Тропинка, петляя, вела вниз. В лесу было сумрачно и прохладно. Янис притих. Он и так наделал лишнего шуму там, на дворе. Громко считать вслух – вот уж точно, ничего глупее не придумаешь. Один, два, три, вот он я! Я совсем один! Нужно соблюдать осторожность. Всегда. У Великой хвори во-о-от такие уши, не стоит об этом забывать.
Но шум от них всё-таки был, ничего не поделаешь. Янис наступал на сухие ветки и чешуйки коры. То и дело ломались задетые веточки, низко нависавшие над узкой тропинкой. Ослик тряс головой, уздечка звякала. Поскрипывало седло, и вместе с ним поскрипывал тростник, из которого были сделаны корзины.
Ослик не упрямясь шел следом, Янису даже не нужно было его тащить, привязанная к уздечке веревка провисала.
– Вот молодец, – тихо сказал Янис.
Через какое-то время ослик остановился. Янис потянул за веревку – ни с места.
– А ну-ка! – скомандовал Янис.
Ослик и не думал двигаться.
– Ну-ка, – повторил Янис.
Ослик стоял как вкопанный. Янис тянул, заходил сзади, чтобы подтолкнуть, потом опять тянул – всё без толку. Тогда Янис поднял палку, чтобы ткнуть ослика в бок. Тот сразу же всё понял. Или, во всяком случае, сделал вид, что понял. И как ни в чем не бывало пошел себе дальше. Но спустя несколько изгибов тропинки и один крутой спуск заартачился опять. Янис и толкал его, и уговаривал – ничего не помогало. Зато, как выяснилось, ослик ненавидел палки. Стоило Янису пригрозить ему палкой, как тот начинал шагать дальше.
Среди сосновых стволов мелькнула черно-белая шкурка Локи.
– Ну, иди ко мне, – позвал Янис. Лока его услышала, остановилась и побежала в другую сторону. Вот с Фридом она бы так себя не вела. Одного взгляда Фрида было достаточно, чтобы она повиновалась. Если бы сейчас здесь, в лесу, был Фрид, он бы только сказал «Ну-ка», и ослик бы шел не останавливаясь, да так быстро, что они бы еле за ним поспевали. Все животные повиновались Фриду. Кролики прямо-таки сами шли в силки, один за другим.
Янису пришлось запастись терпением. Он шел впереди, а ослик то шел, то стоял, то опять начинал идти. Так они и продвигались: всё дальше в лес и всё ближе к долине. В начале Янис пугался каждого звука. Взлетающей рядом птицы, скрипнувшей под ногами ветки, внезапно выбежавшей на тропинку и снова нырнувшей в кусты Локи. Лес был для него запретным местом – настолько, что что-то ужасное просто должно было произойти. Или на него вдруг накинется Великая хворь, или какое-нибудь дерево возьмет и упадет, или он сам, того и гляди, споткнется, если не будет всё время начеку. В лесу полно камней и коряг, которые так и норовят поставить ему подножку.
Но нельзя же всё время бояться. В конце концов страх свернулся клубочком и улегся где-то внизу живота. Янис перестал говорить шепотом, обращаясь к Локе или ослику, – да и всё равно ни один из них не слушался, оба делали, что хотели.
В лесу пахло сосновой хвоей и смолой. Стволы деревьев стояли близко друг к другу. Серые ветви нависали над тропинкой.
У небольшого ручейка Янис остановился. Ослик вытянул шею и стал пить. Янис черпал воду пригоршнями. Ослик сразу идти дальше не захотел, а принялся неторопливо объедать листья с куста на другой стороне ручья. Янис положил в рот горсточку ягод из носка. Только понемножку, напомнил он себе, а не то все ягоды сразу закончатся.
Когда они снова выдвинулись в путь, утро было позади. Точнее время в тени леса определить было сложно, так что, может быть, уже давно перевалило за полдень. Янис оказался вдали от всего. От хижины, от двора и кур. Идти было тяжело. Носки из грубой шерсти натирали ноги. Ссадина на щиколотке болела всё сильнее. Ботинки Фрида не годились для долгих переходов. Тряпочки, которыми были набиты носы, выскочили и болтались. Ехать верхом Янис пока не решался: ослик на своих тоненьких ногах едва нащупывал спуск вниз по крутой тропе. Да и корзины бы мешались.
Он вспомнил, как тогда, во время их с Фридом перехода, клокотала вода в ущелье и как долго потом ее рев раздавался сзади. Он остановился, чтобы как следует прислушаться. Щебечут и чирикают птицы. Где-то стучит дятел. Но шума воды нет.
Янис пошел дальше, превозмогая боль. Приходилось всё чаще останавливаться, чтобы отдохнуть. А еще на каждом привале они были вынуждены отбиваться от мух. На уступе скалы их почти не было, здесь же они вились тучами. Ослик бил копытами. Теперь он отказывался стоять на месте даже несколько мгновений, когда Янису хотелось перевести дух. Так что они продолжили путь под гору. Иногда спуск выравнивался, и тропинка шла через лес по прямой. Но не слишком долго: вскоре она опять становилась извилистой. Перед каждым изгибом у Яниса возникала надежда, что вот сейчас ему навстречу выйдет Фрид.
Когда начало смеркаться, Янис совсем выбился из сил. Он достал из корзинки яйца и сложил их в ямку у корней дерева. Потом нашел местечко, где было поменьше бугорков, и расстелил кроличье одеяло. Стащил с ослика корзины и седло и привалил всё это к толстому стволу. Веревку привязал к ветке. Снял ботинки и растер ноги. На левом большом пальце оказалась мозоль. Из правого большого пальца шла кровь. Ссадина на щиколотке горела.
Нужно было развести костер, только вот как? Коробочка с огнивом осталась дома, у очага. Янис поднял сухую ветку и сломал ее пополам, от бессильной злости. Уйти из дома, не взяв ничего для разведения огня! Как можно быть таким дураком? И при этом положить в корзину тарелку – без хлеба, и ложку – без каши. И яйца, которые нельзя есть сырыми. Может быть, завтра он всё-таки их попробует, если не будет ничего другого. Он высыпал в рот последние ягоды. Остался только пустой носок.
Он завернулся в одеяло, мягкой стороной внутрь. Лес был полон разнообразных шорохов, изредка доносились непонятные резкие звуки. Рядом что-то треснуло. Раздался крик, высокий и пронзительный. Это далеко, с надеждой подумал Янис. Он позвал Локу, и на этот раз она пришла. Улеглась рядом, положив голову ему на ногу. Он потрепал ее по холке. Лока прикрыла веки. «Не бойся, – сказал бы Фрид. – Главное, всегда будь начеку». Янис открыл глаза и стал таращиться в темноту. Быть начеку – значит не упускать ничего из виду.
Мир велик, бесконечно велик. Они шли весь день и еще никуда не пришли. Уступ скалы вместе с хижиной – это лишь песчинка. А сам Янис, с его телом и мыслями, еще меньше, чем песчинка. Как же он мало знает о мире! Дома даже темнота была другой. Небо было широкое, и по ночам, если ясно, усеянное звездами. В лесу тьма тяжелее; она растекается между стволами деревьев, по корням и камням, и нигде ни искорки света. Янис прислушивался к ночным звукам. Может, здесь водятся волки и медведи, дикие животные, которых он видел в книге. А в книге было не всё. Великая хворь… Не нужно сейчас о ней думать. Нужно оставаться начеку, всю ночь. Лежа с открытыми глазами, он боролся со сном. В его голове кружились слова Схенкельмана. Про то, что кура-патока не кура, и про гуся для гусыни, и что Фрид в долине греб деньги лопатой. Какая-то мешанина из обрывков собственных мыслей, вчерашнего разговора и песни. И про украденного мальчика. Из всех рассказов Схенкельмана этот был самый страшный. Янис закрыл глаза. Ненадолго. Скоро опять откроет. Лока спала, опустив голову на ногу Яниса.
Он проснулся, испугавшись хлопанья крыльев. Было уже светло, и у корней сосны сидела ворона. Янис стал размахивать руками. Ворона расправила крылья и, взлетев, уселась на высокую ветку. Яйца, которые Янис уложил в ямку под деревом, были расколоты и выпиты. Ослик сорвался с привязи и объедал кору соседнего дерева. Лока лежа что-то грызла.
– Отдай! – приказал Янис. Лока неохотно вильнула хвостом, делиться добычей она явно не собиралась. Придерживая мертвую птицу лапой, она зубами отдирала с костей остатки мяса. Янис разглядел безобразный остов с ржаво-коричневыми перьями. Пусть ест. Но в следующий раз надо будет проследить, вдруг она поймает кролика.
В животе было пусто, как еще никогда в жизни. Эх, нужно было лучше подготовиться. Яйца сварить, еще дома, перед уходом. И курицу – ту, белую, – забить, ощипать и потушить в дорогу. Фрид бы разозлился. Куры должны нести яйца. А к тому же, малыш, ты их своими руками трогать не должен. Ты созидатель. Ты даже и не знаешь, как это – разрушать.
Янису, ослику и Локе нельзя было сдаваться. Янис ковылял в ботинках Фрида. Периодически ощупывал свой нос. Судя по всему, Великая хворь сегодня к ним не наведывалась. Янис шел по тропинке и всё меньше верил, что Фрид вот-вот выйдет ему навстречу. Он изо всех сил старался забыть о боли в ногах. Иногда это ненадолго удавалось.
Ослику нужно имя, подумал он вдруг. Настоящих имен он почти что и не знал, разве что Фрид, Схенкельман и Берта. Поэтому он выбрал имя из книжки с картинками.
– Огурец, – произнес он.
Ослик потянул носом воздух.
– Огурчик, – уточнил Янис, потому что ослик был небольшой. – Давай, Огурчик, нам еще далеко идти.
Звучит по-дурацки.
– Персик? – Янис примерил на ослика несколько названий овощей и фруктов, потом животных. – Помидор… Мишка, Ежик, Волчок… – Всё не то.
Позже они остановились у ручейка, чтобы попить. Ослик жадно хлебал воду. На дне ручейка лежали серые и белые камешки. Серые – как шкура ослика, а белые – как его нос.
– Камешек, – сказал Янис, и это имя сразу подошло.
Имя ослику придумано, еще бы придумать, как забыть про боль в истерзанных пальцах ног. Он всё плелся и плелся по лесу, а на ум так ничего и не приходило.
Но хотя бы спуск был уже не такой крутой. Они дошли до пологих холмов. И тут Янис услышал. Сначала ему показалось, что это в лесу поднялся и шумит ветер. Он остановился послушать, потом прошел еще немного и прислушался снова. Нет, не ветер. Вода. Пока далеко, но это вода. Значит, они приближаются к ущелью. Вот-вот появится Фрид, подумал Янис. Он уже поднимается, сейчас выйдет из-за поворота. Но на тропинке было по-прежнему пусто. Как бы Янису ни хотелось вызвать Фрида силой мысли, это было невозможно.
И он ковылял себе, ведя Камешка дальше. Пропасть приближалась. Хотя нет, это он приближался к пропасти. И чем она была ближе, тем сильнее мучили его сомнения.
Камешек отыскал себе пучок травы и отказывался от него уходить. Янис прислонился к дереву. Сейчас они пойдут дальше, еще немного, и он увидит пропасть. Он сорвал какую-то травинку и сунул листочки себе в рот. И сразу же выплюнул: травинка оказалась горькой. Лес – неизведанная территория, Янис ведь не знает, что можно есть, а что нельзя. Вроде растет крапива, но какая-то другая, незнакомая. А бывают растения ядовитые, съешь листочек – и поминай как звали. Нужно бы поймать куру-патоку. Или кролика. Но вблизи он видел только ворону, да еще ту сгрызенную тушку у Локи. Остальные птицы держатся на расстоянии, расселись по верхушкам деревьев и тараторят. Время от времени Янис слышал какой-то шорох, да иногда ему казалось, что он будто бы краем глаза заметил кролика. Лока вспрыгивала с места, но возвращалась без добычи.
Делать нечего, пришлось ждать, пока ослик наестся досыта. Потом они опять двинулись – оставался последний отрезок пути. Рев воды из ущелья постепенно становился громче. На спуске, кроме сосен, стали появляться деревья со светло-зеленой листвой. Стволы у них были толстые, поросшие мхом.
День подходил к концу, уже смеркалось. Идти дальше Янис уже не мог. Он привязал ослика к ветке, достал из корзины кроличье одеяло и рухнул на землю. Улегся поудобнее, закрыл глаза и тут же уснул.
Когда он проснулся, вокруг было промозгло, стоял утренний туман. Кроличье одеяло намокло, со стороны, где не было меха, виднелись темные пятна. Янис пощупал нос. Вроде в порядке. Посмотрел на пальцы. Ногти черные, руки в грязных разводах, но следов Великой хвори нет. А вот с ногами что-то не то, он сразу это понял. Нельзя было засыпать, не сняв ботинки. Янис кое-как развязал узел и потянул за каблук левого ботинка. Ногу пронзила такая боль, что он оставил ботинок в покое. Потом попробует еще раз. Пальцы были на месте, их-то он прекрасно чувствовал, но каждый болел по отдельности.
Камешек дремал стоя. Лока нашла себе что-то съедобное – какого-то дохлого зверька с шерстью и уже подгнившего. Собака клацала челюстями, пытаясь поймать круживших вокруг ее находки мух. Янис заставил себя подняться. Он стоял и смотрел вперед, но мало что видел. Просто он отупел от голода. Идти дальше не было сил.
Лока догрызла зверька и принялась лаять, стоя под сухим деревом. Янис посмотрел в ту сторону, на этот раз по-настоящему. На дереве, на одной из голых веток, висела котомка – стянутый веревкой коричневый мешок из грубого холста. Янис подошел ближе, попробовал снять. Чуть-чуть не хватает. Тогда он встал на цыпочки, хотя и было больно, потянулся – и в конце концов достал веревку пальцами. Ветка хрустнула, котомка плюхнулась на землю. Лока принялась обнюхивать ее со всех сторон, повизгивая и отчаянно виляя хвостом. Янис развязал тесемку. В мешке лежала краюха хлеба и половина колбасы. Он сел на землю и откусил раз, другой, а потом затолкал в себя остальное, почти не жуя. Лока смотрела на него умоляющими глазами, склонив голову набок и попискивая. Янис стряхнул крошки в ладонь. Лока слизала всё до единой крошечки.
И только теперь пришел запоздалый страх. А кто подвесил котомку на дерево? Янис встал и осмотрелся. За кустом невдалеке от тропинки послышался какой-то хруст. Янис попятился, но натолкнулся спиной на дерево. Вот выйдет сейчас из леса охотник или меняла, злой как черт. Колбасы и хлеба-то больше нет. И отдать их не получится. Вспорхнула птица. Зашелестел куст. А вдруг кто-то разведал, что Янис шатается по лесу? Не какой-то охотник или меняла, но тот, кто знает, что Янис пустился в путь?
– Схенкельман? – позвал Янис. – Эй, Схенкельман!
Тишина. Только шелест листьев и потрескивание веток. А потом стихло вообще всё. Даже птицы перестали галдеть. Лишь ущелье продолжало бурлить вдалеке.
Янис быстро свернул лагерь. Благо Камешек уже был навьючен. Хлеб с колбасой приглушили голод. А вот ногам отдых не помог, каждый шаг отдавался болью. Янис несколько раз оглядывался. Вроде никого не видно, но всякий раз, когда он устремлял взгляд на тропинку и шел дальше, возникало ощущение, будто кто-то идет за ним. Кто-то или что-то. Великая хворь умеет ползти ползком и скакать скоком, перемещаться по земле, по воздуху и по воде. Янис шел как можно быстрее. Спотыкался, падал и опять вставал. Надо идти вперед и не останавливаться. Великая хворь обглодает тебе нос, и пальцы, и всё остальное.
Лока бежала по лесу зигзагами, иногда замирая на месте. Хвост кверху, нос по ветру.