Летний ветер, пропитанный ароматами трав и меда, взъерошил мне волосы и обдал теплым дыханием легкую щетину на щеках. Это единственное, что я мог чувствовать, сидя напротив полуразрушенной церкви.
Рядом с ней были построены несколько аккуратных современных домиков, где, видимо, проживали паломники, когда посещали этот отдаленный скит Абалакского мужского монастыря. Чуть дальше виднелись крыши нескольких покосившихся серых избушек: крошечная деревушка, Липовка. Я сомневался, жил ли хоть кто-то в этом глухом месте. По крайней мере, сейчас никого не видел вокруг. За исключением красивой рыжеволосой девушки, что разговаривала с братом Владимиром недалеко от часовни. Именно ему настоятель монастыря поручил присматривать за мной. Поэтому я ждал, пока он освободится, и задавал себе единственный вопрос – правильное ли решение принял, спрятавшись от своего прошлого в Сибири?
Здесь все казалось непривычным, но каким-то умиротворяющим: за полем возвышалась окутанная легкой дымкой стена темно-зеленого леса, высоко в небе еле слышно заливались песнями птицы, над цветами и липами жужжали пчелы, где-то поодаль блеяли овцы. Сладко пахло ягодами, пыльцой и чуть влажной почвой. День был прекрасный. Хотя мне отчаянно хотелось плакать. Нестерпимая душевная боль разрывала мне сердце. Но я не мог дать волю эмоциям из-за парочки передо мной, которая о чем-то оживленно болтала, не собираясь расставаться.
Мне хотелось остаться на поляне одному, чтобы никто не видел моих красных, распухших от слез глаз. Или, может, вернуться обратно в Абалак, откуда мы с послушником приехали сегодня утром сразу после братского молебна. Там я мог бы укрыться ото всех в своей комнатушке.
Брат Владимир что-то шепнул своей знакомой, и она бросила на меня мимолетный взгляд зеленых глаз. Затем неловко заправила за ухо выбившуюся из-под косынки прядь огненных волос и кивнула ему в ответ. Я отвернулся. Мне не хотелось, чтобы меня кто-то рассматривал. Особенно девушки.
Когда я снова посмотрел на них, они друг другу улыбнулись и наконец-то распрощались. Рыжая неспеша направилась к деревенским домикам, еще раз украдкой взглянув на меня. Мне показалось, что ее веселил мой джинсовый комбинезон, одетый поверх белой футболки. Должно быть, для провинции такой наряд – слишком эксцентричный. Наверняка, здесь такие не носят. А может, незнакомка посчитала неуместным, что на ногах у меня красовались чересчур белые кроссовки? На пыльных дорогах Липовки такая обувь быстро станет серой.
Она больше не оборачивалась. Среди травы мелькали ее смешные коричневые ботиночки. Никогда не видел, чтобы кто-то из моих знакомых девушек носил такие – потертые и с развязанными, торчащими в разные стороны короткими шнурками. Ветер дул ей в спину, когда она пересекала поле, и струящееся до колена темно-зеленое платье ненадолго обхватило ее стройную фигурку. Я с трудом заставил себя отвести глаза, потому что услышал недалеко от себя шаги. Ко мне приближался послушник Владимир.
Он присел передо мной и, кажется, похлопал меня по плечу.
– Матвей, ты в порядке? – его голос был умиротворяюще спокойным.
– Да.
– Сейчас загоню овец и вернусь за тобой, хорошо?
Я кивнул и хмуро добавил:
– Будь спокоен, никуда не уйду.
Его лицо озарила светлая улыбка, а в ярко-голубых глазах заплясали искорки веселья, черные брови насмешливо приподнялись. По-видимому, он оценил мой юмор. Мне понравилось, что в его взгляде не было жалости – за последний год я ею уже пресытился.
Он встал, развернулся на пятках, поправив на ходу пятерней растрепавшиеся от ветра темные волосы, и направился в сторону поля, откуда доносилось блеянье овец. Длинная черная ряса обтягивала его широкую спину, при движении под тканью играли накаченные мышцы. Владимир был самым сильным и высоким среди братии монастыря. Наверное, поэтому именно его попросили возиться со мной. На вид послушнику было примерно как и мне – тридцать лет.
Я облегченно вздохнул.
Над головой закружили две птицы, раздражая меня своим щебетанием, а потом и они исчезли в синеве неба так же быстро, как появились. Как же здесь было уединенно!
Белая церковь без куполов молча смотрела на меня, а я – на нее. С одной стороны ее древняя стена разрушалась: Владимир рассказывал, что в советское время внутри хранили аммиачную селитру, поэтому сейчас пропитавшиеся удобрением кирпичи рассыпались, и ничего нельзя было сделать.
На мою руку села оранжевая бабочка, свела крылышки вместе и через мгновение снова раскрыла веером, демонстрируя черно-оранжевый узор.
– За что? – спросил я тихо у Кого-то.
Мой голос спугнул крапивницу, и она улетела, легкая, свободная, принадлежащая сама себе.
Чувства вновь нахлынули на меня, и я стал безутешно рыдать…
***
– Долго еще? – ворчал Никита, мой друг детства, сын папиного друга-банкира, он был утомлен духотой Барселоны и потому начинал нервничать. – Матвей, мы уже полчаса тащимся через этот огромный порт.
– Скоро все узнаете, – сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не проболтаться, очень не хотелось испортить друзьям сюрприз.
Мы следовали за загорелым испанцем в соломенной шляпе и светло-песочном костюме вдоль гавани для яхт и катеров. Я обернулся и посмотрел на блондина Макса, шатена Саню и рыжего кудрявого Миху – им тоже было нестерпимо жарко. Лица были кислые, с нотками страдания: мы, дети богатых родителей, не привыкли терпеть какие-либо неудобства. Однако сегодня я их заставил немного попотеть, все же мой папа был более влиятелен, чем их отцы, и мои карманы были набиты деньгами плотнее.
– Признавайся, ты взял в этой марине судно напрокат, и мы отправляемся на рыбалку за голубым марлином? – предположил Макс.
– Терпение, амиго, – я сжимал пальцы в кулаки, сам сгорая от нетерпения и щекочущего нервы волнения.
Наконец, мы остановились. Темноволосый продавец протянул мне ключи и пожал руку, поздравив с покупкой. Я повернулся к друзьям и сверкнул самодовольной улыбкой, повертев на указательном пальце связку ключей на кольце. Позади меня на бирюзовых волнах покачивалась новенькое двухэтажное судно со всеми удобствами. Я с удовольствием наблюдал, как парни переглянулись, а потом начали безудержно хохотать, потеряв дар речи.
– Ты сдурел? Сколько она стоит, Матвей? Ты что, разорил отца? – откашливаясь, просипел Миха.
– Небольшая компенсация за то, что мне придется на него работать, – хмыкнул я.
– Красиво, конечно, – лениво сказал Никита, единственный, кто не поддался всеобщему ликованию. – Но спускать деньги на такое огромное корыто, да еще и в чужой стране – безрассудно. Я бы не стал…
Он стоял, обижено поджав губы и рассматривая лодку, будто хотел найти неисправность, вмятину или царапину. Но не находил.
– Не завидуй так громко, – смеялся рыжик Миха, вытирая слезы после истерики.
Судя по их реакции, они не ожидали, что я решусь на такую крупную покупку. Сюрприз удался!
– Матвей! Теперь все дамы будут твои! – присвистнул скромняга Саня.
– Да они и без яхты висли на этом красавчике! – сказал Миха, обнимая и хлопая меня по спине. – Поздравляю!
– Значит теперь вообще прохода не дадут. Того и гляди кто-нибудь тебя женит на себе. Вот погоди, только узнают, что у тебя в Испании вилла и яхта, сразу скажут, «какой же ты интересный мужчина».
– Черта с два! Никому меня не охомутать, – хохотал я, но при этом в глубине души надеялся, что буду кому-то интересен не только из-за денег… – Ну? Что стоите? Поднимайтесь на борт!
Когда мы ступили на судно, Миха приобнял меня за плечи:
– Вот это роскошь! Твой отец уже знает? Он уже звонил? Орал? Мой постоянно так делает. Единственный способ заставить его проявить ко мне внимание – совершить какой-нибудь бесшабашный поступок.
– Нет, он сам мне перечислил необходимую сумму, – рассказывал я, шагая по палубе, засунув руки в карманы белых брюк. – Подарок за то, что не отказался жениться на Полине Орловой и вести вместе с отцом семейный бизнес. Отмечаю первый отпуск по полной!
– Утомился, да? – повис на мне Миха, хохча. – А почему не с невестой?
– Она моим родителям нравится, вот пусть с ними и отдыхает!
Я скинул его и тоже засмеялся.
– Во дела…
– Они думают, что рядом с женой я стану серьезнее, перестану кутить и начну работать.
– Работать… Какое странное слово. Я считаю, что после учебы надо немного отдохнуть, годик-другой. После каторжного труда в Оксфорде!
– Каторжного? Твой отец, по-моему, оплатил все несданные тобой экзамены.
– И что? Я тратил душевные силы – волновался из-за зачетов.
– Вот заливаешь! – покачал я головой. – Эх! Мой отец считает, что двух высших образований и ученой степени достаточно, чтобы начинать работать.
– Не повезло тебе, – выдохнул Миха, и мы спустились в каюты.
Парни проверяли мягкость кроватей и холодильник с выпивкой.
– Этого будет явно мало! – возмущался Никита. – Надо докупить.
– Этим и займемся, когда закончим с осмотром. Пойдем сначала на обед, потом – за продуктами. И сразу на виллу собирать рюкзаки для морского недельного путешествия вдоль побережья Коста-Брава.
Парни загудели.
– Повара ты тоже нанял, мажор?
– Конечно. Кто-то из вас разве умеет готовить?.. Вот и я нет. Идемте, познакомлю с капитаном судна, сам я пока еще не получил права.
– Еду в каюты нам будут разносить?
– Нет, будет шведский стол.
– У-у… на официантов, значит, не хватило? – поддел меня Никита.
Я показал ему красноречивый, неприличный жест одним пальцем, и он наконец-то загоготал. Достал меня! Бубнил без умолку, стоило только увидеть мою яхту.
– Обязательно возьмите флисовые толстовки или ветровки – вечером в море может быть довольно прохладно, – я распоряжался, когда мы шли в один из ресторанчиков марины.
– Мы точно не пойдем ко дну? – забеспокоился Саня. – Я не умею плавать.
– Не бойся! – я успокоил его, потрепав по темно-русой макушке. – Капитан опытный, и на борту есть все необходимое. К тому же удача всегда со мной. Будь уверен, с нами ничего плохого не может случиться!
…Я наблюдал, как Владимир возвращается на поляну: на ходу он протирал руки серой тряпкой, видимо, после какой-то грязной работы. К этому времени теплый ветер уже высушил мои слезы. Но я чувствовал, что глаза все еще были немного красными, а на губах и щеках до сих пор чувствовались дорожки от соленых потоков. Подойдя ближе, он задержал взгляд на припухших веках, но ничего не сказал. Вместо этого взял ручки инвалидной коляски и покатил меня ближе к полуразрушенной церкви.
– Хочу показать тебе как там внутри, – его голос был низким, мягким и успокаивающим.
Перед входом в храм он перекрестился и поклонился, после чего перекрестил меня. Открыл дверь, и мы оказались в абсолютно пустом помещении с высокими сводами. Здесь не было ни икон, ни цветов, ни лавочек. Только бетонный пол и белые стены, с которых кое-где облезала штукатурка, открывая коричневые кирпичи. В нос ударил аммиачный запах лежавшего тут когда-то удобрения.
Владимир встал передо мной, поставив руки на бока, рассматривая храм изнутри, будто был здесь в первый раз.
– За много лет селитра пропитала толстенные стены насквозь, – он подошел к стене и провел по ней пальцем. – Ты только посмотри… – вниз посыпалась пыль. – Вековой кирпич крошится от одного прикосновения.
– Ого!
Владимир прошел мимо меня, ведя рукой по пустым стенам.
– Храм выглядит… внушительно, – я наконец подобрал подходящее слово.
– Да, – согласился он, глядя вверх. – Жаль, что находится в такой глуши. О нем мало кто знает. Раньше тут проходил Сибирский тракт, – послушник махнул рукой в сторону, – по которому Император Николай II ехал из Тобольска в Екатеринбург на расстрел. Он молился здесь… А еще по этой дороге ссыльные каторжане шли пешком от этапа к этапу. Радищев, Достоевский, декабристы… Но со временем дорогу перенесли в другое место, и храм остался в стороне, укрытый стеной густых лесов.
Лицо Владимира светилось добротой и жизнелюбием. У него была необъяснимо приятная аура, какая бывает только у маленьких детей, которые еще не столкнулись с жестокостью этого мира. Я не ждал от него подвоха, не анализировал его жесты, мимику, интонацию, как нас учили в Оксфорде на уроках психологии. Просто как-то неожиданно для себя расслабился.
Мы познакомились с ним только сегодня утром и пока успели обменяться лишь парой слов. Я думал, что он откажется присматривать за мной. Однако, к моему удивлению, Владимир был оптимистично настроен и с рвением взялся за дело. У меня в голове не укладывалось: разве может быть такое, что человек хочет помочь бескорыстно? И не просто помочь, бездушно отсыпав денег, а именно вкладывая свои самые дорогие ресурсы: личное время и физические силы. И не потому, что кто-то на него смотрел и со стороны оценивал поступки, а потому что он сам по себе был такой – добросердечный. Я раньше никогда не встречал таких людей.
– А там выход на колокольню, – Владимир указал на узкую лестницу в стене. – Давай наперегонки, кто первый доберется до верха.
– Очень смешно, – ответил я и состроил кислую мину.
Послушник хохотнул.
– Не вешай нос. Все будет хорошо, – подбодрил он меня, и я почему-то ему поверил, поэтому улыбнулся в ответ.
– Последний раз видел такую лестницу, когда поднимался на купол храма святого Петра в Ватикане, – я снова посмотрел вверх. – Она так же замурована в стене и ведет к куполу и к статуям на крыше… Тогда я был еще на своих ногах.
– Расскажешь как-нибудь, что с тобой случилось… Когда будешь готов поделиться, – это был не вопрос, но все же я согласно промычал ему в ответ. Хотя при том сам точно не знал, что произошло. Мне еще предстояло выяснить, кто в компании друзей был предателем.
Стоило только вспомнить произошедшее, как щеки и уши наливались кровью от злости.
Ничего-ничего! Как только узнаю, кто это сделал, ноги ему вырву!
Я стиснул зубы.
Владимир взял ручки коляски и направился к выходу. Нам в лица дохнул медовый аромат. Июнь. Это было время, когда густо цвела липа.
– Место здесь намоленное веками, – я слышал, как Владимир улыбался за моей спиной, – настоящее место силы.
– Поэтому здесь построили жилье для паломников? – я все еще злился, но нашел в себе силы мотнуть головой в сторону нескольких современных домов с зелеными крышами.
– Да, здесь часто бывают гости. Приезжают даже иностранцы.
– Правда? – я сделал вид будто мне интересен этот разговор. – Никогда бы не нашел это забытое Богом захолустье!
– Не Богом. Людьми, – поправил меня Владимир и повез коляску по территории скита.
В траве были уложены бетонные тротуары, на клумбах яркими огнями пестрели цветы. Складывалось впечатление, будто храм каждый день посещали люди. Кто-то усердно трудился над чистотой этого места, заботился о нем.
– Уже год прошел, а все никак не привыкну к тому, что зависим от других, – мой голос дрогнул. – Тебе надо было просто оставить меня в монастыре. Не надо было тащить меня с собой в отдаленный скит.
Было слышно, что он тихо посмеивается.
– Для меня ты – не обуза, а мое послушание. Я с радостью берусь за все, что мне поручают. К тому же мы с тобой, похоже, ровесники. Нам не будет скучно вместе… Даже если ты теперь в коляске, окружающие тебя люди особенно хотят помочь тебе жить в полную силу. Знаешь, как говорит батюшка Серафим? Если ты здоров, это не значит, что ты – везунчик. Ты должен стать глазами для слепого, ногами – для лежачего. Бог с нас спросит по делам нашим: не сколько денег мы на кого-то потратили, а сколько любви и утешения подарили людям. Мне совсем не сложно было взять тебя с собой в поездку.
Я вздохнул.
Позади нас остался аккуратный деревянный дом, у забора которого красовалась приличная поленница березовых дров. Вокруг храма раскинулись широкие поля, вдалеке просматривался гребень смешанного леса. Как же здесь легко было дышать!
Мы направлялись к действующей часовне.
– Сейчас здесь работают десять трудников, – Владимир указал на мужчин, занимающихся прополкой гряд на огороде. – Но бывает и больше. Алкоголики, наркоманы, зэки. Сливки общества! Отец Серафим для всех нас находит доброе слово.
Для нас?
– Зачем они сюда приезжают? – я посмотрел на работяг: их поношенные штаны лоснились от грязи, клетчатые рубахи были такими старыми, что начали уже кое-где рваться. Пыльными руками с грязью под ногтями они время от времени протирали сморщенные лица или прогоняли от себя каких-то надоедливых, жужжащих насекомых. Я невзначай посмотрел на свои ухоженные руки и с облегчением выдохнул.
– Каждый за своим, – Владимир ненадолго задумался. – У кого-то душа просит потрудиться на земле, кто-то хочет познакомиться поближе с монастырем, чтобы потом вступить в братию, кого-то привозят родственники, если человек не может справиться с недугом, например, с пьянством… А ты зачем приехал, Матвей?
– Не знаю… Сменить обстановку. Надоели все!
У небольшой часовни пожилой мужчина в длинной черной одежде склонился над грядой георгинов, он полол сорняки. Седые волосы были собраны в длинный хвост, достающий до лопаток.
– Бог в помощь, отец Серафим!
– Спасибо, Владимир! – кивнул монах. Заметив, что послушник не один, он выпрямился. Батюшка был суховатого телосложения. Судя по изможденным рукам, очень трудолюбивый. Морщинки улеглись на подсушенном ветрами старческом лице.
– Это Матвей. Парень приехал паломником в монастырь. Я хочу показать ему часовню. Там открыто?
Отец Серафим кивнул.
– Проходите-проходите, – батюшка достал платочек из кармана подрясника и протер лицо.
Владимир положил пару досочек на мраморные ступени часовни, и у него быстро получилось закатить коляску внутрь. Он перекрестился и поклонился, после чего перекрестил меня.
Место было похоже на церковь. Я раньше видел такое на картинках: здесь были и иконы, и цветы, и свечи. С семьей мы никогда не бывали в подобных местах – и отец, и мать были заняты своими бизнесами. Вот только после произошедшего со мной мама начала посматривать в сторону религии, даже открыла мастерскую при своем модном доме. Нанятые ей мастерицы начали вышивать оклады для икон из жемчуга и золотых бусин.
Владимир подвез меня к старинному образу.
– Настоящая реликвия! – его глаза засветились от восторга.
– Кто это? – в религиозном плане я был полный профан. – Кто… изображен на иконе?
– Великомученик Пантелеймон, целитель. Он был врачом при жизни… И продолжает лечить людей даже через несколько веков после земной кончины.
Я внимательнее присмотрелся к образу. С иконы на меня смотрел красивый юноша с открытым, смелым взглядом, в багрово-голубых одеяниях. В одной руке – мерная ложечка, в другой – ларец со снадобьями.
– Раньше икона была в богатом окладе с драгоценными камнями, но после революции его украли. Посмотри, даже сам лик святого пытались осквернить: изрезали ножом, поцарапали гвоздем, исчеркали, разрисовали и даже жгли.
Я следил за рукой Владимира, он водил пальцами по царапинам на изображении святого.
– Отец Серафим говорит, что эта икона находилась при храме со времен его освящения. Кто-то из местных жителей Липовки смог ее сохранить. – Владимир посмотрел на меня украдкой. – Я знаю, зачем ты на самом деле сюда приехал, Матвей. Думаю, что тебе надо чаще молиться у иконы этого святого, а еще у чудотворной Абалакской иконы Пресвятой Богородицы «Знамение», что у нас в монастыре. Когда просьба искренняя и рождена в чистосердечной молитве, помощь приходит.
– Я не умею молиться. Мне, скорее всего, уже ничто не поможет.
Владимир хмыкнул и подошел к иконе. Он поцеловал ее и приложился лбом, а потом принялся убирать потухшие свечи и чистить подсвечник. В часовне было тихо, никого не было кроме нас двоих. Я же продолжал рассматривать изрезанный лик святого, в его чистые, добрые глаза. Никогда раньше не видел иконы так близко. Разве что только мельком у мамы в мастерской последние несколько недель перед отъездом сюда.
Послушник закончил поправлять цветы в вазах, после чего подвез меня к еще одной старинной работе.
– Здесь изображены Серафим Саровский и святитель Феодосий Черниговский. У этой иконы тоже любопытная история, потому что ее сюда принес какой-то мусульманин. Здесь в округе полно татарских деревень. Так вот. Он взял ее у своей бабушки, которая долгие годы рубила на ней мясо, не подозревая, что это икона: настолько доска была грязная и потемневшая от времени. Но очень прочная, поэтому так нравилась бабуле в хозяйстве. Однажды она решила ее хорошенько отмыть, и когда сквозь грязь проступили веки, хозяйка так и ахнула. Попросила внука отнести ее поскорее в православный храм… Снимать иконы в храме без благословения настоятеля никому нельзя, но я сейчас немного приподниму эту и покажу тебе кое-что.
Я заметил, что на обратной стороне кипарисовой доски виднелись глубокие следы от топора.
Когда послушник закончил хозяйничать, мы выбрались на улицу. После прохлады каменного помещения нас окутал душный июньский воздух. Батюшка Серафим уже закончил пропалывать грядку с цветами и куда-то ушел. Наверное, в свой дом выпить чаю, время близилось к обеду.
Мы вышли за территорию скита на деревенскую дорогу. На полях без умолку стрекотали кузнечики, мимо нас с резким жужжанием по своим срочным делам пролетали пчелы, осы и стрекозы.
– Покажу тебе свое любимое местечко в этой округе, – Владимир втянул носом цветочный аромат.
Мы шли вдоль поля с высокой травой, по накатанной колесами машин и истоптанной ногами тропинке, потом – через липовую рощу, вдоль крутого берега Тобола. На деревьях обильно раскрылись золотистые цветы: они наполняли воздух сладким медовым духом. Было слышно, как над цветущими вершинами ветвистых деревьев с густой листвой гудели пчелы. Как здесь сладко пахло!
Мы вышли из аллеи и направились дальше вдоль высокого берега, внизу неслась широкая река. Теперь нам на пути встречались бронзовые свечки сосен и белые тонкие березы.
– О! Посмотри-ка, тут недавно был медведь, – Владимир отодвинул черным ботинком траву и указал на огромный след дикого животного на земле, – любит разрушать муравейники, проказник!
Мне стало не по себе. К моему обычно хмурому настроению добавилась еще и тревога. Я точно не успею убежать, если косолапый случайно выйдет на эту тропу. Хотя… Может быть, это случилось бы к лучшему.
– Вот мы и пришли. Это мыс любви.
Впереди в жарких лучах солнца утопал высокий утес. На нем, недалеко от обрыва, росло одинокое вековое дерево липы с мощным стволом. Не уверен, что смог бы обхватить его двумя руками. Могучие ветви с бело-желтыми цветами почти касались земли. Я подумал, что под пышной кроной наверняка приятно отдыхать от летней жары. Мы направились к нему.
Владимир подвез коляску почти к кромке высокого берега. Честно говоря, я так устал жить в тюрьме своего тела последний год, что сейчас только и мечтал, чтобы песок под колесами провалился. Или, может быть, чтобы Владимир случайно отпустил ручки, и тогда…
От этих мыслей стало горько. Послушник будто прочитал их и откатил коляску немного назад. А еще остался за моей спиной, придерживая кресло.
– Близко не будем подходить, здесь бывают обвалы, – донесся до меня его спокойный голос.
Я видел, как внизу на песчаный берег накатывала одна за другой волны коричневой сибирской торфяной воды. Широкая река Тобол неслась дальше на север. Здесь неплохо бы смотрелся дубель-шлюп, отправляющийся в полярную экспедицию. Такая стендовая модель из ценных пород дерева была в моей частной коллекции. Я думал о том, что зря унес в рабочий кабинет уменьшенные копии парусных судов – китайскую торговую джонку и пиратскую шхуну. Вряд ли я теперь когда-нибудь вернусь в офис, чтобы полноценно работать, а стоимость этих моделей с каждым годом только растет. «Надо попросить отца, чтобы отправил их с курьером на мою новую квартиру», – размышлял я, когда Владимир вдруг спросил:
– Ты любишь рыбалку?
– Хм… Я рыбачил несколько раз на Средиземном море. У меня там вилла и яхта, – мне захотелось по привычке гордо расправить плечи, но мое тело не отозвалось, удалось только вздернуть подбородок, – мы с компанией ловили голубого тунца, марлина, морского окуня и угря, но потом отпускали рыбу обратно в воду.
Я умолк, а Владимир не стал ничего расспрашивать, будто каждый день ходил на яхте и это было обычное дело. Не спросил про марку судна, сколько стоит. К моему удивлению, не заинтересовался… В моей прошлой полноценной жизни рассказы про собственную лодку премиум-класса всегда вызывали бурное обсуждение среди друзей и знакомых, просьбы взять их с собой в круиз, обязательно с заходом в разные иностранные порты. Чужая зависть была так сладка и приятна! А с Владимиром больше не хотелось обсуждать яхтинг, раз его это не впечатлило.
– Тогда в следующий раз придем сюда на рыбалку.
– Тебе действительно хочется возиться со мной?
– Почему бы нет? Делать других людей счастливыми так просто.
Я засмотрелся на белую птицу, что сидела на краю берега. Она взмахнула крыльями и полетела над Тоболом, над огромной водной пропастью…
Какой же свободной она, должно быть, себя чувствовала!
У меня к горлу подкатил ком. Все вокруг передвигались самостоятельно, делали, что хочется. Но только не я!
Владимир развернул меня к дереву и принялся собирать липовый цвет со свисающих ветвей в платок, что у него был заткнут за пояс все это время.
– Сейчас чай заварим, – сказал он, завязывая узел на синей ткани. – Надо будет на днях еще сюда прийти, пока цветы не облетели. Насобирать и положить сушиться на расстеленную газетку. Зимой такой отвар здорово от простуды помогает.
Послушник привязал пухлый платок-мешочек к одному из моих ремешков и направился вместе со мной обратно к деревне. Иногда мы останавливались в поле: я наблюдал, как мой новый знакомый сосредоточенно собирает зверобой и чабрец для чая. Потом продолжали путь, и цветочный букет в его руке щекотал мне правое ухо.
– Сейчас зайдем к сестре Виталине на обед, – предупредил Владимир. – Потом вернемся на территорию скита, я буду стричь овец, а ты – развлекать меня историями о своих путешествиях.
– Идет.
Однако представил, как Владимир будет вести долгие, размеренные беседы с тучной монахиней и закончит точно лет через сто. В Абалак мы вернемся наверняка только к полуночи.
Я тяжело вздохнул.
Надеюсь, мне удастся отмолчаться, потому что сейчас мне не хотелось ни с кем общаться. И тем более рассказывать о себе, слышать жалостливые ахи и ловить сочувствующие взгляды. Врачи поставили мне неутешительный диагноз, они бессильны. Мое тело было полностью парализовано – от шеи до кончиков пальцев ног. Ни российские, ни европейские, ни американские врачи за последние несколько месяцев мне не помогли, какие бы я процедуры ни проходил, сколько бы денег я ни тратил. Все усилия были бесполезны. Оставалось только надеяться на Бога, в Которого я не верил.
***
Мы вышли к деревенским серым лачугам, теснящимся недалеко от храма. В одном из огородов семья работала на земле – родители и пять детей.
Тут все-таки кто-то живет! Надо же!
Прошли до конца улицы и остановились у большого двухэтажного коттеджа, стоящего в стороне от других домов, скрытого густыми кронами деревьев. Неудивительно, что я не обратил на него внимания, когда сидел у церкви.
Эта монахиня еще та отшельница!
– Зайду первым, проверю – в клетках ли собаки, – Владимир уверенно открыл калитку, повернув кольцо высоких, глухих ворот. Раздался собачий лай и тут же стих. Послушник вернулся за мной через пару минут, и мы оказались в уютном дворе. Возле дома благоухала сирень. Окна были открыты, от дыхания ветра легкий белый тюль вырывался наружу и вздымался, как парус корабля. Воздух был напоен ароматами цветов и смородинового листа, нагретого солнцем. В клетках сидели три черных ротвейлера с коричневыми бровями. Псы подозрительно на меня поглядывали, рычали и издавали звуки недовольства.
– Сестра, ставь чайник, – крикнул Владимир, когда проходил мимо окна, и подвез меня к крылечку. На ступени положил две доски и закатил меня наверх. Не без труда. Его лицо покраснело от усердия, жилы на шее напряглись, ведь мы с ним были одинаково высокие и крепко сложенные. Вытирая пот со лба, он открыл дверь на летнюю веранду.
Здесь, перед входной дверью в дом я увидел разные засушенные травы, подвязанные маленькими букетиками под потолком, и пустые банки в коробках. Я ожидал увидеть добрую пухленькую бабушку в серой рясе и с платком на голове. Но когда мы вошли в дом, нам навстречу выскочила улыбающаяся рыжеволосая девушка, которую я сегодня мельком видел и от которой не мог отвести взгляд. Она совершенно не походила на монашку: короткие джинсовые шорты демонстрировали стройные длинные ноги, белая футболка была с одной стороны шорт заткнута за пояс. На плечи и ниже – до талии – ниспадала копна буйных огненных кудрей. За ее спиной стоял коричневый питбуль. Я сглотнул.
Улыбка девушки вмиг погасла, когда она увидела, что Владимир пришел не один. Рыжая тут же развернулась и скрылась в одной из комнат.
– Гера, ко мне! – она властно приказала псу, и он тут же пошел вслед за ней. – Владимир, почему не предупредил, что приведешь гостей? – буркнула незнакомка откуда-то из комнаты и вернулась уже в джинсах.
Мне хотелось провалиться сквозь землю.
– Не успел. Знакомься, это Матвей, – сказал Владимир, остановившись у входной двери. – Настоятель монастыря дал мне новое послушание – теперь он мой подопечный. Матвей, это Вита, моя сестра.
– Привет, – еле выдавил я, стараясь не смотреть на нее. Вместо этого искал взглядом собаку, и нашел: питбуль устроился на лежанке в гостиной и оттуда внимательно наблюдал за мной.
– И тебе привет, – она не протянула мне руку, вместо этого дернула подбородком и откинула волосы за спину. – Я не ждала гостей, – и многозначительно посмотрела на брата, – прошу извинить за мой домашний вид, сегодня жарко. Проходите на кухню.
– Нет, – Владимир неопределенно махнул рукой. – Мне надо отлучиться на час. Нужно съездить в соседнюю деревню за продуктами для батюшки. Поболтайте пока, я скоро вернусь.
Ее глаза цвета летней липовой рощи немного расширились в замешательстве, а рот приоткрылся от возмущения. Из-за всей этой нелепой ситуации я начинал злиться.
– Я могу побыть в домике для паломников, – проворчал я. – Владимир, отвези меня туда.
– Он совершенно безобидный, – продолжал послушник, не обращая на мои слова внимания. – Не тронет тебя, обещаю. Буквально час. Поставь чайник и приготовь что-нибудь поесть. Я скоро. Спасибо.
Я ее не трону? Что за странные обещания? С какой стати я вообще должен ее трогать? Даже при всем моем желании этого не произойдет.
Она набрала воздуха в легкие, чтобы, наверное, возразить, но Владимир уже скрылся за закрытой дверью.
В воздухе повисла напряженная тишина.
Его сестрица обернулась на пса и, убедившись, что он рядом, немного расслабилась.
– Так, ладно, – она оставалась все там же у двери и не подошла ко мне ближе, – сначала пойдем в мой рабочий кабинет, мне надо доделать кое-что.
Вита будто раздумывала, как ко мне подступиться. Наверняка я был ей противен. Когда я был здоров, то был уверен, что инвалиды никому не внушают симпатию. Наверное, она считает так же. Я разочарованно вздохнул из-за своей немощи и жалкого вида, а еще из-за ненависти к себе.
Черт!
– Я могу остаться здесь, если тебе неприятно ко мне прикасаться, – сказал я небрежно.
– Дело вообще не в этом! – возмутилась рыжая, – а в том, что…
Она не стала дальше объяснять, просто замолчала. Поэтому я нажал рычажок подбородком, чтоб не утруждать ее, и подъехал к ней немного ближе. Она отступила. Мне показалось, что в зеленых глазах появилась паника. Собака забеспокоилась, но Вита сделала ей какой-то знак, что все в порядке, и она легла на место.
«Неужели я превратился в пугающего урода, что теперь девчонки шарахаются от меня?» – от этих мыслей стало горько.
Наконец, рыжая позвала меня жестом за собой.
– Он не укусит?
– Наверное, нет.
– Наверное?! – возмутился я.
Она довольно фыркнула.
– Да, я не уверена. Не нужно было приходить в гости без приглашения.
– Если бы не твой брат, меня бы здесь не было!
– Расслабься. Я не злюсь. Просто ваше появление было несколько неожиданным. Я привыкла к уединенной жизни.
Мы прошли пару комнат, прежде чем оказались в ее кабинете. Вита остановилась возле письменного стола и откашлялась. Наверное, подбирала слова, чтобы нарушить неловкое молчание. Я же рассматривал обстановку. В этой комнате был стеллаж во всю стену, наполненный книгами от пола до потолка. Взгляд зацепился за знакомые корешки, это были труды о финансах и экономике. Я тоже их читал когда-то. У окна приютилось желтое кресло с накинутым на него клетчатым пледом, чуть дальше, возле стены, находился письменный стол с моноблоком.
– Гера, место!.. – скомандовала она и устроилась за монитором. – Откуда ты вообще здесь взялся?
– Из Москвы.
Вита молчала, потому что параллельно что-то читала. Я не мог от нее глаз отвести. Что-то в ней меня привлекало. Эти зеленые глаза… Мне захотелось произвести на нее впечатление.
– Учился долгое время в Оксфорде. Не так давно вернулся в Россию и начал помогать отцу с бизнесом, – я ждал заинтересованной реакции, но она только протянула «ммм» и продолжила заниматься своим делом.
– …а теперь вот приехал в деревню, в глушь, в Сибирь. Отдохнуть ото всех.
– Понятно, – она задумчиво пялилась в монитор. – Ненадолго отключусь от нашего разговора, хорошо? – документы под ее локтями поскрипывали и шуршали; она обратилась к моноблоку, щелкая мышкой и мило хмуря брови. – И потом мы побеседуем, – добавила она, коротко посмотрела на меня и снова уставилась перед собой.
– О, это необязательно. Я просто подожду Владимира, раз уж он оставил меня здесь. Если мешаю, можешь отвезти меня на улицу. Один я не справлюсь… Там ступеньки на крыльце.
– Ты мне не мешаешь, – фыркнула она. – Но мне нужно пять минут… поговорить с поставщиком.
Вита нажала вызов в Skype и через мгновение начала разговаривать с кем-то на английском языке. У нее было потрясное произношение! И она так мило улыбалась в камеру… Что эта девушка делает в такой глуши на три дома?
Из разговора я понял, что она заказала в Финляндии каких-то айширов. Рыжая закончила разговор, после чего записала что-то в рабочем блокноте и еще некоторое время печатала.
Я ухмыльнулся, и девушка посмотрела на меня, заметив мою довольную мину.
– Что?
– Ты забавно хмуришь брови.
– А у тебя смешной джинсовый комбинезон.
Так и думал, что он ее забавляет.
– Balenciaga1, – гордо сказал я. – Из последней коллекции.
– Да мне по барабану, – усмехнулась она.
– Как это?
– Мне нет дела до тряпок.
Я окинул взглядом ее простую футболку и такие же обычные джинсы.
Ну да…
О чем с ней разговаривать?
– До чего тебе тогда есть дело?
– До моей работы.
– «Айширы»? Это твоя работа? Что это такое? Насколько это дорого?
– Это элитный скот… – она откинулась в кресле и начала крутить карандаш в руках. – Коровы одной из самых продуктивных молочных пород. Неприхотливые в уходе, при этом хорошо переносят наши суровые сибирские зимы. Жирность молока до четырех процентов, а количество белка до трех с половиной!
Мне это ни о чем не говорило. Разве что слово «элитный» было знакомым и родным.
– Ты фермер что ли?
– Ага.
В то, что рыжая занималась скотоводством, верилось с трудом. Такая изящная, будто фарфоровая статуэтка. Ее кожа – светлая и чистая. Наверное, в Сибири мало солнца, поэтому они все здесь такие белые.
Девушка снова отвернулась к монитору и вздохнула.
– Не получается что-то?
– Да… Не могу понять в чем дело. Расчеты не сходятся, – она подперла щеку кулаком.
Я толкнул рычажок подбородком и подъехал ближе к столу. Ее глаза округлились от испуга, собака подскочила и гавкнула.
– Не подходи ко мне слишком близко… – она вдруг вжалась в большое кожаное кресло, как пугливая лань, и вытянула ладонь вперед, будто защищаясь. – Точнее, не подъезжай. Не люблю, когда ко мне приближаются. Не выношу этого!
– Ладно-ладно, – пробормотал я быстро, мне стало не по себе от ее испуга. – Я точно тебя не трону. Я же парализован.
Она оценивающе посмотрела на ремни, которые привязывали меня к коляске, чтобы я не упал.
– И тем не менее… Слишком близко не нужно, – сказала Вита примирительно. – Гера, место!
На пару секунд я прикрыл глаза и выдохнул. Отъехал немного назад. Затем снова снисходительно посмотрел на нее. Девичьи щеки покраснели от смущения.
– Тогда просто поверни ко мне монитор, – я не понимал причину ее поведения и такого дикого страха в глазах.
Она что-то недолго обдумывала, но все же сделала так, как я просил.
– Пролистай вручную каждую ячейку с указанием цены.
Ее пальчик застучал по клавише.
– У тебя опечатка в формуле в ячейке G11.
– Да? – она повернула монитор к себе. – Точно. Вот ты глазастый!
Вита исправила ошибку, щелкнув по клавишам.
– Спасибо. Теперь все сходится, – на ее пухлых розовых губках заиграла улыбка.
Я только ухмыльнулся себе под нос и отъехал от нее еще дальше, чтобы она не нервничала. Вита посмотрела на часы на стене.
– Скоро брат вернется. Надо что-то приготовить перекусить. Сможешь добраться до кухни самостоятельно или тебе помочь?
– Думаю, смогу. Показывай дорогу.
Девушка встала из-за стола и быстро проскочила мимо меня. Она направилась в другую комнату, на ходу закручивая длинные волосы в узел. Собака устремилась за ней. Я тоже поехал следом, нажав подбородком рычаг. Путь лежал через гостиную с камином со следами дыма и копоти, рядом с ним стояла большая плетеная корзина, наполненная березовыми дровами. Между двумя креслами красовался стеклянный кофейный столик с увесистой хрустальной вазой. Пышный букет белой сирени источал тонкий цветочный аромат. У нее было уютно. Изнутри и не скажешь, что находишься в такой глуши. Хотя я, конечно, привык к более роскошной обстановке.
Вита, хозяйничая, накинула на волосы косынку, я же остановился у кухонного стола.
– Хочешь выпить что-нибудь?
– Виски.
– Не держу дома алкоголь, – фыркнула она.
– Тогда сделай мне эспрессо, – я кивнул на кофемашину на столе.
– Ты, наверное, хотел сказать «пожалуйста»? – Вита уже нарезала домашний хрустящий хлеб с семенами льна.
– Нет, не хотел.
Она изогнула вопросительно темную бровь и сказала:
– Тогда никакого кофе.
– Как это?
– Вот так. Тебя родители не учили вежливо разговаривать?
– Гувернантка что-то рассказывала об этом, но я слушал ее вполуха. Она постоянно несла какую-то чушь…
– Значит, обойдешься без кофе, – она не сдвинулась с места, продолжая укладывать хлеб в плетеную корзинку.
Ух какая!
Это было необычно. Я даже растерялся.
– Серьезно?
– Да. Кофе для высокомерных людей с синдромом серебряной ложки не делаю, – добавила она.
На моем лице растянулась идиотская улыбка. Не помню, когда мне последний раз перечили и отказывали. Я всегда получал все, что хотел, без каких-либо условий и отсрочек…
Ах да, она же просто не знает, кто мой папа.
Я наблюдал, как девушка выкладывает из огромной кастрюли окрошку, то и дело подозрительно поглядывая на меня.
– Что случилось? – Вита повела подбородком в мою сторону. – Гувернантка треснула тебе шваброй по спине за плохое поведение?
Я посмотрел на свои руки, мирно дремлющие на подлокотниках кресла.
– У меня уже давно нет няньки, – цокнул я. – Так что шейные позвонки мне сломал кое-кто другой.
– И кто это был?
– Не знаю.
– Как так?
– Темно было. Не видел.
– Понятно. – Сказала она безразлично и занялась обедом.
Похоже, я ей не понравился.
Да и она мне тоже! Внешне, конечно, красивая, все в ней было гармонично, но характер!
Нужно просто дождаться Владимира, и мы сразу отсюда уйдем. Я посмотрел в окно кухни, откуда открывался вид на старинный, величественный Богоявленский храм без куполов. Когда повернулся обратно, Вита уже порезала на отдельную тарелку домашний сыр, вынутый из стеклянной посудины, сняла косынку и повесила ее на стул.
– Распусти волосы! – потребовал я. – Тебе так красивее.
– Еще чего! Размечтался! Вот. Ешь, – Вита пододвинула ко мне тарелку с окрошкой, а сама занялась своей, сев за стол.
– У меня руки не работают! – Моему возмущению не было предела. – Как я буду есть? Корми меня.
Рыжая уже жевала кусок сыра, развалившись на стуле и уставившись на меня, явно что-то обдумывая.
– Может, все-таки вспомнишь волшебное слово? – наконец выдала она.
– Какое? – произнес я в нетерпении. – Я что, оказался в Хогвартсе, чтобы бросаться заклинаниями при каждом удобном случае?
Надо же!
Эта деревенщина не хотела меня обслуживать! Возомнила из себя! Может быть, ей надо было заплатить, чтобы она стала несколько учтивее? Деньги всегда делают других людей послушными и шелковыми, стоит только показать стопку наличных.
Не успел я предложить заплатить за обед, как Вита все же подошла чуть ближе.
– Это слово «пожалуйста», и ему обычно в детстве учат. – Она нервно бросила полотенце на стол. – Лучше бы тебе его запомнить. Ты не в самом завидном положении, чтобы командовать другими людьми.
Сказать, что я потерял дар речи, ничего не сказать. Со мной еще никогда и никто так не разговаривал!
– Слушай, ты точно парализован? – она подошла чуть ближе и остановилась.
– К сожалению… – чуть ли не по слогам произнес я.
– Если это не так, Гера откусит тебе что-нибудь. Лучше тебе не шутить.
– Да какие шутки! – Я цокнул и закатил глаза.
Ну что за странный персонаж?
Опасливо скользнув взглядом по ремням коляски, сдерживающим тело, Вита протянула к моему рту ложку с прохладной окрошкой, чуть склонившись надо мной. Я успел рассмотреть ее лицо – на щеках рассыпались еле заметные веснушки, как звезды в ночном небе, носик вздернутый, а яркие от природы губы красивой формы просили поцелуев. Она была младше меня на пару лет, наверное.
Еда оказалась у меня во рту, и Вита отпрянула. Встала неподалеку со своей тарелкой. Ела сама и периодически подходила, чтобы покормить меня. Давно я не ел такие простые домашние блюда. Вкус был потрясающий! Я попробовал сыр, сливочно-нежный. Такой же ел в Риме. Хотя нет… Этот, деревенский, был намного вкуснее!
Ей тоже нравилось, она ела с удовольствием и аппетитом. И совсем не строила из себя интеллигентную даму, не пыталась красоваться и нравиться мне.
– Что ты делаешь в этой глуши? Почему не живешь в городе? Или хотя бы в деревне побольше, чем эта.
Она пожала плечами и допила остатки кваса из тарелки.
– Мне нравится жить на природе.
Я насмешливо хмыкнул.
– А как же развлечения? Клубы, вечеринки? Здесь же скучно.
– Нет, не скучно. У меня столько дел, что нужны еще одни сутки в сутках.
– Когда отдыхаешь?
– Когда меняю активные занятия на более спокойные.
Странная…
Виталина заметила, что я прожевал, и снова подошла ко мне с ложкой. Мне удалось разглядеть темно-зеленые глаза с крапинками на радужке. От ее волос пахло грушами и стручками ванили.
– Это мой бизнес, – девушка обвела рукой тарелку с нарезкой, когда снова отпрянула.
– Сыр?
– И не только… Масло, творог, кефир. Я уже пару лет занимаюсь фермерством. В прошлом году выиграла грант. Сейчас в моем хозяйстве двадцать коров айширской породы, и каждый год мне нужно увеличивать поголовье, – она на мгновение задумалась, глядя куда-то в окно, потом усмехнулась. – Вообще-то предполагалось, что они будут сами плодиться. Но я решила подстраховаться и докупить еще десяток голов.
– Никогда не видел коров вживую, – признался я.
– Правда? Ничего себе! Они такие красивые! У них невероятно добрые глаза. Если у Владимира будет время, я тебе их покажу. Если захочешь…
– Предлагаешь сеанс общения с животными?
Она кивнула.
– Скоро буду искать инвестора, чтобы… – Вита снова подошла ко мне, склонилась и замолчала, пока кормила меня. Собака навострила уши, пока я рассматривал тонкую шею Виты, изящную ключицу в круглом вырезе белой футболки. Когда мой взгляд заскользил чуть ниже, хлопнула дверь, и вошел ее брат. Рыжая вздрогнула от неожиданного, громкого звука.
Черт!
Владимир разрушил хрупкий момент любования!
Она положила мне остатки окрошки в рот и отошла к раковине с пустой тарелкой.
– О! Обедаете!
– Вот твоя порция, – рыжая пододвинула ему глубокую миску. – Рассказываю Центру Вселенной о своей ферме.
– Я – не Центр Вселенной, – фыркнул я.
Ее брат очень долго и тщательно мыл руки, весело поглядывая на меня.
– Понятно, – отозвался Владимир у раковины, потом подошел к столу. – Как же я проголодался!
Окрошка начала стремительно исчезать у него во рту.
Он посмотрел на меня и опомнился.
– Давай, открывай пещеру, – шутливо сказал ее братец с непрожеванным куском хлеба во рту, протягивая мне сыр на вилке.
– Судя по всему, ему не привыкать есть с ложечки, – вставила ремарку его сестра. Жаль не оглянулась на меня, иначе бы увидела, насколько я был зол!
И все же я взял сыр.
– Вита поставляет жирное молоко в самые респектабельные рестораны и сыроварни ближайших крупных городов, – Владимир быстро доедал содержимое своей тарелки. – Умница! В отличии от меня!
Кофе для меня Вита так и не собиралась варить. Она занималась приготовлением чая. Несмотря на то, что в ее доме был водопровод, Вита почему-то набирала воду ковшом из огромной металлической фляги. Владимир заметил мой заинтересованный взгляд и кивнул на виднеющуюся в окне церковь без куполов, с разводами от селитры на стене.
– Это вода из скважины возле храма.
Послушник помог убрать сестре остатки грязной посуды со стола и расставил чашки. Она тем временем укладывала принесенный нами липовый цвет в заварочный чайник. Это было завораживающее действо: тонкие, нежные пальцы подхватывали бело-желтые соцветия и светло-зеленые листья и укладывали их на дно; крутой кипяток заставил их танцевать настоящий вальс цветов. Через несколько минут чай стал золотистого цвета и прекрасно пах медом.
Мы закончили с обедом, и послушник заторопился: на вечер было запланировано возвращение в Абалак, а ему еще надо было успеть постричь стадо овец и собрать шерсть в мешки. Я так и не успел расспросить Виту про инвестирование ее проекта. Только кивнул на прощание, а она почему-то даже не вышла нас проводить.
Вечером, когда я сидел в микроавтобусе, пристегнутый ремнями к сиденью, и ждал, пока Владимир уложит в салон инвалидное кресло, мой взгляд почему-то искал крышу коттеджа Виты. Наблюдая из своего укрытия, вдруг увидел, как рыжая выскочила из дома в рабочем темно-синем костюме, резиновых сапогах и белой косынке. В моей душе даже что-то екнуло от неожиданности. Она села на велосипед и куда-то поехала, крутанув педали. Гера весело помчался за ней.
Наша машина тоже тронулась с места. Владимир одел мне беспроводные наушники и включил мой плейлист на телефоне.
«Вита… Какое красивое имя», – думал я сквозь знакомые мелодии, глядя на мелькающие за окном деревья и на зеленые поля, засеянные овсом. – «И какой отвратительный характер! Фу!».
***
Мы вернулись из Липовки в Свято-Знаменский Абалакский мужской монастырь тем же воскресным вечером. Обитель, включающая три разных храма, была расположена над обрывом, на самом краю высокого берега сибирской реки Иртыш. Еще утром, когда я приехал в сопровождении медбрата из аэропорта Тобольска в село Абалак, мне выделили место в доме паломников, в комнате, где проживал Владимир. Обстановка здесь была аскетичная: стены выкрашены в белый цвет, стояли две односпальные кровати, отгороженные друг от друга столом, в углу висела Абалакская икона Божией Матери «Знамение», на окне – простые хлопковые занавески. Имелся еще столик с чайником и какими-то книгами. В общем, глазу не за что было зацепиться. В комнате было уныло. Наверное, чтобы ничего не отвлекало от молитвы. Радовало, что через неделю мне обещали доставить сюда телевизор и специальную медицинскую кровать с пультом управления для регулировки высоты спинки. Я злился, что никто тут не подумал о моем комфорте, пришлось действовать самому!
После прибытия из отдаленного скита мы успели только выпить по стакану чая с сушками в своей келье, и тут же позвонили к вечерней службе. Владимир вез меня от жилых построек мимо изящного Никольского храма к Знаменскому собору с массивным восьмидольным куполом. Трудники, послушники, прихожане и священнослужители тоже направлялись в храм – кто-то впереди нас, кто-то позади.
Началась служба, и, признаюсь, я чувствовал себя не в своей тарелке. Владимир встал к хору, а я остался в основном зале. Оказывается, мужчины в церкви стоят справа, женщины – слева. Не знал. Я вообще не был ни на одной службе и молитв никогда не читал. Всегда считал, что Бог – это всего лишь вымышленное существо для управления идиотами. И мое мнение уж точно не поменяется, пока Он не явит мне чудо и не поставит снова на ноги. Если это все-таки когда-то случится, тогда, может быть, и поверю. А пока я следил за богослужением, и в моих мыслях была моя новая знакомая. Вита. Как же она смешно хмурила брови, когда проверяла данные в таблице! Поймал себя за тем, что ухмыляюсь. Потом я начал рассматривать иконы. Думал, почему они выставлены именно в таком порядке. Мой взгляд скользил по живым цветам, что украшали помещение, по горящим свечам. Я не понимал, что вообще тут происходит, но, с другой стороны, мне было любопытно. Понравилось, как пел Владимир вместе с хором. Он и другие мужчины гармонично дополняли нежные женские голоса, растворяющиеся в огромном каменном помещении с высоким куполом. Почему-то от их ангельского пения в горле встал ком. Никогда не слышал подобного прежде.
Я нажал подбородком рычажок и подъехал к иконе Спасителя.
Ты что, разве не видишь, что мне плохо? Уж лучше бы на смерть, чем так!
Если бы был здоров, тут же недовольно сложил бы руки на груди и сверкнул глазами. Хотя… Если бы я был здоров, меня здесь точно не было. Плыл бы на яхте по Средиземному морю, наслаждаясь жизнью, смехом девушек, плеском волн и криком чаек.
Вздохнул.
Служба закончилась. По залу растекался синий приторный дымок ладана. Люди начали расходиться. Владимир закончил помогать регенту укладывать ноты в деревянный ящик, после чего мы с ним направились на ужин в трапезную.
– И часто тебя отправляют в Богоявленский скит? – спросил я у Владимира как бы между прочим.
– По-разному, – он вытаскивал кости из жареной щуки, – иногда два раза в неделю, иногда один раз. Бывает, что месяц не езжу. Как настоятель распорядится.
Мне почему-то не понравилось, что он может не встречаться с сестрой целый месяц. Послушник протянул мне вилку с нанизанной картошкой. Раньше я такое даже не стал бы пробовать, но сейчас у меня было настолько депрессивное состояние, что мне было все равно, что есть.
– Уже хочется завалиться на кровать и погрузиться в какое-нибудь комедийное шоу. Хоть чуть-чуть развеять тоску, отвлечься от уныния, – произнес я, после того как послушник протер мне рот салфеткой. – Что думаешь? Может, посмотрим что-нибудь веселое?
Владимир допил чай и отрицательно покачал головой.
– Душа обязана трудиться. Сейчас пойдем в часовню читать псалтырь.
– В часовню? Сейчас?
– Ну да. Одно из правил монастыря – все трудники, паломники и послушники неукоснительно должны посещать богослужения, участвовать в таинствах исповеди и причащения, жить делами монастыря. Иначе зачем это все… Хотя если хочешь, я оставлю тебя в комнате. Только вдруг тебе что-то понадобится, а меня рядом не будет?
– Убедил. Я с тобой.
Владимир довольно улыбнулся. Мы вышли на улицу. На двор обители уже спустились легкие сумерки.
– В советский период храмы монастыря использовали как производственные помещения, – рассказывал по пути послушник. – В этом хранили хлеб, а в том – ремонтировали сельскохозяйственную технику. Потом в них открыли интернат для пожилых людей и для детей.
– Не самое плохое применение… Я слышал от кого-то, что в некоторых церквях в то время на месте алтарей были туалеты.
– Ужасно, ужасно, – по его голосу мне показалось, что ему почти физически больно было это слышать.
Мы вошли в небольшую часовню. Это было какое-то жуткое место: под мраморными плитами лежали серые черепа и потемневшие от времени кости. На груду останков можно было смотреть через окошечко.
Владимир заметил мой заинтересованный взгляд.
– Они были найдены на территории обители при реконструкции. В частности, в храме Марии Египетской, – сказал он, прежде чем начал читать текст. – По-моему, здесь был пересыльный лагерь НКВД, и, казалось бы, не должны были массово проводить расстрелы. Однако… – он не стал продолжать и только покачал головой, было очевидно, что жертв было множество. – Мы читаем здесь псалтырь круглосуточно.
– Останемся здесь до утра? – изумился я.
– Нет, через несколько часов нас сменит кто-то другой из братии.
Он подошел к высокому столу наподобие кафедры, включил настольную лампу, закатал черные рукава до локтей и начал листать страницы в поисках нужных псалмов.
Пока я рассматривал прострелянные черепа и думал о том, кем были эти люди, за что их убили, Владимир уже читал текст перед большим крестом. Вслушиваясь в его тихое бормотание, я уставился в белую стену в раздумьях. Когда очнулся, ощутил, что на меня нахлынуло невероятное умиротворение, какого не было в моей душе уже давно. Да, хотя бы ради этого ощущения и стоило сюда приехать.
Я посмотрел на послушника. Обе его руки были забиты тату-рукавами – от запястий и выше. Абстрактные узоры исчезали под рукавами черной рясы. Мне стало интересно, зачем он пришел в монастырь и кем он был в мирской жизни.