Как однажды заметил Саша Соколов, “главная проблема русской литературы в том, что в своё время она пошла не за Пушкиным, а за Ариной Родионовной”. Думаю, как финалисты, так и победители премии “Лицей” в этом году если не опровергают, то уточняют Соколова. Они выбрали третий путь: идти по следу и Пушкина, и его няни.
Действительно, в последние годы фольклорность, сказовая манера стали обязательными атрибутами литературных лонгов и шортов молодых писателей. В большей или меньшей степени фольклор присутствует почти в каждом тексте и нынешних лицеистов (как прозаиков, так и поэтов). Но с одной оговоркой: авторы не приближаются к фольклору, а, наоборот, отдавая ему должное, как бы избавляются от него, прощаются с ним. Так, сказка тяготеет к самому что ни на есть реализму, а не к фэнтези. Ведь фэнтези, в первую очередь, описывает мир магии, а магия – дело рук человеческих (или сверхчеловеческих), в то время как сказка оперирует чудесным, а чудо – это прерогатива божества. Вера приходит тогда, когда из ситуации нет выхода, когда рассудок бессилен и зло, за неимением другого способа борьбы с ним, остаётся только что заговорить. Чудо – это последнее, немыслимое средство. Вообще, о бессмысленной жажде чуда (по А. Тарковскому) пишут практически все лицеисты в этом году. Так, в романе “Отец смотрит на Запад” Екатерины Манойло (победительницы в номинации “проза”) голос погибшего брата главной героини Кати слышится и после его смерти. Родня и соседи поначалу пугаются, а потом привыкают. И чудо со временем превращается в обыденную примету. В этом тексте вообще много говорится о способности слышать. Недаром, переехав в Москву из далекого городка у границы с Казахстаном, Катя устраивается на работу в театр звукорежиссёром.
Таким же чудом, пусть и в ироническом ключе, становится Ленин, оживший в ходе научного эксперимента (“Рассказ про Ленина” Алексея Колесникова, взявшего третье место). Ильич как ни в чём не бывало гуляет по современной Москве, ест в Макдональдсе и слушает рэп. Попадает на митинг “за свободные выборы”, оказывается в обезьяннике и под утро внезапно умирает. Во второй раз и, видимо, уже окончательно.
Он умер под утро, не просыпаясь. К вечеру, конечно, его опознали. Эфэсбэшники увезли тело в Кремль. Там долго думали, что теперь делать. Полноватый мужик с бордовым лицом и шеей печально отметил вслух:
– Да, не уберегли мы Владимира Ильича…
А тихий сероглазый мужчина в элегантном пиджаке возразил:
– Сидел бы дома, а то опять за старое. – И добавил, значительно помолчав: – Ленин-революционер нам не нужен, господа.
У каждого времени свой воздух, пригодный только для населяющих его современников. Тот, кто в иную эпоху вёл за собой миллионы, здесь, никем не узнанный, мирно потягивает пиво и слушает рэп, и, кажется, ни о чём большем и не мечтает. В другом рассказе “Пам-пара-пам” Колесников пишет о музыканте, кумире прошлых времён:
В девяностые годы за Россией присматривал дохристианский бог. Всё погибшее досталось ему в качестве жертвоприношения. Он насытился и ушёл. Слуцкий пел о пирах этого чудища, чтобы облегчить страдания его жертвам.
И вот он приезжает с концертом в город, где живёт герой рассказа, но…
Я стал жалеть деньги, потраченные на билет, маршрутку и пиво. Главная проблема заключалась в том, что для Слуцкого происходящее было привычным. Ему ничего не хотелось. Лишь бы отыграть да уйти. И не видеть нас, и песни собственные не знать. С бóльшим энтузиазмом люди завязывают шнурки. Он жалел, кажется, что сочинил однажды своё легендарное: “Пам-пара-пам”.
Но если говорить о сверхъестественном, то оно живёт в текстах лицеистов как бы своей автономной жизнью, оно сосуществует с обыденностью и, к сожалению или к счастью, никак не влияет на ход вещей.
Если можно было бы выделить одну общую для всех авторов тему, то, думаю, этой темой стало бы оживление, реанимация (как физическая, так и метафизическая) или даже воскресение. Если пользоваться терминологией Станиславского, не в этом ли и заключается сверхзадача литературы? Тексты лицеистов, с одной стороны, лишены эскапизма, они предельно жизненны, реалистичны и зачастую жестоки, с другой – в них есть инерция освобождения от социальности. Да, проза не может не быть актуальна, не может не быть про “здесь и сейчас”, но где-то в глубине она всматривается за околицу сегодняшнего дня и даже века и этим избавляется от груза сиюминутных примет.
Хорошая проза мечтает о поэзии. Роман Михаила Турбина, получившего вторую премию, так и называется: “Выше ноги от земли”. Главный герой, молодой хирург из провинциального города, пытается обрести себя заново после семейной трагедии. Спасая чужие жизни на операционном столе, он всё меньше смысла видит в собственном существовании. “Он почувствовал себя деревом, по которому ударили топором и с которого слетели все птицы” – так описывает Турбин состояние своего героя. Как и в случае с другими лауреатами, текст Турбина лавирует между жанровыми определениями. Это и производственный роман, и социальная драма с элементами нового реализма, и, наконец, даже мистический хоррор. Текст Турбина, в первую очередь, о людях: о необходимости в человеческом тепле, о необходимости в заботе о другом. В те дни, которые мы проживаем, подобный гуманистический посыл выглядит более чем уместным. И в этом, пожалуй, и состоит следование за Пушкиным. Тем более что сам Турбин вынес стихотворение “Эпитафия младенцу” в эпиграф своей повести:
В сиянье, в радостном покое,
У трона вечного творца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное,
Благословляет мать и молит за отца.
Всех трёх лауреатов в номинации “проза”, несмотря на различие голосов, опыт и возраст, сближает одно: предельно ясный тембр, лишенный нравоучения, политической ангажированности и надуманной экстравагантности. Важнейшее свойство для писателя – это умение удивляться. И Екатерина Манойло, и Михаил Турбин, и Алексей Колесников этим свойством вполне обладают.
Современная поэзия всё больше напоминает бои без правил или футбол без ворот, или без мяча, или порой даже без футболистов. Точнее так: каждый поэт сам придумывает свои правила, иногда снабжает текст инструкцией, которая значительно (или не очень) облегчает его понимание. Тут, конечно, можно вспомнить шутливый ответ Пушкина на известное стихотворение Жуковского, написанное белым стихом:
Послушай, дедушка, мне каждый раз,
Когда взгляну на этот замок Ретлер,
Приходит в мысль, что, если это проза,
Да и дурная?..
Привычная силлаботоника и правда окончательно уступила верлибру. Стихотворная форма мимикрирует под комментарий в социальных сетях, новостную ленту, граффити, цитату политика или мем.
Например, Денис Балин (второе место в номинации “поэзия”) предваряет свою поэму “Мутная река” ремаркой: “В тексте поэмы использованы заголовки из Telegram-каналов и новостных ресурсов”.
Дальше Денис рисует картину своего родного городка на северо-западе России:
Я счёт потерял облакам над посёлком Мга,
где родился и вырос в глуши болот ленинградских;
туч гигантских и хмурых; людей сильных и слабых;
где с домами толкается борщевик,
заводы развалились или стали коммерческой арендой,
где главное развлечение – поход в супермаркет.
Он перемежает индустриальные пейзажи с криминальными сводками и кровавыми происшествиями из интернет-пабликов. И делает перекличку с друзьями, врагами и просто знакомыми из прошлого:
Кого только не было на моей кухне:
Витя-хитрец (посадят за серию изнасилований),
Света-естьчтонибудьтакое (родит четверых и здоровых),
Андрюша-комик (станет сектантом),
Ксюха-сплюслюбым (устроится работать учительницей),
Лида-дочьмэра (уедет за границу, растворившись
в пространстве и времени),
Лёша-растаман (будет счастлив),
Саша-боксёр (у него всё получится в жизни),
Костя-таксист (посадят вместе с Витей),
Таня-спортсменка (выйдет замуж и всех забудет),
Слава-коп (займётся бизнесом, а потом отправится на зону),
Вова (останется хорошем человеком),
Максим-ноздря (не женится на Свете),
Костя-улёт (умрёт),
Митя-гастарбайтер (уедет в Европу на заработки)
и многие, многие, многие, многие, многие другие.
Почему-то на ум приходит финальная сцена фильма “Гостья из будущего”, в которой Алиса Селезнёва рассказывает своим одноклассникам, как они проживут свою жизнь, кем станут. Есть в этом открытом пророчестве что-то немилосердное. Тем же, но только в обратной перспективе, занимается и Денис Балин. Его меланхоличный созерцательный голос чем-то близок японским мастерам хайку.
Поэзия Антона Азаренкова (третье место) только поначалу выглядит более конвенциональной. На самом деле, в основе своей она центробежна и потому оригинальна. И есть в ней сейчас крайне редкое и, следовательно, очень ценное свойство – какая-то наивная, но при этом совсем не поверхностная радость. Та безусловная радость, которая и является древнейшим поэтическим импульсом.
И снова: заваленный книгами зальчик,
трапециевидный солнечный зайчик,
кошка, софа —
начальные формы заученной жизни,
и даром что глохнет в этом пуризме
и пыли строфа.
Мигнёт в глубине телефон на беззвучном —
и сон, ослепительный, лёгкий, плавучий,
или полсна,
мальки и кувшинки в озёрном затоне,
земля, перетёртая с кровью в ладони:
как бы весна.
Наконец, победительница, Оля Скорлупкина, пробует свои силы как в регулярном стихосложении, так и в экспериментальных формах. Особенно пронзительно звучит небольшая поэма “Белое” – воспоминание о днях, проведённых в психоневрологическом интернате, где Ольга работала волонтёром. Свой самый тяжёлый, экзистенциальный опыт молодые поэты всё реже доверяют рифме, опасаясь излишней нарядности или неуместной красивости. На то есть свой резон. Поэтому сейчас настолько востребованной становится форма поэтического блога, дневника, который существует на стыке между остросоциальной публицистикой, гражданским манифестом и лирической исповедью. Всё это есть в поэзии Оли Скорлупкиной.
Истощённое или тучное
Замершее или содрогающееся
В непредсказуемой пляске святого Витта
Не умеющее ходить, ходящее под себя
Пойманное в заскорузлые тряпки не по размеру
В казарму с шестью кроватями
В тюрьму с решёткой на окнах
Когда в первый раз обходили все комнаты
Несколько раз мне пришлось приложить усилие
Чтобы сдержать
Крик/я не знаю/ужаса
Или чего-то другого
Не выраженного словом
Кто сказал,
Что этому есть или может быть
Название в языке
Вручение премии “Лицей” по традиции состоялось в день рождения Пушкина 6 июня. Когда-то Гоголь сказал: “Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет”. Если это верно, то, судя по всему, мы торжественно вступили в дни, когда русский человек в духовном своём развитии массово достигает уровня Пушкина. Именно такого человека мы с некоторым изумлением сейчас и наблюдаем. Во всяком случае, если у литературы и есть цель, то, мне кажется, эта цель – спасти мир. Будем верить, что у лауреатов премии “Лицей” за 2022 год есть всё, чтобы этой цели достигнуть.
Григорий Служитель,
председатель жюри премии “Лицей-2022”