ублюдками на границе».
Кел решил, что именно это подразумевается под выражением «напряженные отношения».
– Тем не менее король – который, естественно, прежде всего заботится об интересах граждан Кастеллана – стремится поддерживать мир с нашими соседями. Политический… э-э… капитал нашего города включает, среди прочего, нашего наследного принца Конора. Следует учитывать вероятность того, что в будущем король пожелает заключить брак между своим сыном и одним из отпрысков королевской семьи Сарта. По этой причине очень важно, чтобы принц Конор, несмотря на свой юный возраст, присутствовал на сегодняшнем банкете. К несчастью, он занемог. – Старик внимательно смотрел на Кела. – Ты понимаешь, о чем я?
– Принц заболел и не может прийти на пир, – сказал Кел. – Но при чем здесь я?
– Если принц будет отсутствовать на ужине, это произведет плохое впечатление. Поэтому ты займешь его место.
Комната завертелась перед глазами у Кела.
– Я… что сделаю?
– Займешь его место. От него не ждут длинных речей. Вы с ним примерно одинакового роста, возраста, у вас похожий цвет кожи и волос – его мать, королева, родом из Мараканда, как тебе, без сомнения, известно. Мы приведем тебя в порядок, отмоем, облачим в одежду принца. Во время ужина ты будешь сидеть тихо. Не разговаривай, старайся не привлекать внимания. Можешь есть сколько угодно, только смотри не объедайся, чтобы тебя не стошнило. – Бенсимон скрестил руки на груди. – Если твое поведение нас устроит, тебе дадут кошель с золотыми кронами и ты вернешься к Сестрам Айгона. Если нет, ты ничего не получишь, кроме выговора. Тебе ясны условия сделки?
Келу не раз приходилось заключать сделки. Он получал пару мелких монет, выполняя поручения сестер, яблоко или конфету за то, что забирал пакет с корабля и доставлял в дом купца. Но он никогда не видел золотой кроны, а тем более целого кошеля крон.
– Люди знают, как выглядит Ко… принц Конор, – пробормотал он. – Я не смогу их обмануть.
Бенсимон извлек из кармана какой-то предмет. Это был прямоугольный медальон из кованого серебра на цепочке, похожий на тот, что висел на шее у самого советника. Медальон блестел в свете факелов. На нем были выгравированы какие-то цифры и неизвестные Келу буквы. Значит, предмет заключал в себе магию народа ашкаров. Только они знали, как манипулировать буквами и цифрами, как совмещать их, чтобы они приобретали магические свойства; вообще-то, и колдовать умели только ашкары. Так было со времен Раскола.
Бенсимон, не спрашивая разрешения, надел цепь на шею Кела, и серебряная подвеска скользнула под грязную рубаху.
– Эта штука сделает меня похожим на принца? – спросил Кел, подавляя желание оттянуть ворот и взглянуть на амулет.
– Не совсем верно. Она действует иначе. Люди, которые будут на тебя смотреть, увидят мальчика, напоминающего нашего наследного принца телосложением, цветом лица и волос; а подвеска сделает их более склонными видеть вместо тебя принца Конора. Слышать его голос, когда ты заговоришь. Цвет глаз другой, – произнес старик вполголоса, обращаясь к самому себе, – но ничего, это неважно; люди видят то, что ожидают увидеть, а они ожидают увидеть принца. Эта вещь не изменит твою внешность в буквальном смысле слова, понимаешь меня? Она просто изменит восприятие тех, кто будет на тебя смотреть. Людей, которые близко тебя знают, не обмануть, но остальные обманутся.
Кел кое-что понял из сказанного. Он слышал рассказы о магии, существовавшей до Раскола, – тогда маги могли уничтожить гору или превратить человека в дракона. Сейчас магия – магия народа ашкаров, талисманы, амулеты, зелья, продающиеся на Мясном рынке, – была лишь бледной тенью той, прежней. Она могла убеждать людей, направлять их, но не обладала способностью изменять реальность.
– А теперь, – произнес Бенсимон, – предлагаю тебе высказаться.
Кел прикоснулся к цепочке, слегка потянул ее.
– Нет у меня большой охоты это делать, – ответил он. – Но и выбора нет, так?
Бенсимон холодно улыбнулся.
– Верно, выбора у тебя нет. И не говори «есть охота» или «нет охоты». Так говорят только уличные мальчишки из Садка.
– А я и есть уличный мальчишка из Садка, – напомнил ему Кел.
– Не сегодня, – возразил Бенсимон.
Кела привели в тепидарий: огромное помещение, часть общественной бани, с мраморным полом и двумя каменными бассейнами. Из большого круглого окна открывался вид на огни ночного Кастеллана. Кел старался не смотреть по сторонам и стоял, уставившись в одну точку, пока его раздевали, мылили и ожесточенно терли мочалкой. Вода в бассейне стала коричневой.
Кел поразмыслил над тем, стоит ли доверять этому Бенсимону, и решил, что не стоит. Бенсимон сказал, что принц заболел – занемог, – но ведь Джоливет приезжал в приют месяц назад. Он не мог тогда знать о том, что наследный принц заболеет именно сегодня, в день пира, и что ему понадобится двойник.
Кроме того, Кел не верил, что после приема его отправят домой с кошельком монет. Это звучало слишком хорошо. В Лабиринте часто рассказывали историю о Короле Старьевщиков, самом знаменитом преступнике Кастеллана. Говорили, что однажды он пригласил трех своих соперников-преступников к себе домой и угостил их роскошным обедом, предложив стать партнерами и совместно управлять криминальной «империей». Но они, увы, так и не пришли к соглашению, и Королю Старьевщиков пришлось отравить гостей, поскольку теперь они слишком много знали о его делах. (Тем не менее он оплатил пышные похороны всех троих.)
Кел, естественно, понимал, что, сам того не желая, узнал много такого, о чем не следовало знать, и что ему предстоит узнать еще немало. Он попытался продумать свое дальнейшее поведение, воображая, будто играет с Касом, но ему не пришло в голову ничего нового. Надо просто держаться как можно незаметнее, подумал он.
После купания его вытерли, набрызгали духами, обули и одели в серо-голубой атласный фрак с серебряными застежками на рукавах и вороте. Дали бархатные штаны, мягкие, как шерстка мыши. Подстригли волосы и завили ресницы.
Когда он наконец смог взглянуть на себя в зеркало, занимавшее всю западную стену, то в унынии подумал, что, если покажется в Лабиринте в таком виде, его сначала изобьют и разденут догола «пауки», а потом схватят солдаты и повесят на столбе у ворот Талли.
– Прекрати шаркать ногами, – приказал Бенсимон, который все это время наблюдал за происходящим из угла, словно ястреб, собирающийся спикировать на кролика. – Подойди сюда.
Кел приблизился к советнику, а слуги бесшумно исчезли. Через несколько мгновений мальчик остался в зале наедине с Бенсимоном, а тот протянул руку, приподнял его голову и принялся бесцеремонно его разглядывать.
– Повтори мне, что ты будешь делать сегодня вечером.
– Изображать Кон… принца Конора. Сидеть за столом во время банкета. Говорить как можно меньше.
Бенсимон, видимо, удовлетворенный ответом, отпустил подбородок Кела.
– Король и королева, разумеется, знают, кто ты такой; об этом не волнуйся. Они привыкли играть роль.
Почему-то до сих пор мысль о необходимости общения с королем не приходила Келу в голову.
– Король будет разговаривать со мной как со своим сыном?
Бенсимон фыркнул.
– Я бы на твоем месте не слишком радовался, – сказал он. – Ты здесь никто.
Услышав это, Кел испытал облегчение. Если важные лица не будут обращать на него внимания, у него еще есть шанс дожить до утра.
Бенсимон повел Кела по лабиринту коридоров дворца. Они спустились по лестнице для слуг в какую-то небольшую, но со вкусом обставленную комнату со множеством книжных шкафов; в дальнем конце комнаты находилась высокая позолоченная дверь, а из-за двери доносилась музыка и смех.
У Кела дрогнуло сердце, и впервые ему захотелось задержаться во дворце. Книги. Единственными доступными ему книгами были потрепанные романы, которые приют получал в дар от благотворителей. Но, конечно, эти увлекательные истории о пиратах и фениксах, колдунах и моряках не принадлежали ему. Учебники, в которых говорилось о павших империях, о строительстве Золотых Дорог, сестры держали взаперти и раздавали только во время уроков. Однажды боцман в награду за выполненное поручение подарил Келу старую книжку с рассказами, но сестра Дженова конфисковала ее. По ее словам, моряки читали только два вида книг: истории об убийствах и порнографию.
А эти книги выглядели прекрасными, как закат над Тиндарисом. Кел чувствовал благоухание кожаных переплетов, аромат чернил и еще какой-то горький запах, напомнивший ему о бумажной фабрике.
Бенсимон наблюдал за ним прищурившись – так профессиональный игрок наблюдает за жертвой.
– Значит, ты умеешь читать. И тебе это нравится?
Келу не пришлось отвечать. На пороге комнаты появились два человека в окружении гвардейцев, и он был настолько ошеломлен, что забыл обо всем.
Первой мыслью Кела было то, что он еще никогда в жизни не видел таких красивых людей. Потом он подумал: может быть, это оттого, что они так тщательно причесаны и одеты, оттого, что их одежда дорогая и модная? Он никогда не видел вблизи шелка, атласа и золотой парчи и не знал, как они называются; это были просто богатые мягкие ткани, мерцавшие в свете факелов.
Короля он узнал сразу – неудивительно, ведь его портрет украшал монеты Кастеллана. На монетах он был изображен в профиль и смотрел направо – в сторону Сарта, государства-соперника, как говорили люди. Но только сейчас Кел увидел его массивную фигуру, грудь, похожую на бочку, руки борца. Келу захотелось попятиться при виде этого гиганта. У него были широко расставленные светлые глаза, в русых волосах и бороде виднелась ранняя седина.
У королевы были темные густые волосы, похожие на реку Страха ночью, и гладкая смуглая кожа. Она была высокой и стройной, и ее руки были унизаны кольцами. Среди драгоценных камней в ее перстнях не нашлось двух одинаковых. Ее шею и запястья украшали толстые золотые цепи, а волосы были убраны булавками с головками в виде золотых лилий. Кел вспомнил, что она была маракандской принцессой, а в этой стране считалось, что золото приносит удачу.
Королева устремила на Кела взгляд темных глаз, которые воспевали в тысячах поэм и баллад. Граждане Кастеллана гордились своей королевой; все знали, что она прекраснее королев Сарта или Хинда. Келу говорили, что королева Ганзы рядом с Лилибет из Кастеллана выглядит, словно утка, страдающая запором.
– Это и есть мальчик? – спросила она. У нее был глубокий голос, нежный, как шелк, и сладкий, как розовая вода.
– Верно, – произнес Бенсимон. Похоже, это было его любимое слово. – Вы готовы, ваши величества?
Королева кивнула. Король пожал плечами. А потом гвардейцы распахнули позолоченные двери, и Кела оглушила музыка.
Король медленно вышел из комнаты, королева последовала за ним. Никто из них и не подумал оглянуться.
Кел стоял как вкопанный.
Он почувствовал, как что-то коснулось его волос, – это Бенсимон надел ему на голову маленькую золотую корону. Руки Бенсимона на мгновение застыли над короной, и Кел подумал, что это похоже на благословение.
Старик неразборчиво проворчал что-то, потом подтолкнул Кела.
– Иди за ними, – приказал он, и Кел, спотыкаясь, сделал несколько шагов к золотым дверям, навстречу ослепительному свету.
Войдя, Кел прежде всего заметил две вещи. Во-первых, Бенсимон был прав: галерея оказалась заполнена аристократами. Кел в жизни не видел столько благородных в одном месте. Время от времени на улицах ему попадалась красивая карета, с грохотом катившая по булыжной мостовой, из открытого окна иногда мелькала небрежно выставленная рука в перчатке. Порой аристократ в бархатном костюме, увешанный драгоценностями, появлялся на борту парусника, где спорил с капитаном о продаже акций и о следующем плавании. Но такое зрелище было редкостью – все равно что увидеть саламандру. Келу и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день он окажется среди целой толпы этих существ.
Во-вторых, он обратил внимание на стены комнаты и понял, почему они были белыми. Они представляли собой нечто вроде чистого холста, ожидавшего кисти художника. Сейчас стены были украшены яркими фресками с изображением самых славных моментов из истории Кастеллана. Кел не понимал, как такое возможно. (Позднее он узнал, что это были вовсе не фрески, а полупрозрачные экраны.) «Смотрите, – казалось, говорили они, – как прекрасен наш город, как он велик».
Полы устилали толстые маракандские ковры, а занавеси у восточной стены были раздвинуты, и из-за них виднелась галерея с колоннами. Между колоннами были расставлены деревья в кадках, выкрашенные золотой краской, и среди золотых листьев поблескивали плоды и ягоды из цветного стекла. Над галереей располагались хоры, где играли музыканты, облаченные в цвета королевской семьи. В огромном камине пылал огонь, на котором можно было бы поджарить дюжину быков.
Обитатели Горы расступались перед королевской четой, улыбались и кланялись, пока супруги шествовали к столу. В тепидарии Бенсимон сказал Келу, чтобы тот держал голову высоко и не смотрел по сторонам, но Кел не смог удержаться.
Мужчины были одеты в придворные костюмы и высокие сапоги из тисненой кожи; женщины, казалось, парили над полом в облаках шелка и атласа, бантов и кружев. Их волосы были убраны в высокие прически и украшены всевозможными булавками и гребнями в виде золотых роз, серебряных лилий, позолоченных звездочек и медных мечей. Такую роскошь простые люди могли увидеть только на картинках из жизни высшего общества, которыми торговали на Мясном рынке; дочери и сыновья купцов покупали журналы, чтобы почерпнуть из них скандальные сведения о жизни представителей благородных Домов и воображать себя супругом или супругой одного из них.
Бенсимон шагал следом за Келом. Когда они приблизились к столу, толпа поредела. Стол выглядел почти так же, как и час назад, если не считать новых украшений. В позолоченных вазах стояли «букеты» из павлиньих перьев, раскрашенных золотом, а в центре стола, между блюдами, змеилась гирлянда из лилий, перевитая золотыми цепями. Приторный восковой аромат заполнял комнату.
Кел, словно во сне, позволил Бенсимону провести себя к одному из трех кресел с высокими спинками, которые стояли в центре. Королева села слева от Кела; справа сидела симпатичная девочка примерно его возраста в бледно-желтом платье, с тщательно завитыми светлыми волосами.
Кел в панике взглянул на Бенсимона: как они могли посадить его рядом с ровесницей? Взрослый не обратил бы на него внимания, но девочка со светлыми кудряшками уже уставилась на Кела, блестя глазами. Очевидно, она хорошо знала принца Конора.
Бенсимон посмотрел на Кела, приподняв бровь, потом отошел и занял свое место за креслом короля.
Девочка наклонилась к Келу и прошептала:
– Я слышала, что ты заболел. Думала, ты не придешь.
Кел уцепился за этот «спасательный трос».
– Король настоял, – тихо произнес он, надеясь на то, что принц называет отца именно так.
Кел помнил слова Бенсимона насчет талисмана. Магия могла в некотором роде «изменить» его внешность и голос, но не могла изменить его слов. Он старался тщательно подбирать выражения, вспоминая, как они с Касом во время игр изображали благородных авантюристов, как повторяли фразы, вычитанные в приключенческих романах.
– Мне не оставили выбора.
Девочка тряхнула кудрями.
– Ты действительно болен, – сказала она. – Раньше ты бы устроил скандал или хотя бы пошутил по этому поводу.
Кел постарался запомнить эту информацию. Итак, принц не стеснялся поднять шум, если его что-то не устраивало, и любил пошутить. Значит, у них было кое-что общее. Эти сведения могли пригодиться.
– Антонетта. – Женщина, сидевшая напротив, говорила вполголоса, не спуская глаз со светловолосой девочки. – Сядь же прямо.
Антонетта. Значит, так звали его соседку, а женщина, сидевшая напротив них, наверняка была ее матерью – очень красивой. У нее были вьющиеся светлые волосы и белая кожа; платье из шелка-сырца того же цвета, что и у дочери, едва прикрывало пышную грудь. В следующее мгновение она забыла об Антонетте и отвернулась к своему собеседнику, чернобородому мужчине с колючим взглядом.
– Кто этот человек? – прошептал Кел, обращаясь к Антонетте, сидевшей теперь очень прямо. – Тот, который заигрывает с твоей матерью?
Это были весьма дерзкие слова, но Антонетта улыбнулась – казалось, она нисколько не удивилась, услышав подобное замечание от Конора Аврелиана.
– Ты его не узнаешь? – недоверчиво спросила она. Одновременно она складывала салфетку на коленях, и Кел постарался имитировать ее движения. – Это же сенекс Петро д’Устини, один из послов Сарта. Рядом с ним сидит сена Анесса Тодерино.
Ну конечно. Кел мысленно упрекнул себя. Он должен был сразу догадаться: мужчина и женщина с оливковой кожей были облачены в темно-синее – цвет Сарта. В ухе у сенекса Петро поблескивал сапфир, а волосы сены, дамы с длинным носом патрицианки, были заплетены в многочисленные косы и уложены вокруг головы.
Чуть дальше сидел другой мальчик, похоже, одного возраста с Келом. У него была внешность уроженца Шэньчжоу, прямые черные волосы и лукавое выражение лица. Он подмигнул Келу, чем сразу расположил к себе «двойника», хотя тот знал, что взгляд предназначен не ему, а принцу Конору.
– Вижу, Джосс пытается привлечь твое внимание, – заметила Антонетта и скорчила рожу черноволосому мальчишке. Гримаса не была злой, скорее шутливой. – Наверное, ему ужасно скучно сидеть с Арталом Гремонтом.
Кел решил, что Антонетта имеет в виду могучего мужчину с толстой шеей, который восседал слева от Джосса. Его волосы были коротко острижены, как у солдата, а наруч гладиатора смотрелся неуместно на рукаве из дамасского шелка. Кел уже слышал это имя. Несмотря на то что Гремонт был аристократом, он развлекался, сражаясь на Арене с самыми известными гладиаторами Кастеллана. Все в городе – возможно, за исключением самого Гремонта, семья которого монополизировала торговлю чаем и кофе, – знали, что его «победы» подстроены.
– Леди Аллейн, – произнес сенекс д’Устини, обращаясь к матери Антонетты, – ваш наряд поистине чудесен. Если я не ошибаюсь, это сартская вышивка сонтозо у вас на манжетах? Вы просто ходячее подтверждение важности торговли шелками.
Леди Аллейн? Дом Аллейнов владел самой выгодной хартией – на импорт шелка. А это означало, что Антонетте, играющей в данный момент со своей вилкой, предстоит унаследовать огромные богатства. Келу стало немного не по себе.
– Шелк используется не только для нарядов, – вмешалась Антонетта. – Врачеватели-ашкары применяют его для изготовления повязок и хирургических нитей. Из них можно шить паруса, а в Шэнчьжоу на нем пишут, как мы на бумаге.
Сена Анесса хмыкнула.
– Очень мудрые слова, демуазель Антонетта…
– Слишком мудрые! – рявкнул Артал Гремонт. – Мужчины не любят умных девиц. Верно, Монфокон?
Монфоконом, очевидно, звали смуглого молодого придворного, сидевшего напротив «гладиатора». Он был разряжен в розовый бархатный костюм с серебряными галунами.
– Гремонт… – раздраженно отозвался он, но закончить предложение не успел – подали ужин.
И что это был за ужин! Его было не сравнить с водянистым вареным картофелем и обрезками мяса, которые Кел получал в приюте. Слуги расставляли на столе блюда с жареными каплунами и капустой, утками, начиненными черносливом с карри, пирожками с сыром и ароматными травами, зажаренной целиком рыбой с оливковым маслом и лимонами; появились и кушанья из кухни Сарта вроде политых розовой водой жареных поросят с лапшой.
«Можешь есть сколько угодно, только смотри не объедайся, чтобы тебя не стошнило» – так сказал Бенсимон.
И Кел принялся за дело. Ему и так почти все время хотелось есть, а сейчас он просто умирал с голоду – ведь содержимое его желудка очутилось на сапогах Джоливета. Он взялся за вилку и нож и попытался повторять за другими, но получалось слишком медленно. Тогда он взял руками кусок пирога с сыром и шалфеем и поймал на себе сердитый взгляд Бенсимона.
Кел заметил, что Антонетта ничего не ест и сердито смотрит в тарелку. Сверкающий украшениями Монфокон нагло подмигнул ей.
– Сочетание красоты и ума дает идеал, но, увы, Боги обычно наделяют человека чем-то одним. Однако мне кажется, что наша Антонетта является счастливым исключением из правил.
– Человек не может получить все, иначе Боги позавидуют смертным, – произнес какой-то мужчина с холодными глазами.
У него было узкое лицо и довольно светлая кожа, и он напомнил Келу кого-то с портретов государственных деятелей из школьных учебников истории.
– Разве не так произошло с империей Магна Каллатис? Они построили такие высокие башни, что приблизились к небу, они бросили вызов Богам своими достижениями и изобретениями, и за это их Империя была уничтожена.
– Это слишком мрачно, Роверж, – возразил некий пожилой человек с добрым лицом. Он был бледен, как все, кто проводит дни в помещении. – Вы же знаете, что империи имеют свойство рано или поздно распадаться. Огромную власть трудно удержать в руках. По крайней мере, так меня учили в школе много лет назад. – Он улыбнулся, глядя на Кела. – А вас не учили этому, принц?
Все повернулись к Келу и, благожелательно улыбаясь, уставились на него. Он едва не подавился пирогом. В ужасе он представил себе, что произойдет, когда они поймут, что перед ними самозванец. Набегут гвардейцы. Его выволокут из дворца и сбросят со стены, и он будет катиться вниз с горы до тех пор, пока не свалится в море, где его сожрут крокодилы.
– Но сьер Казалет, – заговорила Антонетта, – разве вы не самый богатый человек во всем Кастеллане? И разве богатство не равно власти?
Казалет. Кел знал прозвучавшее имя: эта семья получила в свое время хартию на занятия банковским делом, и золотые монеты в народе иногда называли «казалетами».
– Вот видите? – усмехнулся Артал Гремонт. – Слишком умна.
Кел изобразил ухмылку, но у него это не очень хорошо получилось, хотя, может быть, это было и к лучшему. Вместо энтузиазма его лицо выражало вежливое равнодушие. Потом он узнал, что принцу не подобает проявлять энтузиазм.
– Я, разумеется, еще учусь, сьер Казалет, – заговорил он. – Но мудрые люди говорят, что тот, кто желает получить все, обычно все теряет.
Уголок рта Бенсимона приподнялся, а на лице королевы промелькнуло выражение изумления, но она тут же овладела собой. Антонетта улыбнулась, и Кел обнаружил, что ему нравится эта улыбка.
Король никак не отреагировал на замечание своего так называемого сына, но посол Сарта, дама с багрово-красными волосами, усмехнулась.
– Как приятно видеть, что ваш сын много читает, Маркус.
– Благодарю вас, сена Анесса, – сказала королева.
Король ничего не ответил. Он смотрел на Кела поверх высокого серебряного кубка, и мальчику показалось, что монарший взгляд пронзает его насквозь.
– Это ты хорошо сказал, – прошептала Антонетта, повернувшись к Келу.
Ее глаза сверкали, отчего она стала еще привлекательнее. У Кела снова что-то сжалось внутри, но на этот раз незнакомое ощущение было вызвано не страхом.
– Возможно, ты не так уж болен, как хочешь показать.
– О нет! – воскликнул Кел. – Я очень, очень плохо себя чувствую. И в любой момент могу забыть все, что знаю.
Взрослые вернулись к своим разговорам. Кел не мог следить за ними – слишком много незнакомых имен, названий и понятий вроде «торговых соглашений» и «договоров». Но через некоторое время сенекс Петро с ничего не выражающей улыбкой повернулся к королю и произнес:
– Кстати, раз уж речь зашла о возмутительных требованиях, ваше величество, позвольте спросить, нет ли новостей о Короле Старьевщиков?
Кел едва сдержался, чтобы не разинуть рот от удивления. Он знал эту кличку, как и все в городе, но не ожидал услышать ее в кругу благородных людей. Вотчиной Короля Старьевщиков были темные переулки, куда не отваживались заглядывать Бдительные, игорные притоны и ночлежки Лабиринта.
Однажды Кел спросил у сестры Бонафилии, сколько лет Королю Старьевщиков. Она ответила, что он существовал всегда и что она сама впервые услышала о нем еще в детстве. И действительно, было что-то потустороннее, магическое в этом человеке, который расхаживал по улицам города во всем черном, в окружении армии карманников, готовых выполнять любые его приказы. Он не боялся ни Эскадрона стрел, ни городской стражи. Он вообще ничего не боялся.
– Это преступник, – бесстрастно произнес король. – Преступники всегда были и всегда будут.
– Но он называет себя королем, – настаивал Петро с той же улыбкой. – Вы не воспринимаете это как вызов?
Сена Анесса смотрела на него в тревоге. Кел подумал, что так бывает в классе во время урока, когда один из мальчишек стукнет другого и ждет, что сделает обиженный – даст сдачи или сделает вид, будто не обращает внимания. Сена Анесса волновалась точно так же, как волнуются приятели хулигана в подобных случаях. Нападение всегда рискованно.
Но король Маркус лишь улыбнулся.
– Он не представляет для нас опасности, – сказал он. – Дети тоже играют в «замки», но чем эта игра угрожает Маривенту? А теперь, может быть, мы вернемся к дискуссии по поводу Узкого Перевала?
На лице сены Анессы отразилось облегчение.
– Превосходная мысль, – произнесла она, и посыпались замечания насчет торговли и Великого Юго-Западного Пути.
С таким же успехом аристократы могли говорить на языке Сарта – Кел не понимал ни слова.
Антонетта постучала его по запястью тупой стороной ножа.
– Сейчас принесут десерт, – сказала она, давая знак Келу, чтобы он сложил ножи и вилки на тарелку. – Ты был прав. Ты все забыл.
Кел отнесся к новости о десерте равнодушно. Он уже объелся – точнее, ему так казалось, пока на столе не появились сливы и персики в розовой воде и меду, засахаренные лепестки цветов, бокалы ледяного кисло-сладкого шербета, чашки шоколада и сливок, заварной крем с гранатовыми зернышками, марципан, покрытый разноцветной глазурью.
Музыканты заиграли негромкую мелодию, а слуги внесли последнее блюдо – великолепный торт в виде феникса, обильно украшенный золотой и бронзовой краской. Каждое перышко было искусно прорисовано тонкой кистью. Когда слуги поставили торт на стол, он вспыхнул, и присутствующие ахнули от восторга.
Кел не понял, что такого замечательного в сжигании отличного торта, но знал, что от него ждут восхищения. Перед ним поставили золотую тарелку с куском «феникса». Это был бисквит в твердой блестящей глазури, похожей на панцирь насекомого.
Келу не хотелось есть этот торт. Он всегда считал Раскол трагедией не только потому, что мир лишился магии, но и потому, что в результате катастрофы за одну ночь исчезли все сказочные существа: фениксы и драконы, мантикоры и василиски. Но он все-таки отломил кусочек глазури и положил в рот.
Келу показалось, что глазурь взорвалась у него на языке. Он никогда не пробовал ничего подобного. Он почувствовал сладкий вкус тысячи яблок и незнакомых пряностей, смешанный с густым ароматом цветов. Ошеломленный сильными ощущениями, Кел прижал язык к нёбу. Ему хотелось закрыть глаза. Все вокруг казалось в одно и то же время расплывчатым и слишком четким. Он слышал биение своего сердца, голоса аристократов, которые болтали и смеялись, – этот звук походил на треск шелка, разрезаемого ножом. Он знал, что, несмотря на смех, они сражаются друг с другом, пытаются уколоть друг друга словами, бросают вызов или льстят друг другу на своем загадочном языке.
Из-под полуопущенных ресниц он наблюдал за королем, который смотрел на чудесный торт. Во взгляде его величества сквозили усталость и отвращение, и это поразило Кела. Нет, конечно же, монарх не может испытывать такие чувства по отношению к торту; наверняка он думает о чем-то своем.
Пир продолжался, а у Кела стали слипаться глаза; страх наконец отступил перед усталостью. Тогда мальчик незаметно взял со стола нож и положил его на колени. Чувствуя, что начинает засыпать, он сжимал лезвие в руке, и острая боль заставляла его очнуться.
Банкет закончился не сразу. Сначала удалилась группа гостей, потом еще несколько человек. Джосс Фальконет помахал Келу и ушел в одиночестве. Антонетта поцеловала «принца» в щеку, отчего его сердце затрепетало. Он почувствовал, что покраснел до корней волос, и взмолился о том, чтобы этого никто не заметил.
Музыка постепенно становилась тише и наконец смолкла. Павлиньи перья, тяжелые от покрывавшего их золота, клонились вниз, как головки увядших цветов. В камине мерцали вишнево-красные уголья. В комнате остались только король, королева и главный советник.
И Кел.
– Что ж, дорогой, мне кажется, все прошло не так уж плохо, – заметила королева. Она по-прежнему сидела за столом и тонкими длинными пальцами очищала от зеленой кожицы сладкий плод даландан. – Особенно если учесть, что люди из Сарта склонны уделять внимание мелким деталям.
Король не ответил. Он поднялся и посмотрел на Кела сверху вниз. Это было все равно что оказаться рядом с великаном.
– Мальчишка на удивление грамотно выражается, – сказал он. У него был очень низкий, хриплый голос. – Я думал, он ничего не знает, если не считать сведений, почерпнутых на улицах.
– Мальчик живет в одном из приютов вашего величества, – объяснил Бенсимон. – У монахинь есть книги, они дают детям образование. Все благодаря щедрости вашего величества.
– Он ел так, словно голодал неделю, – процедила королева, отделяя коралловую мякоть даландана от белой сердцевины. Ее голос был одновременно жестким, как наждачная бумага, и сладким, как мед. – Это выглядело неприлично.
– Но он осознал свою ошибку, – напомнил Бенсимон. – Это самое главное. И выдержал беседу с Антонеттой Аллейн. Они с Конором близкие друзья. Если она не заметила ничего подозрительного, то кто заметит?
Кел откашлялся. Было странно слышать, как его обсуждают, словно он не с ними в комнате.
– Я бы хотел уже уйти.
Королева подняла голову. Король и Бенсимон молча разглядывали Кела. Он представил себе, как поднимается на ноги, протягивает руку и говорит: «Спасибо, но я ухожу». Может, любезно поклониться? Когда-нибудь это превратится в историю, которую он будет рассказывать друзьям, – о вечере, проведенном в обществе власть имущих. О том, что их взгляды могут быть ласковыми и мягкими, как бархат, а в следующую секунду – жесткими и острыми, как стальной клинок.
Но Кел прекрасно знал, что этого не будет. Эту историю он никогда не сможет рассказать другим.
– Уйти? – повторила королева. – Уйти обратно в свой грязный приют, ты это имеешь в виду? Вот какова твоя благодарность? – Она облизала палец, окрашенный алым соком. – Бенсимон. Вы сказали, что он будет благодарен нам.
– Он пока не знает об истинной цели его пребывания здесь, – объяснил Бенсимон. – Если вы найдете его подходящим кандидатом, я все ему объясню. После этого он будет безгранично благодарен вам.
Королева нахмурилась.
– Я не думаю…
– Я считаю, что он подходит, – произнес король. – Если Конор согласен. – Он щелкнул пальцами. – Объясните ему, Майеш. Я буду в Звездной башне. Сегодня ясная ночь.
С этими словами он развернулся на каблуках и вышел. Королева, гневно сверкнув темными глазами, поднялась и направилась к двери. Отряд гвардейцев следовал за ней по пятам. На Кела она даже не взглянула.
И снова Кел остался в огромном зале вдвоем с королевским советником. Только теперь длинный стол был заставлен посудой и остатками блюд. Музыканты ушли, огонь в камине погас.
Кел под столом сжимал и разжимал кулак. Ладонь была липкой от крови. Он посмотрел на Бенсимона.
– Вы сказали… что после этого я вернусь в приют.
– Я не знал, останется король доволен тобой или нет, – ответил Бенсимон. – По-видимому, он остался доволен. Поднимайся. Мы еще не закончили.
Кел ненавидел, когда взрослые говорили «мы», на самом деле подразумевая «я». Он снова хмурился, спеша за Бенсимоном по извилистым коридорам дворца. Большую часть факелов погасили, в полумраке он не мог разглядеть мебель и споткнулся, когда они поднимались по гигантской винтовой лестнице, похожей на внутренность морской раковины.
После того как они описали несколько кругов по лестнице, Бенсимон повел его по какому-то коридору со стенами, облицованными мрамором, и они вошли в великолепно обставленную, хорошо освещенную комнату, отделанную в бежевых и голубых тонах.
В углу стояла кровать с бархатным пологом, а рядом Кел, к своему изумлению, увидел кровать поменьше. Может быть, здесь спят родители и ребенок? Но он не заметил никаких признаков того, что в комнате живут дети. Спальня была обставлена мебелью из полированного красного дерева с инкрустацией из слоновой кости. Картины на стенах изображали Лотана, Отца Богов, и троих его сыновей – Аскалона, Анибала и Айгона. Богов войны, смерти и моря. Железная винтовая лестница вела к круглому отверстию в потолке.
На столе неподалеку от входа в комнату было разложено всевозможное оружие. Кел ничего не знал об оружии и не мог бы назвать большинство этих предметов, однако предположил, что среди них есть кинжалы и короткие мечи. Рукояти мечей были сделаны из слоновой кости и нефрита, покрыты тонкой резьбой и инкрустированы разноцветными драгоценными камнями.
В коридоре раздался какой-то шум. Кел обернулся и увидел группу гвардейцев в алых, как пламя, мундирах. Какой-то мальчик вышел из-за их спин, переступил порог и плотно закрыл за собой дверь.
Бенсимон выпрямился; Кел заметил, что советник ничуть не удивился.
– Принц Конор.
У Кела упало сердце. Это был тот самый мальчик, которого он изображал на пиру. И который, как ему стало совершенно ясно, вовсе не был болен. До Кела наконец дошло: все это было испытанием и сейчас наступает последняя часть этого испытания.
Наследный принц был одет в серо-голубой костюм, как и сам Кел. На нем не было короны, но при взгляде на него сразу становилось понятно, что перед тобой особа королевской крови. Он был высоким для своего возраста и тонкими, аристократическими чертами лица напоминал мать. В глазах у него плясали насмешливые искорки, и в выражении лица проглядывало нечто такое, отчего Келу захотелось улыбнуться ему. И это встревожило. Кел понимал, что должен испугаться мальчика – ведь он был сыном короля, – и он действительно испугался. Но, несмотря на страх, его тянуло к принцу.
Конор был ровесником Кела, но вел себя как взрослый. Он пружинистой походкой пересек комнату и заговорил:
– И как тебе это? Быть на моем месте?
Кел почувствовал неожиданную боль где-то в области сердца. «Я хочу быть похожим на него, – подумал Кел. – Я хочу идти по жизни с таким видом, словно мир обязан измениться, чтобы исполнить мои мечты и желания. Я хочу смотреть на звезды так, как будто могу дотянуться до них и достать их с неба, чтобы они стали моими игрушками».
Это было незнакомое ощущение. Он никогда прежде не задумывался о подобных вещах – как он мог желать их?
Кел только кивнул вместо ответа на вопрос принца, давая понять, что все прошло хорошо. Конор наклонил голову набок, словно любопытная малиновка. Потом шагнул к Келу, без всякого смущения взял его руку и перевернул ладонью вверх.
У Конора вырвался удивленный возглас. Ладонь Кела была покрыта множеством порезов.
– Я сделал это для того, чтобы не заснуть, – объяснил Кел.
Он смотрел на руку принца. Кожа на тыльной стороне кисти была светлее, чем у Кела, который постоянно находился на солнце, а ладонь была гладкой – ни шрамов, ни мозолей.
– Да, я видел, – ответил Конор. – Я наблюдал за тобой. Из-за ширмы.
Он выпустил руку Кела.
– Я считаю это доказательством впечатляющей силы воли, – заметил Бенсимон. – И способности выдерживать боль.
Взгляд серых глаз Конора был твердым и ясным. «Цвет глаз другой», – сказал Бенсимон.
– Оставьте нас, Майеш, – произнес принц. – Я хочу поговорить с Келом наедине.
Кел думал, что советник начнет возражать, но Майеш Бенсимон, как ему показалось, прятал улыбку.
– Как вам будет угодно, – ответил старик, развернулся, шурша серым плащом, и вышел из комнаты.
Келу не хотелось, чтобы он уходил. Для него Бенсимон был, можно сказать, единственным знакомым человеком во дворце. Кел провел вечер, изображая принца Конора, но принц оставался незнакомцем.
Он смотрел на Конора, который подошел к столу, взял один кинжал, потом другой. Неужели это все, в страхе думал сирота. Путешествие, странный пир – и вот теперь наследный принц просто заколет его кинжалом.
– Ты любишь оружие? – спросил Конор. – Я подарю тебе кинжал, если хочешь.
Несмотря на охвативший его страх, Кел почему-то обрадовался, когда понял, что угадал название оружия. Тем не менее тревога не оставляла его.
– А что мне с ним делать? – подозрительно спросил он.
Конор слегка улыбнулся.
– Я не знаю, что тебе нравится, понимаешь ли, – ответил он. – Пытаюсь придумать, как уговорить тебя остаться.
– Остаться? Здесь? Во дворце?
Конор присел на край маленькой кровати.
– Мой отец был воспитан при дворе короля Малгаси, – сказал он. – У них есть традиция. Когда принцу исполняется десять лет, он получает… гм, телохранителя. Киралар – так его называют. Ловец Мечей. Его задача – в нужных случаях изображать принца, чтобы… чтобы защитить его от опасности. Он учится ходить и говорить как принц, одевается, как он. Благодаря кое-каким средствам он становится похожим на принца.
– Кое-каким средствам? – повторил Кел.
– Талисманы, амулеты. Капли, изменяющие цвет глаз. – Он вздохнул. – Звучит не очень заманчиво, но я решил быть с тобой честным. Обманывать нет смысла. Рано или поздно ты все узнаешь.
– И вы хотите, – медленно произнес Кел, – чтобы я стал вашим Ловцом Мечей?
Конор кивнул.
– Мой отец мог бы приказать тебе, но я не хочу никого принуждать. Мне нужно, чтобы мой будущий двойник хотел им стать. И я не желаю отрывать человека от семьи, родителей. Поэтому… ты ведь из приюта для сирот?
Кел кивнул. Он был слишком ошарашен, чтобы говорить.
Конор, казалось, немного успокоился.
– Это хорошо. По крайней мере, Джоливет мне не солгал. – Он взглянул Келу в лицо. – Ну, что ты об этом думаешь?
– Я думаю, – начал Кел, – что это опасно и, скорее всего, очень трудно. И еще я думаю, что найти мальчика, который хотел бы занять эту должность, тоже будет очень трудно.
Конор поморщился, словно от боли, и тяжело вздохнул.
– Как скажешь.
Он выглядел унылым, подавленным, и Кел почувствовал себя как в причудливом сне. Он не знал, чего ожидать от встречи с наследным принцем Кастеллана, но определенно не предполагал, что увидит его подавленным.
– Все же вы можете попытаться уговорить меня, – произнес он. – Скажите, что в этом хорошего?
Конор поднял голову, и его глаза блеснули.
– Правда? – Он расправил плечи. – Что же, во‑первых, ты будешь жить во дворце. У тебя будет все, что ты пожелаешь… почти. В пределах разумного. Но что касается одежды, книг – все что угодно. Если увидишь что-то в витрине, я куплю тебе это. Если, конечно, ты не закажешь нефритового слона в натуральную величину.
– Да, это действительно было бы непрактично, – мрачно сказал Кел, стараясь не улыбаться.
– Мы будем вместе учиться, – продолжал Конор. – Джоливет – довольно неприятный тип, но он лучший учитель фехтования во всем королевстве. Ты научишься искусно владеть мечом. Мои преподаватели учат меня всему, что следует знать; они научат и тебя тоже. Ты будешь говорить на дюжине языков, узнаешь историю всего Данмора, узнаешь, как звезды двигаются по небу, узнаешь все Великие Уравнения.
Кел неожиданно для самого себя заинтересовался. У него в груди как будто вспыхнул крошечный огонек – маленький, но яркий, как далекий сигнальный костер. И это испугало его. Он не ожидал, что предложение принца покажется ему соблазнительным.
– Ты никогда больше не будешь голодать, – негромко произнес Конор. – И никогда не останешься в одиночестве. Ты будешь спать здесь, рядом со мной, мы всегда будем вместе. У тебя будет необычайная, исключительная судьба.
Кел прислонился к столу. Исключительная. Он слышал это слово – в основном на уроках.
Конор подался вперед и возбужденно продолжал:
– Ты познакомишься с королями множества стран, с потомками знаменитых героев. Ты увидишь, как танцуют самые искусные танцоры, услышишь лучших музыкантов. Ты увидишь вещи, недоступные большинству людей. Будешь путешествовать и объездишь весь мир.
Кел подумал о «Белой скале», стоявшей на причале у подножия приюта; на этом корабле они с Касом совершали свои воображаемые путешествия по далеким океанам. Он вспомнил стеклянные шарики, которыми они придавливали карту в бесконечной игре «куда ты хочешь попасть». Они оба знали, что никогда не увидят эти далекие страны.
– Объезжу весь мир, – повторил он. – С… вами?
Конор энергично кивнул.
– Большую часть времени тебе не нужно будет изображать меня. Ты получишь новую личность, новое имя. Тебя будут считать одним из аристократов. А когда я стану королем, твоя работа в качестве Ловца Мечей закончится. Ты сможешь, например, занять пост Джоливета и командовать лучшими солдатами Кастеллана. Эскадроном стрел. Разбогатеешь и в один прекрасный день уйдешь на покой с почестями.
Почести Кела не слишком интересовали – в отличие от богатства.
– Но, может быть, ты хотел заняться в жизни чем-то другим? Стать купцом или цеховым мастером? – неуверенно спросил Конор.
Он выглядел усталым. Кел не думал, что дети богатых родителей могут так выглядеть.
– Я не буду удерживать тебя здесь против воли. Я сказал об этом отцу.
«Я сказал об этом отцу». Он имел в виду короля, и это было странно слышать, но еще сильнее удивился Кел, когда случайно взглянул на сцепленные руки Конора и заметил, что они дрожат. И Кел потрясенно подумал, что действительно нужен принцу. До этого дня он никогда никому не был нужен. Кас был его другом, но Кас в нем не нуждался, точно так же, как и сестра Бонафилия, и остальные. Дети нужны родителям, но у него родителей не было. Он не знал, что это значит, когда ты кому-то нужен. Оказывается, ты испытываешь потребность защитить этого человека. К собственному удивлению, он почувствовал, что хочет защитить этого мальчика, принца Кастеллана. Хочет стать между ним и лесом копий. Хочет уничтожить любого, кто желает зла Конору Аврелиану.
Впервые с того момента, как Кел переступил порог Дворца, ему захотелось что-то сделать. Ну, если не считать желания сбежать и поесть.
«Но, может быть, ты хотел заняться в жизни чем-то другим? Стать купцом или цеховым мастером?» Кел знал, что, когда ему исполнится шестнадцать лет, его вышвырнут из приюта в огромный чужой мир. Приют существовал для того, чтобы помогать детям, и только детям. Он, Кел, окажется на улицах Кастеллана без гроша в кармане, не имея практически никакого образования, не имея профессии, никому не нужный. Даже матросы учились своему делу с раннего детства. Если ему повезет, он сможет найти работу фонарщика или юнги, но будет всю жизнь прозябать в нищете. Или станет преступником, будет обчищать карманы, или сделается «пауком» – лучшее, на что он смел надеяться, – и кончит жизнь на виселице в Талли.
Кел сделал глубокий вдох.
– Исключительная судьба, вы сказали?
И губы Конора медленно расплылись в улыбке.