Нас всех разбудили, когда небо еще только начало сереть. Девочки поели в своих комнатах, чтобы случайно не запачкать дорожные платья, я же присоединился за столом к отцу и братьям. С тех пор как я вернулся, я впервые увидел Ванзи. Мой брат-священник прибыл лишь вчера вечером. Когда я вошел, они с отцом накладывали себе еду, стоя около буфета. Ванзи сильно вытянулся за время учебы в семинарии и, несмотря на то что был младшим из нас, теперь оказался самым высоким.
– Как ты вырос! – удивленно сообщил я.
Когда он повернулся поздороваться, он не смог скрыть своего потрясения.
– Ты тоже, да только не вверх! – выпалил он, а мой отец и старший брат дружно рассмеялись.
Его слова причинили мне боль, но все же я присоединился к ним.
– Это ненадолго, – пообещал я ему. – Последние три дня я голодал. Я решил сбросить вес так же быстро, как набрал его.
Отец печально покачал головой:
– Сомневаюсь, Невар. Мне неприятно тебе это говорить, но ты едва ли хоть сколько-нибудь похудел. Боюсь, тебе придется голодать больше чем три дня. Перекуси немного, чтобы выдержать церемонию. Будет неловко, если ты упадешь в обморок на свадьбе брата.
И все трое снова рассмеялись.
Его слова ужалили меня, хотя и были правдивы. И тем не менее они прозвучали мягче, – видимо, предстоящее событие несколько улучшило настроение отца. Я проглотил обиду, твердо решив не говорить и не делать ничего такого, что могло бы снова его рассердить.
Я нашел на буфете яйца, мясо, фрукты и молоко. Запах и вид еды вызывали головокружение. Моя решимость не устояла бы, если бы отец не хмурился все больше с каждым кусочком, который я клал в свою тарелку. Я чувствовал себя диким животным, ворующим еду. Я положил себе кусочек тоста, посмотрел на отца и добавил к нему две маленькие колбаски. Затем достал ложечку для яиц. Он едва заметно нахмурился. Я решил, что рискну навлечь на себя его гнев, но добавлю еще что-нибудь.
Это было тяжелое решение. Наконец я остановился на яблочном компоте. Аромат теплых, сладких фруктов чуть не заставил меня лишиться чувств. Затем я налил в кружку горячего крепкого кофе и отправился за стол. Мне отчаянно хотелось набить рот огромными кусками еды, испытать сладостное удовольствие от жевания и глотания, от вкуса яиц и острых колбасок на хрустящем хлебе с маслом. Вместо этого я заставил себя разделить все на маленькие кусочки и медленно съесть. Я дважды наполнял кружку горячим кофе, надеясь, что он поможет утолить голод. Однако, когда моя тарелка была выскоблена до последней крошки, желудок все еще требовал добавки. С тяжелым вздохом я отодвинул стул. Я не умру от голода, сурово напомнил я себе, а скудные трапезы продлятся не вечно. Мне нужно только вернуться в прежнее состояние. Кроме того, после бракосочетания состоится пир, и я должен буду принять участие в нем, чтобы не оскорбить семью невесты. Эти мысли послужили мне некоторым утешением.
Я поднял глаза и обнаружил, что Росс и Ванзи старательно не смотрят в мою сторону. Отец же не скрывал своего отвращения.
– Если ты закончил, Невар, возможно, мы можем отправиться на бракосочетание твоего брата?
Они ждали меня, пока я растягивал свой завтрак. Я покраснел от стыда.
– Да, я закончил.
Я вышел из комнаты следом за ними, переполненный ненавистью к себе и гневом на них.
Нас ждал экипаж, украшенный свадебными лентами. Мать и сестры уже сидели в нем, тщательно укрытые одеялами, чтобы не запачкать дорожные платья. Нас в семье семеро, и в экипаже в любом случае оказалось бы довольно тесно. Сегодня же, из-за пышных платьев женщин и моего огромного тела, разместиться всем оказалось и вовсе невозможно. Прежде чем я успел вызваться сам, отец распорядился:
– Невар, ты поедешь с кучером.
Я почувствовал себя униженным, когда карабкался на место рядом с кучером под взглядами всей моей семьи. Швы на моих новых брюках натянулись, и мне оставалось лишь надеяться, что нитки выдержат. Кучер, который ради такого случая оделся в ярко-синее, смотрел прямо перед собой, словно боялся, что, взглянув на меня, разделит мой позор. Отец с братьями с трудом втиснулись в экипаж, дверь закрылась, и мы наконец тронулись в путь.
Дорога до поместья Поронтов заняла все утро. По большей части мы ехали вдоль реки, но последние полтора часа наш экипаж подпрыгивал и вилял на узкой дороге, ведущей в самое сердце их владений. Лорд Поронт выстроил свой особняк на огромном каменистом уступе, нависшем над равниной, и тот скорее напоминал крепость, чем дом аристократа. Ходили слухи, что он все еще не расплатился с каменщиками, приехавшими из Картема, чтобы возвести толстые стены его особняка. Лорд Поронт взял себе девиз «Камень выдержит» и высек его на арке, украшавшей въезд на его земли.
Когда я вспоминаю свадьбу брата, моя память шарахается от меня, точно дурно воспитанная лошадь. Каждый из тех, кто нас приветствовал, не мог сдержать изумления и потрясения при виде меня. А лорд Поронт сжал губы, словно пытался удержать во рту живую золотую рыбку. Его жена прикрылась рукой, пряча улыбку, потом быстро извинилась, сообщив, что должна помочь невесте с приготовлениями. Я и видел, и чувствовал, какую неловкость испытывает моя семья.
Один слуга повел нас вверх по лестнице, другие последовали за нами с багажом дам. Для нашей семьи отвели апартаменты из нескольких комнат, где мы могли отдохнуть и освежиться после дороги, а девочки и моя мать переодеться из дорожных платьев в праздничные. Мы, мужчины, привели себя в порядок гораздо быстрее. Отцу и братьям не терпелось спуститься вниз и присоединиться к гостям. Я с трепетом последовал за ними.
Бальная зала в доме Поронтов оказалась меньше нашей, но все равно очень красивой, и сейчас она была полна гостей. В этом году в моде были пышные юбки с бесконечными оборками всех оттенков выбранного цвета. С верхней площадки лестницы зала напоминала сад, а женщины – прекрасные цветы. Несколько месяцев назад я бы поторопился сбежать вниз и найти свою Карсину среди этого букета. Теперь же с ужасом ждал мгновения, когда она меня увидит. Я начал неохотно спускаться по ступеням. Отец и братья уже смешались с гостями. Я не пытался их догнать или держаться рядом, когда они приветствовали старых друзей или представлялись новым знакомым. Я не винил их за то, что они старались оказаться как можно дальше от меня.
Все, с кем я здоровался, явно испытывали неловкость: одни напряженно улыбались и старались смотреть мне только в лицо, другие откровенно таращили глаза и, казалось, не могли сказать ничего умного. Кейз Ремвар весело фыркнул и поинтересовался, кормит ли кавалла мою лошадь так же хорошо, как меня. Большинство мужчин моего круга позволяли себе подобные насмешки, представляя их как шутки. Сперва я заставлял себя улыбаться и даже смеялся вместе со всеми, но в конце концов решил где-нибудь скрыться от посторонних глаз.
Я нашел тихий уголок в комнате. Несколько больших красивых решеток для вьющихся растений, украшенных гирляндами из цветов, окружали семейный алтарь, где супруги произнесут свои клятвы. Позади стояло несколько стульев, и я быстро занял один из них. Никто ко мне не подходил, никто не пытался завести разговор. Да, это не имело ничего общего с триумфальным возвращением домой, которое я себе воображал. В моих мечтах Карсина стояла рядом со мной, когда я весело рассказывал друзьям о занятиях и жизни в Старом Таресе. С выбранного места я прекрасно видел весь зал. Отец был, очевидно, доволен, он держался любезно и благодушно. Под руку с лордом Поронтом он прохаживался среди гостей, приветствуя их. Они и так были могущественны, а союз, укрепленный браком детей, сделает их еще более значимой силой в Средних землях. Они прогуливались по залу так, словно это они, а не их дети были счастливой парой.
Росс нервничал, как всякий жених, и терпеливо сносил шутки и насмешки приятелей. Они окружили его у выхода в сад, и по то и дело раздающимся взрывам смеха можно было представить, о чем они там разговаривают. Ванзи, мой брат-священник, чувствовал себя не в своей тарелке. За время, проведенное в семинарии, он привык к более утонченной компании, чем та, что собралась в этом приграничном поместье. Он держал в руках Священное Писание, поскольку ему предстояло участвовать в церемонии, и сжимал его, словно утопающий, хватающийся за кусок дерева. Он мало говорил и много улыбался. Я предположил, что он уже считает дни до возвращения в свою тихую школу. Он жил там довольно долго, и я подозревал, семинария стала для него домом в большей степени, чем отцовский особняк.
Я его не винил. Я и сам отчаянно хотел снова оказаться в Академии.
Неожиданно я поймал себя на том, что рассматриваю тела людей, чего никогда не делал прежде. Я всегда считал, что с возрастом мужчины и женщины становятся полнее, чем были в молодости. Я никогда не относился хуже к женщинам, чьи тяжелые грудь и живот говорили о годах и рожденных ими детях. Мужчины в определенном возрасте становились дородными и солидными. Теперь же я вдруг обнаружил, что пытаюсь оценить, кто из них толще меня, а кто – нет. Я решил, что мой живот никого бы не удивил, будь я старше тридцати. А вот лишний жир на теле юноши вызывал отвращение. Несколько молодых людей обладали внушительными животами, но руки и ноги у них оставались нормальными. В отличие от меня, кажущегося из-за этого ленивым и вялым. Ложное впечатление, потому что под слоем жира я был мускулистым, как прежде.
Я со страхом наблюдал за лестницей, ведущей на верхние этажи дома, мне отчаянно хотелось увидеть Карсину, но я боялся того, что прочту на ее лице, когда она увидит мое новое тело. Несмотря на эти опасения, когда она появилась на верхней площадке, я вскочил на ноги, словно собачонка, которую позвали на прогулку. Она была прекрасна. Как она и обещала, на ней было нежно-зеленое платье с верхней юбкой более густого оттенка и темной отделкой, которая точно повторяла цвет моей формы. Оно было одновременно скромным и чуть вызывающим, с высоким воротником из белого кружева, подчеркивающим изящную шею. Поднятые вверх волосы украшала желтая роза. Рядом с ней держалась моя сестра Ярил. Она переоделась и из девочки вдруг превратилась в женщину. На ней было бирюзовое платье, волосы убраны в изысканное переплетение золотых нитей и голубых лент. Платье подчеркивало тонкую талию и мягкие изгибы небольшой груди и бедер. Несмотря на свое раздражение, я почувствовал гордость за ее красоту. Запястья обеих девушек украшали браслеты с серебряными колокольчиками, надетые по случаю свадебной церемонии.
Кейз Ремвар, словно по волшебству, оказался у подножия лестницы. Он смотрел на мою сестру и Карсину, как собака на оставленное без присмотра мясо. Ярил отдала ему свое сердце, но пока еще никто из моих родителей не упоминал о помолвке. Меня возмутило, как он смеет так смотреть на мою сестру. Я сделал два шага вперед и замешкался, испугавшись. Год назад одно мое присутствие напомнило бы ему об уважении к нашей семье без произнесенных угроз. Теперь же я боялся, что, подкатившись к ней, точно огромный шар, я буду выглядеть глупо и напыщенно и вовсе не защитником сестринской чести. Я замер, укрытый за решеткой.
Моя сестра, должно быть, предупредила Карсину, что я уже не тот великолепный военный, которого она осенью провожала в Академию. Девушки остановились на полпути вниз. Вне всякого сомнения, Ярил прекрасно видела, что Ремвар пожирает ее глазами. Я решил, что она самым бессовестным образом позволяет ему себя рассматривать. Что же до Карсины, она оглядывала собравшихся в поисках меня. Моя сестра наклонилась к ней и что-то сказала, и ее хорошенький рот искривила усмешка. Я был уверен, что́ именно она произнесла: что меня совсем не трудно заметить в толпе гостей. Карсина неуверенно улыбнулась. Она надеялась, что Ярил ее поддразнивает, и боялась, что та говорит совершенно серьезно.
Надежда угасла во мне, сменившись твердой решимостью. Я встречусь с Карсиной и покончу с этим. Я вышел из своего укрытия и пробрался сквозь толпу гостей к подножию лестницы. Карсина увидела меня, глаза ее широко распахнулись от ужаса и удивления. Она вцепилась в руку моей сестры и что-то сказала. Ярил покачала головой с отвращением и сочувствием. Карсина отступила на шаг, но взяла себя в руки. Когда они с Ярил снова продолжили спускаться по лестнице, на ее лице застыла упрямо-вежливая маска, но в глазах ее я увидел отчаяние.
Подойдя ближе, я почти почувствовал кипящую в ней ярость. Я церемонно поклонился:
– Карсина. Ярил. Вы обе выглядите просто великолепно.
– Спасибо, Невар. – Голос Карсины звучал холодно и исключительно вежливо.
– По-моему, более чем просто великолепно. – Кейз обогнул меня и встал рядом с Ярил. – Прекрасны, словно цветы. Выбрать, кто из вас очаровательнее, просто невозможно. – Он улыбнулся обеим девушкам сразу. – Могу я проводить вас? Церемония скоро начнется.
Карсина, улыбаясь, повернулась к нему, и я увидел, как на лице Ярил мелькнула тень неудовольствия. Она бросила в мою сторону яростный взгляд, а затем поспешно взяла Кейза под правую руку. Карсина тут же обогнула меня и схватила его левую руку. Кейз удовлетворенно рассмеялся, и Карсина повернулась к нему с ответной улыбкой. Улыбка Ярил казалась мрачной.
– Теперь мне будут завидовать все мужчины в этой комнате, – объявил Кейз.
– Несомненно, – тихо проговорил я, но мои надежды, что Карсина что-нибудь ответит, не оправдались.
Они повернулись к алтарю. Большинство гостей двигались в ту же сторону, и я печально последовал за ними. Когда я осознал, что хмурюсь, я постарался выпрямить спину и изобразил на лице приятное выражение. Я напомнил себе, что сегодня свадьба моего брата, и я не позволю своему разочарованию испортить праздник. Я не стал догонять троицу и пытаться присоединиться к ним. Вместо этого я занял место неподалеку от Элиси – как ее брат, но не настолько близко, чтобы смутить ее. Она на меня не смотрела. Молодой человек и пожилая пара, судя по всему его родители, стояли поблизости от нее. Я задумался, не тот ли это претендент на руку Элиси, о котором упоминала моя мать.
Вскоре мы все собрались у алтаря нашего доброго бога, и в комнате воцарилась тишина. Ванзи и незнакомый мне священник вошли в комнату. Священник нес в руках лампу, свет бога, а Ванзи – большую пустую чашу, символ окончания кровавых жертв. Я знал, что в прежние времена церемония требовала, чтобы Росс принес в жертву быка, козла и кошку. Затем им с невестой предстояло подвергнуться ритуальному бичеванию тремя ударами кнута, символизирующему готовность страдать друг за друга. Просвещение доброго бога положило конец древним обычаям. Старые боги требовали, чтобы любая клятва оплачивалась кровью и болью. Я был благодарен, что эти дни миновали.
Росс и мои родители подошли к алтарю, чтобы принять клятву Сесиль. Ее появление было обставлено великолепно – она спустилась по лестнице под звон серебряных колокольчиков. На ней было сине-зеленое платье с узорчатыми рукавами, спадающими почти до самого пола, и расшитым голубым шлейфом, который скользил вслед за ней по ступеням. Запястья каждой женщины в комнате украшал браслет с крошечными колокольчиками, все они подняли руки в воздух, и веселый звон сопровождал невесту, пока она шла вниз. За ней следовали ее родители с большой корзиной в руках. Когда они проходили сквозь толпу гостей, те бросали в корзину пригоршни монет, желая молодым богатства и процветания. Среди нашего класса это всего лишь очаровательная традиция. У людей победнее она могла положить начало будущему благополучию, позволив завести козу или пару цыплят.
Росс и Сесиль выбрали для своей свадьбы простой ритуал. Становилось все теплее, и я, без сомнения, был не единственным, кто радовался, что нам не придется долго стоять в помещении.
Отцы новобрачных первыми обменялись клятвами в дружбе и верности, затем матери – обещаниями утешать и помогать друг другу и воздерживаться от сплетен. Я терпеливо это выдержал, но, когда Росс и Сесиль произнесли свои клятвы верности, доверия и взаимной искренности, на глаза мне навернулись слезы. Не знаю, что я оплакивал – то, что Карсина предала нашу неокрепшую любовь, или же свою пострадавшую гордость. Сейчас я должен был стоять рядом с ней, горько думал я, а потом мы бы с нежностью вспоминали эти мгновения. Но я буду вечно помнить, что она отказалась от меня. Я сжал зубы и заставил свои губы улыбаться, а потом вытер глаза, решив, что, если кто-нибудь и обратит на это внимание, он сочтет это слезами радости за брата.
Росс и Сесиль разделили крошечный пирожок из горьких трав, за ним последовал куда больший медовый пряник – символы плохих и хороших времен, которые им предстоит пережить вместе. Затем они отвернулись от алтаря и подняли вверх соединенные руки. Все собравшиеся разразились криками радости и поздравлениями, музыканты на помосте заиграли. Веселая праздничная музыка наполнила бальную залу, и гости расступились, освобождая место Сесиль и Россу. Мой брат никогда не умел хорошо танцевать и, верно, потратил немало времени и сил, чтобы сейчас выглядеть великолепно. Он ни разу не наступил на длинный шлейф Сесиль, а в конце танца подхватил ее на руки и закружил, к огромной радости и восторгу зрителей. Один неверный шаг – и они оба оказались бы на полу, но он справился и ловко поставил невесту на ноги. Смеющиеся и раскрасневшиеся, они поклонились гостям.
Затем наступила самая важная часть церемонии не только для Росса и Сесиль, но и для обеих наших семей. Мой отец и лорд Поронт сломали печати на поздравительных свитках, доставленных от короля Тровена. Как и ожидали собравшиеся, король подарил обеим семьям немалые участки земли, дабы «ознаменовать счастливый союз двух вернейших аристократических семей и пожелать им дальнейшего процветания». Земли, подаренные Бурвилям, увеличивали наши владения на треть. Лицо моего отца сияло. Мне казалось, я вижу, как он подсчитывает, сколько еще земли пожалуют ему, когда остальные четверо его детей заключат браки. Неожиданно я понял, что таким образом король поощряет союзы между семьями новых аристократов, обеспечивая себе их преданность.
– Пожалуйста, присоединяйтесь к нам в танцах и на пиру, – позвала Сесиль гостей, и под громкие аплодисменты ее приглашение было принято.
Двери в примыкающую столовую распахнулись, открывая нашим взорам длинные столы. Я находился далеко от двери, но сразу же ощутил восхитительные ароматы свежего хлеба, жареного мяса и сладких фруктовых пирогов. Свадьба в наших краях растягивается на целый день. Когда гостям приходится долго ехать ради торжественного события, хозяева стараются сделать его незабываемым. Беседы, танцы и пиршество весь день продлятся в доме Поронтов, слуги будут сбиваться ног, поднося все новые и новые блюда. Многие гости проведут здесь ночь, а назавтра отправятся к нам и продолжат празднование. Еще совсем недавно я с нетерпением ждал этого события, рассчитывая урвать несколько мгновений наедине с Карсиной. Я даже представлял себе, как осмеливаюсь ее поцеловать. Теперь же я с ужасом предвидел несколько мучительных дней.
Мой несчастный живот настойчиво урчал, и я прислушивался к нему со страхом, словно внутри меня поселилось чудовище, требующее пищи. Я пытался убедить себя, что голод меркнет в сравнении с моим горем, но желудок со мной не соглашался. А когда я увидел, как Ремвар приглашает Карсину на танец, пустота внутри меня сделалась еще невыносимее. Я вдруг понял, что страшно хочу есть, что меня едва ли не трясет от голода. Еще никогда мое обоняние не было таким острым. С того места, где я стоял, я улавливал запахи жаренной с шалфеем и луком дичи и барашка, приготовленного по рецепту жителей равнин, с диким сельдереем в горшке с плотной крышкой. Я с трудом сдерживался, пока шел по краю танцевальной площадки, не позволяя себе броситься расталкивать людей, чтобы добраться до еды.
На полпути я встретил отца, разговаривающего с отцом Карсины. Лорд Гренолтер смеялся какой-то отцовской шутке. Оба показались мне веселыми и довольными. Я собирался незаметно проскользнуть мимо них, но, пока лорд Гренолтер пытался отдышаться после хохота, наши глаза встретились. Воспитание заставило меня поздороваться с ним. Я остановился и поклонился ему.
– О, добрый бог, Бурвиль! – довольно громко воскликнул он, когда я приблизился. – Это кто, Невар?
– Боюсь, что так, – ровным голосом ответил отец.
Его взгляд сказал мне, что я сделал ошибку, когда привлек к своей персоне внимание, но уже в следующее мгновение он заставил себя улыбнуться.
– Боюсь, доктор в Академии перестарался, пытаясь откормить его после чумы. Но думаю, скоро он избавится от лишнего веса.
Мне ничего не оставалось, как стыдливо улыбнуться и согласиться с ним.
– Очень скоро, сэр, – уверил его я, а затем, стиснув зубы, солгал: – Доктор сказал мне, что временная прибавка в весе случается среди тех, кто выжил после чумы. А еще он сказал, что я должен радоваться: лучше это, чем превратиться в иссушенное подобие себя и лишиться всех сил.
– Ну… уверен, доктор знает, о чем говорит. Но тем не менее перемена в тебе поражает, Невар. Впрочем, полагаю, ты и сам это знаешь.
Казалось, лорд Гренолтер намерен добиться от меня признания, что мое преображение ужасно.
– Да, сэр, разумеется. К счастью, как я сказал, это временное явление.
– Ну, думаю, нам стоит возблагодарить доброго бога за то, что ты остался в живых, а на остальное пока что закрыть глаза.
– Да, сэр. Просыпаясь утром, я всякий раз благодарю бога за то, что он сохранил мне жизнь. Тот, кто пережил чуму, уже не считает это само собой разумеющимся.
– Там, в городе, было ужасно, не так ли?
И я с преувеличенным воодушевлением принялся запугивать его зловещим рассказом о том, как чума свирепствовала в Старом Таресе. Когда я говорил о трупах, сложенных штабелями, точно поленья, на засыпанной снегом земле, я заметил, что даже отец слушает меня. Поэтому я охотно и с искренней печалью рассказал о своих товарищах, чье здоровье пошатнулось настолько, что им уже никогда не стать солдатами, не говоря уже об обучении в Академии.
– И потому, хотя сейчас я, конечно, выгляжу ужасно, я, как вы понимаете, благодарен доброму богу за то, что мне повезло пережить этот кошмар и меня по-прежнему ждет карьера военного, – закончил я. – А теперь, когда Академию снова возглавил полковник Ребин, я с еще бо́льшим нетерпением жду возможности продолжить занятия.
– Поразительная история! А удалось ли узнать, какой мерзавец принес в Старый Тарес чуму? – Отца Карсины совершенно покорил мой рассказ.
– Есть подозрение, что она попала в город вместе со спеками, которых показывали на карнавале Темного Вечера, – покачав головой, ответил я.
– Что? – Лорд Гренолтер в ужасе повернулся к моему отцу. – Вы слышали о том, что спекам позволили путешествовать на запад?
– То, что кто-то попытается протащить их в город, было неизбежно, – смиренно проговорил мой отец. – А самым неосмотрительным было то, что среди них оказалась женщина. Из переписки с должностными лицами Академии я понял, что, вероятнее всего, именно она и стала причиной болезни.
– Нет! – в ужасе воскликнул отец Карсины.
Он повернулся ко мне, и неожиданно в его глазах вспыхнул новый огонь, словно он решил трудную задачу и был возмущен ответом. Его глаза осторожно изучали меня. Как же я заразился чумой? Вопрос читался в его взгляде, и, хотя он так и не сорвался с его губ, я на него ответил.
– Кроме плотской связи есть и другие пути, которыми передается болезнь, – поспешно проговорил я. – Я помогал доктору Амикасу в Академии, из-за некоторых необычных особенностей моего случая. Должен признать, кое-кто из моих товарищей заразился чумой, вступив в связь со шлюхой из племени спеков. Я, сэр, к их числу не отношусь. Как, кстати, и юный сын бывшего командира Академии. И разумеется, моя кузина Эпини, тоже ставшая жертвой чумы.
– Она умерла?
Неожиданно я сообразил, что вокруг меня собралось довольно много слушателей. Вопрос задала женщина средних лет, не по возрасту облаченная в ярко-розовое платье.
– Нет, мадам. К счастью, она осталась жива. Ее болезнь проходила легко, и она поправилась без осложнений. К сожалению, этого нельзя сказать про кадета из семьи новых аристократов, за которого она вышла замуж. Кадет Кестер был вынужден покинуть Академию. Он надеется, что ему удастся восстановить свое здоровье и возобновить обучение, но многие считают его военную карьеру законченной.
Сразу несколько слушателей заговорили одновременно.
– Я служил с Кестером! Должно быть, это его сын. Какой ужас! А кто еще из новых аристократов погиб от чумы?
– А что спасло вашу кузину от чумы? Настои каких трав она пила? Моя Дорота сейчас живет с мужем в Геттисе. Она и двое их малышей. У них еще никто не заразился, но она боится, что это лишь вопрос времени. – В голосе дамы, подошедшей совсем близко ко мне, слышалось искреннее беспокойство.
Но четче остальных я расслышал голос лорда Гренолтера, когда он медленно проговорил, обращаясь к моему отцу:
– Эпини Бурвиль… дочь вашего старшего брата. Она вышла замуж за сына-солдата из семьи нового аристократа, у которого нет будущего? Мне казалось, вы говорили, что ваш брат собирался выдать ее за наследника старого аристократа.
Мой отец выдавил примиряющий смешок, и тогда я понял, что сказал слишком много.
– Ну, вы же знаете современную молодежь, Гренолтер, в особенности тех, кто воспитывался в городе. Они не слишком уважают намерения своих родителей. А во времена чумы дозволяются вещи, о которых при обычных обстоятельствах не могло быть и речи. Так солдаты в пылу сражения иногда поступают безрассудно, а понимают это лишь потом.
– Безрассудство. Да уж. Мне доводилось видеть подобные вещи, – мрачно подтвердил Гренолтер.
Я видел, что он отвлекся от нашего разговора и прикидывает преимущества и недостатки союза с нашей семьей, словно настоящий счетовод. Неожиданно слова Эпини о том, что ее хотят продать как невесту тому, кто предложит больше, перестали казаться мне игрой. Очевидным образом мой вес был минусом в сделке, но еще большим минусом стало то, что Бурвили из Старого Тареса не выдали свою дочь замуж за старого аристократа. Неужели связи и браки имеют столь огромное политическое и общественное значение, спросил я себя, а в следующее мгновение понял, что это именно так.
– Ну так что? – взволнованно напомнила о себе женщина, и я вернулся к ее вопросу.
– Боюсь, основным лечением было много питья и покой. Жаль, что я не могу сказать вам что-нибудь более определенное. Доктор Амикас занимается вопросами предотвращения чумы. Он очень упорный человек. Если кто-то и может дать совет, как от нее защититься, так это он.
– А кто еще из новых аристократов умер? – повторил свой вопрос мужчина, которого я узнал, но не мог вспомнить имени.
Он не был новым аристократом, а выслужился из рядовых и вышел в отставку вслед за Гренолтером, как и те люди, что собрались вокруг моего отца. Я неожиданно понял, что люди вроде него возлагают все свои надежды на возвышение новой знати. Старые аристократы и их наследники не слишком уважительно относятся к таким, как он. А вот человек, с которым он вместе воевал, оценит его по достоинству. И если они получат власть, их поддержка может распространиться и на его собственных сыновей-солдат.
Поэтому я без особой охоты назвал имена тех сыновей новых аристократов, кто погиб от чумы, а также тех, кто серьезно пострадал. Когда я упомянул, что здоровье Триста Уиссома сильно пошатнулось, меня удивил дружный сочувственный вздох. И я был потрясен тем, что, когда начал перечислять своих товарищей, переживших чуму без последствий, и среди них прозвучали имена Рори и Горда, люди, меня окружившие, обменялись радостными взглядами. Они не знали моих друзей, но так или иначе были знакомы с их отцами. Их что-то объединяло. Старые аристократы не напрасно боялись усиления их влияния. Настоящая сила не в новых аристократах и их сыновьях, которые пойдут за королем туда, куда он укажет, а в тех военных, кто верен им.
– То, что случилось с нашей Академией, – настоящий позор! Позор! – выкрикнул лорд Блэр, неуравновешенный, маленький, лысый человечек, вечно подпрыгивающий на месте во время разговора. – Нам были так нужны эти молодые офицеры, со всеми этими слухами о беспорядках на границе около Надежного. Похоже, нам снова придется сражаться с Поющими землями! Ты ведь не хотел бы это пропустить, верно, кадет? Продвижение по службе быстрее там, где драка гуще, как ты прекрасно знаешь.
Я был удивлен, потому что не слышал о новых стычках с жителями Поющих земель.
– На деле настоящие возможности открываются в Геттисе, – сказал незнакомый мне мужчина. – Строительство Королевского тракта задерживается вот уже два года. Фарлетон отправился туда, чтобы сменить полк Брида, но, судя по тому, что я слышал, у них не особо хорошо получается. Те же трудности, что были у Брида. Болезни, дезертирство и халатность! Король больше не желает это терпеть. Я слышал, что он отправляет туда кавалерийский полк Кейтона и пехотный Дорила. Мне жаль Фарлетона. Совсем недавно они были лучшими. Кое-кто говорит, что так влияет на военных Геттис. Болезни подрывают боевой дух и нарушают порядок субординации. Сейчас там командует Гарен. Он хорош как заместитель, но я не уверен, что он способен возглавить такое серьезное дело, как строительство Королевского тракта…
– Полковник Гарен – прекрасный офицер! – резко перебил его кто-то еще. – Поосторожнее с тем, что вы о нем говорите, сударь. Я сражался под его началом у Лощины.
– Господа, господа! Сейчас не время для воспоминаний о войне, – быстро вмешался в разговор мой отец. – Невар, мы все благодарны тебе за рассказ, но давайте не будем забывать, что мы собрались здесь отпраздновать свадьбу. Без сомнения, большинство из вас предпочтут танцевать, а не слушать про болезни и смерть. Или в вашей жизни так мало трудностей, что вас привлекают подобные истории?
Все дружно рассмеялись его вопросу, слегка приправленному горечью. Жизнь здесь, на границе цивилизации, была куда тяжелее, чем в других местах.
– Давайте праздновать и радоваться жизни, пока это еще возможно! – предложил один из мужчин. – Смерть и болезни никуда от нас не денутся.
После этого мрачного воззвания гости, слушавшие меня, начали расходиться. Кто-то отправился к музыкантам, чтобы потанцевать, другие – к столам с едой. Сам Гренолтер ушел весьма поспешно. Краем глаза я проследил за ним и увидел, что он направился к своей жене и Карсине, которые стояли около стола с закусками. Жестом отослав Карсину к группке остальных девушек, он взял жену под руку и отвел в тихий уголок. Я догадывался, о чем он собирается с ней говорить. Я невольно поискал взглядом Кейза Ремвара и обнаружил, что он танцует с моей сестрой. Она выглядела совершенно счастливой. Сперва Гренолтеры хотели выдать Карсину за Ремвара, старшего сына и наследника. Не разрушил ли я только что своей болтовней собственную помолвку? А вместе с ней и мечты Ярил? Мне стало не по себе.
Мой отец ничуть меня не утешил.
– Тебе следует меньше говорить и больше слушать, Невар. Сейчас я не намерен обсуждать данную тему, но советую тебе до конца дня только слушать и кивать. И держи язык за зубами. Не понимаю, почему ты посчитал возможным поделиться подобными сведениями здесь, ничего не рассказав мне. Так что сегодня, если тебе придется открыть рот, говори лишь о счастье и удаче своего брата. Если же тебе взбредет в голову обсудить что-нибудь мрачное, сокрушайся о недавней засухе.
Отчитав меня, он отошел с таким видом, будто я его оскорбил. Возможно, в его представлении так и было. Отец никогда не любил узнавать что-то вторым. Но в этом виноват он один. Если бы он побеседовал со мной после моего возвращения домой, он узнал бы все новости и мог бы посоветовать, о чем мне стоит молчать. Он обошелся со мной несправедливо, но, что хуже, я разговорился, не подумав, стоит ли это делать. Я уже сожалел, что солгал о словах доктора Амикаса. Я был уверен в том, что это правда, но мне не следовало ссылаться на него, чтобы придать моим предположениям больший вес. Я стыдился того, что солгал.
Мрачное настроение неожиданно притупило муки голода, и я вдруг понял, что необходимость выбрать еду, отнести ее на стол и вести светскую беседу с другими гостями требует больших сил, чем у меня есть. Я оглянулся на танцевальную площадку. Музыканты продолжали играть, а Карсина танцевала с незнакомым мне молодым человеком. Он был низкорослым, веснушчатым, плохо танцевал – но он не был жирным. Я стоял не шевелясь, смотрел на них и пытался заставить себя отвернуться. Он что-то сказал, она рассмеялась. Мое упрямство требовало, чтобы я остался в комнате и пригласил ее на следующий танец. Ее несомненный отказ положит конец моим надеждам и страданиям.
Я слонялся там, на краю толпы, – набирался храбрости, отвергал эту дурацкую идею, снова уговаривал себя подойти к ней, ведь она мне обещана и я имею полное право с ней разговаривать, потом мне опять становилось страшно… казалось, никогда еще танец не длился так долго. Когда он все же закончился, партнер Карсины склонился к ее руке, а затем отошел, и все, что я смог, – это двинуться в ее сторону.
Она увидела меня и бросилась бежать.
И я сделал ужасную глупость – бросился вслед за ней, расталкивая толпу, чтобы ее догнать. Когда она поняла, что ей не скрыться, она замедлила шаг, и вскоре я оказался рядом с ней.
– Карсина, я надеялся потанцевать с тобой. А еще поговорить и объяснить, что со мной произошло.
К несчастью, музыканты заиграли веселую живую мелодию, а не медленный вальс, на который я рассчитывал. Карсина спасла себя и меня, холодно сообщив:
– Я сейчас немного устала от танцев. Возможно, позже.
– Но может быть, мы можем поговорить? Прогуляться по саду?
– Боюсь, это невозможно. Нам не пристало оставаться наедине.
Я горько улыбнулся, услышав ее слова:
– В прошлый раз тебя это не остановило.
Она отвернулась и досадливо вздохнула:
– Это было в прошлый раз, Невар. Очевидно же, что с тех пор многое изменилось.
– Но то, что мы обещаны друг другу, не изменилось, – ответил я, задетый ее словами. – По крайней мере, ты должна позволить мне рассказать, что я пережил…
– Я вам ничего не должна, сэр! – с яростью вскричала она.
Тут же появился ее партнер, с которым она только что танцевала. В руках он держал два бокала вина. Я заметил в его глазах осуждение – мне не следовало вынуждать даму столь резко мне отвечать.
Я предостерег его хмурым взглядом:
– Мы беседуем с леди.
Он был на голову ниже меня, но, видимо, решил, что лишний вес сделал меня мягкотелым.
– Мне это беседой не показалось. У меня сложилось впечатление, что она хочет, чтобы вы оставили ее.
– Мы обещаны друг другу, и я имею право…
– Не официально! – быстро вмешалась Карсина. – И я действительно хочу, чтобы ты оставил меня.
– Видите, сэр, леди устала от вашего общества. Будьте же джентльменом и позвольте ей уйти.
Он храбро встал между Карсиной и мной – длинношеий, веснушчатый. Я бы мог переломить его пополам, словно прутик.
– Возможно, это ей следует побыть леди и оказать мне любезность, выслушав меня, – ровным голосом проговорил я, взглянув поверх его головы на Карсину.
– Ты намекаешь, что я таковой не являюсь? – вспылила Карсина. – Невар Бурвиль, ты оскорбил меня. Я непременно расскажу об этом отцу.
Ярость пела в моей крови и звенела в ушах, переполняла меня. И вдруг с моего языка сорвались слова, пришедшие из источника, неведомого даже мне самому:
– Ты не обращала на меня внимания, ты пыталась от меня сбежать, и, таким образом, сегодня ты оскорбила меня трижды, но это будет последний раз. Прежде чем ты умрешь, Карсина, наступит день, когда ты приползешь ко мне на коленях и будешь умолять меня, чтобы я простил тебя за сегодняшнее.
Услышав мои резкие слова, она приоткрыла рот, от изумления выглядя крайне юной и несколько вульгарной. Она растеряла всю свою привлекательность, на смену которой пришел гнев. Я сказал слишком много и говорил слишком грубо. Ничего ужаснее и недостойнее на свадьбе брата я совершить не мог.
Лицо Карсины стало пунцовым, и в ужасе я увидел у нее в глазах слезы. Ее веснушчатый партнер возмущенно уставился на меня:
– Послушайте же, сэр, я настаиваю…
– Настаивай сколько влезет, – отрезал я и пошел прочь.
Однако толстому человеку трудно двигаться с достоинством. Я тщетно пытался успокоиться хотя бы внешне, покидая поле боя, и убеждал себя, что нашу стычку заметили не столь уж многие и никто из нас не повышал голоса. Я оглянулся – Карсина исчезла. На мгновение я испытал облегчение, но тут же увидел, что она бежит вверх по лестнице, закрыв лицо руками. Несколько женщин проводили ее глазами. Следом за ней торопилась моя сестра. Я проклинал себя и никак не мог понять, откуда взялась эта вспышка ослепительного гнева и резкие слова, которые я сказал Карсине.
«Мне следовало бы держать при себе и боль, и жалкие надежды», – яростно ругал я себя.
Я вышел из бальной залы на террасу, а оттуда по ступеням спустился в сад. Здесь оказалось жарче, а не прохладнее, как я ожидал. Многие цветущие кусты пожелтели от засухи; молодые деревца были хилыми и не давали тени. Воротник меня душил, куртка казалась слишком теплой. Как я мог повести себя так глупо? Почему затеял эту ссору? Мне следовало позволить ей высказать все, что она хотела. Тогда в следующий раз, когда бы мы с ней встретились, я уже стал бы прежним и все вернулось на свои места. А она ругала бы себя за то, что избегала меня. Теперь же сказанные мной слова встанут между нами. Я с тоской подумал, что она, должно быть, побежала искать утешения у матери. И моя сестра уже с ней. Я даже не знал, что для меня хуже.
Густая живая изгородь и журчание фонтана за ней обещали мне тенистое убежище. Сад был не слишком удачно спланирован, и мне пришлось довольно долго идти и свернуть, огибая изгородь, прежде чем я наткнулся на крохотные воротца. Они были прикрыты, но не заперты, и я вошел во второй сад.
На его устройство хозяева не пожалели денег, и меня удивило, что здесь не толпятся гости. Выложенная камнем дорожка по извилистой спирали вывела меня в самое сердце садика. Цветы на клумбах поражали пышностью, несмотря на стоявшую всю неделю жару. В розовых кустах и в высоких цветках лаванды жужжали пчелы, собирающие нектар. Аромат цветов и трав, словно тяжелое облако, висел в неподвижном воздухе. Я прошел мимо декоративного пруда с рыбками. Поверхность его украшали толстые желтые лепестки кубышек, а рыбки скользили в воде, точно мерцающие тени.
Чуть дальше находилась стилизованная под диковинный маленький домик голубятня, в которой ворковало множество птиц. Часть грелась на солнышке на открытой площадке, примыкающей к их жилищу. Я немного постоял на месте, прислушиваясь к их успокаивающим голосам, а затем шагнул на извилистую тропинку, ведущую к фонтану в самом центре садика и его тихому музыкальному журчанию.
До него я так и не дошел. Неожиданно мне в нос ударило такое зловоние, что я едва не задохнулся. Я прикрыл нос и рот рукой и повернул голову, не в силах поверить тому, что увидели мои глаза. Алтарь из белого мрамора, испачканный кровью и испражнениями птиц. Над ним аркой изгибался медный прут, с которого свисало нечто, вполне способное оказаться изящной люстрой, если бы вместо светильников на каждый его крюк не был насажен мертвый голубь. В центре алтаря лежала птица со вспоротым животом и разложенными для предсказания внутренностями. На белых перьях остались кровавые следы пальцев. На изгибе арки сидел черно-белый стервятник, из его клюва свисали голубиные потроха. Мухи и осы тяжело гудели вокруг мертвых птиц. Один белый голубь казался уже скорее красным, а из-под хвоста у него свисали расклеванные внутренности. Пока я ошарашенно смотрел на все это, с них медленно скатилась и упала на алтарь капля крови.
Все это было сделано сегодня.
Следом за этой ужаснувшей меня мыслью пришла другая. Алтарь и люстра с крючками не похожи на временное приспособление. Поронты постоянно поклоняются старым богам, и это – жертвоприношение по случаю свадьбы. Скорее всего, невеста моего брата, ее мать и сестры убили птиц в честь бракосочетания Сесиль.
Мне казалось, сильнее испугать меня не сможет уже ничто. Но пока я стоял, словно прикованный к месту ужасом, одна из птиц трепыхнулась на своем крюке и дернула крыльями, заставив всю карусель сдвинуться с места. В следующее мгновение она приоткрыла глаз и взглянула на меня, беззвучно открывая и закрывая клюв.
Я не мог этого вынести.
Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы достать несчастную птицу, так что куртка натянулась на моих плечах. Я схватил голубя за крыло и подтянул к себе жуткую карусель. Когда мне удалось взять птицу обеими руками, я снял ее с крюка. Я намеревался положить конец ее мучениям, свернув ей шею, но, прежде чем я успел что-то сделать, ее тело дернулось и замерло. Я отступил от алтаря и посмотрел на свой скорбный трофей. Гнев на Карсину неожиданно превратился в ярость на несправедливость мира. Почему это маленькое существо должно было умереть, став жертвой в честь дня бракосочетания? Почему его крохотная жизнь кажется им несущественной? Другой у него не будет.
– Ты не должен был умирать.
Кровь пульсировала в моих жилах, пропитанная яростью.
– Они поступили жестоко, убив тебя. Что же это за семья, с которой связал нас мой брат?
Глаза птицы открылись, и я от удивления чуть не выронил ее. Затем голубь тряхнул головой и расправил крылья. И тогда я его выпустил, и он превратил падение во взлет. Одно из его крыльев мазнуло по моему лицу, когда он начал подниматься в воздух, а в следующее мгновение он скрылся из виду. К моим пальцам прилипли маленькие пушистые перышки. Я стряхнул их, и они медленно поплыли к земле в неподвижном воздухе. Я и сам не понимал, что произошло. Я снова посмотрел на мерзкую карусель из мертвых птиц и на следы крови на своих руках и с отвращением вытер ладони о темные брюки. Как же эта птица смогла выжить?
Я стоял и смотрел еще долго. В ветвях соседнего куста неожиданно громко закричал стервятник, потом расправил черно-белые крылья и разинул в мою сторону красный клюв. С голой шеи, точно опухоль, свисали мясистые оранжевые сережки.
Я отступил на шаг назад, но птица продолжала громко, вызывающе орать. Ее вопли тут же подхватила пара ее товарок, сидевших на соседних деревьях. Когда они подняли шум, я повернулся и поспешно зашагал прочь. В голове у меня царила полная неразбериха. Одно дело – слушать рассказы о поклонении старым богам, и совсем другое – увидеть собственными глазами возведенный для них алтарь.
Знает ли Росс о вере своей жены?
Знает ли мой отец? А мать?
Я дышал ртом, быстро шагая прочь от страшного места, и только подойдя к клумбам с лавандой и увидев кружащих над ними шмелей, остановился. Несколько раз глубоко вдохнул, наслаждаясь ароматом и стараясь успокоиться. Меня покрывал липкий пот. Я видел нечто темное, и оно наполнило меня мрачным предчувствием.
– Сэр, это сад для медитации и отдыха семьи. Свадебные торжества проходят не здесь.
Женщина была одета как садовник, в грубую темную рубаху, брюки и сандалии. Широкополая шляпа отбрасывала тень на лицо. В одной руке она держала корзинку, в которой лежала садовая лопатка.
Сначала я решил, что она должна похоронить мертвых птиц. Нет. Насколько мне было известно, в соответствии с ритуалом все должно оставаться на месте, пока стервятники и время не обглодают тела птиц до голых костей. Я встретился с ней взглядом и попытался понять, что выражают ее глаза. Она вежливо мне улыбалась.
– Боюсь, я заблудился.
– Идите по тропинке до ворот, – посоветовала она, указав мне рукой направление. – И пожалуйста, заприте их за собой, сэр.
Она знала. Знала, что я не заблудился, знала про жертвоприношение и догадалась, что я все видел. Она внимательно меня разглядывала, я прочитал в ее взгляде презрение.
– Спасибо. Я буду рад найти дорогу обратно.
– К вашим услугам, сэр.
Мы вели себя исключительно вежливо, но от нее у меня мурашки бежали по коже. Я пошел прочь, изо всех сил стараясь не ускорять шага. Подойдя к воротам, я оглянулся. Она всю дорогу тихо шла за мной, чтобы убедиться, что я ушел. Я поднял руку и с глупым видом помахал, словно прощаясь с ней. Она поспешно отвернулась, и я покинул сад, плотно закрыв за собой ворота.
Моим первым ребяческим желанием было броситься к отцу и рассказать о том, что я видел. Если бы Росс и Сесиль еще не произнесли обеты, я бы так и сделал. Но они уже стали супругами, и мои отец и мать дали клятвы родителям Сесиль. Я уже не мог помешать семье связать свое доброе имя с язычниками Поронтами. Я медленно прошел через первый сад и оказался на террасе, по дороге приняв решение подождать и рассказать все отцу, когда мы сможем побыть наедине. Как глава семьи, он решит, что делать дальше. Будет ли то, что я узнал, достаточным основанием для обращения в высший храм с просьбой расторгнуть брак? Сесиль и остальные члены семьи Поронт призывали доброго бога в свидетели своих клятв. Означает ли жертвоприношение, устроенное в тайном саду, что они не считают себя связанными обещаниями, данными ему? Не насмехались ли они в глубине души над моими родителями, произнося слова, в которые не вкладывали никакого смысла?
На террасе гости отдыхали и вели беседы, женщины обмахивались веерами, пытаясь отогнать жару. Я изобразил на лице улыбку и постарался ни с кем не встречаться глазами. Когда я проходил мимо, никто со мной не заговорил.
В бальной зале продолжали играть музыканты, кружились пары. Я сказал себе, что нет никакого смысла размышлять о страшных вещах, увиденных мной, и я не стану этого делать, пока не представится возможность рассказать обо всем отцу. На танцующих было приятно посмотреть, и я уже почти успокоился, когда Карсина, явно успевшая оправиться после нашего разговора, скользнула мимо меня в паре с Кейзом Ремваром. Я отвернулся и направился в столовую.
Громкие разговоры почти заглушали там музыку, доносившуюся из бальной залы. Слуги метались по комнате, подавали новые блюда, наполняли бокалы, уносили грязные тарелки, заменяя их на чистые. Ароматы еды окружили меня, желудок принялся бурно протестовать, и голод с новой силой напомнил о себе. Я несколько мгновений стоял, сглатывая слюну. Скудный завтрак, который я съел сегодня утром, оказался не в силах приглушить муки трехдневного голода. Мне казалось, я мог бы в одиночку опустошить любой из столов.
Гости беседовали между собой и, переходя от одного стола к другому, брали тут фрукт, там конфету или пирог. Я знал, что не могу положиться на собственную решимость держать себя в руках. Поэтому я нашел свободный стул около чистого прибора, рядом с которым никого не было, и сел. Мне показалось, что прошло несколько лет, прежде чем меня заметил слуга.
– Могу я вам что-нибудь принести, сэр, или вы предпочитаете выбрать сами?
Я сглотнул и тяжело вздохнул. Внутри у меня все болело.
– Будь любезен, принеси маленькую порцию мяса, кусок хлеба и, пожалуй, бокал вина.
Он вскинулся, словно я окатил его холодной водой.
– И все, сэр? – заботливо спросил он. – Или остальное мне выбрать для вас самому?
Он оглядел мое грузное тело, словно не верил своим ушам.
– Мясо, хлеб и бокал вина. Этого будет достаточно, – заверил я его.
– О, если вы уверены… только мясо, хлеб и вино?
– Я уверен. Спасибо.
Он поспешно умчался, и я увидел, как он подозвал другого слугу, видимо подчиненного, махнул в мою сторону рукой и передал ему заказ. Тот покосился на меня, удивленно расширил глаза, затем ухмыльнулся, отвесил преувеличенный поклон и убежал. Я вдруг понял, что вцепился руками в край столешницы, и сложил их на коленях. Еда. Я дрожал от вожделения. Острота моего обоняния и страстность, с которой я мечтал о еде, пугали меня самого. Впервые я задумался, можно ли назвать естественным мой аппетит. Несмотря на пост, одежда на мне все равно становилась все теснее. Как я могу не есть и все равно толстеть? Неожиданно мне в голову закралось пугающее подозрение. Магия. Не последствия ли это вторжения в мою жизнь древесного стража? Я вспомнил, каким видел свое другое «я» в ее мире. У него был огромный живот и жирные ноги. Неужели, когда я вернул его, я получил вместе с ним и эти его особенности?
Невозможно. Я не верил в магию. Я не верил в магию отчаянно, так же как раненый солдат не верит в ампутацию.
«Забери ее, забери, – молил я доброго бога. – Если это магия, забери ее, спаси меня от нее».
Танцующее Веретено вращалось для меня. Я летал на нем и видел, как оно остановилось. Разве я не верил в то, что это произошло? Я вспомнил седло, вдруг переставшее держаться на спине Гордеца. Но современный разумный человек во мне спрашивал, не обманываю ли я себя. Может быть, подпруга ослабла из-за моего огромного веса. Если остановка Веретена означала конец магии равнин, разве не перестали бы держаться седла всех всадников каваллы?
Я подумал, что стоит спросить сержанта Дюрила, не было ли у него проблем с подпругой. Затем вздохнул, осознав, что сейчас мне не хватит смелости искать его и задавать вопросы. Я разочаровал его, и в каком-то смысле рухнувшие ожидания моего старого наставника казались мне более серьезным провалом, чем неудовольствие отца. И где же моя еда? Голод снова занял все мои мысли, прогнав остальное на задний план.
Однако к моему столу приблизились мой отец и мать, а не слуга с едой. Я даже не заметил, как они вошли в комнату. Отец сел на стул рядом со мной, мать – чуть дальше. Взглянув на их лица, я понял, что до них еще не добрались слухи о моей ссоре с Карсиной. Следом появился слуга, который нес их тарелки. Когда он поставил их на стол и аромат окутал меня, я едва не потерял сознание.
– Не стоит впадать в крайности, Невар, – тихонько прошептал отец, наклонившись ко мне. – Ты должен хоть что-нибудь съесть и показать, что тебе нравится, как хозяева подготовили празднество. Твое сидение за пустым столом во время пира выглядит так, словно ты не одобряешь этот союз. Это оскорбительно для хозяев дома. И да защитит нас добрый бог, вот они идут.
Хуже выйти не могло никак. Лорд и леди Поронт вошли в комнату не затем, чтобы перекусить, они прохаживались среди гостей, приветствовали их, принимали поздравления и комплименты по поводу чудесного праздника. Они, улыбаясь, подошли к нам и увидели меня – несчастного, в буквальном смысле, голодного на пиру. Мне отчаянно захотелось испариться.
Леди Поронт улыбнулась нам, затем удивленно взглянула на пустую тарелку, стоящую передо мной.
– Неужели ты не смог выбрать ничего подходящего, Невар? – встревоженно прощебетала она, словно обращаясь к ребенку. – Может быть, попросить нашего повара приготовить для тебя что-нибудь особенное?
– О нет, благодарю вас, леди Поронт. Все выглядит и пахнет так восхитительно, что я не решился сам сделать выбор. Уверен, слуга сейчас появится.
И тут моему достоинству и гордости моего отца был нанесен завершающий удар – появился слуга с едой. В каждой руке он нес по блюду. Не тарелки, а целые подносы, причем наполненные до краев. На одном громоздились куски мяса всевозможных сортов, ломти ветчины, половинка копченого цыпленка, так тонко наструганная говядина, что она даже смялась складками, нежные котлеты из ягненка, политые мятным соусом, и горка острого паштета. На другом блюде вместо затребованного мной простого хлеба мне подали два круассана, пшеничную лепешку, две горячие булочки, темные ломти ржаного хлеба рядом со светлым пшеничным и клецки в густой коричневой подливе. Ухмыляясь, словно он совершил нечто достойное восхищения, слуга поставил передо мной оба блюда и поклонился, чрезвычайно довольный собой.
– Не беспокойтесь, сэр, я знаю, как обслуживать людей вроде вас. Как вы и попросили, только мясо и хлеб. Сейчас я принесу ваше вино.
Он быстро повернулся и оставил меня, окруженного едой.
Я смотрел на россыпи хлеба и мяса, раскинувшиеся передо мной, и понимал, что мой отец ошеломлен моим необузданным обжорством. Потрясенная хозяйка дома изо всех сил пыталась сделать вид, что она польщена. И, что хуже всего, я знал, что могу съесть это все, и с огромным удовольствием. Во рту у меня собралось столько слюны, что мне пришлось сглотнуть, прежде чем я смог заговорить:
– Здесь слишком много еды. Я попросил немного мяса и хлеба.
Но слуга уже умчался, а я не мог оторвать глаз от еды и знал, что никто за столом мне не верит.
– Но это же свадьба! – отважилась наконец вставить слово леди Поронт. – Так почему бы и не отпраздновать ее как следует?
У нее были самые лучшие намерения, – скорее всего, она хотела, чтобы я не смущался из-за того, что у меня такой ужасный аппетит, не поддающийся дисциплине, и что я повел себя с такой неприкрытой жадностью за ее столом, но ее слова поставили меня в очень непростое положение. Если я отведаю лишь маленький кусочек чего-нибудь, не покажется ли ей, что я пренебрегаю ее гостеприимством? Я не знал, что делать.
– Все выглядит просто замечательно, особенно после простой пищи, которой нас кормят в Академии, – проговорил я.
Я все еще не решался взять вилку. Мне отчаянно хотелось, чтобы они все куда-нибудь исчезли, я не мог есть у них на глазах. Однако я прекрасно понимал, что и отказаться от еды я тоже не в силах.
– Прошу тебя, Невар, – холодно произнес отец, словно прочитав мои мысли, – не обращай на нас внимания, наслаждайся свадебным пиром.
– Пожалуйста, – подтвердил лорд Поронт.
Я взглянул на него, но не смог разобрать выражение его лица.
– Ваш слуга слишком щедр, – снова рискнул заметить я. – Он принес мне гораздо больше, чем я попросил.
Затем, опасаясь, что мои слова прозвучали невежливо, я добавил:
– Но уверен, у него были самые лучшие намерения.
Я взял вилку и нож и покосился на родителей. Мать попыталась улыбнуться, словно ничего особенного или необычного не происходило, потом отрезала кусочек от своей порции мяса и съела его.
Я наколол на вилку одну клецку, плавающую в подливке, и положил в рот. Божественно. Внутри она оказалась нежной и зернистой, а сверху была пропитана великолепным бульоном. Я почувствовал вкус мелко нарезанного сельдерея, сочного лука и лаврового листа, а также густого мясного соуса. Никогда прежде я не был так увлечен своими вкусовыми ощущениями. Дело было не только в ароматах. Я наслаждался солоноватым вкусом ветчины и тем, как острый паштет контрастировал с мягким хлебом. Круассаны были прослоены маслом, и тончайшее тесто, словно снежинки, ласкало мой язык. Цыпленка выкормили зерном и по всем правилам выпустили из него кровь, прежде чем запечь на дымном огне, чтобы придать ему аромат и сохранить мясо сочным. Ржаной хлеб показался мне просто потрясающим. Я запил еду вином, и слуга принес мне еще. Я ел.
Я ел, как никогда прежде. Я забыл о людях, сидевших рядом со мной, и празднике вокруг. Мне было все равно, что подумает отец или почувствует мать. Я не беспокоился, что Карсина может случайно оказаться рядом и прийти в ужас от моего аппетита. Я просто ел, и меня не покидало сильнейшее наслаждение от изысканной пищи после долгого поста. Я был захвачен плотскими удовольствиями, чувствовал глубокое удовлетворение от того, что могу наконец восполнить свои запасы, и больше ни на что не обращал внимания. Не знаю даже, сколько времени ушло у меня на то, чтобы опустошить оба блюда, и разговаривал ли кто-нибудь за столом. В какой-то момент лорд и леди Поронт обменялись любезностями с моими родителями и отправились к другим гостям. Я едва это заметил. Я был полностью поглощен простым и всеобъемлющим удовольствием – едой.
Только когда оба блюда опустели, я снова начал осознавать мир вокруг меня. Отец сидел молча, каменно застыв, мать улыбалась и что-то говорила в безнадежной попытке сохранить образ супругов, ведущих между собой самую обычную беседу. Ремень впивался мне в живот, но смущение боролось во мне с почти невыносимым желанием встать и отправиться на поиски стола со сладостями. Несмотря на огромное количество съеденного, я все еще остро ощущал запах теплого ванильного сахара, висящий в воздухе, и аромат пирожных с клубникой.
– Ты уже закончил, Невар? – спросил мой отец так ласково, что кто-нибудь посторонний мог бы счесть его невероятно добрым человеком.
– Я не знаю, что на меня нашло, – сокрушенно ответил я.
– Это называется обжорством, – безжалостно заключил он.
Он тщательно следил за выражением своего лица и говорил очень тихо, а его взгляд тем временем блуждал по комнате. Он кивнул кому-то из знакомых.
– Никогда прежде я не испытывал такого стыда за тебя, – добавил он с улыбкой. – Ты ненавидишь своего брата? Пытаешься унизить меня? Что движет тобой, Невар? Ты надеешься избежать военной службы? Тебе это не удастся. Так или иначе я прослежу за тем, чтобы ты подчинился собственной судьбе. – Он повернул голову и помахал рукой еще одному знакомому. – Я предупреждаю тебя. Если не будешь заботиться о своем теле и духе, если не получишь звания в Академии и не женишься на девушке из благородной семьи, то станешь рядовым пехотинцем. Можешь не сомневаться, мальчик, так и будет.
Только я и моя мать слышали язвительность в его голосе. Она побледнела, а глаза сделались огромными, и я вдруг понял, что она боится моего отца, а сейчас ее страх достиг своего предела. Он мельком глянул на нее:
– Пожалейте себя, миледи, и уйдите, если этот разговор вас огорчает. Я разрешаю вам уйти.
Так она и сделала, успев бросить в мою сторону извиняющийся взгляд. В глазах у нее застыла тревога, но она заставила себя улыбнуться, встала и слегка помахала нам рукой, словно сожалея, что вынуждена нас ненадолго покинуть. Затем быстро прошла через комнату в зал.
Я растянул губы в улыбке и проклял свой собственный раболепный страх перед отцом.
– Я сказал правду, отец. Я попросил слугу принести мне немного мяса и хлеба. А когда он подал два больших блюда, да еще в присутствии леди Поронт, что еще мне оставалось делать? Пренебречь роскошным угощением, которое они нам предложили? Заявить, что эта еда мне не подходит, и отказаться от нее? Слуга поставил меня в неловкое положение, но я постарался выйти из него с достоинством. Что мне следовало сделать?
– Если бы ты сам взял себе немного еды, а не ждал, когда тебя обслужат, словно ты сын старого аристократа, ничего этого не случилось бы.
– А если бы я родился с даром предвидения, именно так я и поступил бы, – резко ответил я и в ошеломленной тишине, последовавшей за моими словами, сам удивился, откуда взялись эти слова.
Изумление от того, что я посмел возражать отцу, стерло улыбку с его лица. Мне хотелось верить, что на одно короткое мгновение в его глазах промелькнуло уважение, но он тут же прищурился, сделал глубокий вдох, словно собирался что-то сказать, затем с презрением выдохнул:
– Сейчас не время и не место, но, обещаю тебе, мы еще выясним этот вопрос. До конца сегодняшнего дня говори поменьше и ничего не ешь. Это не просьба, Невар. Это приказ. Ты меня понял?
Я придумал дюжину возможных ответов, но уже после того, как коротко кивнул и он отодвинул стул и оставил меня одного. Два громадных пустых блюда на столе укоряли меня. В моем бокале оставался еще глоток вина, я с горечью подумал, что отец ничего не сказал про питье, и осушил его.
Когда вечером я снова взобрался на козлы рядом с кучером, я был пропитан бренди, словно фруктовый пирог, но это, разумеется, считалось подобающим поведением для сына-солдата, и никто мне ничего не сказал.