– Дэн, левую ногу выше! Дюха, правую руку ниже! – командовал брат мой Зяма, приседая с фотоаппаратом. – Вот так, да, отлично! Теперь вы просто идеальная пара, прям Тарзан и Чита!
– Я его все-таки убью, – не поворачивая головы и продолжая обворожительно улыбаться в объектив, доверительно сказала я Денису. – Всегда мечтала быть единственным ребенком в семье. А мечты должны сбываться.
– Но-но, все мечты сбываются только у некоторых! – Зяма, ловко перебирая ногами и не отрываясь от видоискателя, отступил, как и сидел, в низком приседе. – Дэнчик, обними Дюху, да покрепче, чтобы она на меня не бросилась, как дикая пантера!
– Багира и Маугли – это уже лучше, – одобрила я новую пару. – И все равно я тебя, Зямка, убью. Ты меня снизу снимаешь, а у меня ноги с ветки свисают, и ступни на фото будут гигантского размера – на полкадра.
– Да что такое – убью да убью! – обиделся братец. – Денис, хоть ты скажи ей!
– Скажу, – согласился мой любимый.
И ласково молвил мне:
– Милая, если ты собираешься кого-то убить, не объявляй об этом заранее. Тем более – капитану полиции из убойного отдела. Одно дело – бытовая мокруха в состоянии аффекта, и совсем другое – преднамеренное убийство с предварительным оповещением широкой общественности.
– Но ты же меня не сдашь?! – Я чуток отодвинулась от своего любимого мента.
– Не сдам. – Он притянул меня обратно. – Если понадобится, даже помогу спрятать тело…
– Но-но! – Зяма еще попятился и чуть не свалился в ручей. И прятать бы не пришлось. – Предупреждаю: я буду кричать!
– А-а-а-а! – как по команде разнеслось под зелеными сводами субтропического леса.
– Это кто кричал? – озадачился Зяма, выпрямляясь в полный рост и оглядываясь на тропу.
Мы застряли на первом же повороте с дикого пляжа в глубь леса: уж очень красиво смотрелось увитое лианами раскидистое дерево на фоне затянутой плющом скалы. Для полной красоты не хватало русалки на ветвях, и я решила исправить этот недостаток, а капитан Кулебякин, конечно же, полез за мной.
Теперь Денис спрыгнул с ветки и молча устремился вверх по тропе, петляющей вдоль извилистого русла ручья. Я немного помедлила и последовала за ним, пропустив вперед Зяму и папулю, тихо пасшегося в ежевичнике в ожидании окончания нашей спонтанной фотосессии.
– Хватай ее! Поднимай! – донеслось из-за поворота тропинки.
Команды озвучивал незнакомый мне голос. Мужской, но с отчетливыми нотками бабьей истерики.
– Спятил? – возмутился знакомый голос – Зямин. – Сам хватай голыми руками змеюку!
– Да не змеюку! Лисуню! – вознегодовал незнакомец.
Нервно засмеялась какая-то женщина.
Я ввинтилась между перегородившими мне дорогу родственниками и охватила взглядом эпическую картину.
На переднем плане помещалась дама в купальнике и слишком длинной ярко-желтой юбке из легкого парео, рядом с ней – мой любимый капитан Кулебякин. На ухоженном лице дамы читалось недоверчивое изумление, на физиономии Дениса – суровая сосредоточенность. Правой рукой милый лапал собственное бедро, явно пытаясь нащупать на шортах кобуру, и я порадовалась, что табельное оружие бравого опера в число пляжных аксессуаров не вошло. Иначе пальнул бы он в кого-то, не раздумывая, – с таким-то лицом!
Позади дамы застыли еще два персонажа: женщина с гримасой нездорового веселья и бородатый мужчина с полосатым пляжным зонтом, сложенным и направленным вперед на манер ружья.
Я смотрю, не только у Дениса возникло желание пальнуть.
– Замрите и не двигайтесь, – непререкаемым командирским голосом пробряцал папуля – бывший бронетанковый полковник. – Особенно вы, женщина в желтом. И осторожно, не делая резких движений, подберите юбку. Это она волочилась по земле и тем самым побеспокоила рептилию.
– Какую еще рептилию? – встревожилась я, опуская глаза.
– Красивую! – восторженно выдохнул Зяма – известный эстет. – Смотри, она похожа на ручеек вороненой стали!
Я посмотрела, ойкнула и мигом отбежала на пяток метров. Каюсь, попутно тоже испытав желание пальнуть – жаль, что не из чего.
Тонкий ручеек вороненой стали, похожий на молнию, только плавных очертаний, стремительно шурхнул в заросли реликтовых колючек.
– Что это было? – отмирая, заторможенно поинтересовалась дама в желтом.
– Думаю, аспид, – любезно проинформировал ее папуля, снял бейсболку и вытер пот со лба.
– Что за аспид? – Дама отчетливо тупила.
– Такая змея.
– Ядовита-йя? – Окончание слова прозвучало нервным взвизгом: до дамы дошло.
Она покачнулась.
– Лисуня, Лисуня, спокойно! – Бородатый с зонтом подскочил к ней, подпер, удержал. – Конечно не ядовитая! Абсолютно безвредная змейка, совсем не страшная, видишь, она поспешила уползти, наверняка сама нас испугалась.
– Молоденькая еще, – хихикнув, сказала вторая женщина. – Взрослые черные гадюки до двух метров вырастают.
– Гадюка?! Леонид, куда ты меня привез! – Дама в желтом оттолкнула мужчину.
– Это же лес, Лисуня. – Тот развел руками. Наконечник зонта чиркнул по траве точь-в-точь с таким же звуком, как чуть раньше «безвредная змейка», и слабонервные подпрыгнули. – Конечно, тут есть всякая живность. Но, между прочим, ты сама захотела идти на дикий пляж…
Папуля молча обошел эту пару, одобрительно кивнул женщине с редким знанием рептилий и двинулся вверх по тропе, усиленно топая.
«На тот случай, если маленькая черная гадючка была в лесу не одна», – поняла я и шумно вздохнула. От мысли о том, что где-то рядом ползают двухметровые мама и папа змеючки, размягчились коленки.
До выхода из леса капитан Кулебякин нес меня на руках.
– Странные люди, – сказала мамуля, с большим интересом выслушав рассказ о нашей встрече с гадюкой. Она любит страшилки. Не зря прославилась как автор ужастиков. – Как можно было нарядиться в лес, будто на променад!
– Как хорошо, что мы не пошли в этот самый лес, – поежившись, сказала Алка Трошкина – моя лучшая подруга и супруга брата Зямы.
Вообще-то она никогда не была трусихой, но, став матерью, сделалась до крайности осторожной. Их с Зямой сыну, моему племяннику, всего два года, и пойти куда-либо Алка может только вместе с малышом, а о его безопасности она заботится так истово, что, будь ее воля, пылесосила бы песочницу и хлорировала карусельки.
От похода на дикий пляж Алка отказалась наотрез, отправилась с ребенком на цивильный поселковый, и мамуля охотно составила компанию невестке и внуку. Ее новую шикарную шляпу из итальянской соломки на диком пляже толком не выгулять. В шикарных шляпах что главное? Эффект, который они производят на широкую отзывчивую публику.
На диком пляже публика была в дефиците, как широкая, так и отзывчивая. Кроме меня, Дениса, Зямы и папули – пара чаек, крабы и бычки. От бессловесной живности правильной реакции ожидать не стоило (чайки могли и вовсе неправильную продемонстрировать). А мы, родные и близкие, уже имели счастье созерцать великолепную Басю Кузнецову во всех видах, и какой-то шляпой нас было уже не пронять.
Признаться честно, я тоже предпочла бы дикому пляжу культурный, а марш-броску через лес с ручьем, колючками, лианами, плющом, падающими на голову плодами кизила и, как только что выяснилось, змеями – неспешный променад по набережной. Но капитан Кулебякин, которому крайне редко удается вырваться на отдых, ни на минуту не желал расставаться со мной, при этом отчаянно жаждал показать Зяме места, где в детстве и юности выловил бессчетное множество крабов и бычков.
Я проявила понимание и дополнила собой великолепную четверку любителей отдыха на не испорченной цивилизацией природе. Папулю и Зяму Денису уговаривать не пришлось: папа наш по натуре добытчик, и море как источник вкусной и здоровой пищи ему априори интереснее, чем как обычный водоем, полный купальщиков. А братец – эстет и красавчик – просто жаждал пофоткаться на натуре.
– Странные люди – это очень слабо сказано, – проворчал папуля, умудрившись расслышать мамулину реплику сквозь шкворчание сковородки, над которой он совершал финальные колдовские пассы.
Все наше семейство в полном составе, не исключая двухлетнего младшенького, нетерпеливо ожидало ужина.
Мы сидели за большим столом в просторной летней кухне гостевого дома. Остальные столы пустовали – прочие постояльцы предпочитали питаться в кафе и столовых, не утруждая себя приготовлением вкусной и здоровой домашней пищи.
Мы, собственно, тоже себя этим не утруждали: в нашем дружном семействе никто не возражает против того, что бессменное дежурство в горячей точке у плиты несет один папуля. Он делает это по доброй воле и с искренним удовольствием, что всех устраивает.
Впрочем, этим вечером наш родной кулинар-изобретатель кашеварил не в одиночестве – у соседней плиты возился еще один джентльмен. Была бы я феминисткой – порадовалась бы.
– Прошу прощения, вы из Петербурга? – откровенно неодобрительно покосившись на чужую сковородку, спросил коллегу папуля.
– Да, а как вы догадались? – удивился бородач.
Папуля скривился и уже открыл рот для нелицеприятного ответа, но мамуля издали погрозила ему пальчиком, и он удержался, не стал резать правду-матку, проявил тактичность:
– Типичная питерская кухня.
Бородач объяснений не попросил, а я заинтересованно посемафорила папуле бровями: что там такое, в чужой сковородке?
– Эти питерские во все добавляют картофель, – переместившись к нашему столу, тихо сказал папуля и передернулся. – Но как можно заливать яйцами вчерашнюю картошку фри, жуткая гадость получится!
– А как они пихают жареный картофель в шаурму, после чего она превращается в эту их шаверму? – пожал плечами Зяма. – На вкус и цвет, как говорится, все фломастеры разные.
– А утром, – оглянувшись на бородача, хлопочущего над своим ужином, доверительно нашептала бабуля, – я видела, как они разогревали вчерашние макароны с вареным луком и морковью!
– И без мяса?! – тут наконец проняло и Кулебякина.
– И даже без сыра, – подтвердила бабуля и перекрестилась.
– Завтра я приготовлю лазанью с фаршем из телятины, баклажанами, розовыми томатами, твердым сыром и угощу этих бедных заблудших людей, – решил папуля. – И на будущее запишу для них пару простейших рецептов. А вы, когда пойдете с пляжа, сорвите мне на склоне одну душистую травку, я покажу вам фото, она нарядная такая, синенькая, вы не ошибетесь… Ну что? Готовы к приему пищи?
– Всегда готовы! – по старой детской привычке дружно отсалютовали я и Зяма.
– Несу паэлью. – Папуля вернулся к плите и приплыл от нее с вместительным сотейником.
Примерно на четверть часа застольная беседа прервалась, пока благодарные едоки отдавали должное таланту повара. Тем временем бородач тоже завершил свои кулинарные труды, снял фартук, вышел на веранду и, опасно перевесившись за перила, вывернул голову и покричал вверх:
– Лисуня, кушать!
Тут только я узнала в нем утреннего мужика с зонтом.
– Лисуня, все готово, спускайся!
– Не хочу, – донесся со второго этажа гостевого дома капризный женский голос.
– Как – не хочу? Лисуня, надо покушать!
Дробный стук приборов затих: за нашим столом все с интересом прислушивались к переговорам «этих питерских».
– Я не хочу спускаться, неси кушать сюда!
Бородач негромко, но с искренним чувством выругался.
Я оглядела родных мужчин: на их лицах читались сильные чувства в диапазоне от сочувствия (у папули) до возмущения (у Зямы). Чеканные черты Дениса исказило отвращение – он яростно презирает подкаблучников.
Мне приходится очень стараться, чтобы капитан Кулебякин думал, что в нашей с ним маленькой ячейке общества все судьбоносные решения принимает исключительно он один.
– Конечно, Лисуня! – тихо вытошнив последнее ругательство, прежним сладким голосом покричал бородач и потащился в дом со сковородкой.
Некоторое время мы ждали продолжения – оно непременно должно было последовать, поскольку бородатый подкаблучник унес наверх сковородку, но не взял тарелки и столовые приборы. Однако за ними явился не он – по лестнице спустилась дама, составлявшая бородачу и его Лисуне компанию в том марш-броске через лес, который ознаменовался встречей с юным аспидом.
– Всем добрый вечер, – вежливо приветствовала она нашу честную компанию, проплывая к шкафу с посудой. – Приятного аппетита, – добавила, следуя уже нагруженной в обратном направлении.
– И вам приятного, – вежливо откликнулся Зяма – самый куртуазный из нас.
– Ха! – откровенно скептически хмыкнула дама, удаляясь.
Стало понятно, что с традиционной питерской кухней она уже знакома и завышенных ожиданий относительно предстоящего ужина не имеет.
– И кизиловый компот им сварю, – проводив ее грустным взглядом, со вздохом сказал хлебосольный добряк папуля.
Поздним вечером мы с мамулей и бабулей в уютном молчании качались на садовых качелях, дыша одуряющим ароматом цветущих петуний. Алка укладывала спать инфанта, что требовало соблюдения тишины не только в нашем пятикомнатном домике, но и в радиусе минимум десяти метров от него. Мужчины от греха подальше отправились к морю – купаться при свете звезд, жечь костер и, подозреваю, распивать домашнее вино. То есть всем было хорошо.
Визгливый голос, уходящий в ультразвук, пропорол ночную тишь, как острый шампур – нежнейшую баранину. Потревоженный инфант отозвался протестующим басовитым ревом.
Бабуля, даром что старенькая, среагировала первой, спрыгнув с качающегося диванчика а-ля бравый спецназовец. Мы с мамулей еще брыкались, пытаясь десантироваться с получившей ускорение качельки, а наша недряхлая старушка уже пересчитывала тапочками ступеньки винтовой лестницы.
– Мама, не надо! – страшным шепотом крикнула ей вслед мамуля, ибо лицо у бабули в момент решительного старта и в процессе забега наверх было такое, с каким нещадно убивают.
Нашего инфанта очень трудно уложить, а внезапно разбуженный малыш совершенно неутомим и шумен, как противоугонная сигнализация.
– Уважаемая! Я очень прошу вас не орать как резаная! У нас ребенок спит! – донесся сверху строгий голос нашего матриарха.
В ответ успокаивающе зарокотал знакомый бас, создавший ровный фон для громких взвизгов истерического сопрано.
– Снова питерские. – Мамуля узнала персонажей. – Бородач и эта его, как ее? Лысяня.
– Лисуня, – поправила я, хохотнув.
Лисуня имела реальный шанс стать лысяней. Бабуля за правнука, может, и не порвет ее в клочья, но волосы неуемной крикунье проредить может.
Но нет, наша гранд-маман не унизилась до рукопашной. Она сошла к нам с лестницы, сокрушенно покачивая головой, и объяснила:
– Горячая вода у них там, видите ли, внезапно пропала. Гражданка бурно негодует. Я ей сказала: будет орать – лично кастрюлю кипятка принесу и на голову вылью, тогда точно согреется.
– Сурово, но справедливо, – одобрила мамуля и подвинулась, позволяя бабуле занять место на качельке.
Еще с минуту мы обоняли настурции, неспешно пролетая над ними туда-сюда. Потом по лестнице с дробным топотом сбежал бородач, прижимая к груди охапку разнокалиберных флаконов. Он смело канул во тьму, которую вскоре со скрипом прорезал расширяющийся прямоугольник желтого света.
– В уличную душевую побежал, – прокомментировала бабуля. – Не многовато ли шампуней взял?
– Он не для себя, – догадалась мамуля.
По лестнице как раз зацокали каблучки. Обметая пыль со ступенек, во двор сошла дама в длинном шелковом халате, расписанном райскими птицами.
– Лисуня, – шепотом пояснила бабуля, хотя это и так было ясно.
Лисуня уплыла на свет за распахнутой дверью в душевую, которой мало кто пользуется, поскольку во всех домиках имеются свои санузлы.
Еще через полминуты вслед за Лисуней спустилась третья участница трио питерских, и вновь она шествовала не с пустыми руками – тащила стопку махровых полотенец.
– Да кто она такая, эта их Лисуня?! – возмутилась мамуля, и я отчетливо услышала в ее голосе нотки зависти. – Почему они носятся с ней, как свита с королевой?
– Момент. – Бабуля уже отработанным движением ловко соскочила с качелей и прошуршала по травке к хозяйскому домику.
По старой доброй советской привычке она первым делом постаралась снискать расположение хозяйки нашего летнего приюта. Это не составило большого труда: достаточно оказалось сделать презентик (шампанское, шоколадные конфеты, шелковый шарфик, мамулина книжка с автографом), перекинуться разок-другой в картишки – и хозяйка, тоже пенсионерка, охотно зачислила нашу старушку в свои добрые приятельницы.
Я поняла, что бабуля отправилась к новой подружке за информацией.
Вернулись из похода к душевой бородач и дама с функциями оруженосца – уже без полотенец. Тихо переговариваясь, они прошли в пустующую летнюю кухню и даже свет там не включили. Я прислушалась: хлопнула дверца холодильника, издала характерный звук расставшаяся с бутылочным горлышком пробка. Понятно, свите срочно понадобился антистресс. С такой королевой и спиться можно.
В кухне тихо булькнула разливаемая по бокалам жидкость, печально звякнуло стекло. В отдалении бодрым эхом послышалось журчание воды: королева Лисуня приступила к приему водных процедур.
Инфант наш затих, позволяя надеяться, что взрослые члены семьи все-таки смогут этой ночью спокойно поспать.
Ага, как бы не так!
Прошло минут пять, не больше. Внезапно раздался такой вопль, что петунии полегли и даже, кажется, кипарисы пригнулись! Да что там – мамуля, наша коронованная королева ужастиков, малодушно ахнула и чуть не полетела с качелей вверх тормашками, я едва успела придержать ее, не дав катапультироваться. И то сказать, это вышло у меня совершенно случайно: я просто подпрыгнула в испуге и очень удачно завалилась на бок, придавив родительницу.
В доме крайне возмущенно взвыл повторно разбуженный инфант. Загремели, распахиваясь, двери и окна. От хозяйской хаты, в архитектурном плане куда более скромной, чем гостевые апартаменты, донеслось встревоженное:
– Что такое? Что случилось? Кто кричит?
Это был отличный вопрос. Вернее, отличная подборка вопросов. Что такое должно было случиться, чтобы кто-то так кричал, я не смогла придумать. Это нетипично, обычно моя фантазия не пасует. Но тут и Стивен Кинг озадачился бы.
Вопль был такой…
Как если бы на Землю спустились Чужие из самых страшненьких, да прямиком в купальню, где какая-нибудь трепетная беззащитная девица…
Я не успела досмотреть привидевшуюся мне сцену космического хоррора 18+ до конца, потому как здравый ум таки отпихнул в сторону разыгравшееся воображение и папулиным командным голосом рявкнул:
– В душевую!
Качели, окончательно выведенные из равновесия (а кто из присутствующих его не утратил?), помешали мне моментально выполнить полученный приказ. Пока я барахталась, слезая сначала с мамули, а потом с диванчика, который штормило, как тонущий бриг, мимо кто-то проскакал. «Кавалерия!» – обнадежилась я.
Оказалось – всего лишь бородач. Надо отдать ему должное, он безошибочно идентифицировал истошно вопящее существо как свою благоверную и моментально определился с направлением. Когда я наконец восстала с качелей, прощально поддавших мне под зад, отчего я полетела с ускорением, но, к сожалению, не в ту сторону, бородач уже голосил у уличной душевой:
– Лисуня, что с тобой! Лисуня, открой! – и то бился в закрытую дверь, то дергал ее на себя – с одним и тем же нулевым результатом.
Лисуня не открывала и орала.
Потом перестала орать, но все равно не открывала.
Я подскочила к бородачу – он с недоумением посмотрел на металлическую скобу в своей руке. Надо же, умудрился оторвать дверную ручку. Силен мужик! Богатырь! А мы его в тряпки-подкаблучники записали.
– С той стороны форточка есть, – подсказала я и полезла в кусты, окружающие душевую, чтобы заглянуть в упомянутое окошко.
– Там сетка! – крикнул мне в спину богатырь земли русской, начиная новый бой с дверью.
Он и бил ее, и толкал ее, и оторванной железкой ковырял ее…
– Тут нужен ломик! У кого есть? – Я узнала чистый и звонкий голос мамули.
Коллега Стивена ихнего Кинга присоединилась к борьбе со злом.
С чистым злом! Ведь душевая и грязь – вещи несовместные.
Я подобралась к окошку и убедилась, что бородач неточно выразился: проем надежно закрывала не простая сетка – металлическая. Вроде той, из которой делают кухонные ситечки. Эту, надо полагать, установили в борьбе с комарами, которые в курортной местности на редкость приставучи и кусучи. За туманной завесой пара и частой серой сеткой, дополнительно усиленной паутиной, заляпанной трупами отчаянно кидавшихся на амбразуру кровососов и кое-где заржавевшей, разглядеть происходящее внутри не представлялось возможным.
Впрочем, там вроде бы уже ничего и не происходило. Лисуня замолчала и не выдавала своего присутствия ни звуком, ни движением. Только дождик включенного душа уютно шуршал. Это пугало еще больше, чем дикий крик.
Я вернулась к двери – и как раз вовремя. Бородач ее победил, забив в щель у косяка кривулю железной ручки и использовав ту как рычаг. Что-то хрустнуло – наверное, накинутый изнутри крючок, – и дверь открылась.
На выщербленной метлахской плитке некрасиво лежала голая мокрая женщина. Она не шевелилась, а вот ее длинные волосы, разметавшиеся мокрыми лентами, в натекшей на полу луже волновались, как живые. Мне показалось, что одна из прядей устремилась к выходу. Я машинально отпрыгнула и успела понять: не показалось!
Блестящий черный ручеек зигзагом скользнул за порог и потерялся в траве.
Вот тут и я заорала.
Веки поднялись, как театральный занавес, – интригующе медленно.
– Очнулась? – Мамуля потянулась похлопать меня по щекам, но вовремя сообразила, что в руке у нее ломик, а с ним скорее получится усыпить, чем пробудить. – Давай, Дюша, вставай! Не время валяться в обмороке.
– Что, родина в опасности? – съязвила я, садясь на травке.
– Нет, просто пропустишь все самое интересное. – Наша писательница терпеть не могла дыр в сюжете.
– Поднимайся, Инка, – меня потянула вверх Трошкина.
– А где инфант? – спросила я ее.
– Уснул.
– Уснул?! – не поверила я.
– Да, а что? Тихо же стало. – Подруга развернула меня лицом к душевой, которая уже была пуста.
– А где все? – спросила я, озираясь в недоумении.
Первый акт Марлезонского балета с воплями и плясками в душевой и вокруг нее явно закончился. Во дворе было не только тихо, но и пусто.
– Там. – Алка мотнула головой.
Я сориентировалась, прислушалась и с ускорением пошла в указанном направлении.
Все были за воротами, на дороге. Реально все: даже пропустившие первый акт папуля, Денис и Зяма. А вот Лисуня, бородач и их подруга блистали своим отсутствием.
Я встала на цыпочки, глянула поверх голов столпившихся у дороги временных обитателей гостевого дома и увидела, что они провожают печальными взглядами отъезжающий кортеж. Первой катила «Скорая», за ней верным хвостиком – машина, на которой прибыли питерские.
– Лисуню повезли, – объяснила мне Алка.
– Как она? – спросила я.
– Как ты? – меня заметил Кулебякин.
Его вопрос был, бесспорно, важнее.
– Нормально, – я непроизвольно потерла плечо – ушиблась, когда свалилась. – Только испугалась. Боюсь змеюк, ничего не могу с собой поделать.
– Змеюки тут при чем? Или это ты так Лисуню определяешь? – К нам присоединилась мамуля.
– Да, милой дамой эту особу не назовешь. – Семейную группу пополнил папуля.
– Фу, как нехорошо, женщина при смерти, а вы о ней плохое говорите! – пристыдила нас бабуля.
– А, так она еще живая? – Я приятно удивилась. – Думала, гадюки смертельно ядовиты, цапнет – и все, поминай, как звали.
– Стоп. – Денис внимательно посмотрел на меня, и я отметила, что выражение его лица неуловимо изменилось: включился режим опера. – Повторю уже прозвучавший вопрос: при чем тут гадюка?
– А разве это не она ее? Там, в душевой? – Я качнула головой, указывая на место действия.
– В душевой была гадюка?! – шокировалась Трошкина.
– Я видела, как она выползла, – передернулась я.
– Шипя? – с неожиданным интересом уточнила мамуля. – Как у Пушкина?
– У Пушкина в душевой была змея? – Я снова ощутила головокружение.
– Дюша! Это же классика, ты что, забыла? – огорчилась наша писательница. – У Пушкина была «Песнь о Вещем Олеге»!
– «Из мертвой главы гробовая змея, шипя, между тем выползала», – процитировала Трошкина, которая в школе была отличницей.
– Змея, значит, – задумчиво повторил капитан Кулебякин. – Интересно, как она туда попала?
Он отделился от нашей дружной компании и пошел во двор. Я поспешила за ним, догнала и доложила:
– У сетки, закрывающей окошко, загнут угол!
– До того окошка от земли метра два, – напомнил милый.
– Так змеи же ползучие! А камень стен шершавый…
– Еще она могла сначала на дерево заползти, потом с ветки на крышу перебраться, потом на стену, и уже после в окно. – Мамуля, писательница наша, уже сочинила весь сюжет. А, нет, не весь: она остановилась, задумалась вслух: – Только зачем змея полезла в душевую? Что ее туда привлекло?
Мамуля оглянулась. Подоспевшая бабуля, поймав ее вопросительный взгляд, закивала:
– Сейчас я тебе все расскажу, я про змей много знаю.
Бабуля много лет преподавала школьникам биологию.
– Так, предлагаю поговорить за чаем, – не отстал от каравана папуля. – Заварю мятный, он хорошо снимает стресс. Идите все за стол.
Я послушно изменила курс. По пути зацепила под локоть Трошкину, вставшую столбом.
– Не уверена, что наш стресс снимется, если мы будем пить мятный чай под разговоры о змеях, – поделилась своими сомнениями подруга.
– В морозилке еще остался пломбир, можно съесть его с персиками! – Папуля на ходу подпрыгнул и снял с ветки спелый плод.
– Пломбир – это аргумент. – Сладкоежка Трошкина облизнулась и мужественно поборола свои страхи.
Мы протопали в летнюю кухню, включили свет, расселись за столом на веранде. Кого-то не хватало. Я пересчитала присутствующих и выявила отсутствие Дениса, однако вскоре и он подошел.
– Чай. – Папуля водрузил на стол пузатый заварочный чайник и шлепнул по руке потянувшегося к нему Зяму. – Дай настояться!
Мы с Трошкиной накрыли стол к чаю, заодно потихоньку от остальных первыми припали к пломбиру. Его не так много оставалось, если честно на всех делить – маловато получится.
Наконец мы приступили к незапланированной трапезе.
– Так вот, про змей, – напевным голосом народной сказительницы начала бабуля. – Их привлекают любые норы, именно поэтому я всегда прошу вас закапывать следы работы мышей и кротов на нашем дачном участке.
– Как говорил Винни Пух, если я что-нибудь понимаю, то дыра – это нора, – тут же процитировала мамуля.
– Но нора – это не всегда Кролик! – бабуля, тоже знакомая с мультипликационной классикой, не дала себя перебить.
– Мы, кстати, видели нору, в которую шмыгнул аспид в лесу, – покивал папуля.
– Кто это – мы?! – возмутилась я.
Если бы я видела что-то подобное, обязательно потребовала бы змеиную нору замуровать.
– Я, питерские, Зяма. – Папуля взглядом призвал сына подтвердить сказанное.
Зяма покивал:
– Прикольная такая нора! Аккуратная, как тоннель Метростроя. Змея в нее влетела, точно поезд в метро!
– Красиво излагаешь, – похвалила его наша писательница.
– А можно, я продолжу? – недовольно повысила голос бабуля, и все притихли. – Итак, что могло привлечь змею в душевую? Отверстие в решетке – несомненно, ведь оно дыра, а дыра – это нора.
– «В той норе, во мгле печальной…» – пробормотала Трошкина. Вспомнила Пушкина и уже не могла забыть.
– Так ведь не было мглы! – напомнила я. – И тишины не было. Там Лисуня мылась, свет горел, вода журчала! Змеи разве любят воду?
– Этой душевой редко пользуются. Змея могла залезть туда раньше, чем Лисуня, – резонно рассудил папуля. – Не повезло бедной женщине… Кому еще чаю?
– Между прочим, она вовсе не бедная, – возразила бабуля. – Я хозяйку расспросила, она мне рассказала: Лисуня эта, на самом деле ее зовут Елизавета Олеговна…
– О! Вещая Олеговна! – Мамуля, обрадовавшись, подпихнула локтем пушкинистку Трошкину.
– …а мужика ее – Леонид Петрович, а подругу – Анна. Отчество хозяйка не запомнила, к ней так уважительно никто не обращается, – продолжила бабуля, торопясь поделиться информацией. – И не из Питера они, а из Ленинградской области, у Олеговны там свое деревообрабатывающее производство.
– Не женский бизнес, – отметил папуля.
– Какой уж есть, – отбрила бабуля. – Что от папы в наследство досталось, тем и пользуется. Олеговна собственница, а Петрович при ней вроде помощника.
– Прислуги-домохозяйки! – фыркнул Зяма. – Еду готовит, посуду моет, уборкой занимается…
– Уборку тут горничные делают, – возразила Трошкина. – А кто у них занимается клинингом там, в их Ленобласти, мы знать не можем, не фантазируй.
– А я и не фантазирую, – обиделся Зяма. – Вчера сам видел, как Петрович этот их машину пылесосил как заведенный. А его мадам потом пришла, в салон сунулась, вылезла, вот так держа какую-то крошку. – Он артистично показал, как мадам брезгливо держала найденное двумя пальчиками, – и как начала его, беднягу, костерить. Мол, вечно он только грязь развозит, неумеха, черт безрукий… Чистюля такая!
– Ну, чистюлю, похоже, бог наказал, – хмыкнула мамуля. – Послал ей кару прямо в душевую!
– Так я не поняла, змея Лисуню цапнула или нет? – спросила я.
– Никто ее не цапал, сама упала и головой ударилась, – ответил папуля. – Видать, поскользнулась на мокром полу…
– Или на змее, – зловеще подсказала Трошкина.
– Судя по тому, как она дико орала, Лисуня змею увидела, – припомнила я и поежилась.
– Еще чаю? – предложил заботливый папуля.
Мы выпили еще по чашечке и наконец разбрелись по комнатам – спать.
Проснулась я слишком рано и не так, как хотелось бы. Дениса, в крепких объятиях которого приятно понежиться на рассвете теплого ясного дня, рядом не было.
Я выбралась из постели, влезла в шорты и майку и, тихо-тихо прокравшись по коридору вдоль дверей, за которыми посапывали и похрапывали родные и близкие, вышла на крыльцо.
Солнце еще толком не показалось – розовым колобком продиралось сквозь чащу леса. В саду чирикали, свистели, заливались птички, названий которых я не знаю, жужжали пчелки, а с улицы, отделенной от меня стеной соседнего дома, доносились приглушенные голоса. Кто и о чем говорит, было не разобрать.
Я прошла через пустую летнюю кухню и приоткрыла заднюю дверь, которой обычно пользуются, чтобы занести что-то с улицы – например, пакеты с продуктами, привезенные из супермаркета в соседнем селе. У нашей хозяйки просторный участок со входами-выходами на все четыре стороны. Есть основная дверь, есть черный ход из кухни, ворота в боковой проезд, калитка в лес… Можно прокладывать маршруты исходя их того, какой удобнее.
Под забором дома напротив стояла машина питерских. Под навесом открытого багажника кто-то копошился. Я решила, что это подходящий случай справиться о здоровье Лисуни Олеговны, и подошла к чужому автомобилю.
К чужому – ключевое слово, потому что копался в его багажнике не Петрович, как я ожидала, а капитан Кулебякин!
– Что ты делаешь? – удивилась я.
– Тс-с-с! Не мешай. – Денис оглянулся на меня, вынырнул из багажника и закрыл его, явно постаравшись сделать это бесшумно. – А впрочем, раз уж ты здесь, помоги.
– Как? – не поняла я. – Чем?
– Постой на стреме. – Милый кивнул на металлическую дверь, которой пользуются для входа во двор и хозяева, и гости. – Посигналь, если их увидишь.
– Кого? – спросила я, уже открыв ту самую дверь.
– Петровича с подругой. Все, иди, не отвлекай меня! – Милый ловко и бесшумно открыл дверь машины и в глубоком поклоне сунулся в салон чужого авто.
Продолжать что-то уточнять, когда собеседник находится в такой позиции, было глупо. Я решила, что сделаю это позже, вошла во двор, мягко прикрыла за собой стальную дверь и встала за шпалерой виноградника так, чтобы меня не видно было со двора. При этом прекрасно просматривалась дорожка, ведущая к наружной двери. Не вся, только от угла ближайшего дома, но это метров десять, я успела бы посигналить Денису.
Игнорируя поющих птичек и жужжащих пчелок, я пыталась уловить звуки человеческой речи и производимые людьми шумы. Получилось: расслышала стук прикрытой двери, ровное тарахтение колесиков и приближающиеся шаги. Отпрыгнула к калитке, посемафорила Денису, снова спряталась за шпалерой.
Мимо один за другим прошли бородач и Анна, она катила чемодан, он – сразу два. «Свой и Лисунин», – поняла я.
Питерские прошли по дорожке, не заметив меня, выбрались со своими чемоданами со двора. Хлопнула задняя дверь кухни, и я услышала голос Дениса:
– Уезжаете?
Анна что-то ответила, Петрович отмолчался, открывая двери машины и багажник.
– Позвольте, помогу. – Капитан Кулебякин – смотрите, какой галантный! – очевидно, помог даме загрузить чемодан.
Я решила, что уже могу появиться на сцене, и выступила за калитку:
– Ой, здрасьте, вы вернулись? Как чувствует себя Елизавета Олеговна?
– Очнулась, жить будет, но ей швы наложили, и сотрясение сильное, нужен уход, мы к ней поближе перебираемся, – добросовестно отчиталась Анна уже из машины.
– Очень жаль. Пропал ваш отдых, да? – посочувствовала я.
– Ничего, Лисуня поправится – в санаторий поедем, – садясь за руль, сказал бородач и захлопнул дверь машины.
Я подошла к Денису, он меня приобнял. Мы вежливо помахали ладошками отъезжающей машине.
Все, укатили питерские.
– Не посчастливилось им, – вздохнула я. – Особенно, конечно, Лисуне.
– Знаешь, как говорил Суворов? «Раз счастье, два раза счастье – помилуй Бог! Надо же когда-нибудь и немножко умения», – не снимая руки с моей талии, Денис развернул меня, как в кадрили, и повел не в дом, а в лес.
– К чему ты это? – Хотелось понять и цитату, и маршрут прогулки.
– Я на рассвете был в лесу, – сказал милый.
Прозвучало лирично.
– И-и? – подтолкнула я его, начиная надеяться на какой-то приятный сюрприз.
– И посмотрел там на змеиную нору.
Я остановилась. Сюрприз, но неприятный.
– Вокруг нее натоптано. – Денис потянул меня дальше. – Трава примята, кизил насыпавшийся раздавлен.
– И что? – Я совершенно не желала идти в гости к змее. – Ты хочешь навести порядок у жилища гадюки?
– Порядок навести неплохо бы. – Милый не пошел в лес, а повернул к смотровой площадке, где усадил меня на лавочку. – Смотри, какая красота!
Дикий пляж под обрывом еще оставался в тени, прибрежная полоса тоже, но дальше море уже золотилось под солнцем – и впрямь красиво!
– Вода, наверное, сейчас теплая, как парное молоко, – сказала я с намеком.
– Угу. Хозяйка сказала, горячая вода вчера ни у кого не отключалась, – не понял моего намека капитан Кулебякин. – Могла быть только одна причина, почему у них там наверху воды горячей не было.
– Напор слабый? – предположила я, исходя из опыта жизни в многоэтажном доме.
– Нет. Кто-то вентиль повернул и горячую воду перекрыл.
Мы помолчали. Я обдумала услышанное. Какая-то неприятная мыслишка зазмеилась в голове.
– А что ты высматривал в чужой машине, Дениска? – Я развернулась к милому, посмотрев на него с подозрением.
– Ручной пылесос. Тот, которым бородач вчера утром машину чистил, чистил, да не вычистил, из-за чего нагоняй от жены получил.
– Хочешь и свою машину почистить? – не поняла я.
– Хочу понять, куда пропал этот проклятый пылесос. Хотя это ясно: выбросил он его, когда за «Скорой» поехал. Скорее всего, запулил на крутом повороте в пропасть. Фиг найдешь…
В голосе милого прозвучало сожаление.
Вот уж не знала, что ему так хочется иметь ручной пылесос!
– Я подарю тебе такой на Новый год, хочешь? Или просто так, на память, – предложила я.
– Я это дело и так не забуду, – хмыкнул Денис.
Через пару секунд до меня дошло:
– Дело?! Милый, ты о чем? Я думала, мы приехали отдохнуть!
– И я так думал, – Кулебякин покивал, посмотрел на море, на небо с полосой одинокого облака, похожего на аппетитную розовую колбаску, и спросил странное: – Змея же небольшая была, да? Ну, та, из душевой?
– Да прям, небольшая! – Я широко развела руки, как рыбак, показывающий размер выловленной им щуки, но под насмешливым взглядом Дениса сблизила ладони. – Примерно такая.
– Небольшая, – констатировал милый, встал со скамейки и пошел к лестнице, на ходу стягивая через голову майку. – Пойдем, что ли, искупаемся.
Вслед за ним я проскакала через лес, оступаясь на неровных разновысоких ступеньках и напряженно размышляя. Уже на очаровательно безлюдном пляже, сбрасывая с себя одежки, взмолилась:
– Погоди! Объясни! Я правильно поняла, что змея в душевую попала не по собственной воле?
Денис, уже зашедший в воду, поманил меня:
– Ближе!
– Ее туда специально запустили, да?
– Еще ближе!
– А перед этим перекрыли вентиль горячей воды, чтобы Лисуне пришлось идти в общую душевую, верно?
– Уже совсем близко!
– А змею… господи, это ж надо было такое придумать!.. Засосали автомобильным пылесосом и выдули в дырку в окне?!
Я чуть не расплакалась, так мне вдруг стало жалко ее. Не Лисуню – змею!
Она сидела себе тихо в своей уютной норке, никого вообще-то сама не трогала, и тут вдруг – ж-ж-жух! К норе приставили дуло – или как там это называется? – пылесоса! Вытянули змейку, в пыльном тесном пластмассовом узилище понесли прочь, вдаль от родного дома! Вышвырнули в незнакомом месте, а там вода бежит, голая тетка орет – да я бы на месте этой змейки окочурилась от стресса!
И ведь ей даже мятного чаю никто не предложил…
– Ты чего так расстроилась? – Капитан Кулебякин участливо заглянул в мои полные слез глаза и поцеловал в лоб, как маленькую. – Не горюй. У меня, конечно, нет никаких улик против этого изобретательного типа, но это не значит, что ему все сойдет с рук. Предупрежу коллег в Ленобласти, особенно участкового, он побеседует с гражданином и супружницу его предупредит, пусть дамочка крепко подумает и впредь настороже будет.
Я наскоро обмозговала его слова и помотала головой:
– Боюсь, это не поможет.
– Почему?
– Олега тоже предупреждали, а толку?
– Какого еще Олега? – Милый недоуменно заморгал.
– Какого, какого… Вещего! Пушкинского! – Я брызнула на него водой и золотой рыбкой нырнула в синее море. – Догоняй!