Если честно, парни всегда нравились мне больше девчонок. Не в сексуальном смысле – тут как раз было без разницы, но в отношениях парни проще. Нет бесконечных заёбов, долгих разговоров, выяснения отношений, странных намёков и обид неизвестно на что. Конечно, далеко не все девчонки – капризные дивы. Может даже, меньшинство. Но мне в подростковые годы попадались сплошь опизденевшие от своей крутости звёзды, такая уж была среда общения. Но об этом позже.
Родители, конечно, о моих сексуальных предпочтениях не знают – да и зачем им? Для них я – хорошая призовая собачка. Приношу медальки, сияю улыбкой на фото…
Отец потерял интерес к процессу моего воспитания, когда понял, что бизнесмена-наследника из меня не вырастишь. Мало того, что в монополию я продувал на раз-два, так ещё и имел склонность раздавать дорогие игрушки направо-налево, стоило только увидеть, что кому-то из дворовых приятелей они приносят в разы больше радости, чем мне.
Дворовые приятели были, пока я на лето отправлялся к бабушке – самое счастливое время. Там, в небольшом сибирском городе, никто не знал, что у меня за семья, и какими бешеными бабками ворочает отец. Удивлялись дорогим шмоткам, но думали, что у всех “ма-асквичей” примерно так.
Сначала было обидно, что дразнят за московский выговор, неумение лазать по деревьям и драться “по дружбе”, но потом я и сам привык над этим смеяться, а затем ещё и над одноклассниками из-за аканья стебался. Известно же: сибирское произношение почти лишено диалектных особенностей. Хотите чистый русский язык – поезжайте в Сибирь. Томск, Красноярск, Новосибирск вполне способны удовлетворить запросы столичного жителя и сделают это без столичных понтов.
Вот в Екатеринбурге русский учить не советую, говорят, студентов актёрских вузов по сей день преподаватели пугают фразой: научу уральскому говору, хрен потом разучишься! Самому, правда, слышать не доводилось – жизнь протекала между закрытым посёлком в пригороде Москвы, центрами раннего развития в ней же и двором отцовской матери в Анжерке. Пардон, Анжеро-Судженске – шахтёрском городе в Кемеровской области, с чёрными от угольной пыли подоконниками, повальным алкоголизмом и самыми отвязными дворовыми приятелями, о каких только можно мечтать.
Разумеется, отец пытался перевести бабулю в Москву, но та упёрлась – куда?! Все подруги тут, да и какая-никакая независимость – собственная квартира, дачка в ближайшей деревеньке с петушиным криком по утрам и коровьими лепёшками на каждом углу – кто ж от такого добровольно откажется? Нет, без иронии – я бабулю хорошо понимал и даже завидовал. Мечтал остаться у неё на весь год, но знал, что даже заикаться не стоит, на лето-то отпускали со скрипом. Конечно, столько развивающих занятий за три месяца упускаю! Большая потеря…
Отец мой, по мнению сограждан, наверняка достоин звания олигарха, правда, с властью никогда не имел ничего общего. Чем он заработал свои миллионы, для меня по сей день загадка. Сегодня это могли быть автобусные перевозки, завтра – инвестиции в IT, послезавтра – фермерское хозяйство. Главное, что деньги были, и мама безумно обожала папа за возможность не работать и “посвящать всё время семье”. Ну, как она это себе представляла.
Пока маман отвисала в косметических салонах, меня отправляли на развивающие занятия. Где-то было скучно, где-то чересчур сложно. Скрипка, например, мне нравилась, лет в пять я полгода только и делал, что на ней пиликал в любой свободный момент, пока отец однажды не услышал эти звуки – что поделаешь, в начале учёбы ни один музыкант не совершенен. В результате о скрипке пришлось забыть “чтобы не огорчать папу”. Не огорчать папу – это был главный принцип маминой жизни, мне лет до тринадцати в голову не приходило, что может быть как-то иначе.
Когда мама поняла, что виртуоза из меня не вырастет, меня отправили на спортивные бальные танцы. Потом, перевернув эту страницу своей жизни, я понял, как же люто их ненавидел. Но в то время просто тянул лямку как неизбежную повинность, не представляя, как от этого отвертеться. Нет, в самих танцах я ничего дурного не вижу. И совершенно не понимаю мужиков, которые считают, что женщинам уметь танцевать обязательно, а им – волосатым медведям – нет. Не мужское типа дело.
Дорогие мои, хочется мне сказать, каждый раз, как я вижу такого умника, если ваша женщина умеет танцевать, ей неизбежно захочется делать это в паре с кем-то. И если ты считаешь: твоя хрупкая мужественность1 пострадает от того, что ты научишься двигаться под музыку, не оттаптывая партнёрше ноги, девушка найдёт того, с кем танцевать приятнее.
Позже, в студенчестве, я несколько раз намеренно – просто из принципа – наставлял рога таким тупым качкам в русских клубах Лондона. Уводил девчонок на танцполе и увозил к себе на жаркую страстную ночь. Редко кому потом перезванивал, но, надеюсь, они на меня не в обиде. Хотя… Не знаю. Порой начинаю думать, что в ту пору прекрасную вёл я себя как редкий мудак. Но быть толстокожим к проявлению женских чувств меня научили всё те же танцы.
Спортивные танцы, при всей их внешней глянцевой красоте, то ещё болото. Склоки, скандалы, зависть, интриги… Родителям нужно, чтоб ты приносил медали, тренеру – чтобы выигрывал его клуб, что совсем не равно тому, чтобы конкретно ты принёс медали… В любой момент твою партнёршу могут переставить к кому-то более перспективному, или наоборот – поменять её, потому более перспективным стал ты…
Яркие эмоции, которые нужно демонстрировать в танце, неизбежно перетекают в жизнь, и вот уже твоя партнёрша-дива лупит тебя оторванным от дорогого костюма рукавом с криком и истерикой, а ты даже не понимаешь, в чём провинился.
Единственное, что я мог во всей этой затее назвать плюсом – первого секса не пришлось ждать годы. Как только у меня появилась эта потребность, я тут же смог её удовлетворить. Впрочем, как и большинство тех, кто занимался со мной в одной студии.
Знаете, что удивляет меня больше всего в истории с этим видом спорта? То, как умильно родители глядят на малышей, изображающих страстные латинские танцы. Ребят, вы серьёзно не понимаете, о чём это? Вы не знаете, про что все эти самбы и румбы? Да вот про то самое, дорогие мои, – про хорошо и со вкусом потрахаться. Честное слово, когда я сейчас смотрю на маленьких детей, танцующих самбу, меня подташнивает. В детстве, конечно, не придаёшь этому значения, не осознаёшь, что за движения делает твоё тело. Зато, как только гормоны берут своё, и у тебя под хихиканье партнёрши начинает вставать, очень быстро соображаешь, что к чему. Благо и партнёша, разгорячённая многими часами тренировок, которые можно смело назвать прелюдией, совсем не против уединиться где-нибудь на сборах и наконец довести страстный танец до логического конца.
А когда надоедают истерики по поводу того, что у конкурентки стразы на платье дороже, а собственный “убогий костюм” (стоящий, на минуточку, пятнадцать-двадцать пенсий моей бабули) вышел из моды, можно поискать утешения у кого-то из парней. Таких же измотанных и мечтающих не о победе, а о том, чтобы всё это поскорее закончилось. Кстати, это было довольно забавно – трахаться с конкурентами, а потом, на паркете в разгар соревнования, подмигивать или улыбаться им со значением. Я не сразу сообразил, что с моей стороны это грязный трюк – не все ведь относились к вопросу так легко, как я. Пару кубков мы с партнёршей из-за моих провокаций взяли. Но ночью я честно извинялся за причинённый ущерб, и, надеюсь, эти воспоминания сейчас греют парней куда сильнее, чем глупые медальки.
Отвертеться от танцев наконец удалось ближе к семнадцати. Тогда я как раз перешёл в новый лицей с очередной “уникальной” учебной программой и особым подходом к воспитанию. Частью этой программы – аллилуйя неизвестному мне макаренко, который её придумал! – было развитие самостоятельности. Каждую неделю выделялся день, когда мы должны были сами, на общественном транспорте добираться до дома. Особо крутым разрешалось делать это в сопровождении телохранителя, но я, к счастью, к таким не относился.
Добираться из лицея в наш тихий пригород с пересадками было довольно долго, и на одно из танцевальных занятий времени никак не оставалось. В студии я числился среди лучших, но вершину списка не занимал, и мама, скрепя сердце, согласилась, что мирового чемпиона из меня уже не вырастить. К тому же, в это время все её усилия были сосредоточены на моих младших брате и сестре – близнецах, подающих большие надежды в фигурном катании. Танцы можно было бросить, и у меня образовалась куча свободного времени.
Поначалу я просто кайфовал от невиданной свободы, читал, смотрел и слушал всё, что хочется, делая вид, что усиленно тружусь над домашним заданием (до конца моей учёбы родители так и не просекли, что особая система лицея не предполагала домашнего задания в принципе). А затем у меня наконец-то появилось собственное, не навязанное маминым стремлением к всестороннему развитию дитятка, увлечение.
С одноклассниками, в отличие от дворовых друзей, у меня никогда не складывалось. Думаю, как раз в дворовых друзьях дело – понты мои анжерские приятели обламывали на раз-два, и я в любом новом коллективе следовал их примеру. Стоит ли говорить, что в сердцах золотой молодёжи, представителями которой было большинство моих одноклассников, это, мягко говоря, не находило отклика.
В новом лицее поначалу всё шло по накатанной – пара моих хлёстких язвительных фраз, обида и жёсткий игнор одноклассников. Затем – когда обнаружилось, что игнор не действует – жалкие попытки высмеять или обозвать. Глядя на это, я испытывал то, что англичане называют испанским стыдом – когда косячит кто-то другой, а тебе при виде этого стыдно.
Поначалу я даже не заметил, что являюсь не единственным объектом насмешек нашего скопища пэрис хилтонов обоих полов. Но когда от меня отстали, заметил, как травят одноклассницу – рослую, фигуристую девчонку с длиннющей рыжей косой. Косметикой она почти не пользовалась, одевалась с той дорогой простотой, которую местные дивы просто не могли оценить, а смотрела на них… Ох, вот этому взгляду я откровенно завидовал!
Если я, принимая очередную порцию насмешек, не мог не кривиться от их несовершенства, словесной и эстетической бездарности, то Инга смотрела на обидчиков с мягкой ласковой улыбкой. Дуры-квочки, которые её высмеивали, наверняка считали, что это улыбка застенчивая и беспомощная, но я-то хорошо знал это выражение лица. С таким же ласковым видом деревенские подруги моей бабули смотрели на кур и поросят, которым предстояло отправиться в суп или холодец. Как потом выяснилось, сравнение моё было близко к истине – Инга мысленно со знанием дела свежевала обидчиков.
Разумеется, я не мог не попытаться с ней замутить. И поначалу Инга восприняла эти попытки как очередную насмешку. Но мне удалось её переубедить, рассмешив едкими комментариями в адрес наших одноклассников. В очередной День Самостоятельности Инга спросила, знаю ли я историю о Брунгильде. Я ответил, что конечно знаю, и вообще, скандинавские мифы – моя большая любовь. Инга улыбнулась, на этот раз загадочно, и предложила после школы поехать с ней. Куда – сам увидишь.
Я уже предвкушал мамину истерику из-за позднего возвращения, но отказаться не смог. После уроков Инга взяла меня за руку, но не ласково, как робкие томные девы на первом свидании, а решительно, и буквально поволокла за собой. Физическая сила у неё была под стать росту – я еле поспевал. Пара пересадок на метро, и мы оказались в одном из московских парков. Небольшая прогулка – почти пробежка вглубь, и я встал как вкопанный. Передо мной разминался настоящий рыцарский отряд. Кончено, я слышал о ролевиках и реконструкторах, но никогда не сталкивался с ними вживую, и в первую минуту обалдел.
– Хочешь со мной встречаться? – вздёрнула бровь Инга. – Тогда победи. Не передумал?
– Ещё чего! – я выкрикнул это, пожалуй, громче, чем следовало, так, что на меня стали оборачиваться, но было плевать. Дело было даже не в желании встречаться с Ингой, которая, конечно, меня интересовала, но не настолько, чтобы подставлять голову под меч. Но сама идея, что я могу надеть эти роскошные сияющие доспехи, взять меч в руки и о-о-о!..
Разумеется, в тот первый раз, в чужих, наскоро подогнанных стянутыми ремнями доспехах, я безбожно продул. Всем – даже десятилетке с крохотным мечом. Но моего энтузиазма это не умерило.
Когда пришли холода, тренировки перенеслись в спортзал. Водителю, который возил меня в обычные дни, я говорил, что это физкультура от лицея. Проблемы возникли, когда на горизонте замаячил весенний турнир и бал вместе с ним – в старинной помещицкой усадьбе, за городом. Уехать на целых два дня без ведома родителей было нереально, а рассказывать им о том, чем я занимаюсь в свободное от школы время, я опасался. Как-то мало моё увлечение походило на всё то, чем мама с детства пыталась меня заинтересовать.
– Просто пригласи её на бал, – посоветовала Инга. – Скажи, что без дамы сердца рыцарю никак. Платьишко покажи. Я видела твою маму – в блио2 и с эненном3 она будет выглядеть божественно.
– А ты? – тупо спросил я. – Ты не будешь моей дамой сердца? – до победы над Ингой в поединке мне в тот момент было как до луны пешком, так что переспать с ней или просто пообжиматься в укромном месте не светило, но я надеялся, что хотя бы роль прекрасной дамы она согласится для меня исполнить.
– Шутишь?! – возмутилась Инга. – Я собираюсь выиграть грёбаный турнир, а не платочком с балкона махать.
– А как же… – ответ, учитывая ингину страсть к поединкам, был логичным, но почему-то не пришёл мне в голову раньше. – А ты сама не хочешь в блио и с эненном?
– П-ф-ф! – Инга скорчила презрительную рожу. – Я в них уже пару лет как набегалась!
– Ладно, – вздохнул я. – Тогда попробую уломать маман.
К моему огромному удивлению, план Инги сработал – всё-таки девчонки кое-что понимают друг про друга, даже если по характеру очень разные.
– Мама, – сказал я, осторожно приближаясь к родительнице воскресным вечером, пока она отмачивала ноги в лавандовой ванночке. – Как думаешь, твоя портниха смогла бы сшить тебе что-то похожее? – и я сунул ей под нос альбом прерафаэлитов, раскрытый на странице с “Акколадой” Лейтона.
– Не портниха, а дизайнер, милый, – поправила она и подняла взгляд на книгу. С интересом посмотрела на картину, а затем с удивлением – на меня. – Это какое-то школьное задание?
– Не совсем школьное и не совсем задание… – я начал мямлить, чего со мной давно не случалось, и маман нахмурилась. – Мне нужна прекрасная дама. На турнир. Я там выступаю. В подмосковье. На два дня, – постарался я объяснить как можно доходчивей.
Ответный материнский взгляд сообщил мне, что в доходчивости я не преуспел.
– Я тут кое-чем занимаюсь, – попробовал я зайти издалека. – С осени. Вместо танцев. Хотя танцы там тоже есть! – вдруг сообразил я, только в этот момент поняв, что культура куртуазного поведения на балу, которую мы с приятелями отрабатывали, отдыхая от тренировок, вполне можно назвать танцами. – Это как бы всё вместе. Реконструкция. И у меня есть доспехи. И я хочу на турнир, но рыцарю положена дама, и я хочу, чтобы моей дамой была ты.
– Это очень лестно, дорогой, – отозвалась мама, – но я всё ещё не очень понимаю, о чём речь. Давай-ка ты сядешь и подробно расскажешь мне всё с самого начала.
Я сел. И стал рассказывать. Постепенно входил в раж, размахивая руками, будто у меня в них был меч.
– И что, прям по-настоящему вы там дерётесь? – вдруг раздался из-за спины голос отца.
– Ну-у, – протянул я, медленно поворачиваясь и не представляя, какой от него ждать реакции. – Да.
– Ну наконец-то! – просиял отец, истинное дитя анжерской улицы. – Я уж боялся с этой бабской фигнёй с танцами совсем из сына мужика не получится. Давай, составляй список, что нужно. Доспехи твои, небось, не три копейки стоят? Карманные уже все выгреб?
Так моё увлечение было легализовано в семье, мама получила повод красоваться в средневековых нарядах, отец – возможность ставить на рабочий стол мои фотки в брутальных доспехах, а я – свободу.
Примерно в то же время я, благодаря Инге, увлёкся идеями феминизма. Началось всё с того, что я с завидным постоянством дружески ныл в ингину кольчугу (за неимением жилетки). Среди ролевиков адекватных девчонок было в разы больше, чем на танцах, – и в нашем клубе, и в тех, с которыми мы встречались на сборах. Но, стоило мне хотя бы просто улыбнуться симпатичной девушке, как сразу – будто по мановению волшебной палочки! – она превращалась в глупо хлопающую ресницами пластиковую барби, даже если обряжена при этом была в усиленную броню. Начинала нести чушь, и флиртовать со мной так, что я немедленно искал утешения в объятиях какого-нибудь красавчика.
– А чего ты хочешь? – пожала плечами Инга в ответ на очередную мою жалобу и резко вогнала меч в ножны. – Ты – завидный жених, красавчик, богач. Прям Эмма Вудхауз4 в мужском обличье, неудивительно, что им сносит голову.
– Эмма Вудхауз… – задумчиво повторил я, ломая носком ботинка тонкую льдинку апрельской лужицы – тренировки уже вернулись на открытое пространство, но зима местами ещё держала оборону, особенно за городом. – А ты, стало быть, мой мистер Найтли?
– Раскатал губу! – расхохоталась Инга, и кивнула в сторону автобусной остановки, спрашивая взглядом: идёшь? – Я – твоя Джейн Остин, – продолжила она, наставительно. – Развлекаюсь, глядя свысока на твою борьбу с превратностями судьбы.
– Отлично, – кисло отозвался я. – Ну и как мне найти такую же трезвомыслящую, как ты, но чтоб была не свысока, а изнутри моей истории? Как вообще тебе удаётся противостоять этим моим… Магнетическим чарам? – я поиграл бровями. Игна прыснула.
– Меня защищает стойкий феминизм, – с пафосом ответила она, но тут же улыбнулась. – Серьёзно, не представляю себе Эбигейл Адамс5, переживающую по поводу того, как бы увеличить линию губ – а не то муж разлюбит.
– Предлагаешь, значит, искать феминистку? – резюмировал я.
– Попробуй, – хмыкнула Инга. – Но не знаю, что у тебя получится, учитывая, – она оглянулась, проверяя, насколько далеко мы ушли от остальных, – что даже среди наших большинство куриц считает это слово ругательством.
Увы, она была права – на дворе стояла вторая половина нулевых, или, как мы тогда говорили, двухтысячных, и феминизм популярностью не пользовался…
К концу учебного года мне наконец удалось свести поединок с Ингой вничью, и она сказала: хрен с тобой, давай.
Времени на конфетно-букетный период уже не оставалось, почти сразу после выпускных родители собирались отправить меня в Лондон – подтягивать знания и английский, чтобы поступить в какой-нибудь Кембридж или Оксфорд. Тоски по этому поводу ни я, ни, судя по всему, Инга не испытывали. Мы давно стали хорошими приятелями, и главное было – не потрогать друг друга во всяких интересных местах, а иметь возможность хотя бы иногда поболтать в аське6.
Секс с Ингой в итоге напомнил мне спокойные ровные отношения с парнями.
– Было бы глупо с тобой не трахнуться хотя бы раз, – сказала она мне в самом начале того вечера на пустой даче её родителей.
– Было глупо не трахаться с тобой с самого начала, – добавила она ближе к утру.
– Ну, у тебя принципы, – вздохнул я, потому что мне тоже было жаль, что год в этом смысле прошёл впустую. – Я их уважаю.
– Ага, – вздохнула Инга и весело усмехнулась: – Знаешь что? С этого дня у меня новый принцип – срать я хотела на все принципы, которые мешают получать удовольствие от жизни.
– Правильно! – согласился я. – Здравый подход.
– Значит, если сразу после того, как ты уедешь, я совращу этого новенького, с блондинистыми кудрями до плеч, ты не станешь ревновать?
– Стану, конечно! – возмутился я. – Я сам хотел его совратить, но решил от тебя не отвлекаться.
– А, так ты его станешь ревновать? – вздёрнула брови Инга, но большого удивления не выказала.
– Ну да, – подтвердил я и добавил философски. – С другой стороны, меня тут всё равно не будет, так пусть он по крайней мере достанется кому-то из нас.
– Отличный ты парень, Алекс, – фыркнула Инга. – Не трус и не истеричка, как все мужики.
– Да? – теперь я вздёрнул бровь. – А я считал, что истерики – это женская прерогатива. За исключением тебя, конечно.
– Я прихожу к выводу, что большинство людей трусы и истерички, – она пожала плечами. – Так что, наверное, нам друг с другом просто повезло.
– Факт, – согласился я. – Расскажешь, как получится с этим белобрысым?
– Я подумаю, – протянула Инга. – Посмотрю на твоё поведение.
– Да камон, – я пихнул её в бок. – Что это за трах, если о нём не растрепать?
– И кому я должна растрепать про трах с тобой? – она даже приподнялась на локте, чтобы заглянуть мне в лицо.
– Мне, естественно! – я развёл руками. – Давай, я внимательно слушаю.
– Хм… – она сделала вид, что задумалась. – Ну, Алекс оказался неплох, хотя были в моей постели парни и покруче....
– Эй! – я возмутился и тоже приподнялся на локтях. Инга рассмеялась. Я расхохотался вместе с ней.
Мы хохотали, целовались, трахнулись ещё пару раз до окончательного наступления утра и расстались, довольные друг другом.
***
В Лондоне я нашёл друзей-реконструкторов почти сразу. Причём тут всё оказалось ещё серьёзнее – у ребят даже собственная конюшня имелась. В новом клубе мне захотелось выучить гэльский, валлийский и шотландский, хотя бы основы – для полного погружения. И там же я встретил Дэна, отличного любовника и преподавателя Королевской академии драматического искусства7. Он-то и уговорил меня попробовать получить у них стипендию. И это мне, как ни странно, удалось.
Можно было заподозрить Дэна в тайной помощи, но моим любовником он перестал быть в тот же момент, как я был зачислен в студенты, и за три года учёбы я узнал его достаточно, чтобы увериться – профессиональная этика всегда была для него на первом месте.
Огорчаться из-за того, что роман с этим красавчиком закончился не начавшись, времени не было, да и желания тоже. Именно в Академии я наконец-то почувствовал себя в своей тарелке. Прежде мне казалось, что учёба несовместима с получением удовольствия, что это стихийное бедствие, вроде урагана – предотвратить нельзя и нужно просто переждать. В RADA всё оказалось в кассу, всё – к месту. Мне было интересно двадцать четыре часа в сутки, потому что даже сны мои были наполнены репетициями.
Опыт ролевика и реконструктора, кстати, пригодился – как только появлялась возможность засветиться в массовке какого-нибудь исторического или фэнтезийного сериала, я ей немедленно пользовался. Пару раз меня даже выбирали на роли с репликами.
Большинство моих товарищей по Академии изо всех сил стремились сделать актёрскую карьеру ещё в процессе учёбы, оно и понятно – за их спинами не было богатого папочки, готового оплачивать счета. Моя репутация сумасшедшего русского подкреплялась готовностью одолжить (а чаще просто подарить) денег на подходящий для прослушивания костюм или на то, чтобы с комфортом добраться до места кастинга. Одной из сокурсниц – ни разу не моей любовнице, кто бы и что бы об этом ни думал – я даже помог с билетами до Голливуда, когда пошёл слух о кастинге в новый сериал, который, казалось, был буквально создан для неё. Роль она получила, учёбу в Академии бросила, что в итоге обернулось для неё к лучшему – сериал за год сделал её мировой звездой.
Но если бы кто-то спросил меня, готов ли я обменять год в Академии на всемирную славу, я бы ни в жизнь не согласился. Мне было плевать, насколько я хорош, и что скажет по этому поводу мировое сообщество, я впервые в жизни кайфовал от занятий и не собирался жертвовать ни одним днём.
Зато, когда учёба всё-таки закончилась, моя, скажем так, благотворительность, начала возвращаться сторицей. Бывшие однокашники, едва получив хорошую роль и стабильную зарплату, знакомили меня со своими режиссёрами, помогали получить эпизодические роли в телевизионных шоу и небольших постановках. Меня это полностью устраивало – недолго, ненапряжно, весело, и с крутыми актёрами в кадре засветился – чем не жизнь?
Наверное, меня можно было бы упрекнуть в отсутствии амбиций, родители – если бы понимали, насколько легкомысленно я отношусь к своей карьере, наверняка так бы и сделали. Но амбициями – родительскими, тренерскими, партнёрш и даже, что греха таить, своими – я был сыт по горло ещё со времени танцевальных конкурсов. Так что для меня существовал один критерий выбора роли: будет ли мне это по кайфу или нет. Остальное не имело значения.
Зато к реконструкциям я относился, пожалуй, серьёзнее, чем к ролям. Просто понимал, сколько сил и бесплатного труда вложено в это дело энтузиастами, и очень боялся подвести товарищей по оружию. Поэтому, когда в очередном поединке мне на секунду показалась, будто лошадь подо мной не просто скакнула, а перекувыркнулась в воздухе, я думал лишь о том, как удержаться в седле и сбить противника, чтобы принести очки своей команде.
***
Столкнуть парнишку, летевшего мне навстречу с какой-то захудалой ржавой пикой наперевес, оказалось совсем не сложно. Ещё бы! Моя-то пика была не просто новой, но и отлично сбалансированной, со специальным утяжелителем, увеличивающем силу удара, с удобным креплением для руки. Понятно, что до оригинального средневекового оружия этой красоте было далеко, но и турнир был игровой, не совсем настоящая реконструкция. На фоне толп в костюмах троллей и эльфов и вовсе высшая степень реализма.
В общем, противник мой полетел на землю, да так, что я испугался, как бы он себе чего не повредил. Лошадь его сразу же ускакала от наездника, шлем слетел с головы, а сам рыцарь лежал на траве в полной отключке.
Я спрыгнул на землю и кинулся к нему, на ходу сбрасывая тяжёлые перчатки, упал на колени. Мельком отметил, что парень очень молод и чертовски хорош: светлые пшеничные волосы, полные, почти женские губы с чётким контуром, гармоничные черты лица – хоть статую Адониса с него ваяй!
Мальчишка был явно без сознания, и от страха, что я его серьёзно поранил, у меня тряслись руки и вскипали мозги. Я нащупал пульс на его горле – к счастью, чёткий и ровный. Заорал “Врача!” и принялся осторожно ощупывать шею, пытаясь понять, можно ли сдвигать его с места. Не обращал внимание на суету вокруг, пока через моё плечо не протянулась изящная женская рука, схваченная узким рукавом тёмно-лилового платья. В руке был большой пузырёк, вернее, правильно будет назвать его фиалом. Запах от этой штуки шёл такой резкий, что я чуть не задохнулся, а пострадавший, которому этот фиал сунули прямо под нос, часто заморгал и сильно закашлялся.
– Живой, – выдохнул я, возвёл благодарно очи горе и снова чуть не задохнулся – поперхнулся воздухом.
С нашей тренировочной площадки открывалась чудесная панорама Лондона. Должна была открываться. Когда я садился на коня, знаменитое “Око Лондона” было пусть и далеко, но просматривалось отлично, как и оживлённые улицы, небоскрёбы, жирафье стадо подъёмных кранов… Всё это я прекрасно помнил, но перед собой видел лишь бескрайнее зелёное поле.
Я принялся моргать, решив, что это какая-то световая иллюзия, или у меня шок от поединка – хотя с чего бы? По голове меня сегодня не били. Медленно поднялся, надеясь, что просто потерял ориентацию в пространстве, и ставший за последние годы родным пейзаж отыщется за спиной. Ничего утешительного – всё те же поля, будь они неладны! Только рассмотреть их как следует не давала окружившая меня толпа.
Все что-то возбуждённо и радостно орали, хлопали меня по плечам, пытались пожать руку… Язык! – вдруг сообразил я. Язык звучал странно. Если бы я не пытался в своё время учить гойдельские языки и валлийский, не понял бы вообще ни слова, а так – разбирал с пятого на десятое. Наверное, таким мог бы быть английский, если бы Британские острова никогда не знали Норманнского вторжения.
“Пиздец, – думал я. – Пизде-ец. Полный пиздец".
– Пиздец, – сказал я вслух по-русски.
Чернобородый детина рядом со мной заметно оживился.
– Наконец-то мы узнали имя нашего славного героя! – заорал он. – Ура лорду Пьиздьецу!
– Многая лета лорду Пьиздьецу! – дружно грянули остальные.
"Бля-а!" – простонал я, к счастью, на этот раз мысленно.
– Поздравляю со славной победой, лорд Пьиздец, – торжественно, но без особой радости в голосе произнесла единственная стоявшая рядом девушка – обладательница нюхательной соли, и я опомнился – кинул взгляд на противника, лежавшего на земле.
– Лекарь, – постарался я произнести как можно чётче, надеясь, что правильно подобрал слово. – Срочно!
– Вы ранены? – барышня нахмурилась, но я не мог не заметить промелькнувшую в её взгляде надежду.
– Да ему же! – я невежливо ткнул рукой в сторону пострадавшего. – Его нужно осмотреть!
И снова промелькнувшее в её глазах выражение было странным – будто сначала она глубоко удивилась, а затем вздохнула с облегчением.
– В таком случае, я, с вашего разрешения, провожу лорда Тау в его шатёр, – церемонно заявила она и наклонилась, чтобы помочь поверженному бедняге подняться.
– Не по правилам! – начали возмущаться окружавшие нас качки в кольчугах, не делая ни малейших попыток ей помочь.
– Правила определяет победитель! – отрезала барышня, перекинув руку побитого красавчика через плечо. Я тут же наклонился и подставил свои плечи под вторую руку. Но едва парень оказался на ногах, меня грубо дёрнули назад.
– Празднуйте победу, милорд – мы тут сами, – пробасил шарообразный коротышка, перехватывая у меня руку пошатывающегося рыцаря.
– Кубок победителя! – гаркнули мне в ухо, и перед лицом действительно появился кубок – большой, выточенный из камня и абсолютно гладкий. Через край переливалась вязкая зелёная жижа. – Пей! Пей! Пей! – заорали вокруг.
И я отхлебнул, перехватив тяжёлый сосуд у основания. Не из-за глупых криков, конечно, а чисто автоматически. Привычное действие в непонятной ситуации – автопилот.
Я сглотнул, и мир у меня перед глазами померк.