Лошадь. Биография нашего благородного спутника - читать онлайн

1 Наблюдая за дикими конями

Примерно 35 000 лет назад,[6] когда большая часть Европы была скована ледяным покровом, медленно пульсировавшим словно в такт ледяному сердцу, неизвестному художнику попал в руки кусок кости мамонта. Возможно, этот кусок просто валялся на земле. Может быть, в дар художнику его принесла ватага охотников.

Этот неведомый нам искусник обладал феноменальным дарованием. С великой точностью орудуя остро заточенными каменными резцами, он начал вырезать свой шедевр. Появилась великолепная изогнутая шея жеребца, поражающая необычайным соединением мускульной силы и простой природной грации (см. рис. 1).

Рис. 1. Лошадь из Фогельхерда, считающаяся древнейшим изображением этого животного

© Villy Yovcheva / shutterstock.com

Этот конь, ставший самым ранним образцом архетипа, широко распространившегося с тех пор, воплощает в себе саму сущность величия. Он является высшим примером платоновской формы, «абстрактным изображением изящной сущности лошади как таковой», пользуясь словами Йена Тэттерсолла,[7] или, еще проще, конской rasa,[8] если обратиться к санскриту. Изгиб головы и шеи плавно перетекает в линию холки и спины, образуя элегантную, похожую на латинское S кривую, заканчивающуюся ниже крупа. Чуть склоненная голова придает животному облик, полный силы и глубокого созерцания.

Когда мы видим этого коня, мы влюбляемся в него. И узнаем его: скульптура эта могла бы выйти из-под резца художника только вчера. Через разделяющий нас разрыв в 35 тысячелетий мы едва ли не слышим, как он фыркает и задирает голову, рекомендуя прочим жеребцам держаться подальше. Это чудо длиной в 5 и высотой в 2,5 сантиметра, которое его современный куратор Харальд Флосс, сотрудник университета немецкого города Тюбингена, называет «эстетически совершенным»,[9] известно под названием «лошадь из Фогельхерда», пещеры на юге Германии, где была найдена эта фигурка.

Она свидетельствует о том, что эмоциональная связь между человеком и лошадью завязалась давным-давно – за десятки тысячелетий до начала человеческой цивилизации, задолго до того, как мы начали держать лошадей в конюшнях и использовать их в качестве инструмента на наших полях. Мы не знаем, кто создал этот tour de force,[10] однако убеждены, что резчик по кости провел много времени, наблюдая за дикими конями,[11] изучая их общественные взаимоотношения и язык тела. Он вырезал эту фигурку уверенной и твердой рукой.

Нам также известно, что этот художник входил в первую группу полностью современных людей, поселившихся в Европе. Эти люди, принадлежавшие к ориньякской культуре, кроме лошадей, почитали еще многих животных. Их искусство великолепно – однако за искусством скрывается нечто большее: массив ценных научных свидетельств, предоставляющих нам бесценную информацию в том числе о животных, вместе с людьми населявших речные долины, болота и топи, а также равнины Европы ледникового периода. Наука рассказывает нам о едва ли не бесконечной последовательности расписанных древним человеком пещер, о не поддающемся подсчету количестве барельефов, рисунков и набросков и множестве резных изображений – всегда и зачастую во всех подробностях показывающих неведомых нам животных, таких, к примеру, как шерстистый носорог, живший в Европе в эпоху плейстоцена.

Некоторые из этих творений наделены потрясающим совершенством, однако менее безупречные изображения не представляют особой редкости. Как это ни удивительно, они присутствуют повсеместно. Археологи обнаружили подобного рода рисунки по всей Европе: на западе Испании, в Италии, во Франции и на всем пути на восток, в Россию. Современный поклонник искусства плейстоцена может посвятить целое лето изучению его произведений и тем не менее ознакомиться только с малой частью. Однако при всей распространенности древних произведений изумляет сам факт их существования: искусство ориньяка возникает в археологической летописи Европы как бы внезапно… словно бы какой-то гений взмахнул рукой и люди получили творческий дар. Оно не имеет никаких очевидных предшественников, никаких древних образцов, которые могли бы засвидетельствовать нам ход овладения мастерством. Конечно же археологи скажут нам, что это не так. Скажут, что какой-то период предварительного обучения обязательно существовал, что он должен был оставить нам свидетельства технического роста, однако до сих пор доказательств существования этого этапа практически не обнаружено.

Это явление настолько удивительно, что некоторые ученые даже предполагали, что мозг у Homo sapiens, сформировавшийся больше чем за сотню тысяч лет до этого, мог претерпеть в эту эпоху внезапный неврологический скачок – какой-то сдвиг в человеческой психике мог наделить нас творческим импульсом. Теория эта больше не в моде, но очевидно, что произошло неизвестное нам необычайное событие. В противном случае наука не может объяснить появление нашего небольшого талисмана из-под рук резчика.

Лошадь из Фогельхерда, изображенная в миг предельной надменности, является чем-то большим, чем простой символ, – это конь живой, запечатленный в конкретный момент времени. Он вот-вот ударит передним копытом или, быть может, поднимется на кобылу. Это современный конь фризской породы (см. илл. 2 на вклейке), беспокойно расхаживающий по пастбищу, или американский мустанг,[12] готовый замереть на каком-нибудь красном утесе, или искусная в выездке лошадь, собирающаяся исполнить идеальное piaffe,[13] любимое многими классическое движение, демонстрирующее сдерживаемую энергию коня и плавное изящество его движений.

Однако из всех этих соображений вытекает вопрос: почему? Почему древний художник с таким вниманием отнесся к лошади? Что представляла собой эта миниатюрная скульптурка? Религиозный символ? Торговую валюту? Или передавала энергию жеребца своему обладателю? Или, быть может, вообще не имела никакого значения и была лишь игрушкой, вырезанной долгим зимним вечером, чтобы потешить детей?

Однако, каково бы ни было ее предназначение, этого коня не возвели на пьедестал, чтобы поклоняться ему. Фигуркой пользовались. Много пользовались. На спине лошади вырезаны тонкие линии, существенно поистершиеся от многократных прикосновений человеческих рук.[14]

Возможно, мы никогда не получим ответы на многие из наших вопросов, однако можно не сомневаться в одном. Мы разделяем с древним художником мощную эмоциональную реакцию: лошади очаровывают нас не меньше, чем людей, живших 35 000 лет назад. Даже сегодня, пребывая в изоляции от мира природы, мы стремимся вступить в контакт с лошадью. Спросите любого конного полисмена.

Несмотря на тайну, которая окутывает эту древнюю фигурку, ее окружает большая компания. В течение всех последующих 20 000 лет до тех пор, пока лед наконец не растаял и Европа не вступила в нынешнюю теплую фазу своей истории, художники создавали изображения лошадей, используя тот материал, который предпочитали, – слоновую (мамонтовую) кость, рога, дерево, камень, краску.

Кони – это звезды искусства ледникового периода. В самом деле, именно лошадей чаще всего изображали художники в тот долгий, длившийся 20 000 лет период, предшествовавший изобретению сельского хозяйства и того, что мы сейчас называем цивилизацией.[15] На территории нынешней Франции, в Абри-дю-Кап-Блан, на стоянке древних людей под каменным навесом, служившим жилищем 15 тысячелетий назад, в каменную стенку, задник, на фоне которого происходила повседневная жизнь, были врезаны фигуры коней почти в натуральную величину. Когда я побывала там, каменное изображение напомнило мне кухонное искусство – такое, над которым размышляешь, помешивая суп, – однако лошади из Кап-Блан столь же живы в своем движении, как если бы их писал Леонардо да Винчи. Когда их озаряет свет, они оживают и стремятся выскочить из камня.

В пещерах северного побережья Испании, отделенного от Кап-Блан сотнями километров, с чувством нарисованные пони резвятся в счастливом самозабвении. В тысячах километрах к востоку, в Уральских горах, нарисованные красной охрой кони украшают собой стены Каповой пещеры. На стенах пещеры Шове,[16] на юге Франции, нарисованные кони стоят тесными группами, наблюдая за окружающими их животными, в том числе за притаившимися неподалеку львами. Некоторые из лошадей Шове пасутся, остальные стоят на страже. В другом месте пещеры застенчивый конек выглядывает из-за скалы. Чего он боится? Охотящихся львов? Или могучего жеребца?

Похоже, что художники ледникового периода знали о лошадях всё. До появления на исторической арене Леонардо, глубоко изучившего их анатомию, ни один художник не мог сравниться с этими виртуозами плейстоцена в изображении животных, которых действительно можно назвать лошадьми. Мне кажется, эти первые по времени и совершенные мастера также являлись первыми исследователями поведения животных. Они должны были отводить наблюдениям часы, дни, месяцы и годы. Они понимали выражения «лиц» лошадей, знали, как раздуваются их ноздри, когда кони испуганы, как выдают внутреннее состояние животных их уши, знали, отчего они иногда держатся вместе небольшими группами, а отчего с угрюмым видом расходятся поодиночке. Произведения их говорят нам о том, что задолго до того, как были изобретены удила и уздечка, мы, люди, Homo sapiens, восхищались дикими лошадьми, наблюдая за ними.

К сожалению, в современном мире это искусство предано забвению. Даже если нам нравится смотреть на бегущую лошадь, мало кто будет сидеть и вглядываться в самую суть. Как следствие, мы страдаем от нехватки данных. Мы видим, что делает конь, однако не всегда понимаем, почему он это делает. Нам слишком мало известно о том, как на самом деле ведут себя лошади, когда мы не видим их. Мы видим своих коней стоящими в денниках и на пастбищах и ошибочно полагаем, что видим самую сущность лошади. Это всегда казалось мне странным.

Этологи изучают поведение львов на лоне природы, а также поведение птиц, обезьян, китов и слонов. Их исследования обогатили наше понимание того, что значит быть частью живой вселенной, так что теперь мы осознаем, что все вокруг укладывается в тонко сплетенную паутину, которая выступает основой нашего собственного благоденствия. Возможно, мы превосходим всех остальных животных в вопросах построения информационного общества, однако в своих областях они обладают талантами, далеко превосходящими наши.

К этой революции в понимании естественного поведения животных в 1960-х годах привлекли внимание публики работы таких авторов, как нобелевский лауреат Конрад Лоренц, написавший бестселлеры «Кольцо царя Соломона» и «Агрессия». Особой известности Лоренц добился тем, что научно установил значимость привязанности в жизни животных. Он подчеркнул, что лабораторные исследования не позволяют выяснить подлинную природу различных видов живых существ. Чтобы понять ее, по его словам, животных следует наблюдать в контексте естественной жизни.

Книги Лоренца вызвали общемировой переворот в восприятии дикой природы. Молодые ученые из разных частей света занялись наблюдением за различными животными в природных условиях. Такими исследованиями, например, более сорока лет занималась Джейн Гудолл, вместе со своими сотрудниками изучавшая шимпанзе в Танзанийском национальном парке Гомбе-Стрим. Еще в самом начале своей работы Гудолл потрясла – и это еще мягко сказано – научный мир сообщением о том, что приматы изготовляют орудия и пользуются ими. И это притом, что прежде статус единственного изготовителя орудий на планете Земля был накрепко закреплен за людьми. Примерно в то же самое время, в 1960-х годах, Роджер Пейн и Скотт Маквей изучали поведение горбатых китов и обнаружили, что те общаются между собой посредством пения, которое Пейн назвал «реками» звука. Как и в случае с шимпанзе, статус людей как единственного вида, обладающего сложной коммуникационной системой, ранее никем не подвергался сомнению. Вороны являются мастерами в части творческого разрешения проблем. Осьминоги щупальцами открывают сосуды, сооружают из камней сложные укрытия, даже таскают с собой пустые раковины, на тот случай, если им вдруг потребуется укрытие. Слоны общими усилиями помогают членам семьи. Летучие мыши пользуются эхолокацией. Пчелы обладают коллективным разумом.

Но что можно сказать о лошадях? Какими особыми способностями они обладают? Много ли современной этологии удалось узнать о поведении лошадей в природных условиях? Выходит, что немного. Почему же? Если наше восхищение лошадьми уходит своими корнями по меньшей мере на 35 тысячелетий в глубь веков, на что указывают все свидетельства, почему кони оказались за рамками этой научной реформации? Специалисты по лошадям нашли наилучший способ обучения выставочных лошадей, наилучший способ кормления скаковых коней, наилучший способ лечения хромоты. Однако естественное поведение лошадей редко привлекало внимание ученых. Только горстка этологов методично изучала поведение диких лошадей, и среди произведенных исследований было очень мало долгосрочных, подобных исследованию Джейн Гудолл.

Однако положение начинает меняться.

Однажды июльским вечером мы с Джейсоном Рэнсомом разговаривали на эту тему в городке Коди, Вайоминг, служащем воротами в Йеллоустонский национальный парк. Городок был основан Буффало Биллом[17] и участниками его шоу более сотни лет назад. С прослеживающим повадки лошадиного племени этологом Рэнсомом я познакомилась в Вене на международной конференции, где собрались ученые, изучающие в разных уголках планеты диких представителей семейства лошадиных – лошадей, зебр, онагров и диких ослов. Рэнсом пригласил меня приехать и познакомиться с некоторыми объектами его исследований – несколькими популяциями диких лошадей, обитающими в Монтане и Вайоминге. Он изучал их поведение в течение пяти лет и обнаружил в нем некоторые особенности, опровергающие прежние мифы о том, как лошади заключают союзы и взаимодействуют друг с другом.

Мы встретились в Вайоминге и провели несколько дней, наблюдая за подопечными Рэнсома и за людьми, приехавшими с разных концов света для того, чтобы полюбоваться дикими конями. Подобно нашим далеким предкам, жившим в ледниковом периоде, эти люди часами наслаждались происходящим. Небольшими группами они переговаривались между собой, обсуждая лошадей и их поступки. Некоторые даже переселялись в палатки, чтобы иметь возможность наблюдать за животными все двадцать четыре часа в сутки. Это занятие было для них развлечением, и я вполне могла представить себе аналогичную сцену десятки тысячелетий назад: люди расслабляются на летнем солнышке и рассуждают о том, что кони намереваются предпринять.

Тем памятным июльским вечером, посвятив весь день наблюдению за дикими конями, мы с Рэнсомом листали одну из книг по искусству ледникового периода, которые я привезла с собой. Разглядывая репродукции изображений резвых пони со стен многочисленных пещер во Франции и Испании, мы говорили о том, как сложные системы поведения, отображенные в этих доисторических наскальных рисунках, совпадают с системами, увиденными нами в реальной жизни несколько часов назад.

Мы обсуждали ту власть, которую кони имели над умом древнего человека, и пытались сопоставить ее с властью этих животных над умом человека современного. Кони и люди, как поняли мы в итоге, имеют много общего: планетарные потрясения, смены растительных сообществ, поднятия горных систем и изменения океанических течений десятки миллионов лет определяли ход нашего развития. Это общее эволюционное наследие влечет нас к коням рудиментарным, изначальным, даже атавистическим образом. Вспомним интригующую историю гениальной девочки с аутизмом по имени Надя,[18] которая в возрасте трех лет внезапно и без всякого внешнего повода, без всякого обучения начала рисовать удивительных галопирующих коней, коней с развевающимися гривами и хвостами, коней, изображенных по памяти, но в совершенстве, в высшем соответствии пропорциям. Надя могла бы начать рисовать и других животных,[19] однако внимание ее привлекли именно кони. Наверное, как решили мы с Рэнсомом, восхищение лошадьми каким-то образом закодировано в наших генах. Когда мы видим лошадей, несущихся по просторной равнине, мы невольно представляем себя на их месте. Даже тогда, когда люди изолированы от природы и проводят большую часть жизни в каменных городах XXI века, образ лошади по-прежнему пробуждает нечто существенное, находящееся внутри нас, подобное тому, что пробуждал в душе резчика, создавшего лошадь из Фогельхерда.

Мы, люди современного мира, как правило, мало знаем о жизни лошадей, – заметил Рэнсом, – однако до сих пор способны, посмотрев на изображение лошади, влюбиться в него. Почему так? Что именно соединяет нас?»

То, что наша влюбленность в лошадей уходит в прошлое на несколько десятков тысячелетий, говорит, по нашему с Рэнсомом мнению, о многом. Тем не менее мы, современные люди, в некоторых важных вопросах не понимаем коней. После Уиспера и Грея у меня было много лошадей, и я более чем достаточно времени провела в седле. Мне казалось, что я уже многое знаю об их образе жизни. Однако под руководством Рэнсома я поняла, что не знаю о них практически ничего, кроме их поведения в конюшне или на выгуле.

Наблюдая за дикими лошадьми (рожденными вне контакта с человеком в противоположность одомашненным лошадям), я узнала, что кони – чрезвычайно сложные животные, способные на всевозможные неожиданные реакции. Еще я узнала, что процесс наблюдения становится намного более интересным, когда ты знаешь историю жизни тех животных, за которыми наблюдаешь. Ты узнаешь, что лошади часто устанавливают себе программу действий, которую понимаешь далеко не сразу. Тут ситуация становится интригующей, так как каждый конь обладает личностными качествами. Как я могла убедиться на примере Уиспера и Грея, один конь может смелым поступком решить проблему, в то время как другой предпочитает придерживаться более пассивного образа действий. Однако это не означает, что пассивный подход в меньшей степени направлен к цели.

Лошади отличаются от многих других унгулят – копытных млекопитающих, – обитающих по всему миру буквально везде от саванн и лугов до лесов и скалистых гор. Копытные живут повсюду. Коровы, козы и овцы, бизоны, олени и лоси – копытные животные. Однако в отличие от многих унгулят, ищущих безопасности в численности и бродящих по равнине большими группами, кони, как и слоны, придерживаются семейных коллективов. Связи в коллективах у коней могут быть прочными, но в то же время они неустойчивы. Как это бывает и у людей, дружба начинается и заканчивается, жеребята вырастают и отправляются в самостоятельную жизнь, взаимоотношения между самцом и самкой иногда прекращаются, а иногда нет.

Эти тесные связи играют существенную роль в психике лошади. Не имея возможности образовать их, лошадь превращается в совершенно другое животное. Общественное окружение коня составляет его raison d’être,[20] основание его бытия и причину, заставляющую его совершать те или иные поступки. В конце концов, в мире природы, в том естественном окружении, в котором эволюционировали лошади, конь-одиночка, как правило, выжить не может. Тем не менее, вопреки общепринятому мнению, наука обнаружила, что лошади не являются «стадными» животными. Они не ищут безопасности в большом стаде. Кони круглый год живут небольшими группами, называемыми табунами. Членство в подобном табуне, который может состоять всего из трех лошадей или из десяти и около того, столь же быстротечно, как личные связи, однако табун как таковой образуется вокруг ядра из близких подруг-кобылиц и их юных отпрысков.

Подобно людям, лошади в табуне склонны ко всякого рода склокам. И, как и люди, члены одной группы жить не могут без приятельских и родственных связей. Эти связи имеют для них большое значение. Вопреки тому, что показывают голливудские фильмы, лошади, в отличие от крупного рогатого скота или бизонов, редко ударяются в паническое бегство. Если нечто испугало несколько табунов, пасущихся в одном месте, скорее всего, каждый из них помчится в собственном направлении. Траектории их бегства будут похожи на спицы колеса. Бегство врассыпную при наличии такой возможности – одна из стратегий выживания этих животных.

Члены табуна представляют собой не просто группу животных, наделенных общим менталитетом. Как обнаружили Рэнсом и прочие занимающиеся лошадьми этологи, личные связи внутри табуна могут оказаться более важными, чем групповая привязанность, – в точности как у нас. Эти связи иногда основываются на семейных привязанностях, но чаще – на личном предпочтении.

Если наблюдать за лошадьми, зная историю личных взаимоотношений между ними, то словно попадаешь в мыльную оперу. Обнаруживается вечное соперничество, борьба за положение и власть, за границы личного пространства, верность сменяется изменой. Шоу не прекращается никогда. Альянсы возникают и распадаются. Подчиненные восстают против власти. Иногда конь обретает награду за свое великое терпение и получает то, чего хочет. А иногда не обретает и остается с носом.

Спектакль имеет воистину шекспировский масштаб. Полностью понять сюжет можно, только пристально наблюдая за ходом представления: сродни королям и принцам, политикам и шимпанзе, некоторые лошади на людях и в обществе себе подобных ведут себя совершенно по-разному – ну как Уиспер.

В начале того жаркого июльского дня мы с Рэнсомом наблюдали за одним из его любимых жеребцов, пегим по имени Текумсе,[21] обитавшем в районе гор Маккуллох.[22] Текумсе председательствовал в разбирательстве между жеребцами. На наших глазах ситуация вышла из-под контроля. Изогнув шею и приготовившись к драке, он казался современным воплощением коня из Фогельхерда. Самцы многих видов животных любят блеснуть собственными достоинствами – вспомним красоту павлина, распустившего хвостовые перья. Но жеребцы – это истинные специалисты в умении проявить свои мужские качества во всем великолепии. Настоящие драматические актеры.

На наших глазах Текумсе выгнулся всем телом в знак предупреждения: убирайтесь подальше от меня или пожалеете. Было нетрудно заметить причину, заставившую его обеспокоиться. Компания из четверых наглых молодых коней – уже слишком больших для того, чтобы кобылы позволили им крутиться среди жеребят, но, однако, еще не доросших до того возраста, в котором они могли бы заинтересовать противоположный пол, – подобралась к границам личного пространства Текумсе. Прямо группа неуклюжих подростков, идущих по улице.

Шайка эта держалась слишком самоуверенно в отношении Текумсе, не желая признавать общепринятое среди лошадей правило, требующее соблюдать дистанцию. Хуже того, «мальчишки» даже изображали желание поближе познакомиться с теми кобылами, с которыми Текумсе водил тогда компанию.

Текумсе был возмущен. Он посмотрел на них грозным взглядом. Поднял голову и подобрал задние ноги, намереваясь отогнать наглецов. Он поднял перед ними одну переднюю ногу – а потом топнул ею. Доказав ее мощь, он поднял другую переднюю ногу и снова топнул.

Четверо жеребцов, слишком юных для того, чтобы бросить вызов крепкому взрослому коню, отправились прочь – нюхать кучку навоза.

Им предстояло многому научиться. Когда у жеребцов возникают претензии друг к другу, ситуация редко переходит в откровенную драку, хотя заранее бывает трудно предсказать, как именно она разрешится. Возле гор Прайор, на другой территории, отведенной для свободно живущих лошадей, мы с Рэнсомом видели, как один жеребец по не совсем понятным причинам набросился на другого, стоявшего в отдалении. Возле агрессивно настроенного самца находились другие жеребцы, однако он не обращал на них внимания. Фыркая и визжа, он подбежал к этому стоявшему вдалеке коню и загнал его в небольшую рощицу на дальнем конце луговины, где деревья скрыли их от наших глаз. Наконец они появились оттуда и проскакали по всему лугу, порождая общее смятение. Так, один за другим, они прибежали к месту, на котором паслись еще несколько табунов. Жеребец № 1 вытянул шею в сторону своего врага. Он стал похож на змею. Он оскалился. У него были совершенно определенные намерения. А затем оба они, преследуемый и преследователь, подбежали к невысокому гребню, допустив тем самым явную ошибку.

Внизу за гребнем паслись кобылицы в сопровождении третьего жеребца. Этот жеребец № 3, названный исследователями Дюком, рванулся наверх. Жеребец № 1, зачинщик и агрессор, встретил достойного соперника. Дюк, конь рослый и мускулистый, был уверен в себе. Фыркая и мотая головой, жеребец № 1 попытался удержать позиции, однако одного взгляда на эту пару было достаточно, чтобы понять, на чьей стороне превосходство. Не было никаких сомнений в том, кто отступит первым.

Дюк явно был владыкой этих мест. Жеребец № 1 тут же слинял. Жеребца № 2, того, кого тот гнал по всей луговине, нигде не было видно. Прежде чем упал занавес, Дюк занял центральное место в этой авансцене, пару секунд продемонстрировал окрестностям свою царственно изогнутую шею, после чего мирно возвратился к трапезе.

Что стало причиной разгула страстей? Рэнсом не был уверен. Взрослые кони в пору летней жары без причины не утомляют себя, но на сей раз копыта прогромыхали по всей луговине. Наблюдая за лошадьми, мы заметили, что кобылы внешне не проявляют почти никакой реакции на выходки жеребцов. По правде сказать, за все время собственных наблюдений за дикими конями я ни разу не видела, чтобы кобылы реагировали на свары самцов – по крайней мере, пока те выясняли отношения между собой.

«Обычно так и бывает», – ответил Рэнсом на заданный мной вопрос. По его словам, кобылы иногда высказывают мнение по поводу мужских разногласий, изменяя свое поведение, однако это случается крайне редко.

В детские годы я читала, что в подобных ситуациях кобылы жмутся друг к другу[23] и с трепетом ждут исхода баталии между жеребцами, однако на деле это совершенно не так. Кобылы обыкновенно не обращают никакого внимания на происходящие конфликты, и это вполне разумный вариант поведения. В конце концов, если бы кобылы отрывались от еды всякий раз, когда пара жеребцов начинает многозначительно переглядываться, они бы умерли от голода.

Работая над докторской диссертацией, Рэнсом с помощью нескольких ассистентов, в том числе первого местного специалиста по лошадям Филлис Притор, следил за поведением отдельных животных в трех различных регионах Вайоминга и Колорадо. Проведенная работа позволила собрать множество данных, которые совместно с результатами наблюдений других ученых за теми же животными предоставили возможность создать долгосрочный срез личного участия этих нескольких коней в социальной жизни, подобного которому не существует. Рэнсом обладал настолько подробной информацией, что иногда мог найти даже дату рождения коней, которые в то время, когда он занялся своей работой, уже начали стареть. Он знал, где некоторые из этих лошадей провели большую часть своей жизни, знал, когда они перемещались из одного района в другой, знал, когда и с кем они объединялись и как долго пребывали в обществе компаньонов, прежде чем продолжить свой жизненный путь.

Недавние этологические исследования наконец начали приоткрывать всю глубину эмоциональной жизни лошадей, однако само представление о том, что кони испытывают эмоции, трудно назвать новым словом в науке. Еще Чарльз Дарвин писал о лошадях (и не только) в своем шедевре 1872 года «О выражении эмоций у человека и животных», что свойственные человеку эмоциональные проявления – врожденные, универсальные и разделяются многими животными. Эта книга, считающаяся основополагающим текстом для этологии как науки, объясняет, что некоторые основные эмоции – гнев, страх и отвращение, например – возникли в качестве механизмов выживания на ранней стадии развития жизни. Например, в «О выражении эмоций» Дарвин сравнивал собственный испуг при приближении крупной змеи с испугом лошади. Общность эмоций, заявил Дарвин, помогает нам понять эмоции других видов. «Все поймут то озлобленное выражение, – писал он, – которое заложенные назад уши придают коню». Именно это мы с Рэнсомом увидели в горах Прайор в поведении жеребца, вытянувшего шею и заложившего назад уши. Никто из нас не посмел бы стать на пути этого хулигана.

С точки зрения Дарвина, базовые эмоции представляют собой универсальный язык, некий врожденный lingua franca,[24] общий для «человека и низших животных», как он выразился. Они как раз и представляют собой стратегии выживания, которые, по мнению Дарвина, следует методически изучать, переходя от вида к виду. Эта важная книга дала прочное научное обоснование изучению эмоций и поведения животных. Она научным языком сказала: мы одной крови.

«О выражении эмоций у человека и животных» и последовавшие за этой книгой труды Дарвина породили самые разнообразные научные исследования поведения животных, однако лошади по большей части остались за пределами этой парадигмы, невзирая на упоминание Дарвином их поведения. Быть может, этот факт стал следствием близкого знакомства: люди решили, что знают о лошадях все, поскольку одомашненные лошади – часть нашей повседневной жизни.

Только теперь, когда этологический принцип стал применяться к исследованию жизни диких лошадей, мы поняли, насколько мало знаем. К счастью, современные ученые разрушают многие глубоко укоренившиеся мифы. Например, в отчете Национальной академии наук США было сказано: «гарем, или так называемый косяк,[25] состоит из доминирующего жеребца и подчиненных взрослых самцов, самок и жеребят».[26] Такую теорию преподавали большинству из нас, и на первый взгляд она кажется справедливой. Наблюдая за дикими конями, мы в первую очередь замечаем бурную активность жеребцов.

Однако исследования Рэнсома и прочих специалистов показали, что подобный мужской шовинизм далек от истины. Кобылы, вовсе не будучи подчиненными, то и дело определяют действия группы. Жеребцы зачастую только следуют поданному примеру. Рэнсом однажды видел, что кобылы одного «гарема» перестали пастись и направились к воде. Жеребец этого не понял, а когда, оглянувшись по сторонам, заметил, что его подруги уходят, запаниковал.

«Он бросился за ними бегом, – рассказывал Рэнсом. – Словно маленький мальчик с криком: куда это вы все и с чего вдруг?»

Кобылы не обратили на него внимания. Похоже, их не волновало, догонит он их или нет. Иногда кобылы проявляют к жеребцам особое чувство. Они с удивительным упорством сопротивляются неприятному жеребцу, даже если этот самец успел утвердиться в роли главы группы. Джоэл Бергер изучал поведение двух не связанных родством кобылиц, несколько лет проживших вместе.[27] Парочка эта прибилась к косяку, над которым тогда пытался утвердить свою власть новый жеребец. Обе кобылы отказались принимать знаки его внимания. В книге «Дикие лошади Большого бассейна» (Wild Horses of the Great Basin: Social Competition and Population Size) Бергер описывал, как «в течение трех дней во время многочисленных попыток копуляции, предпринимавшихся жеребцом в отношении обеих кобыл (тринадцать и восемнадцать раз соответственно), одна из них отгоняла самца, кусая и лягая его, когда тот агрессивно и настойчиво» пытался соединиться с другой. Давно уже было известно, что самки слонов помогают друг другу, однако до того, как этологи начали свои систематические наблюдения, мало кто подозревал, что кооперирующиеся кобылы могут не только затеять драку по подобному поводу, но и победить в ней.

Учитывая всю правду в отношении кобыл, слово «гарем» выглядит старомодным и неуместным.

Биолог Джон Тернер обнаружил нечто похожее, наблюдая за лошадьми, обитающими на чапаралевом[28] нагорье на границе Невады и Калифорнии. Проводившееся Тернером продолжительное, тридцатилетнее, по его словам, исследование зафиксировало много случаев неподчинения кобыл жеребцам, особенно в тех случаях, когда старого жеребца прогоняет новый. Поведение кобыл, попавших в подобную ситуацию, сказал он, зачастую имеет сложный и тонкий характер, так что если исследователи не наблюдают внимательно за животными многие годы, то могут пропустить тот факт, что кобылы часто действуют по собственной воле.

«Иногда кобыла так сопротивляется переменам, что новый жеребец позволяет старому прийти и забрать ее, – сказал он мне. – Новый может решить, что благосклонность столь упертой особы не стоит затраченных усилий. Конечно, нетрудно впасть в антропоморфные аналогии, однако иногда они просто очевидны. Многие поступки лошадей определяются теми же соображениями, что и наши».

На той же конференции в Вене, где я познакомилась с Рэнсомом, я также встретилась со специалистом по этологии лошадей, испанкой Лаурой Лагос, которая вместе с биологом Фелипе Барсеной изучает поведение необычной породы вольных лошадей, называющихся «гаррано» (см. илл. 3 на вклейке). Лагос пригласила меня в Галисию, на северо-запад Испании, где она изучает этих животных. В труднопроходимом краю, в котором многие тысячелетия вместе обитали кони, волки и люди, Лагос и Барсена год за годом следили за поведением вольных лошадей – точно так, как это делали Рэнсом и его сотрудники в Вайоминге и Колорадо. Ученые научились восхищаться крепкой и упрямой конской породой.

Гаррано, возможно происходящие от тех лошадей, которых рисовали художники ледникового периода, ведут суровую и неприхотливую жизнь. На американском Западе у диких лошадей мало врагов среди хищников, однако гаррано приходится защищаться от беспощадных волчьих стай. Они должны выносить причуды переменчивого климата Северной Атлантики и процветать при этом на монодиете из утесника. Это растение, иногда называемое «адским», вместо листьев снабжено острыми шипами и вырастает по грудь человека. Попытка пробраться через его заросли без длинных брюк подобна средневековому кровопусканию, однако гаррано любят свой корм. Многие кони даже имеют густые и толстые усы, вероятно возникшие для защиты нежных губ от колючек.

В ходе исследований Лагос и Барсена зафиксировали поведение пары кобыл, принадлежавших к одному из косяков и очень привязанных друг к другу; они часто паслись на некотором отдалении от всего табуна. В брачную пору обе дамы совместно посетили чужого жеребца. Лагос видела, как одна из них соединялась с жеребцом другого косяка, а не ее собственного. Потом обе возвратились в свой косяк. Когда в пору пришла вторая кобыла, парочка опять оставила свой косяк вместе с жеребцом и отправилась на случку с другим конем. После чего опять же обе возвратились обратно. Такое поведение не было аномальным, она видела, как то же самое повторилось на следующий год. «Они предпочитают свою территорию, и притом жеребца из другой группы», – объяснила мне Лагос.

Исследователи Катерина Гаупт и Рональд Кейпер, изучавшие поведение ряда табунов, в том числе на острове Ассатиг возле североамериканского атлантического побережья, также отмечали, что «жеребцы не были ни доминантными, ни самыми агрессивными животными… и подчинялись некоторым кобылам».[29]

Я подозреваю, что миф о доминантности жеребцов просуществовал так долго благодаря тому, что их поведение куда более театрально. Они пыжатся, фыркают, ржут и визжат, а если доходит до настоящей драки, становятся на дыбы и проявляют прочие признаки воинственности. Кобылы, напротив, смиренно щиплют травку, выкармливают жеребят и не отличаются резким нравом.

Британская исследовательница Дебора Гудвин предполагает, что представление о доминировании жеребца может восходить к иерархической структуре нашей культуры.[30] Она считает, что именно собственная концентрация на доминировании заставляет нас зашоренными глазами взирать на взаимоотношения лошадей.

«Фактор шор» может быть причиной того, что нам часто не удается заметить гибкость природного поведения коней. Традиционно мы представляем себе наши отношения не в виде партнерства, а антропоцентрично, то есть считаем, что властны над лошадьми, а они нам подчиняются. Таково наше восприятие естественной природы вещей. На этом история якобы заканчивается, но мы невнимательны, а потому многое не понимаем. В частности, не учитывается тот факт, что общественная жизнь кобыл может быть довольно сложной. Одна кобыла может доминировать над второй, вторая над третьей – но третья, в свою очередь, над первой.

Более того, выходит, что кобылам не приходится вести жестокие схватки, чтобы добиться желаемого. Вместо этого они пользуются методикой терпения.

Например, Рэнсом полагает, что всего лишь около половины жеребят в изучавшихся им табунах рождалось от доминировавших в них жеребцов. Это открытие опровергает общепринятую точку зрения, утверждающую, что жеребцы часто убивают тех жеребят, чьими родителями не являются.[31] Я была удивлена.

«То есть кобылы “ходят налево”, когда никто этого не видит?» – спросила я.

Он ответил мне, рассказав историю кобылки по прозванию Высокий Хвост, невзрачной и невысокой лошадки с проваленной спиной и некрасивой шкурой. Мы наблюдали за ней у подножия гор Прайор, со стороны штата Вайоминг. Свое прозвище Высокий Хвост она получила из-за того, что репица хвоста находилась на ее крупе несколько выше положенного. Высокий Хвост, стареющая буланая лошадь с широкой и непрерывной черной полосой по спине, имела на холке и на нижней части передних ног полосы, как у зебры. За исключением этих очевидных отметин, Высокий Хвост ничем не отличалась от обыкновенной кобылы, пасущейся на поле фермы. Не зная повести ее жизни, можно было принять ее за пони или отставную пахотную лошадь. Дни славы и блеска в ее жизни давно миновали, и вы, пожалуй, не удостоили бы ее вторым взглядом.

Тем не менее собранные Рэнсомом материалы свидетельствовали, что у этой кобылы за ее долгую жизнь было несколько долгих связей с жеребцами. Она чувствовала глубокую привязанность, во всяком случае к одному из них, приятелю ее молодости. Высокий Хвост, безусловно, не обладала такой физической силой, как жеребцы вроде Дюка или Текумсе, однако в изобилии была наделена жизненной силой. Она использовала свои шансы.

Живущие на воле лошади всегда себе на уме. Филлис Притор говорила мне: «Они думают как-то иначе, чем мы. Это все, что я могу сказать. Они думают по-другому».

Если мустанги в целом «думают по-другому», не так, как домашние кони, то Высокий Хвост явно думала не так, как прочие мустанги.

Многие из лошадей, населяющих горы Прайор, предпочитают проводить лето на пышных цветущих лугах, расположенных на сотни метров выше того места, где мы стояли, наблюдая за Высоким Хвостом. Эти горные луга, полные ароматных люпинов, сладких лютиков и прочих деликатесов, являются вошедшей в поговорки «землей, в которой течет молоко и мед»[32] для животных, вынужденных переживать непредсказуемые и суровые зимы Вайоминга.

Тем не менее Высокий Хвост никогда не поднималась туда. Она родилась в 1989 году внизу, в гораздо более пустынном краю, и предпочла там и остаться. В этом заключается одно из крупных различий между конскими табунами и стадами травоядных животных. Кони выбирают собственный дом, знакомую территорию. Они кружат по своей земле и летом предпочитают продутые ветрами всхолмья, а зимой защищающие их долины и редко передвигаются на большие расстояния.

Рэнсом впервые познакомился с Высоким Хвостом в 2003 году. Он обнаружил, что кобыла проводила время в обществе Сэма, жеребца, родившегося в 1991-м. Они составили пару, по мнению Рэнсома, образовавшуюся во время их юношеских скитаний. Старый миф утверждает, что жеребцы покоряют кобылиц, однако, если хорошенько присмотреться, вы сумеете заметить, что кобылы подчас старательно завоевывают их внимание.

Они могут быть столь же напористыми и настойчивыми, как жеребцы.

Альянс Высокого Хвоста и Сэма начался и продолжался. Они оставались вместе год за годом. Постепенно к ним присоединялись другие кобылы, и Сэм оказался связанным с этой небольшой группой кобыл и жеребят. Исследования показывают, что жеребцы мирно соединяются с кобылами примерно в половине случаев. Жеребцу нет необходимости «покорять» кобылу, которая и так часто более чем согласна на партнерство.

Вскоре после того, как Рэнсом начал следить за группой Высокого Хвоста и Сэма, он заметил, что неподалеку от них держится второй, более молодой жеребец. Сэм не приветствовал появление молодого конкурента, получившего кличку Сидящий Бык.[33] Чем больше молодой конь пытался влиться в группу, тем чаще Сэм отгонял его. Он тратил много сил на то, чтобы избавиться от соперника, но безуспешно.

Всякий раз, когда Рэнсом видел косяк Высокого Хвоста, Сидящий Бык обнаруживался где-то рядом. Он обретался на краю, выслеживал кобыл и избегал Сэма. Такой жеребец, называемый в науке сателлитным, пользуется выжидательной стратегией случки. Он всегда находится рядом, где-нибудь на краю, рассчитывая привлечь внимание одной из кобылиц. «Держится как следопыт», – кратко сформулировал Рэнсом. В научной литературе есть упоминания о том, что сателлитным жеребцам иногда удается договориться с лидером группы; таким образом они постепенно приобретают возможность на ограниченной основе совокупляться с некоторыми кобылами, однако взаимоотношения Сэма с Сидящим Быком складывались иначе. Кони постоянно дрались. Тем не менее Сидящий Бык держался рядом с косяком, дожидаясь своего часа.

И час настал в 2004 году. Лошади, живущие у подножия гор Прайор, постоянно испытывают потребность в питьевой воде. Косяк, к которому принадлежала Высокий Хвост, часто спускался по крутым стенам каньона Биг-Хорн, чтобы досыта напиться речной воды. Однажды лошади группой направились вниз. Записи показывают, что Сэм не позволил Сидящему Быку спуститься вниз. Пока молодой жеребец оставался наверху, остальные кони пили воду, находясь на небольшом пригорке. В это время вода стала подниматься из-за случившегося в верховьях реки ливня. Поток затопил ущелье, отрезав животным путь к отступлению. Примерно две недели Высокий Хвост, Сэм и остальные находились в западне без еды. Ситуация была настолько тяжелой, что одна из кобыл умерла в родах.

Осознав крайнюю опасность, на помощь пришли люди, которые помогли животным спастись. Истощенные лошади сумели выбраться из ущелья. У Сэма опали бока. Едва живой от голода, он стал легкой добычей сателлитного жеребца, дежурившего наверху ущелья. Как только лошади поднялись, по словам Рэнсома, «Сидящий Бык набросился на Сэма и прогнал его». Сэм несколько раз пытался избавиться от молодого конкурента, но теперь ему не хватало сил для победы.

Большая часть косяка признала нового жеребца. Но не Высокий Хвост. Буланая кобыла предпочла Сэма – жеребца, рядом с которым провела многие годы своей жизни. С точки зрения этой лошади ее связь с Сэмом была сильнее дружбы с другими кобылами из группы. Она при каждой возможности оставляла косяк и отправлялась на поиски старого милого друга. И всякий раз молодой конь возвращал ее назад, по-змеиному вытягивая шею и обнажая зубы – то есть угрожая.

Чтобы избежать укусов, она подчинялась и возвращалась в косяк, но стоило Сидящему Быку потерять бдительность, Высокий Хвост вновь отправлялась по своим делам.

«Только что мы видели ее с Сидящим Быком, проходит немного времени, – пояснял Рэнсом, – и вот она уже опять с Сэмом». Так продолжалось много недель, пока наконец молодой жеребец не перестал преследовать ее. «С этого времени, – продолжил он, – Сэм и Высокий Хвост остались вдвоем. Они вновь нагуляли прежний вес, и Сэм даже попытался прогнать Сидящего Быка и отбить назад прочих кобыл, однако все его попытки закончились неудачами».

Высокий Хвост оставалась с Сэмом до его смерти в 2010 году (из-за постоянного стресса, вызванного непрекращающимися схватками с другими самцами, жеребцы часто живут намного меньше кобылиц). После смерти Сэма исследователи видели Высокий Хвост с жеребцом, которого они прозвали Адмиралом. В конечном итоге лишился милости и Адмирал.

Когда мы видели ее в те июльские дни, состарившаяся Высокий Хвост пребывала в компании всего двух лошадей. Одна из них, кобыла, принадлежала к ее первоначальному табуну, они были знакомы уже много лет. Вторым по иронии судьбы стал старый узурпатор Сидящий Бык. Отвергнутый Высоким Хвостом в прежние годы, теперь он сделался одним из ее закадычных друзей. Исследователи, изучавшие поведение приматов в природных условиях, давно отметили приливы и отливы симпатий в группах животных, но теперь мы наконец узнали, что и обитающие в природных условиях лошади ведут себя подобным образом.

Я спросила у Рэнсома, существуют ли в поведении коней в естественной среде обязательные для соблюдения правила.

«Они редко выбирают одиночество. Это непреложный факт», – ответил он, не сумев выделить что-нибудь еще. Подобно людям, кони наделены чрезвычайной мыслительной гибкостью, позволяющей им приспосабливаться к феноменальному разнообразию ситуаций.

Традиционно мы привыкли думать, что лошади повинуются примитивной компьютерной бинарной логике позитивных и негативных поощрений – морковка или плеть. Теперь, когда наука показала нам все тонкости общения лошадей между собой, мы можем расширить взаимодействие и усовершенствовать общение с ними, обогатив тем самым наше партнерство. Это волнующая новость, причем не только для лошадей, но и для нас самих. Связь, традиционно считавшаяся односторонней – мы командуем, они повинуются, – может стать во многих отношениях более разнообразной и тонкой.

Однажды я купила очень хорошо вышколенного пса. Он исполнял любую отданную мной команду. Поначалу это казалось мне забавным, но потом стало скучным. От пса не было никакой эмоциональной отдачи. Однако, прожив год в моем доме, он сообразил, что наши отношения имеют двусторонний характер. Он по-прежнему оставался исполнительным (в известной степени), однако безусловно сделался более развитой личностью. И общение с ним стало гораздо интереснее.

Подозреваю, что общество Уиспера доставляло мне удовольствие по той же причине: он оказался, как я уже упоминала, самой вежливой лошадью среди всех, которые у меня были. Однако одновременно его можно назвать очень независимым, самостоятельным, так сказать, себе на уме. Он научил меня куда большему, чем я была способна научить его. Наставления Уиспера в том, насколько полезно не забывать об умственных способностях животных, остались со мной на всю жизнь и, возможно, помогли выжить в некоторых рискованных ситуациях, когда меня приносило на спине коня в те места, где мне определенно не следовало быть.

Но я никогда не подозревала, что получу еще одно житейское наставление на холмах Вайоминга от другой лошади. Тем не менее именно здесь старая буланая кобылка Высокий Хвост показала мне пример того, что хорошо прожитая жизнь может не иметь ничего общего с блеском, властью и драмой… напротив, ее определяет спокойная настойчивость. Судьба не баловала ее, и все же она прожила долгую и счастливую жизнь, имела несколько длительных связей, родила детенышей. Быть может, эволюция и вершится через таких, как она, – неказистых с вида.

Разговаривая, мы с Рэнсомом время от времени посматривали вдаль, на хребты Скалистых гор – тех самых, которые с момента начала своего повторного роста 66 млн лет назад играли важнейшую роль в истории эволюции лошади. И пока мы наблюдали за старой кобылкой, небо над вершинами гор потемнело.