Не хочу излишне драматизировать, но боже упаси нас от сет-листа Морган. Иногда мне кажется, что она – мужик средних лет, запертый в теле школьницы старших классов.
Вот вам доказательство: сейчас она сидит на полу на коленях, используя стул от синтезатора в качестве стола, и весь ее список состоит из набивших оскомину классических роковых композиций. Я человек очень терпимый, но чувство собственного достоинства, принадлежность к американской нации и отличный музыкальный вкус дают мне право – и обязанность! – наложить на эту фигню вето.
Я наклоняюсь вперед, чтобы со своего места заглянуть ей через плечо.
– Никакого Бон Джови. Никакого Journey.
– Погоди, ты шутишь? – возражает Морган. – Народ обожает Don’t stop believing…
– Народ и мет обожает. Начнем гнать мет?
Анна вскидывает брови.
– Лиа, ты что…
– …только что сравнила Don’t stop believing с метом? – Я пожимаю плечами. – Ну да. Сравнила. А что?
Анна и Морган обмениваются Взглядом с большой буквы. Перевод: «Ну все, сейчас она упрется».
– По-моему, это дурацкая песня. Текст идиотский. – Чтобы придать своим словам вес, я выбиваю дробь по барабану.
– А мне текст нравится, – говорит Анна. – В нем столько надежды.
– Дело не в надежде, просто я не верю в полночный поезд, идущий, цитирую, «куда угодно».
Они снова переглядываются, но на этот раз каждая едва заметно пожимает плечами. Перевод: «В чем-то она права».
Перевод перевода: «Лиа Катерина Берк – тайный гений, и мы не должны сомневаться в ее музыкальном вкусе».
– Тогда до возращения Тейлор и Норы не будем больше ничего добавлять, – подытоживает Морган. В этом есть смысл. Нора и Тейлор с января пропадают на репетициях школьного мюзикла. Пускай мы и собираемся, несмотря на это, несколько раз в неделю, репетировать без солиста и ведущего гитариста не круто.
– Хорошо, – кивает Анна. – Получается, мы закончили?
– Закончили репетировать?
Упс. Наверное, мне стоило промолчать насчет Journey. Типа ладно. Я же белая. Мне положено любить дурацкий классический рок. Но я-то думала, спор про музыку и мет всем казался прикольным. Видимо, что-то пошло не так, потому что теперь Морган снимает и прячет клавиатуру, а Анна уже строчит маме сообщение – просит забрать домой. Кажется, игра окончена.
После их ухода я продолжаю торчать в музыкальной комнате: мама приедет только минут через двадцать. Но я не против. Здорово упражняться на ударной установке, когда никто не слышит. Я отдаюсь на волю палочек, и они пролетают по большому барабану, потом по малому, и еще круг, и еще. Россыпь дроби по тому. Бац-ц-ц-бумс – это тарелки. И бадумц.
Бадумц.
Бадумц.
И еще разочек.
Я даже не слышу, что мне кто-то звонит, пока телефон не оповещает о входящей голосовой почте. Само собой, это мама. Она всегда звонит, сообщения пишет, только если другие способы исчерпаны. Вы, может, думаете, что ей лет сто или тысяча, но нет, ей тридцать пять. Мне восемнадцать. Давайте, считайте. Да, я почти Рори Гилмор[1], только толстенькая и со Слизерина.
Голосовое сообщение я слушать не стала, все равно следом придет эсэмэс. И точно, спустя пару секунд:
Прости, котик, у меня завал. Можешь поехать домой на автобусе?КонечноТы лучшаяМамин начальник – киборг-трудоголик, его ничего не остановит, так что такие случаи не редкость. Либо виноват ее босс, либо она на свидании. Даже грустно как-то: у нее личная жизнь интереснее, чем у меня. У мамы есть парень по имени Уэллс. Пишется как фамилия того самого писателя, только это имя. Он лысый и богатый, а еще у него маленькие уши, и мне кажется, ему лет пятьдесят. Мы виделись всего раз, провели вместе полчаса, и за это время он шесть раз попытался скаламбурить и дважды сказал «вот срань!».
Кстати, раньше у меня была машина, так что все это было не так уж и важно: если я приезжала раньше мамы, то просто проходила в дом через гараж. Но прошлым летом мамина машина приказала долго жить, она забрала мою, так что теперь я иногда возвращаюсь из школы в компании тридцати пяти девятиклашек. Не то чтобы меня это сильно печалило.
К пяти часам музыкальную комнату нужно освободить, поэтому я разбираю установку и по одному переношу барабаны в кладовку. У всех в нашей группе есть свои собственные инструменты, которые стоят в аккуратных подвалах их частных домов. У Ника, моего приятеля, настраиваемая установка Yamaha DTX450K, а он ведь даже не барабанщик. Мне до такой как до луны. Но таковы уж порядки Шейди-Крик.
Последний автобус уходит только через полчаса, поэтому я, пожалуй, присоединюсь к театральной группе. Мои появления на репетициях никого не смущают, даже несмотря на то что премьера уже в пятницу. Честно говоря, я так часто с ними тусуюсь, что никто, наверное, и не подозревает, что я не участвую в постановке. К тому же в ней задействована куча моих друзей, даже Ник, который никогда раньше и на прослушивания-то не ходил. Я уверена, что он решил участвовать только ради того, чтобы проводить больше времени со своей возмутительно милой девушкой. Но поскольку он легенда во плоти, ему тут же отдали главную роль.
Я сворачиваю в боковой коридор, который ведет за кулисы, и просачиваюсь в дверь. Естественно, первым я вижу мелкого: моего главного братюню и поглотителя «Орео» – Саймона Спира.
– Лиа! – Он переодет в костюм наполовину и стоит за кулисами в окружении парней. Не знаю, как мисс Олбрайт это удалось, но в этом году на ее уговоры прийти на пробы поддалось очень много мальчиков. Саймон выскальзывает из их кружка. – Ты как раз вовремя, сейчас мой выход.
– Так и было задумано.
– Правда?
– Нет.
– Ненавижу тебя. – Он пихает меня локтем, потом обнимает. – Хотя нет, все-таки люблю.
– Меня нельзя не любить.
– Не верится, что ты сейчас услышишь, как я пою.
– Давай, звезда, зажигай, – усмехаюсь я.
Шепотом звучит команда, которую мне не удается разобрать, и парни выстраиваются друг за другом в полной готовности. Честно, на них без смеха не взглянешь. Они ставят мюзикл «Иосиф и его удивительный плащ снов»[2], так что всех братьев Иосифа украшают курчавые накладные бороды. Не знаю почему; может, этого требует отдельный раздел Библии, посвященный гриму и костюмам.
– Только удачи мне не желай, – говорит Саймон. – Лучше ни пуха ни пера.
– Тебе не пора ли на сцену?
– Уже ушел, только слушай, не уезжай на автобусе. Мы потом пойдем в «Вафл Хаус».
– Заметано.
Парни выходят на сцену, а я отступаю глубже в тень кулис. Теперь горизонт чист, и я вижу Кэла Прайса, помощника режиссера, – он сидит за столом между занавесей.
– Привет, Рыжик.
Я даже не рыжая, но он всегда меня так называет. Я не против – Кэл такая сладенькая булочка, что ему можно, – просто каждый раз, когда я слышу это обращение, у меня колет в груди.
Папа называл меня Рыжиком. Давным-давно, когда он вообще ко мне обращался.
– Видела этот номер? – спрашивает Кэл, и я качаю головой. Он с улыбкой кивает на сцену, поэтому я делаю пару шагов в том направлении.
Не знаю, как это лучше описать, но парни раскачиваются из стороны в сторону. Учитель, который ведет у них занятия по хору, играет на пианино – судя по мелодии, это что-то французское, а Саймон только что сделал шаг вперед и приложил руку к сердцу.
«Помнишь ли ты счастливые дни в Ханаане…»
Голос у него немного дрожит, а французский акцент кошмарен. Но, черт возьми, до чего это все смешно! Он падает на колени, хватается за голову, стенает – это без преувеличения лучшее исполнение всех времен и народов.
Ко мне бочком подбирается Нора.
– Угадай, сколько раз я слышала, как он репетирует это у себя в комнате?
– Он же не знает, что ты его слышишь, правда? Пожалуйста, скажи, что нет.
– Он не знает, что я его слышу.
Прости, Саймон, ты слишком милый. Не будь ты геем и в отношениях, я бы вышла за тебя. И давайте начистоту: это было бы здорово, даже не потому, что в средней школе – печальная история! – я была тайно в него влюблена, о нет. Для начала, я была бы не прочь носить фамилию Спир, потому что у Саймона идеальная семья. Нора стала бы моей золовкой – это все равно что сестра; а еще у него есть крутая старшая сестра, которая учится в колледже. К тому же Спиры живут в огромном классном доме, и одежда у них по всем комнатам не разбросана. Да я даже собаку их люблю!
Песня заканчивается, и я выскальзываю из-за кулис в зрительный зал, пробираясь на самый последний ряд, известный среди будущих звезд сцены как «места для поцелуев». Но я здесь одна и совсем с другой целью – наблюдаю за происходящим издалека. Мама вечно пытается уговорить меня сходить на пробы, но я сопротивляюсь и ни разу не участвовала в постановке. Видите ли, можно годами рисовать в скетчбуке фиговенькие фан-арты, и никто никогда их не увидит. Или барабанить в пустой комнате, пока не начнет получаться достаточно хорошо, чтобы давать концерт. А у актеров нет возможности годами ковыряться в своем ремесле в одиночестве. Зрители у них появляются еще до того, как наступает час выходить на сцену.
Музыка становится громче. На сцену выходит Эбби Сусо – на ней огромный расшитый воротник и парик Элвиса – и начинает петь.
Конечно, она великолепна. У нее не такой сильный голос, как у Ника или Тейлор, но она попадает в такт и при этом умеет быть смешной. В том и фишка. На сцене она строит из себя уморительную недотепу. В какой-то момент мисс Олбрайт даже расхохоталась. Это о чем-то да говорит: во-первых, кто бы мог подумать, что люди правда хохочут; во-вторых, она видела этот номер примерно тысячу раз. Да, Эбби настолько крута. Даже я не могу отвести от нее глаз.
Когда прогон заканчивается, мисс Олбрайт собирает актеров, чтобы провести разбор. Все равномерно распределяются по сцене – все, кроме Саймона и Ника, которые немедленно перемещаются к самому краю, поближе к Эбби. Вполне предсказуемо.
Ник обнимает Эбби за плечи одной рукой, она придвигается к нему поближе. Тоже вполне предсказуемо.
Вайфая здесь нет, так что я вынуждена слушать сначала замечания мисс Олбрайт, а потом десятиминутный монолог Тейлор Меттерних о том, как потерять себя и стать своим персонажем. Подозреваю, Тейлор просто уносит от звука собственного голоса. Уверена, она получает миллион маленьких оргазмов прямо у нас на глазах.
Наконец мисс Олбрайт останавливает этот поток, и все начинают собирать рюкзаки и расходиться. Саймон, Ник и Эбби остаются сидеть у оркестровой ямы. Я встаю, потягиваюсь и спускаюсь в проход, чтобы к ним присоединиться. Мне одновременно хочется и кричать о том, какие они молодцы, и ничего не говорить. Что-то останавливает меня. Может, это чересчур искреннее проявление чувств слишком похоже на то, как вела себя Лиа-пятиклассница. Это если не принимать во внимание тот факт, что от идеи восхищаться Эбби Сусо меня буквально начинает тошнить.
Поэтому я просто вскидываю ладонь.
– Пятюню, Саймон! Ты был великолепен!
– Я даже не знала, что ты здесь, – говорит Эбби.
Сложно понять, что она имеет в виду. Может, это завуалированное оскорбление: «Что ты вообще здесь делаешь, Лиа?» Или: «Мне на тебя плевать, поэтому я тебя не замечаю». Или я опять выдумываю лишнее. Когда дело касается Эбби, это случается сплошь и рядом.
Отвечаю ей кивком.
– Я слышала, вы едете в «Вафл Хаус»?
– Да, мы ждем Нору.
Мимо нас проходит Мартин Эддисон.
– Пока, Симеон, – говорит он.
– Пока, Рубен, – отвечает Саймон, поднимая взгляд от телефона. Так зовут персонажей, которых они играют, и да, Саймону досталась роль Симеона – полагаю, мисс Олбрайт просто не могла себе в этом отказать. Рубен и Симеон – это братья Иосифа, так что все это было бы даже мило, если бы не Мартин Эддисон.
Он отходит в сторону, Эбби провожает его яростным взглядом. Ее не так-то просто вывести из себя, но Мартину это удается самим фактом своего существования – и тем, как он всегда останавливается, чтобы заговорить с Саймоном, будто в прошлом году не случилось ничего особенного. Офигительная наглость. Саймон отвечает коротко, но меня бесит, что он вообще отвечает. Не то чтобы я могла ему указывать, с кем разговаривать. Одно я знаю наверняка: Эбби это бесит ничуть не меньше.
Саймон снова уткнулся в телефон: наверняка пишет Брэму. Они вместе чуть больше года – одна из тех счастливых парочек, при взгляде на которые немедленно начинает тошнить. И речь сейчас совсем не о том, что они демонстрируют свои чувства при всем честном народе. Нет, в школе они даже не прикасаются друг к другу, скорее всего потому, что окружающие – те еще неандертальцы, когда дело доходит до геев. Зато Саймон и Брэм весь день переписываются, а уж какими взглядами обмениваются – и пяти минут друг без друга продержаться не могут. Не завидовать им невозможно. Не только потому, что «любофф-сирца-уединитесь-уже-парни» и прочее «долго и счастливо», но и из-за того, через что им пришлось ради этого пройти. У них хватило смелости сказать: «Насрать на все, насрать на порядки в Джорджии, насрать на всех зашоренных гомофобов».
– Брэм и Гаррет тоже приедут? – спрашивает Эбби.
– Ага. У них только что закончилась тренировка, – говорит Саймон с улыбкой.
Мы едем с Саймоном: он за рулем, я на пассажирском, Нора сзади – сидит и роется в своем рюкзаке. Сегодня на ней заляпанные краской джинсы с отворотами, кудрявые волосы стянуты в растрепанный пучок. Одно ухо у нее проколото по всему хрящику – это не считая маленькой голубой сережки в носу, которую она вставила прошлым летом. Просто поверьте, что Нора – самая офигенная девушка в мире. Мне нравится их сходство с Саймоном и то, как они оба похожи на свою старшую сестру. Создавая это семейство, матушка-природа явно пользовалась копипастой.
Нора тем временем извлекает из рюкзака огромный запечатанный пакет M&M’s.
– Умираю с голоду.
– Слушай, мы же в «Вафл Хаус» едем, – удивляется Саймон, но руку за конфетами все-таки протягивает. Я тоже зачерпываю горсть: они идеально подтаявшие – сверху твердые, но чуть-чуть мягкие внутри. – Не так уж и плохо у нас выходит, да? – спрашивает Саймон.
– Ты про мюзикл?
Он кивает.
– У вас отлично получается.
– Если бы. Некоторые все еще путают слова, а премьера уже в пятницу. Чертов Потифар сегодня испортил всю песню. Боже, мне срочно нужна вафля, чтобы это все заесть.
Я вытаскиваю телефон, чтобы проверить снэпчат. Так и есть: Эбби уже опубликовала невероятно длинное видео, которое выглядит как нарезка из ромкома. Кадры с Ником и Тейлор, снятые во время их выступления. Суперкрупный план Эбби и Саймона. Еще более крупное фото Саймона: ноздри кажутся такими огромными, что в одной из них хватило места для смайлика с пандой. И, конечно, фотки Ника и Эбби, снова и снова.
Я прячу телефон обратно в карман. Саймон сворачивает на шоссе Маунт Вернон. Мне как-то не по себе, будто что-то тревожит, но что – никак не вспомнить; свербит себе где-то на краешке сознания.
– Не могу понять, что за песня, – говорит Нора.
Я не сразу понимаю, что она обращается ко мне; еще пара мгновений нужны, чтобы заметить: я выстукиваю какой-то мотив на крышке бардачка.
– Хм. Понятия не имею.
– Ритм вот такой. – Нора начинает выстукивать мелодию по спинке моего сидения. Бум-хлоп-бум-хлоп. Все восемь нот, быстро и четко. Мозг моментально дополняет музыкальную фразу.
Это же Don’t Stop Believin. Мозг, ты козел.