Неделю спустя мы снова приехали в отдаленный скит мужского монастыря – в Липовку. Стоял жаркий летний день. На синем небе неподвижно застыли пухлые белые облака. Мы с Владимиром шли вдоль берега Тобола, направляясь на мыс любви к тому самому раскидистому дереву, чтобы насобирать на зиму липовый цвет, пока он не облетел. Мне было жаль, что я не чувствовал, как высокая трава касалась моих рук.
Добравшись до места, Владимир повернул меня к реке, а сам принялся обрывать цветы с ветвей. Я любовался на накатывающие на берег волны, а послушник молча трудился, заполняя один пакет за другим.
Я думал о том дурацком сне. Все было так ярко, будто происходило по-настоящему… И вдруг увидел, как внизу, у кромки воды, показалась знакомая фигурка. Сняв сланцы, Вита шла, оставляя одинокую цепочку следов на горячем песке. Я думал, что она почувствует на себе мой взгляд и посмотрит наверх. Но она была задумчивой и ни на что не обращала внимания. Наверное, ее разморило на жаре, и она пришла освежиться. Странно, что с ней не было Геры.
Рыжие волосы были заколоты японской палочкой с перьями и бусинами. На ходу Вита выдернула ее из пучка, и яркие кудри рассыпались по плечам.
Я повернул голову в сторону Владимира. Не предупредить ли его, что сестричка пришла искупаться? Он залез на толстую ветку дерева, скрывшись в листве, и методично собирал цветы, шурша пакетом. На траве уже лежали три свертка. Когда я снова обратился к песчаному берегу, то увидел, как Вита расстегивает пуговицы на летнем желтом платье. Я облизнул губы и подумал, что беспокоить Владимира точно не стоит.
Она скинула с себя одежду, оставшись в раздельном малиновом купальнике с высокой талией. Потом шагнула ближе к воде и подставила лицо с мелкими веснушками солнцу. Мой взгляд скользил от разгоряченной морковной макушки до пяток в песке. Вита заколола волосы, плавно вошла в воду и поплыла. Солнце играло в темных волнах и в хрустальных бусинах японской заколки.
Она перевернулась на спину, и я думал, что она вот-вот взглянет на меня и заверещит. Но, перебирая руками, рыжая задумчиво уставилась в небо. Я покусывал нижнюю губу. Интересно, что было в ее мыслях… Из-под прозрачной глади воды то и дело выпархивали стройные ножки и изящные кисти рук, выбрасывая вместе с собой переливающиеся искры воды. Я представлял как, должно быть, тепло на поверхности реки, нагретой солнцем.
Очень скоро она выбралась на берег. Влажный песок облепил ее ступни. Рыжая ополоснула их вместе со сланцами в слабо накатывающих волнах и направилась в сторону деревеньки, на ходу набрасывая ситцевое платьице. Она нас так и не заметила.
Кажется, я не дышал последние пятнадцать минут. Будто залез на чужой дачный участок за яблоками и ждал что вот-вот появится какой-нибудь разъяренный дед и выстрелит мне солью в мягкое место. Я покосился на Владимира, и он вдруг поймал мой взгляд.
– Ты там как? Не заскучал?
– Не-а.
Глядя на меня, Владимир обеспокоенно нахмурился.
– Тебе голову напекло что ли? Вид у тебя какой-то… контуженный.
Я сдержался, чтобы не улыбнуться.
Он вытащил из-за пояса все тот же синий платок, в который собирал липовый цвет прошлый раз, и завязал его мне на голову как бандану.
– Где-то в сумке с таблетками и мазями у меня завалялась кепка.
– Поищу, когда вернемся в скит. Солнце печет сегодня будь здоров.
– Это точно. Я даже не думал, что в этих местах может быть настолько жарко.
Два часа спустя Владимир, закусив соцветие, укладывал заполненные прозрачные пакеты в светло-коричневый джутовый мешок. Потом закинул его на спину и одной рукой покатил мою коляску к деревне. В пустом домике для паломников он расстелил на пол и на столы пожелтевшие от времени газеты «Советская Сибирь» и рассыпал на них цветы для просушки.
– Успели, – на его лице растянулась довольная улыбка. – Теперь всю зиму будем чай пить. К концу месяца еще иван-чай и чабрец пособираем, а сегодня надо листы смородины и малины порвать. В рощице как раз есть несколько диких кустов.
Отряхнув подрясник от травинок и мелких лепестков, он выкатил мою коляску на улицу, а потом – в поле рядом с деревней.
***
Под подоконником охотник-паук перекинул белесую паутину и, притаившись, сидел в ожидании жертвы. Я наблюдал за ним, пока мы ужинали в домике скитоначальника – отца Серафима вместе с пятью трудниками. Иногда паук выползал на середину связанной сети, доводил ее до совершенства, быстро орудуя лапками, и возвращался в темное укрытие.
– Сам Спаситель обещал утешить нас в скорби: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас»4, – наставлял нас батюшка. – Поэтому когда приходите в Его дом – в храм – и смотрите на иконы, думайте о том, что Сам Господь и все святые глядят на вас с милосердием и любовью. Присаживаться на лавку во время богослужения можно только в случаях нездоровья, – отец Серафим мельком посмотрел на меня, сложив на столе в замок сухие, с узлами старческих жил руки. – Впрочем, хорошо сказал о немощи телесной святитель Филарет Московский: «Лучше сидя думать о Боге, нежели стоя – о ногах»…
На лицах трудников и послушника скользнули скромные улыбки, а я подумал, что не только сидел всю службу напролет, так еще и думал не о том, о чем надо… Я с тоской снова посмотрел на притаившегося в засаде паука с толстым брюхом, а потом – в окно на дом Виты, стоящий в отдалении от остальных избушек.
Ну что за скукота, а не разговор!
Хотя в этой глухомани мне все равно было лучше, чем дома в Москве. Здесь я почти не вспоминал о том, что оставил в доме на Рублевке…
– Годы труда потрачены впустую! – орал отец на весь особняк. – Почему ты постоянно попадаешь в переплеты, из которых мне приходится тебя вытаскивать?! Почему ты такой неблагодарный, холодный, безразличный?
– Спасибо, что поддерживаешь меня, пап, – сыронизировал я.
– У меня в голове не укладывается! – он не переставал драть глотку. – Идиот! От тебя одни проблемы! Ты даже не мог выбрать нормальных друзей! Не установил камеры на яхте! Никаких мер предосторожности! Сколько раз я тебе говорил, что безопасность – превыше всего?! Ты же с детства под охраной! Почему не уяснил этого?!
– Я поторопился отметить покупку…
– Поторопился! Мы с матерью столько вложили в тебя! Хотели, чтобы ты стал успешным, решительным и смелым лидером, чтобы ты учился с удовольствием, развивался… Ты был моим самым главным инвестиционным проектом, который должен был принести мне прибыль! И к чему мы пришли? Ноль!!! Теперь ты никогда не сможешь эффективно управлять корпорацией. Никогда!
– Гипотетически все же могу. Мозги же у меня не пострадали, – возразил я, он же только в сердцах махнул на меня рукой и вылетел из комнаты.
Я взглянул на мать, которая сидела на бежевом диване и смотрела в одну точку.
– Мам?
Она подняла красные, опухшие от слез глаза.
– Какой позор! – шептала она, её нос тоже был бордовый от рыданий. – Мой сын – инвалид. Поверить не могу! Ты всегда был таким красивым! Твои рекламные контракты, обложки в журналах, фотосьемки в Европе, подиумы люксовых брендов… Все это было открыто для тебя. И теперь этого больше никогда не будет! С каждым годом ты будешь только слабеть… – она начала всхлипывать. – Из-за обездвиженности руки и ноги станут, как плеточки, уже через пару лет. Как теперь нам появляться в обществе? Что обо мне подумают люди? Все будут спрашивать о тебе. Что я должна им ответить? А? Мы же всегда были идеальной семьей, Матвей! Примером для всех… Нас теперь просто перестанут уважать! Обвинят в том, что не справились с воспитанием ребенка. Вот так. И ты теперь не завидный жених и, скорее всего, обречен на одиночество. Почему же ты был таким неаккуратным?!
– Все сказала?! А теперь уходи… – я прикрыл глаза, а потом заорал. – Не хочу вас видеть обоих! Идите к черту со своей заботой!
Когда комната опустела, я нажал подбородком кнопку вызова персонала на пульте, что лежал на подушке, и приказал принести мне выпить…
– Чем займетесь с Матвеем? – спросил отец Серафим у Владимира, возвращая меня в реальность из прошлого.
– Если поручений больше не будет, то пойдем на ночную рыбалку.
– Сходите, развейтесь, – кивнул отец Серафим. – Но не опаздывайте на утреннюю службу!
– Вернемся вовремя!
Батюшка кивнул, дав понять, что ужин окончен. Два мужчины в ветхих серых рубахах и потертых до грязного блеска черных штанах собрали со стола тарелки и унесли в другую комнату, чтобы помыть в тазу. С остальными отец Серафим продолжил вести размеренные беседы, отвечал на их вопросы. Мы же с Владимиром выбрались на улицу и направились к амбару, где у него был приготовлен рюкзак с привязанной к нему свернутой палаткой. Солнце садилось и расцвечивало полуразрушенный храм, часовню и траву в маслянисто-персиковые оттенки.
Владимир прихватил из домика отца Серафима простенькую гитару, а потом вытащил из амбара удочку и котелок.
Когда мы дошли до Тобола, под закатными розовыми лучами на поверхности реки лопались пузырьки: в темных торфяных водах резвилась мелкая рыбешка. Владимиру уж точно улыбнется сегодня удача… Пока я любовался бликами воды и прислушивался к лесным звукам, он разводил костерок на песчаном берегу.
– В детстве мы с Витой любили спускать на воду лёгкие бумажные или берестяные кораблики. Волны подхватывали лодочки, и они неслись все дальше и дальше. Мы загадывали желания и верили, что они будут донесены до кого надо и исполнены… Дети.
– Вы с ней совсем не похожи.
– Ну да. Ведь у нас мама – одна, а отцы – разные. Мой ушел из семьи, когда мне было два года, а потом мама вышла за другого, и родилась Вита. Ее отец, кстати, умер не так давно. Он работал на зерновом току, упал в резервуар с пшеницей и задохнулся.
– Оу… А мать где?
– Живет в соседней деревне, на пенсии уже.
На берегу кто-то соорудил простенький деревянный столик и две лавки с обеих сторон. Там Владимир и разложил пожитки, а потом взялся руками за удилище и погрузился в созерцание речной ряби и маленького поплавка из пластмасски и гусиного пера. Звуки природы стали будто громче: плеск воды, шум ветра в липах и соснах на высоком берегу, песни незнакомых мне птиц.
Прошло не так много времени, как у Владимира заклевало. Раз! И он выхватил из воды трепещущую серую рыбину, похожую своим зубчатым хребтом на маленького дракона с длинным носом. Она билась о песчаный берег и блестела под лучами малинового вечернего солнца.
– Ты посмотри! Это же стерлядь! Вот повезло! А я сначала подумал, что лобарик5, не рассмотрел сразу в сумерках… Так странно! Она обычно только в закидушку попадается, а здесь на удочку клюнула. Надо же!
Он ополоснул бьющуюся рыбину из бутылки и уложил на сколоченный на скорую руку стол. Уверенным движением отрубил ей голову, вырезал внутренности, а тушу разделал на равные куски.
– Хочешь попробовать?
– Сырую? – лицо мне было еще подвластно, поэтому Владимир, скорее всего, прочитал на нем отвращение, отчего рассмеялся.
– Конечно! Это же настоящий сибирский деликатес!
Он вгрызся в кусок, будто варвар, и по его губам и подбородку размазалась кровь.
– Ммм! – глаза послушника блаженно закатились. – Только в этих местах водится такая стерлядь – с желтым жиром. Лучше, конечно, есть строганину – замороженную рыбу. С солью и перцем. Но в походных условиях можно и так, – он продолжал пережевывать филе с видом знатока. – Так что, надумал?
Я посомневался какое-то время, но потом все же кивнул.
– Давай. Хуже, чем сейчас, мне все равно уже не будет.
Он поднес к моему рту солоноватый от крови кусок. Я откусил мягкое серое мясо, похожее на желе, и… это оказалось действительно очень вкусно.
– Неплохо.
Рыба была не очень большая, поэтому мы расправились с ней довольно быстро. Остальное – голову, хвост, плавники, брюхо, кожу и колючий хребет – Владимир бережно собрал и положил в котелок. Чуть позже добавил туда пару ершей, что попались на удочку, налил воды, которую мы набрали в скважине возле храма, и подвесил обугленную посудину над костром.
– Это будет царская уха! – пообещал мне послушник, разрезая картофелину прямо в руке.
Его азарт и хорошее настроение передалось и мне. Я и не заметил, как начал смеяться и шутить вместе с ним. Зачарованно наблюдал за тем, как он вытаскивает из воды одну щуку за другой. Извивавшиеся на песке речные хищницы удивленно пучили глаза и раскрывали зубастые пасти, а потом летели в пластиковое ведро. Стерлядь больше не попадалась. Да и ловить ее было, оказывается, нельзя – исчезающий вид.
– Завтра на обед будут котлетки, – торжествовал послушник, убирая ведро с рыбой под дерево, чтобы случайно не споткнуться о него в темноте. – Хорошо!
Аромат рыбы, лука и лаврового листа ударил в нос, когда на Тобол спустилась черная ночь и над лесом на противоположном берегу повис белый полукруглый месяц. Владимир налил уху в две железные кружки и поставил их на прохладный песок немного остыть. Потом, дотронувшись до моих рук, полез в палатку, откуда вернулся со стареньким клетчатым пледом и укрыл меня им.
Покрывало собиралось в складки, поэтому я выглядел, как ждун6, наблюдавший, как Владимир закапывает в тлеющие угли несколько картошек, а потом берется за гитару и перебирает струны.
– Э-э-э… – разочарованно протянул он, повернул двумя пальцами колок и снова прислушался к звуку. – Любит же она расстраиваться по пустякам!
Я весело хмыкнул, а он улыбнулся только тогда, когда услышал нужный ему звук. И наконец запел вполголоса:
Крыши домов дрожат под тяжестью дней,
Небесный пастух пасет облака.
Я отвел глаза на сверкающие серебром волны Тобола и думал о том, что все-таки принял правильное решение – приехать сюда. Первое самостоятельное решение!
Здесь, рядом с Владимиром, я чувствовал себя живым и даже немного свободным. Он не смотрел на меня с жалостью, как мои столичные друзья и знакомые, не указывал, что делать, не контролировал, как это делали родители. В монастыре со мной разговаривали, будто со мной было все в порядке.
У меня задрожала нижняя губа и защипало в глазах. Хорошо, что Владимир был занят пением и гитарой. Или он из солидарности усердно делал вид, что смотрит на гриф?
Город стреляет в ночь дробью огней,
Но ночь сильней, ее власть велика.
Я начал подпевать ему дрожащим голосом.
Тем, кто ложится спать, спокойного сна.
Спокойная ночь7.
Он поднял на меня глаза и улыбнулся. Я еще никогда не пел с кем-то вот так ночью на берегу реки. Да еще и трезвый. Это было необычно!
– Гитара помогает забыть о плохом, – сказал Владимир, откладывая инструмент.
– В твоей жизни было что-то плохое?
– А как же! – хмыкнул он, но подробности не стал рассказывать. Послушник потянулся к своей кружке, попробовал и довольно кивнул. – Ну вот. Немного остыла.
На поверхности ухи расходились аппетитные жирные круги. Душистая, пахнущая костром, приправленная лучком и перцем, она была не хуже, чем песни под гитару на пустынном берегу сибирской реки. Владимир сидел рядом со мной на чурке и время от времени предлагал мне отпить из кружки. Дожевывая картофель, что скатился на дно металлической кружки, я попросил добавки. Владимир довольно улыбнулся.
Послушник вдруг спохватился и таки пошевелил в золе дымящейся палкой. Выкатил из-под тлеющих дров обуглившиеся картошки. Обжигаясь, дуя на пальцы, он разломил одну и остудил для меня, а сам принялся за другую. Какой же вкусной и пахучей она оказалась! Посыпанная крупной солью, вприкуску с серым хлебом на закваске, что остался от ужина у отца Серафима.
– На свежем воздухе всегда вкуснее, – заметил Владимир, подбрасывая ветки, чтобы развести огонь снова.
– Часто выбираешься сюда?
– Бывает. Иногда с Витой приходим. Но она с ночевкой никогда не остается. Предпочитает спать дома, потому что ей в любое время могут позвонить с фермы, если какое-то животное заболеет. Поставить укол или роды принять у коровы. Подскакивает хоть в час ночи, хоть в пять утра и сразу туда. Хотя спит она очень плохо, бессонница постоянно мучает.
– И Вита сама всем этим занимается? – мало сказать, что я был поражен. Пожалуй, я был обескуражен.
– Ну да. Например, если ветеринар в отъезде… Короче, она может сама заменить любого сотрудника, и доярку, и скотника…
– Верится с трудом.
– Почему?
– Там, где я жил до этого, девушки обычно были либо блогерами, либо моделями, либо фотографами…
– Ну да. Витка у нас молодец! Разбирается во всех этих бумагах, цифрах. Да и вообще без дела не сидит. Уважаю ее!
Владимир снова поил меня из кружки, а потом продолжил играть какую-то песню, которую я не знал. И еще одну. Было уже далеко за полночь.
Сытый и уставший от впечатлений, я зевнул. Владимир бросил на меня быстрый взгляд.
– Положить тебя спать? – Он отложил в сторону гитару.
– Было бы неплохо.
Послушник отцепил ремни, что удерживали меня в кресле, и, пыхтя, затащил меня в палатку.
– Зачем ты это делаешь? – спросил я его, когда он застегивал молнию на спальном мешке.
– Что именно? – Владимир непонимающе уставился на меня.
– Так… заботишься обо мне.
– А как по-другому? – он пожал плечами. – Жизнь так коротка… За это время надо хоть немного побыть человеком. Особенно такому грешнику, как я.
– Ты не похож на грешника, Владимир, – мне стало смешно.
– Ты меня совсем не знаешь, – он отвернулся и начал аккуратно складывать плед, будто хотел хоть чем-нибудь занять руки. – Однажды я нарушил одну из основных заповедей и теперь страдаю. Эта боль сжирает меня изнутри. Впрочем, неважно… Я еще немного посижу у огня и тоже лягу. А ты спи, Матвей. Спокойного сна, – он похлопал меня по груди, но я не почувствовал.
– Спокойная ночь, – напел я, и он улыбнулся.
Из темноты палатки через приоткрытую створку было видно, как Владимир сгорбился возле костра. Он долго смотрел на огонь. Поддевал палкой красные угли, а потом вдруг в сердцах отбросил ее и опустил лицо в ладони. На минуту мне показалось, что его плечи тряслись от рыданий. Но этого просто не могло быть! Скорее всего, это была лишь игра света. Владимир при мне был всегда сдержанным и собранным, сильным телом и духом, и, как мне казалось, с мягким сердцем. Ничто не могло заставить его расстроиться. Наверняка он просто преувеличивает свои грехи. Он не мог совершить ничего предосудительного. Просто не мог!
Успокоившись тем, что мне кажется, я закрыл глаза и тут же провалился в сон до утра.
***
В спокойном зеркале сибирской реки отражались побледневшие утренние звезды, они постепенно гасли одна за другой. Наступало утро. Я прислушался к чириканью воробьев. Оглядеться не мог – в палатке ли Владимир. Глаза сами собой закрылись, и я снова задремал. Окончательно проснулся, когда над Тоболом заблестели первые солнечные лучи. Владимир проснулся рано. Хотя у меня были сомнения, спал ли он вообще? Он уже чистил песком котелок из-под ухи и полоскал его в остывшей за ночь речной воде. Я его позвал.
– Доброе утро! – сказал он, улыбаясь и вытирая о подрясник руки. – Массаж сделаем, когда доберемся до домика настоятеля?
– Думаю, да.
– Надеюсь, у меня получится повторить уроки медбрата.
Я кисло улыбнулся, и Владимир, вытащив меня из спальника, усадил в кресло, а потом продолжил собирать палатку и рюкзак. И мы отправились обратно в скит. В липовой роще было уже шумно: в густой темно-зеленой листве распевали птицы. Владимир сказал мне, что это были дрозды. В его рюкзаке позвякивали кружки и алюминиевые ложки.
Мы добрались до домика скитоначальника, где Владимир меня умыл, сделал массаж и надел компрессионное белье. После службы был завтрак. День был непостный, поэтому трудники сварили куриные яйца и кашу на молоке.
– Сегодня до обеда будем высаживать перцы и помидоры в открытый грунт, – после душеполезных разговоров отец Серафим раздавал нам поручения. – Пока мужики будут вскапывать землю, тебе, Владимир, нужно будет забрать у Виты рассаду. Мы с ней вчера договорились, и она уже подготовила коробки. А вот задание для всех: нужно напилить палочек, нарезать бечевку, чтобы подвязать кусты в теплице. Там зелень густо разрослась! И кое-где даже баклажаны и зеленые помидорки завязались. Как бы стебель не поломался от тяжести!
Полчаса спустя мы шли к особняку его симпатичной сестрицы с характером пугливой дикой кошки. Солнце поднималось все выше, но жарко не было. И тем не менее, Владимир нацепил на меня кепку, которая нашлась в моей сумке с медикаментами: серую, с коротким прямым козырьком. Я смотрел по сторонам. На траве блестела роса, прямо как слезы моих бывших подружек, которых я бросал без объяснения причин.
Мое внимание привлек раздавшийся вдалеке топот лошадиных копыт. Мне сразу вспомнились уроки верховой езды, на которые меня в детстве таскала Луиза, моя нянька… Через мгновение мы увидели образ, достойный лучших масляных красок и холста. К дому по травянистому лугу с сиреневыми цветами клевера и мышиного горошка неслась вскачь гнедая лошадь, а на ней верхом сидела Вита. Следом, как обычно, бежал коричневый питбуль.
Тонкая фигурка издалека казалась изящной коллекционной куклой. Но когда Вита подъехала ближе, я увидел, что на ней был рабочий синий комбинезон и резиновые сапоги до колена. Одним словом – фу! Совсем не стильно.
Но несмотря на ее деревенский прикид я не мог насмотреться на этот здоровый румянец, на блестящие глаза, на рыжую косу и завитки волос, выглядывающие из-под белой косынки.
– Доброе утро, сестра, – сказал Владимир, помогая ей спуститься на землю.
– Для меня уже давно не утро. Я с пяти часов на ферме. Афродитка начала телиться. Я ездила помогать. Потом одно, второе, – она махнула рукой. – Только освободилась. До сих пор еще не ела. Вас, наверное, отец Серафим за рассадой отправил?
– Ага, – ответил Владимир, поглаживая лошадь по толстой шее и блестящей черной гриве. Он протянул к ее носу открытую ладонь и засмеялся, потому что лошадь начала в нее тыкаться и шевелить губами. – Похоже, коняга ищет что-то вкусненькое.
– Сейчас вынесу ей морковку, – расцвела улыбкой Вита.
Девушка, должно быть, почувствовала мой взгляд, потому что тут же обернулась, ничуть не смутившись своего вида.
– Как дела, паломник? – мне показалось, что в ее словах звучала усмешка. – Уже выпил кофе с утра?
– Неплохо, – я вздернул нос кверху. – Пока нет. Мы недавно только с рыбалки вернулись. Вот думал, может, ты угостишь.
– Ооо, – уважительно протянула она, снова пропустив мимо ушей мою просьбу, и посмотрела на брата. – Поймали что-нибудь?
– Щуки в основном, пару ершей и одну стерлядку, – ответил он.
– Неплохой улов!
Она позвала нас за собой к летней веранде, где указала на коричневые коробки с рассадой: в обрезанных пластиковых бутылках росли небольшие кустики, с волосатыми стеблями и на вид шершавые. Как же тут пахло помидорами! Оказывается, вот как они растут.
– Здесь десять коробок. Нести надо аккуратно, чтобы не сломать их пополам, – и вполголоса, заговорив быстро, дала еще пояснения Владимиру. – В этих «Бычье сердце» красное, желтое, в этих – «Де Барао». Я там подписала маркером с обратной стороны, чтобы было понятно.
– Матвей, пять твоих, пять моих, – хохотнул Владимир, кивнув сестре. – Шучу. Тебе придется подождать, пока я унесу их на территорию скита.
– Что ж…
– Мы пока кваса попьем, – сказала Вита вслед брату, и он кивнул, не оборачиваясь.
Сначала рыжая вышла с морковкой и исчезла за воротами, где, наверное, кормила лошадь. Потом вынесла на крыльцо два стакана и трехлитровую банку с коричневой жидкостью и подозрительной жижей на дне. Я же все это время пребывал в обществе Геры, и еще на меня поглядывали три ротвейлера из клеток.
Странно, что эта сильная и независимая завела свору собак, а не котов!
И хотя в моих мыслях сейчас была насмешка, я не хотел признаваться сам себе, что мне очень понравилась самоуверенность Виты, ее увлеченность своим делом.
Наливая квас, рыжая рассказывала про свое утро на ферме, интересовалась тем, как я устроился в монастыре. Я же, посматривая на мутный осадок, в шутку жаловался на отсутствие виски и стейков в меню трапезной. Она предложила мне попить, но я решил дождаться Владимира и сохранить остатки самолюбия. Не хотелось снова наблюдать, как она борется с отвращением, находясь рядом со мной. Ну уж нет…
Тогда она взяла свой стакан и уселась на крыльцо. Вита смотрела через открытую калитку на старинный белый храм и гуляющую возле дома коричневую лошадь. Когда она допивала, тонкая струйка кваса скатилась с ее губ и покатилась вниз – с подбородка на светлую шею. Она успела поймать проворную каплю ладонью, смущенно усмехнувшись.
– Владимир со временем собирается уйти в монахи?
– Не знаю… – она пожала плечами и посмотрела на меня. – В монахи, наверное, вряд ли. Ему, кажется, нравится какая-то девушка. Поэтому, вероятнее всего, сначала поступит в Тобольскую Духовную семинарию, а там видно будет.
Мы увидели, что послушник возвращается с территории скита за следующей коробкой, по пути отряхивая от пыли черный подрясник.
– Что-то я не замечал, чтобы он с кем-то переписывался или созванивался.
Вита ничего на это не ответила, отвернулась в сторону брата.
– Кваском балуетесь?
– Ага, – сказала Вита.
– Лично я – нет. Тебя жду.
Вкус напитка оказался намного лучше, чем его вид и запах: освежающий, кисло-сладкий и искристый из-за мельчайших пузырьков газа, с нотками меда, ягод и хлебной корочки.
– Трудники уже вскопали землю? – поинтересовался я, когда мы расправились с напитком.
– Нет пока, – Владимир выбирал, какую коробку взять следующей.
– Тогда можно сходить ко мне на ферму, – предложила Вита, – когда закончите с коробками. Покажу жеребенка и теленка, которые родились сегодня.
Владимир вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул. Мне было интересно все, что не походило на мою прошлую жизнь. В том числе то, где она топчет грязь этими огромными сапожищами.
Пока послушник перетаскал все коробки, Вита успела умять пару бутербродов с сыром. И когда за мной подъехал микроавтобус, одолженный ненадолго послушником, Вита вновь запрыгнула на лошадь.
– Догоняйте!
***
В нос ударил терпкий запах навоза и сена, резкий и непривычный. Если бы у меня работали руки, я бы обязательно закрыл нос ладонью. А так, приходилось терпеть. Остальных, казалось, ароматы не смущали.
Это был огромный деревянный ангар, в котором по обеим сторонам от центральной влажной дорожки располагались стойла. Их занимали огромные мычащие и жующие коровы шоколадного цвета с белыми лбами. Они были разных размеров, но все одинаково громко мычали.
Там, где мы остановились, в деревянном ящике пищало несколько щуплых цыплят на слабых лапках. Вита аккуратно взяла одного и положила на ладонь. Поглаживая пальцем желтую пушистую спинку, она рассказала, что скотница вывозила мусор на свалку и обнаружила там коробку со сломанными яйцами и дохлыми цыплятами, но несколько живых шныряли рядом.
– Видимо, ехала фура с птицефабрики. Водитель увидел, что некоторые цыплята подохли, он их и выкинул вместе с живыми, не разбираясь, – она снова погладила желтый комочек. Хилый и слабый, он попискивал от удовольствия в ее теплых руках. Как же ему было уютно! – Теперь выхаживаем их. Вырастут большими бройлерами!
– Дорого тебе обошлась такая ферма? – я рассматривал ее породистых коров.
– Да. Затраты колоссальные. Около шести миллионов для начала… Сама бы я никогда не накопила столько денег.
Я еле сдержал улыбку.
Колоссальные затраты!
Моя последняя морская прогулка на яхте обошлась в несколько раз дороже.
– …я получила грант, – продолжала она. – Государство поддержало мою задумку по животноводству. Хотя непросто было собрать все необходимые документы: составить бизнес-план, рассчитать на пять лет вперед рентабельность и затраты. Не с первого раза получилось. Но потом я все же справилась, чем очень довольна! Теперь мне нужно целых пять лет увеличивать поголовье. Еще радует то, что я могу предложить людям работать у меня.
– Я так горжусь тобой! – сказал послушник и обнял ее за плечи.
– Меня не надо трогать, – она тут же скинула его руку и прошла вперед к одному из стойл.
– Прости. Забылся.
Мы последовали за ней.
– Вот она, виновница моего сегодняшнего недосыпа. Афродиточка! Ну, разве не красавица?
Рядом с мычащей мамой толкался маленький теленок.
– Она такая… огромная, – я высказал свое экспертное мнение.
Вита улыбнулась и почесала корову за ухом, и рогатая охотно позволила себя приласкать. Потом Виталина подошла к другой и протянула к ней свободную от цыпленка руку, но та увернулась.
– Эх… Помнит, кто укол ночью поставил. Не обижайся, ну! Кому говорю!
Пока мы разговаривали, Владимир уже схватил вилы и начал перестилать сено в стойлах: убирал мокрое и поменял на сухое. Скотница вываливала в кормушки порезанную свеклу и морковку, кусочки овощей иногда падали на ее огромные сапожищи. Синий цвет костюма практически не было видно из-под слоя грязи и пыли.
– Ириша, на выпас-то когда?
– Через часок.
– Хорошо. Не забудь побрызгать их репеллентом, чтобы слепни не кусали.
Я наблюдал, как Виталина по-хозяйски осматривает помещение. Цыпленок в ее теплой руке продолжал попискивать, жалуясь и требуя внимания еще и еще. И она снова поглаживала его тремя пальцами.
– Здесь наверняка много тяжелой работы, – сказал я задумчиво.
– Справляемся, – бросила она. – Владимир помогает, когда требуется. Этот старый телятник бывшего колхоза мы, кстати, восстанавливали вместе с ним. Он сам сделал здесь кормушки и поилки, – Владимир на этих словах картинно закатил глаза, а Вита продолжила. – Всего за пару месяцев перестелили полы, заменили окна. Да и деревенские охотно помогали. Сейчас процесс налажен: доение проводим механизированной вакуумной установкой, если тебе это о чем-то говорит, но все равно остается еще много тяжелого ручного труда, – ее лоб наморщился и брови стали какими-то «жалобными». – Пока у меня нет молокопровода, доярочкам приходится самим носить молоко в охладители ведрами. Это тяжело…
– Найми больше мужчин, полегче будет, – предложил я.
– Это дополнительные затраты. Поэтому пока так.
Закончив чистить стойла, Владимир убрал вилы и вывез меня на улицу. Вита тоже вышла. Рядом с нами скрипнул затвор: это скотница открыла заграждение. На волю выскочили два черных коня и жеребенок. Они понеслись вскачь, пересекая поле и оставляя после себя столб пыли. Глядя на них, Вита рассмеялась от всей души, глаза ее искрились неподдельным счастьем, и я невольно засмотрелся на нее. Рядом с Владимиром и со своими подопечными она была такая веселая и свободная.
– Ириша, ты только посмотри, как Ураган рванул! – крикнула она женщине.
Та посмотрела вслед лошадям, повернулась к ней и улыбнулась.
– А что там с инвестициями, Вита? – мне захотелось перетянуть ее внимание на себя.
Получилось.
– Хм… – она переступила с одной ноги на другую. – Сейчас я сдаю молоко на сыроварню в один из ближайших городов, – примерно семь тонн в месяц. Но скоро его будет больше в два раза. Поэтому нужны еще какие-то варианты реализации. Моя мечта – открыть свою маленькую сыроварню. А для этого нужно, чтобы в хозяйстве был замкнутый цикл производства: чтобы сырое молоко перерабатывалось тут же на предприятии, понимаешь? Я уже начала копить деньги на полный комплект профессионального оборудования для выпуска сыров. Камеру созревания и все такое… Нужно снова писать бизнес-план. Он у меня пока на стадии задумки. С середины осени будет поменьше забот с хозяйством, вот и займусь им. С помощью инвестора я смогу выйти сначала на местный рынок, дальше – больше. А пока… делаю домашнее масло и варю сыр по бабушкиным рецептам дома. Уже научилась варить десять сортов!
– Ух ты! – усмехнулся я. – В общем, в твоих ближайших планах расширяться, чтобы срубить побольше бабок.